- Что здесь происходит?
Мы разорвали наши объятия и в недоумении уставились на него. Все понимали и не верили, что этот человек сделал с нами.
- Я вас спрашиваю, что здесь происходит? – диким голосом закричал он.
- Ничего, Том, все в порядке, - спокойно ответил я. Ему это спокойствие встало поперек горла.
- Убери от него руки, - прорычал он. И, будь я проклят, но мне понравилась эта реакция, и моя полубезумная улыбка довершила дело.
Он кинулся ко мне. Наверное, я мазохист. Потому, что спокойно и даже остервенело принял удар в лицо. Билл вскрикнул:
- Том, не надо!
Тома словно кипятком обожгло, и он с неверием воззрился на мальчишку.
Я, тем временем приняв решение, мягко подвинул Билла и, повернувшись к нему, провел рукой по встрепанной голове, прошептав:
- Все будет хорошо, Билл, не сомневайся, понял?
И в ответ на мой долгий взгляд он неуверенно кивнул.
-Билл, нам необходимо поговорить наедине, - пытался я успокоить обоих.
Ожидалось бурное сопротивление, но наш вечный третий молчал.
- Не надо, - прошептал Билл.
- Ничего не бойся. Он меня не тронет больше.
Хотел было сказать это в иронично-вопросительной форме, но не стал.
- Пойдем, - тихо сказал я, поравнявшись с Томом, совершенно не обижаясь на него за неслабый удар.
***
Пошли, сопротивляться он не стал, лишь глянул с какой-то безотчетной тоской на Билла, словно спрашивая разрешения, а тот меня удивил, мягко и взросло качнув головой. Ну вот, а вы говорите - отсутствие взаимопонимания. Тут же все, как на ладони, просто нужен был катализатор. Надеюсь, наливающаяся синева над моей скулой является таковым. Впрочем, Билл заговорил. А Том… я как-то опрометчиво решил, что имею право читать ему нотации, как должно вести себя с ребенком, который ослеплен своими сложными чувствами. Не имею. Каждый волен чувствовать, что может, но думать, каким образом жить со своими и чужими чувствами, просто обязан. Вот об этом и поговорим.
И может, выпьем по капле, для храбрости, так сказать.
Внизу бар, который гостеприимно открыл нам свои двери. Том был меланхолично опустошен, я видел это и не хотел тревожить его сейчас, но понимал, что потом, возможно, и не соберусь это ему сказать. Он просто должен понять о себе кое-что, что, независимо от наличия Билла в его жизни, должно стать для него очевидным.
Заказали виски, и я с горькой усмешкой уставился на блики граненого стакана. Я когда-то в каждом оттенке коричневого искал и придумывал его взгляд, а сейчас, просто улыбаясь, выпил, заставляя язык впитать это яркую горечь, чтобы прочувствовать этот момент.А потом и выкинуть за ненужностью, я уже чувствую, как все мое прошлое утекает сквозь поры кожи, словно вытравливаемый яд, и я благодарен Биллу за противоядие, за то, что моя собственная история показалась не настолько черной и невзрачной в сравнении с его.
- Что ты все время улыбаешься? –устало поинтересовался у меня Том, уже выпив одну порцию и заказав вторую.
Хотел, было, ответить, что улыбаюсь, глядя на его кислую мину и, одновременно, наслаждаясь звуками его голоса. Однако, рисковать не спешил. Зачем нам теперь экспрессия? Ещё тогда, в день аварии, без неё было никак, а теперь и вовсе глупо устраивать балаган после всего произошедшего.
- Наверное, я не смогу объяснить тебе, почему, но считаю своим долгом сказать тебе, что для меня все прошло, Том. Но мы здесь совсем по другому поводу, нам необходимо поговорить о Билле.
Я замолчал, ожидая хоть какой-то заинтересованности, и дождался.
- Почему он заговорил с тобой? – спросил он, растягивая гласные.
- Я был с ним честен и, наверное, на самом деле хотел ему помочь, даже не смотря на факт того, что ты являешься главным персонажем этой истории и человеком, которому я в меньшей степени захотел бы помогать. Но так сложилось. И не смотри на меня, Том, так. С тобой я тоже стараюсь быть откровенным. Поэтому, выслушай, надеюсь, нам не придется больше встречаться. Мне жаль, Том, искренне и по-человечески жаль, что твоя жизнь сложилась именно так. Что сказать, я тоже терял, может, как-то иначе, но чувству утраты все равно, как это происходит.
- Я не хочу говорить об этом, - очень мягко, даже просяще, прошептал он. Значит, все ещё не зажило внутри.
- Не будем об этом, но я хотел бы спросить, что ты чувствуешь к Биллу, почему этот ребенок вызывает такое неадекватное агрессивное отношение к себе? Ты считаешь его в чем-то виноватым? Прежде, чем ты ответишь, я хочу тебя уверить, что это не нападки с моей стороны, я просто пытаюсь понять.
Том устало потер лоб.
- Я не знаю, Георг, все это было таким чудовищно неправильным. Я не был готов к тому, что со мной будет жить ребенок, племянник, который, конечно, напоминал мне обо всем даже своим молчаливым присутствием. Он был, а их не было, я не чувствовал агрессию, я просто не знал, как вести себя с ним, вот и все.
- Неужели, тебя совсем не заботило, что он чувствовал? – я просто так и не смог поверить в его бесчувственность, как бы там ни было.
- Что ты из меня зверя делаешь, конечно, я думал о нем. С тех пор, как он живет со мной, я только и делаю, что думаю о нем, а он, кажется, только и ищет способы причинить мне новую боль. Этот ребенок кого угодно с ума сведет, это только кажется, что он маленький и беззащитный, а он… он…
- Том, очнись, что ты говоришь? Он и есть маленький и беззащитный, к тому же, влюбленный в тебя не первый день, а ты, как страус, голову в песок, и нет ничего, только ты и твои страдания. Ты хоть представляешь, что мог чувствовать он, когда никого у него не осталось, и единственный человек, которого он принял, вдруг замолчал? Ты вообще, представляешь, какого это, когда человек, которого ты любишь, молчит? А?
Да, Том, вспомни сейчас меня, вспомни, как ты и меня игнорировал, вспомни, как ты меня с грязью смешал, да, мне плевать, что это было со мной, но проанализируй, почему ты это делаешь? Что толкает тебя закрыться от других? Тебе доставляет удовольствие причинять другим боль? Вот ты просто ответь!
Я не должен был выходить из себя, но, видимо, по-другому - никак.
- А что, если я не могу иначе? Что, если это единственный способ спастись от себя, от грязных мыслей, от ненужных желаний? Понимаешь? Я не плохой человек, Георг.
- Я знаю, Том, - правда, знаю, и на секунду касаюсь его руки, я ведь все это знал, хотелось, чтобы и он признал это.
- Ты понимаешь, что ты себе ломаешь жизнь, невозможно прятаться от себя, мало того, этим ты и Биллу весьма портишь нервы.
- О чем ты, Георг, он ребенок, он мой племянник!
- Но ты молчишь о том, что чувствуешь к нему, так ведь? А ещё переживаешь о том, что значили для тебя те люди, которых уже не вернуть, и которые не выскажут тебе ровным счетом ничего. Знаешь, Том, он ведь чувствует то же самое…
А Том молчит, мучимый своим нежеланием говорить и тем, что просто не справляется ни с ситуацией, ни со мной в роли судьи.
- Я просто не знаю, как быть, Билл… Ой, Георг, извини.
Я улыбнулся.
- Что, часто в голове эта фраза крутится?
Он кивнул, потирая висок и запивая горечь виски.
- Это ты впервые извинился, ну, на моей памяти, - я снова улыбнулся, - ну, ничего, может, к сорока и научишься, тут главное - принять себя. Ну и, знаешь, расценить, что тебе в этой жизни надо. Ты слышал о понятии «эгодистоническая половая ориентация»? Мне все говорит о том, что это твой случай.
- Не слышал.
- Ну, тогда послушай, человек чётко осознаёт свою гомо-, би- или гетеросексуальность, но отказывается принимать её, негативно реагируя тревогой, депрессией или страхом, ну, или, как в твоем случае, молчанием. Я ведь не ошибаюсь Том?
- Для тебя все так просто, - горько усмехнулся допрашиваемый под градусом.
- Для тебя все не просто, и я это понимаю. Я не хочу твоего подтверждения, так это или нет, это твоя задача - справиться с этим и понять, что если все действительно так, то это отклонение, и надо уже что-то с этим делать.
- Да я и так уже признался. Что говорить об этом. Я просто не знаю, как все изменить. Билл меня с ума сводит, и это отвратительно. Ты не представляешь, каково это, это неправильно…
Ну, надо же, градус сделал свое дело, Том ушел в сплошной отрыв.
- Неправильно то, что причиняет боль, а чувствовать - это не плохо, Том.- Подумай о мальчике, тебе никто не говорит, что обязательны отношения между вами, просто не отталкивай его в своих эгоистических порывах удержаться от греха.
- Георг…- обвиняюще начал он.
- Ты знаешь о том, что та попытка уйти из жизни связана с тем, что для него радость совместного проживания с тобой граничит с виной перед близкими людьми, и тем, что их больше нет, так ли далеко вы друг от друга?
- ЧТО? Он… он никогда не…
- Он вообще перестал говорить, думая, что так легче справиться с собой и болью, а что в итоге? Ты измучил его своим отношением, понимаешь?
- Я старался, чтобы он не понял обо… обо мне.
- Опять оберегаешь свою жалкую шкуру, Том? Эгоист, как и был.
Хмель набирает обороты, и уже плевать, что разговор летит по наклонной в то русло, какое я совершенно не желал. Потому, что не важно, какой он, важно, чтобы он понял, что не имеет права издеваться над Биллом, сражаясь со своими страхами и комплексами.
- Георг, - мученически простонал он, - я не хотел так, знаешь…
- Ты, главное, постарайся больше ничего не сломать, это неважно, что будет между вами. Не позволяй себе отыгрываться на нем за свои неудачи. Это мерзко, Том.
- Хватит, ты не знаешь, что это, не тебе меня судить, - жестко всколыхнулась та самая грудь.
- Не мне. Ему.
Он саданул негромко кулаком по столу, а в глазах появилось затравленное чувство.
- Ладно, Том, все, на этом достаточно, я донес до тебя то, что хотел, в твоей воле поступать, как ты считаешь нужным. Просто, побереги Билла, у него и так никого не осталось, будь умней и человечней.
Том вскинулся и прошептал:
- Прости меня.
Я махнул рукой, мне, правда, плевать на его «прости». В его руках все, что будет дальше. Мне в другую, совсем другую сторону.
А Том, он не слабый человек, нет, он несчастный человек в своем роде, запутавшийся, уже совсем не совершенный, но не слабый. Возможно, я ему помог, по старой дружбе, так сказать, и, наверное, стоило сказать ему спасибо за то, что, наконец, оставил меня. Но я не стану, это все уже давно прошло.
И так легко, так поразительно легко, несмотря на все эти дрязги, эти двое меня наизнанку вывернули, но они же и вернули все обратно. Это как… словно после долгих странствий в темном и грязном лесу набрести, наконец, на тропинку, где лучик солнца ласково погладил макушку, как я сейчас с сожалением глажу свою руку, позволяя всему плохому, просочившись сквозь меня, улететь в тяжелое вечернее небо, и стать легкими облаками, утекающими вдаль.
Что нужно человеку для счастья? Чтобы его поняли? Нет, совсем не это, главное, чтобы он сам себя понял и знал, что с этим знанием делать. Я понял, что бездарно потратил столько лет своей жизни на дело, которое совершенно не мое, я играл в псевдо-лекаря, только чтобы посредством боли других утолять свою. А на деле? Если бы это дело было моим первым, все бы решилось в одночасье, но, похоже, все должно было сложиться именно так. Так чего жалеть? Вот и я не буду.
Забуду обо всем, а завтра, прямо с утра, начну новую жизнь, вычеркну все плохое, и вообще, стану другим человеком, более цельным и старающимся жить для радости и без уныния. Вот эти чувства мне подарил этот нежданный вечер.
Я благодарен, а где-то внутри плещется желание, то самое, дурное… позвони Максу, скажи «до свидания». Сегодня, завтра ты уже не сможешь, и вряд ли захочешь.
Достаю молчащий телефон, вижу пришедшее смс и, поначалу, без интереса читаю содержимое.
«Георг, давай встретимся вечером… Сходим куда-нибудь». Макс.
Что волна? Она самая, дивным воздухом качнувшая сердце. Ведь в этот вечер перемен не могло быть иначе, правда?
Не могло, права не имело. И радость, бурлящая теплым ливнем, кричит внутри: Я согласен, я на все согласен!
И я уже знаю, что первым делом спрошу у него – почему сегодня? А, может, и не спрошу. Хорошо бы это не понадобилось.
Макс…
Макс, я позвоню.
PovAvt.
***
На седьмом этаже дома, от которого уходил преисполненный радужными надеждами на свидание высокий светлый парень, зажегся свет.
Мужчина, вошедший в дверь, тихо и осторожно, чтобы не потревожить заснувшего мальчика, столкнулся с ним в коридоре. И практически сразу последовало крепкое объятие, где каждый из них буквально вцеплялся друг в друга деревенеющими пальцами. Кто первый сделал это шаг, наверное, никто бы не ответил. Да и не важно, что это было. Ничего, кроме этих судорожных попыток дышать, не было. Мужчина прошептал свое «прости» на ухо мальчику, тот, всхлипнув, вжался влажным лицом в его плечо. И для мужчины стал очевидным тот факт, что, как ни бегай, от себя не сбежишь. А мальчик…Мальчик тихо радовался, сквозь боль и слезы, радовался тому, что все было не напрасно, что за всем ужасом им же содеянного его ещё, возможно, ждет такое непростое счастье. То, которое он вырывал у судьбы зубами, то, где становился непомерно жестоким и обезличенным, потому что только с этим человеком чувствовал себя живым.
И, возможно, его когда-нибудь перестанут мучить образы родных, которых он погубил. Не будет сниться машина тети, где он испортил тормоза, перестанут преследовать мысли о том, как устранить других желающих отнять счастье, не будут возникать коварные планы, кого посадить в тюрьму за совращение несовершеннолетних, кому подмешать яду, только чтобы не лезли к НЕМУ. К его идолу, к его божеству, к единственному человеку на Земле.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |