Фантазии мужчины средних лет 13 страница

«Вот если бы, – пошутил я, – в редакторских креслах этих газет сидели настоящие мужики, такого низкого, желтого уровня легко удалось бы избежать».

Самое настораживающее заключалось в том, что газеты с аналогичными позорными, ущербными рисунками были продемонстрированы делегациями Венгрии, Германии, Зимбабве и даже Индонезии. Складывалось ощущение, будто издатели разных стран, словно по команде, копируют эти карикатуры друг у друга.

Конгресс продолжался три дня. Решено было запротоколировать основные выводы и решения. Вызвали стенографиста. Перед тем как начать работу, он спросил у Рейна, как озаглавить протокол.

– «Протокол мировых мужиков», – предложил Саня. Потом обернулся ко мне. – Как ты считаешь, нормальное название? Подходит?

Я поморщился немного.

– Плавности не хватает, гладкости. Думаю, слово «мировых» неудачное, ломает построение.

– Хорошо, придумай другое. Ты же писатель, в конце концов. Ты по словам мастер, – нисколько не обиделся Саня.

– Был писателем когда-то, – пожал я плечами. – Ну, ладно. Что, если: «Протокол Вселенских Мужиков».

– По-моему, здорово, – согласился Рейн и теперь обратился к стенографисту: – Так и озаглавь: «Протокол Вселенских Мужиков», пусть под этим названием войдет в историю.

Так и озаглавили. Так и вошло.

Постановлений было принято много, но я на них подробно останавливаться не буду. Если вкратце, то в основном предлагались различные меры по выживанию нашего «мужицкого» пола в случае надвигающихся репрессий. Ведь когда выживание целого пола стоит под вопросом, то любые методы хороши. Не стыдно и мимикрировать – «косить» под другие гендерные группы. Для этого потребовалось разработать целые пособия с подробными инструкциями.

Кроме того, обсуждались возможности создания альянсов с другими репрессируемыми полами. Также рассматривались пути внедрения в армии и в силовые структуры разных стран (для армий надо было уметь «косить» под биг-бэнов, а для силовых структур – все под тех же паучков).

В последний день конгресса решено было создать отряды самообороны с командным центром, расположенным в горных районах Боливии. Ими командовал человек с коротким именем «Коменданте Бэ». Если бы Рейн мне не сказал, что он истинный мужик, даже я со всем своим опытом принял бы его за биг-бэна – настолько искусно он камуфлировалсяпод «бэнов». Видимо, именно по этой причине он и получил свое короткое имя.

В итоге конгресс оказался весьма полезным: программа была выработана, цели намечены, пути их достижения – определены. Моя роль заключалась в том, чтобы воздействовать на общественное мнение, так как я по-прежнему пользовался большим авторитетом среди многополовой мировой общественности.

Возвращался я домой без приключений. Но, к моему удивлению, в аэропорту меня встретил Ч2 в сопровождении нескольких своих коллег. Он обнял меня, как будто сильно соскучился, даже подарил букет цветов, сопровождающие тоже держались крайне доброжелательно. Уже в машине я поинтересовался, откуда они знали, что я приезжаю именно этим рейсом? Я, кроме Аркадии, никому о своем прибытии не сообщал. Ч2 только развел руками, затем ответил:

– У нас везде свои сети раскинуты, – и рассмеялся.

Я кивнул, в принципе, я удовлетворился ответом.

Пока мы ехали, Ч2 ввел меня в курс изменившейся ситуации. По его словам, пчелки все же объединились с релятивистами и психами и начали акции протеста. К ним присоединились всевозможные дополнительные силы, Ч2 назвал их маргинальными, но не уточнил конкретно. В результате центр Москвы был перекрыт, вечером наступал комендантский час, не прекращались стычки с полицией, произошло несколько, как сказал Ч2, «неприятных инцидентов».

Я поинтересовался: каких именно? Ч2 только махнул рукой:

– Вы наверняка, Иван, сами догадываетесь?

Я не стал домогаться, я действительно догадывался.

– В общем, мы решили вас оградить от этих безобразий. Вы наше достояние, мы не можем, не имеем права вами рисковать.

– Что это значит? – спросил я, хотя неприятный холодок зигзагообразной молнией разбежался у меня по спине.

– Мы вам выделили домик, небольшой, но вам в нем удобно будет. На Бронной, рядом с бульваром. Он огорожен, мы и внутри, и снаружи охрану выставили. Так что вам будет комфортно и безопасно.

– Зачем мне домик, загородка, охрана? – спросил я, чувствуя свою полную беспомощность.

– Ну как же? – улыбнулся Ч2, и ребята из его команды, сидящие по обе от меня стороны, чуть плотнее прижались ко мне боками. – И вам меньше волнений, и нам. Представляете, если с вами что-нибудь произойдет, какой конфуз выйдет. На весь мир. А у нас ситуация под контролем: вы и в безопасности, и в полном удобстве, – повторил он.

– А Аркадию предупредили? – зачем-то спросил я.

– Конечно, как полагается. И плевриту вашу предупредили, и вещи перевезли, дом полностью меблировали. В итоге, все готово к вашему переезду.

– А Ч1 об этом знает?

– А как вы думаете? Кто деньги выделил?

– При чем тут деньги? – удивился я, помня о моих собственных счетах в банках.

– Как при чем? Вы теперь на государственном обеспечении. – Он улыбнулся. – На хорошем государственном обеспечении. На дорогом.

– Означает ли это, что мои счета арестованы? – пошел я ва-банк.

– Почему арестованы? – снова улыбнулся Ч2. – Просто не потребуются они вам в ближайшее время. Мы вам все предоставим. Все, что нужно, будет.

Ч2 поскромничал, сказав, что домик маленький. Если честно, это был небольшой дворец, три очень дорого обставленных этажа, комнат пятнадцать или двадцать – я даже не пытался сосчитать. Вокруг дома высокий чугунный забор, камеры слежения, один человек открыл ворота, другой вынырнул откуда-то из тени, распахнул парадную дверь.

Симпатичная горничная, насколько я мог различить, буравчик, провела по комнатам. Но меня лишь интересовали спальня, кабинет, гостиная, ну, может быть, еще тренажерный зал.

– Ах да, Ч1 просил передать, что завтра вечером заедет, – добавил перед расставанием Ч2. – Хотел сегодня, но потом решил дать вам отдохнуть с дороги. Так что устраивайтесь, располагайтесь. И еще, за ворота вам лучше не выходить, ну так, на всякий случай. Опять же, как говорится: береженого бог бережет.

К вечеру я выяснил, что кабельные каналы телевизора были представлены в весьма ограниченном виде – одни лишь развлекательные: фильмы, концерты с разных московских площадок, иногда опера или балет. Конечно, еще и спортивные каналы. Но вот новостные или аналитические программы были отфильтрованы, словно в мире нет ни политики, ни новостей. Аналогичная ситуация сложилась и с Интернетом, он тоже оказался обрезан практически до полной бесполезности.

Аркадия приехала к вечеру – веселая, довольная, она сегодня старалась быть особенно нежной со мной. Ее сопровождали несколько человек, подруги из прошлой театральной жизни. Мы поужинали, выпили, откуда-то появилась гитара, кто-то сел за стоявший в гостиной рояль. Все были возбуждены, чуть пьяны, вечер перешел в ночь.

На следующий день история повторилась – опять артисты, симпатичные, открытые, готовые исполнить любой мой каприз. Впоследствии к вечеринкам подключились и другиеизвестные люди страны, кого-то я знал раньше, кто-то взлетел совсем недавно, на волне новых веяний. Настораживало то, что среди гостей совсем не встречались мужики. Впрочем, я не удивился, это можно было предвидеть.

Порой появлялась телевизионная бригада «первого канала», и я, заранее ознакомившись с вопросами, давал на них ответы, с которыми меня тоже заранее ознакомляли. Пару раз под разными предлогами я пытался выйти за чугунные ворота, но меня останавливала охрана, ссылаясь на меры безопасности и постановления Думы. Если я хотел поехать в театр или в ресторан, меня вывозили на бронированном автомобиле, за которым следовала целая кавалькада охраны. Меня ли они охраняли от народа или народ от меня? – оставалось только догадываться.

Так продолжалось достаточно долго, месяца четыре, а то и пять – веселье, беззаботность, развлечения, красивые люди вокруг, ласковая, нежная, как всегда, прохладная Аркадия, Ч1, заезжающий регулярно сыграть партию-другую в шахматы, осведомиться, все ли в порядке, не нужно ли чего. В общем, становилось ясно, что рано или поздно они меня прикончат. Вопрос был только во времени и в подходящих обстоятельствах. Отравят или уколют чем-то. Необходимо было сваливать. Но как? Требовался план. Но откуда ему взяться?

Несмотря на практически полную изоляцию, сведения ко мне все же просачивались: то кто-то из приезжающих неудачно обмолвится в подпитии, то я подслушаю чей-то, не предназначенный для моих ушей разговор, то завладею на короткое время смартфоном, по рассеянности оставленным в одной из комнат.

Например, я узнал, что энергетики создали 4-й Интернационал под лозунгом: «Энергетики всех стран, объединяйтесь». Вскоре к ним присоединились придурки и тоже создали 4-й Интернационал, но уже с лозунгом: «Придурки всех стран, объединяйтесь». Потом к коалиции присоединились лунатики с аналогичным лозунгом: «Лунатики всех стран,объединяйтесь». Понятно, что ситуация не сулила ничего хорошего, потому что, когда кто-то начинает во всем мире объединяться, это означает, что от кого-то они начинают отъединяться. При этом процесс объединения происходит совместно с процессом вооружения.

Вскоре так и получилось. Испания была выбрана в качестве «слабого звена», где придурки, лунатики и энергетики больше «не хотели», а паучки и поддерживающие их биг-бэны уже особенно «не могли». Начались боевые действия, в которых, в соответствии с разными 4-ми Интернационалами, приняли участие батальоны международных добровольцев. Вскоре пчелки со своим собственным 4-м Интернационалом подняли восстание в африканском государстве Мали. Но потому, что это сугубо африканское государство, никому особенно не было дела, победят они или нет.

В общем, мир полыхал. Как ни странно, в этих случайно попадавшихся мне сводках все реже и реже упоминались мужики, будто они просто перестали существовать. Правда, информационные сайты пестрили фотографиями Коменданте Бэ, который, как оказалось, руководил коалиционными войсками придурков и энергетиков в Испании. Но никаких сведений о том, что он имеет отношение к мужикам, естественно, не появлялось.

Однажды, когда у меня в руках оказался чей-то забытый смартфон, я на одной фотографии рядом с Коменданте Бэ увидел знакомое лицо. Вернее, оно мне показалось знакомым. Я бы принял его за лицо Рейна, но череп человека на фотографии был гладко выбрит, а щеки и подбородок, наоборот, покрывала густая щетина. В тексте, сопровождающем фотографию, говорилось, что человек, которого называют «Коменданте Рэ», является главной идеологической опорой борющейся коалиции. Поэтому я стал склоняться к выводу, что наше, мужицкое, дело окончательно не потеряно.

Как-то у одной уже не очень молодой, но вполне моложавой киноактрисы я поинтересовался про кинорежиссера Рейна, мол, вы должны помнить такого, он когда-то фильмы снимал. Она захохотала в ответ:

– Конечно, помню. Я у него снималась. Да и не только снималась, у нас романчик маленький произошел, тогда еще, в двупольном мире. Впрочем, с кем у него романчика не происходило? – захохотала она еще громче.

– Что он сейчас снимает? – прикинулся я «чайником».

– Ах, что вы. Он давно из искусства ушел. Его и в Москве нет. – Она была пьяна и готова болтать, забыв об инструкции, с которой ее, насколько я догадывался, ознакомили и дали подписать. – Его и в стране, говорят, нет.

– Правда? А где же он?

– Не знаю, кто-то говорит, что в Латинской Америке. А кто-то – что в Цюрихе. В подполье, говорят, ушел. Да и понятно. После того, что с вами, мужиками, сотворили… – Она качнула головой, слеза соскользнула на щеку. – Хотя не понимаю, почему именно с вами? Вы ведь ничего плохого не сделали. Только хорошее. У меня муж тоже мужиком был… – Она махнула рукой и выбежала из комнаты. Возможно, от эмоционального порыва, а возможно, от того, что вспомнила об инструкции.

Вскоре тучи надо мной стали сгущаться. Как-то в очередной раз заехал Ч1. После ужина мы сыграли два блица в шахматы, которые он легко выиграл (как легко выигрывал у меня все партии в последнее время), он довольно потер руки, улыбнулся и почему-то осведомился о моем здоровье.

– Нормальное, – пожал я плечами. – Все в порядке, от пола жму около сотни, на перекладине подтягиваться стал. Сначала вообще не мог, а сейчас уже раз пятнадцать без напряжения. Времени по горло, заняться нечем, вот и качаюсь.

– Это хорошо, что следишь за собой, – порадовался Ч1 за меня. – Но мы у себя подумали и решили, что хорошо бы тебе обследоваться. – Я почувствовал, как холодный пот опять проступил по всему телу. И это от одного только слова «обследоваться». – Ты когда последний раз врачу показывался?

– Не помню, давно уже, – признался я.

– Видишь… А я раз в полгода проверяюсь, анализы сдаю. Профилактика, понимаешь ли. Тебе тоже необходимо. Мы за тебя беспокоимся, ты же наше достояние. Не всенародное даже, а всемирное. Нам беречь тебя необходимо.

Он старался казаться обычным – человечным, знакомым, привычным, но влажность уже тонкими струйками сбегала у меня по спине. Мне стало совершенно очевидно: песочные часы перевернули, и время неумолимо стало отсчитывать последние выделенные мне песчинки. На сколько могло растянуться их неизбежное, сыпучее движение? На дни, недели, может быть, два-три месяца? Я понял: мне надо сделать попытку… Сейчас или никогда.

– Послушай, – начал я. – Ты же знаешь, я абсолютно лоялен. Я верный, на меня можно положиться. В конце концов, у меня заслуги. Мы же соратники, много хорошего сделали вместе. – Он молчал. – Отпустил бы ты меня. А? Сколько я могу сидеть в клетке? Это же заточение, ты сам отлично понимаешь. Я здесь чахну. Отпусти, а?

Ч1 усмехнулся.

– Я бы отпустил, но сам посуди, какие у тебя варианты? Ты ведь абсолютная ценность для любой половой коалиции. Не мы, так кто-то другой тебя тут же упечет, заставит петь их песню, плясать под их дудку. Ты – «Отец-Идентификатор», самый известный и почитаемый человек в мире. Да без нашей поддержки ты, Вань, и дня не продержишься, тебя сразу кто-нибудь в оборот возьмет. И представь, что они с тобой сделают, если ты откажешься их поддержать. – Он развел руками. – У тебя иного нет выхода, если мы тебя за ограду выпустим, ты обречен. Сам виноват, засветился ты по полной. А теперь уже поздно, теперь ничего не сделаешь.

– Но я же хотел, чтобы все счастливыми стали, – попытался оправдаться я.

– Благими намерениями сам знаешь, куда дорога вымощена, – снова улыбнулся Ч1.

– А если косметическую операцию сделать? Если изменить внешность настолько, чтобы узнать не смогли? – почти взмолился я.

Он задумался. На секунду мне показалось, что я заронил в его душе сомнение. Показалось, что сейчас он поднимет на меня свои голубые глаза, легко, жизнерадостно рассмеется и согласится. Но он не рассмеялся… лишь усмехнулся.

– И что ты будешь делать тогда? В Испании окажешься или в Мали? Станешь еще одним Коменданте Гэ? И поднимешь за собой всяких троглодитов и прочих угнетенных. Нет, по мне, лучше сиди здесь, и нам спокойнее, и тебе самому. Пойми, ты теперь перед собой не отвечаешь, ты перед всем человечеством отвечаешь. – Он снова обвел взглядом комнату. – И чем тебе здесь не живется? Чем ты недоволен? Другие бы мечтали о такой жизни.

Я понял, что у меня не получится уговорить его, вздохнул:

– Да какая это жизнь без свободы?

– Ладно, не хандри. – Он потрепал меня дружески по плечу. – У тебя же творческой свободы полно. Ты прежде сочинительством занимался. Вот и пиши, возвращайся к своим корням, к истокам. Порадуй себя, да и заодно весь мир талантом. Представляешь, каким тиражом новая книга разойдется? Миллиардным. Роллинг с ее Поттером и не снилось.

Я помолчал и кивнул. А что мне оставалось, в том, что он говорил, был хоть и извращенный, но смысл.

– И давай о здоровье не забывать. Искусство искусством, а здоровьем пренебрегать ни к чему. Когда к тебе врача прислать?

– Недели через три-четыре, – попытался я оттянуть время. Спешки ведь нет. Месячишко можно подождать.

Он снова задумался, затем улыбнулся:

– Месячишко, наверное, можно. Но не больше. Больше не смогу. Ты давай, готовься к обследованию. Со здоровьем, как известно, не шутят. Надо будет провести полное, всестороннее обследование.

Мы распрощались. Он ушел, а я еще часа два пролежал на диване, думал. Ясно было, что так называемое «медицинское обследование» ни к чему хорошему не приведет. Да и вообще, ни к чему больше не приведет. Потому что – тупик. Тупик, в который они загоняют мою жизнь.

И вправду, для чего я им? Для чего эти хлопоты со мной, расходы, постоянная опасность, что я вольно или невольно присоединюсь к оппозиционерам? Намного проще меня ликвидировать и, таким образом, увековечить в качестве верного друга и соратника. В истории тьма подобных примеров.

Итак, они решили со мной покончить, размышлял я. Но это если ничего не предпринимать. А что я могу предпринять?

Над этим я и думал, лежа на диване. Так на диване и заснул – последнее время я часто на нем засыпал.

Утром следующего дня я заперся в кабинете, включил лэптоп и начал писать книгу.

Тема была простая: параллельный мир и параллельное время. Ведь что такое время? Совершенно не определенное для науки физическое понятие. Некоторые ученые (Эйнштейн, например, и прочие) считают, что время – это еще один вид пространства, только иначе организованное. Например, его можно представить как пространство, свернутое в трубочку. Поэтому оно становится цикличным и по нему невозможно двигаться в разные стороны, как в привычном для нас пространстве. А только вперед.

Но если кому-нибудь удалось бы развернуть эту трубочку, тогда по ее поверхности можно было бы скользить не только вперед, но и назад. Да и не только назад, а еще и влево, и вправо. Иными словами, двигаться по времени в любом направлении. А значит, появляется множество альтернативных пространств. Именно об этом я и собирался писать.

Мой главный герой обладал уникальным свойством: он видел трубочку, это свернутое время, он даже мог до него дотронуться, пощупать его. Точно так же, как мы видим трехмерное пространство – длину улицы с многоэтажными домами или долину с высокими горами у горизонта, или, например, море, вдали переходящее в небо. А раз есть возможность что-то видеть и ощущать, значит, появляется возможность это «что-то» преобразовать – можно вскопать долину, взорвать горы, провести сквозь них дорогу.

Вот моему герою и удалось чуть развернуть трубочку времени, не всю, конечно, лишь кусочек. Неожиданно выяснилось, что, в отличие от долины и от гор, время – величина индивидуальная, личностная, и оно не предназначено для всех в равной, одинаковой степени. Иными словами, для каждого человека существует свое собственное время, своя собственная трубочка. И если удается ее развернуть, то по времени можно перемещаться. По своему собственному, только для тебя одного предназначенному времени.

В этом и заключалась основная идея книги. Я, конечно, снабдил ее литературной конвой – сюжетом, интригой, саспенсом, все как полагается, и героя подобрал замысловатого, неочевидного. Как наставлял меня в свое время Рейн, напичкал текст конфликтами – внутренними, личными, коллективными, разными.

Поразительно, но выяснилось, что я ужасно соскучился по своей работе. Выяснилось, что сидеть и писать, уходить в создаваемый мир, в котором ты одновременно и бог (так как ты мир создаешь), и раб (так как полностью зависишь от него) – и есть самое волнующее, самое радостное ощущение, приводящее к восторгу. Во всяком случае, меня.

В какой-то момент я понял, что все то ненужное, мелочное, ни к чему не приводящее, что произошло со мной за годы многополья, – это чья-то чужая, злая шутка, тоже своегорода сюжет, в который я неудачным образом угодил. Но как влюбленный «улетает» во время любви, тая и растворяясь в глубоком энергазме, так и я сейчас «улетал» от своей работы, тоже попадая в своего рода энергазм. Но в данном случае в энергазм творческий. Ведь еще Фрейд писал о сублимации (переходе) сексуальной энергетики в творческую и наоборот.

Я не выходил из кабинета ни днем, ни ночью – хорошо, что в нем находились туалет с ванной. Поднос с едой мне оставляли у двери, и я, убедившись, что за дверью никто не прячется, быстренько поднос забирал, оставляя взамен грязную посуду от предыдущей кормежки. Я даже к Ч1 не выходил, когда он приезжал, я даже думать о нем перестал, как перестал думать об оставшемся мне для жизни месяце, как перестал думать о реальности вообще.

Так продолжалось… Я точно не знаю, как долго это продолжалось – три недели, четыре, шесть, я потерял счет времени, я даже не очень отличал день от ночи, солнечный свет лишь едва пробивался через плотные шторы. Я оброс волосами, щетиной, ногтями, я наверняка выглядел пугающим сейчас, не причастным к реальному миру. А зачем мне реальный мир, когда взамен у меня появился мир собственный, единоличный, принадлежащий лишь мне, в котором мне только и хотелось жить.

А потом оказалось, что книга закончилась. Словно сама по себе оборвалась… я и не ожидал, что она настолько внезапно оборвется. Просто подошла к концу совершенно неожиданно для меня, будто не я ее вел, а она меня. Я удивился, даже не осознавая полностью, что именно со мной произошло, только смог дотащиться до дивана, поправить подголовой подушку, укрыться пледом и тут же провалиться в глубокий сон – видимо, я долго не спал.

Пробудился я от голода, острого, почти животного. Попытался вспомнить, когда я ел в последний раз, и не смог, похоже, что давно. Медленно повернул ключ в замке, приоткрыл дверь, как ни странно, поднос с привычными супницами, салатницами, тарелками за дверью не стоял. Я осторожно двинулся вдоль коридора, добрался до лестницы – кабинет, в котором я жил затворником последнее время, располагался на втором этаже. В доме было тихо, лишь внизу, видимо, в гостиной, раздавалась приглушенная музыка, ритмично раскачивающийся джазовый мотивчик.

Первым делом я постарался вспомнить, где здесь у них кухня, – я и в прежние времена не часто туда заходил. Чтобы отыскать кухню, мне пришлось пройти по всему первомуэтажу, всюду было чисто и прибрано, как всегда, и все же… Складывалось ощущение, что дом уже какое-то время пустовал, на это указывал легкий сероватый налет пыли на красиво полированной мебели. В холодильнике лежали кое-какие продукты, по их свежести (или несвежести) я предположил, что они куплены пять-шесть дней тому назад.

Я сварил кофе, достал ломтик хлеба из целлофанового пакета, такой хлеб не черствеет неделю, а то и две. Чуть поджарил его в тостере, намазал маслом, гусиным паштетом – мне показалось, что он еще вполне съедобный, – и с большим удовольствием съел, запивая кофе.

Перекусив, я снова прошелся по дому, снова в попытке кого-нибудь застать, но безрезультатно – дом был пуст. Я вышел на улицу, по глазам ударило яркое летнее солнце, синее небо, я давно отвык от такой яркости. Как ни странно, дворик тоже пустовал, ни охраны, ни прислуги. Впрочем, почему странно? – я именно этого и ожидал. Я подошел к воротам, дверь легко поддалась, я потянул за рукоятку, вышел на улицу. Первый раз за много месяцев.

Часть третья

Третья трансформация

Я брел по улицам и не встречал ни разрушений, ни баррикад, ни демонстрантов, ни злых, раздраженных революцией лиц. Все вокруг выглядело мирным, спокойным, пешеходы не спеша шагали по улицам, по проезжей части размеренно двигались автомобили. Вдоль тротуара, то тут, то там, расположились кафе, за столиками сидели люди, перекусывали, пили кофе, беседовали – доброжелательные, радостные, можно сказать, счастливые. Ни войны, ни волнений, ни распри.

Я тоже сел за столик, заказал капуччино, кусок чизкейка. Откинулся на спинку стула, почувствовал, как широкая улыбка растянула губы. Мой план удался! Мне захотелось вскинуть руки в победном жесте, выкрикнуть во всю силу голосовых связок: План удался!!! Я спасен!!! Я избежал!!! Я всех их оставил позади! Там, в их темном, тяжелом времени, в их гнилом мире, в котором они обречены.

Потому что ни история, ни жизнь их ничему не научила, потому что природа их неизменна и переделать ее они не смогут никогда. А если и попытаются, то для этого потребуются столетия. Я принес счастье, идентификацию, самовыражение, возможность разнообразно любить и быть разнообразно любимым, возможность жить в согласии с собой. А что они из этого сделали? И самое страшное заключается в том… что ничего другого они сделать не могли! Единственный их возможный путь, оказывается, был предопределен!

Но теперь мне все равно. Я их избежал! И мир их избежал! И Ч1 вместе с его Ч2 избежал! И междоусобные разборки!

Но интересно, куда я попал на сей раз? В какой мир: параллельный в пространстве или параллельный во времени?

Подошла официантка, принесла капуччино и чизкейк. Я поднял на нее глаза, она была симпатичная, улыбчивая пчелка, мне показалось ее лицо странно знакомым.

– Ваше кофе, тортик, – произнесла она приятным голосом. – Давно вы к нам не захаживали. Я смотрю, у вас новая прическа, такой дикий, мужицкий вид… Но вам очень идет.

Меня как ошпарило. Сердце забилось, я сглотнул раз, другой, с трудом сдержал волнение.

– Как давно? – спросил я, понимая, что говорю глупость.

– Уж не знаю. Очень давно, – повторила она. – Мы боялись, не украли ли вас. Ну, как многих других мужиков крадут. Боялись, что и вас также.

Неужели я снова попал туда же? В то же пространство, в то же время? Похоже, так и есть. У меня пересохло горло, и даже глоток кофе не помог, наоборот, осушил еще сильнее. Я допил его залпом, к тортику даже не притронулся, поднялся и зашагал по улице. Теперь я точно знал, куда мне идти.

Неужели я сейчас увижу ее, ту мою Аркадию, о которой давно забыл, подменив ее суррогатом, неудачным дублем. Интересно, вспомнит ли она меня? Должна вспомнить, если официантка вспомнила, то Аркадия точно должна. Я попытался представить ее лицо, ее руки и почему-то зашагал еще быстрее.

А что, если она не одна? Если у нее кто-нибудь появился и она зациклена? Ведь я не знаю, в какое точно время попал. Официантка сказала, что я давно не заходил в кафе. Что означает «давно»? Месяц? Несколько месяцев? Год, два? Все могло измениться.

Я вышел на Садовое кольцо, прошел немного по его внутренней стороне, потом перешел на внешнюю. До хорошо знакомой башни на Баррикадной оставалось всего-то хода минут пятнадцать. К тому же мне нравилось идти по улицам, я давно по ним не ходил.

Когда я зашел в привычный подъезд, вахтер не спросил, к кому я иду, даже кивнул, видимо, тоже узнал. Я поднялся на шестнадцатый этаж, подошел к двери, постоял немного перед ней, пытаясь сдержать волнение, затем все же позвонил.

Мне открыла незнакомый мне «буравчик», удивленно взглянула на меня. «Вы к кому?» – как бы спрашивал ее взгляд.

– Здесь живет Аркадия? Она дома? – спросил я.

– Конечно, здесь, – ответила буравчик. – Но ее сейчас нет. Она будет часа через три.

– Я ее старый приятель, хороший приятель, – представился я. – Можно, я ее здесь подожду?

Видно было, что она поначалу растерялась, но потом почти сразу спохватилась, чуть отступила, пропуская меня в квартиру.

– Конечно, – сказала она и улыбнулась, у нее была хорошая улыбка доброго буравчика.

Я зашел в гостиную, прошелся по комнате, здесь почти ничего не изменилось – та же мебель, те же картины на стенах, даже запах знакомый, он веял ностальгией, упорным напоминанием, что когда-то я был здесь счастлив. Не зная, куда себя деть, я опустился на диван, приветливый буравчик присела в кресло у журнального столика. Она и вправду была симпатичной.

– Вы живете вместе, вы и Аркадия? – предположил я самое неприятное, но вполне возможное.

Она улыбнулась, мне показалось, смущенно.

– Вы тоже, скажете… Аркадия и я. Она же известная актриса… Мне до нее, знаете, как до неба.

– Не принижайте себя, – вставил я скорее для порядка. – В любви профессия не существенна, на любовь другие факторы влияют.

– Да, да, – согласилась буравчик, затем добавила: – Но с Аркадией бесполезно. К ней многие клеятся, как вы понимаете, но она всех отшивает.

– Почему?

– Так, она зациклена. Она в любом случае ни с кем не может больше.

– И кто этот счастливчик? – спросил я, предвкушая беду.

– Да нашелся один. Зациклил ее и бросил. Взял да исчез. Такую плевриту бросить, ума не приложу, как такое возможно.

– А кто он? – Я почувствовал, как волнение снова поднимается и уже плещет в голову мутящим раствором.

– Понятное дело, мужик, настоящий такой. Видный, таких сейчас почти нема. Я только фотографию видела.

– И чем он занимался? – задал я следующий вопрос.

– Не знаю точно. Сама хозяйка не любит об этом говорить. Не то ученый какой, не то врач. Или юморист, кем еще ему быть?

– И что с ним случилось? Просто взял и исчез?

– Так я не знаю точно. Никто не знает. У нас в Бердянске, это на Украине… – подсказала она. – Я вообще-то с Украины, а сюда, в Москву, работать приехала. Вот у Аркадии устроилась. У нас в Бердянске писали, что мужики повсеместно пропадают, явление такое. У нас в городе тоже один был и тоже пропал. И у вас в Москве, похоже, не лучше.

– А где фотография? Нельзя ли посмотреть на фотографию? – схватился я за спасительную соломинку.

– Конечно, можно. Но она в спальне стоит, а там Мик спит, не хочу входить, боюсь разбудить его.

– Мик? – удивился я. – Кто такой Мик? Вы же говорили, что Аркадия зациклена на этом, который исчез. Откуда же Мик взялся?

Дата добавления: 2015-09-29