Фантазии мужчины средних лет 5 страница

– А может, наоборот, – вдруг сообразил я. – Может, оттого, что мы друг на друге замкнуты, зациклены на своих привычках, интересах, на своих догматических установках,от этого мы и не видим целого мира, не принимаем его полностью… Может, именно поэтому все наши проблемы и возникают? И кто знает, возможно, по этой причине мы и остались в меньшинстве? – Аркадия пожала плечами.

– Я не знаю, – призналась она. – Но суть в том, что в нашей компании все разные: есть релятивистка, псих один, биг-бэновец, химик, лунатик, пчелка. Ну, пчелки везде есть, их такое количество, что они везде.

Я кивнул, про пчелок я уже понял.

– Ты только не обижайся, – продолжила Аркадия, – но я Гане о тебе рассказала. Не смогла утерпеть. Все-таки мужик… Такое событие, раз в жизни. Многие никогда даже не видели мужиков живьем, а я вот сижу с тобой, разговариваю, любовью занимаюсь… Я и не удержалась, рассказала про тебя.

– Похвасталась, – добавил я.

– Что-то типа того. – Аркадия чуть покраснела. Краска легко оттенила ее матовые, глянцевые щеки. – Но ты не волнуйся, только Гане. А Гана никому не скажет.

– Гана? – удивился я. – Кто такая Гана? Или кто такой?

– Гана – это биг-бэн. А биг-бэны, если слово дали, никогда его не нарушат. Они же биг-бэны. В общем, я рассказала. – Аркадия выждала паузу, посмотрела на меня. Я не знал, что ответить, и потому не ответил ничего. – Ты не очень огорчился?

– Огорчился? – удивился я. – А чего мне огорчаться. Рассказала – и рассказала. Тоже мне проблема…

С лица Аркадии прямо на глазах сошло напряжение.

– Конечно, никакой проблемы нет, – закивала она. – Так вот, Гана попросила узнать у тебя: не можешь ли ты с ней тоже сексом заняться?

Меня как дубинкой по голове огрели. Чего от Аркадии не ожидал, того не ожидал. Я застыл, ошарашенный, не зная, что ответить. Но она, видимо, расценила мое молчание по-своему.

– Ты только не нервничай. Ты ничего не должен. Вообще ничего. Ни ради Ганы, ни ради меня. Я ей так и скажу, что тебе этого не надо. Просто ты пойми, ты же редкость, всем хочется хоть раз в жизни такое испытать. Ведь тогда получается, что не зря живем. Хоть раз в жизни. А мы с Ганой хорошие друзья, вот я и подумала, почему бы Гане праздник не устроить. Такой, чтобы на всю жизнь… Чтобы счастливой Гану сделать. – Она сбилась, потом продолжила: – Но ты не должен. Особенно с биг-бэном. С учетом того, что с ними не очень безопасно. Я понимаю твою озабоченность. Любой бы понял. Хотя Гана отличный биг-бэн, очень аккуратный, никогда ни децибела, ни Рихтера не превысит, все уГаны выверено на миллиграмм тротилового эквивалента. Я много раз на себе проверяла. С другим биг-бэном еще бы подумала, но с Ганой совершенно безопасно. Гана партнера очень чутко чувствует, как ни один биг-бэн. Она даже специальные курсы заканчивала, у нее и сертификат есть.

Из ее длинного монолога я мало что понял. Но постепенно обрел дар речи:

– То есть ты хочешь, чтобы я занялся сексом с Ганой? – переспросил я.

– Но ты не обязан, не должен… Поверь мне, Гана и не обидится совсем. Она же понимает, что ты не можешь на всех размениваться. Ты же один, а нас вон сколько…

Но я поднял руку и остановил словесный поток, изливающийся из уст моей филантропической, можно сказать, жертвенной, плевриты.

– А ты ревновать не будешь? – задал я естественный вопрос, но, похоже, Аркадия его не поняла. Мне пришлось пояснять. – Все же получится, что я тебе изменяю. Пусть не по своему желанию, скорее по твоему, но изменяю. Тебе обидно не будет, что я с другими людьми сексом занимаюсь?

Теперь наступила очередь Аркадии изумляться:

– Какая же это измена, если с другим полом? У них же все по-другому устроено, у биг-бэнов. Да и у всех остальных по-другому. Вот если бы ты с другой плевритой… Если бы она тебя своей плеврой облеплять начала. – Аркадия поморщилась. – Фу, какая гадость. Я себе даже представить не могу, что ты мог бы с другой плевритой. От одной мысли выворачивает.

– Значит, пчелки или огородники, или психи, или химики… это тебя бы не беспокоило? – задал я еще один каверзный вопрос.

– Конечно нет, – улыбнулась она. Подошла, провела рукой по моей щеке, с лаской, с нежностью. – Глупенький ты какой. Если они могут тебе дать то, чего я не могу? При чемздесь ревность? А то, что я могу тебе дать, они не смогут. Да и энергазм от них от всех совершенно разный. Это все равно что сравнивать несравнимое. Скажем, музыку и литературу. От кого ты больше наслаждаешься, от Чайковского или от Пушкина? Ну как можно сравнивать? А главное, ревновал ли Чайковский, если кто-нибудь читал томик Пушкина? Ревность и зависть можно ощущать от вещей, которые можно соизмерить… – Аркадия помолчала, а потом зачем-то повторила: – Главное, чтобы плеврита у тебя была только одна я.

– Это я тебе обещаю, – легко согласился я.

Она снова протянула свою ивовую руку, снова провела пальцами по лицу, нежно, легко. От ее ладони исходили влага и легкость, одно ее прикосновение облегчало. В смысле, делало легче.

– Хорошо, – согласился я. – Давай попробуем с твоей Ганой. Мне, конечно, тоже интересно. У меня ведь биг-бэнов никогда не было. Да и никого другого не было. Так что я для себя, если честно, тоже целый мир открываю. Потом я подумал и добавил:

– Если у вас так работает, без ревности и обид, тогда я могу вообще со всеми твоими друзьями сексом заняться. Не сразу со всеми, конечно, а по очереди.

Почему-то Аркадия вдруг стала хохотать. Я совсем растерялся.

– Что? Что такого я сказал смешного? Чего ты смеешься? – теребил ее я.

– Сразу со всеми… Ой, не могу… Надо же, сказал… Со всеми…

Постепенно она успокоилась.

– А что такого? – снова спросил я.

– А как ты представляешь одновременно со всеми? Скажем, со мной и с биг-бэном. А если еще паучки подключатся или 4-дэшники. Ой, не могу… – Она снова покатилась от смеха. – Это же невозможно. Мы ведь не сочетаемся совершенно. Как ты это представляешь?

– Я никак не представляю, – согласился я. А про себя сделал вывод, что с оргиями всякими и с прочими групповыми глупостями здесь у них не развито. Что, конечно же, было хорошо. Потому что если бы все возможные сочетания еще утраивались, учетверялись и ушестнадцатирялись, то тогда вообще голову можно было бы от всех возможных вариантов сломать. Просто одна сплошная теория вероятностей тогда бы получилась.

Мы помолчали, я переваривал только что сказанное Аркадией. Странно как-то получалось, непривычно. Но это для меня непривычно, а я ведь сам непривычен для окружающего мира. Что я в нем понимаю? Ничего! Поэтому надо делать то, что она мне советует. Она наверняка добра мне желает. Как говорится: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Хотя здесь, похоже, совсем не монастырь. Я еще поразмышлял немного, а потом решил, что не надо мелочиться.

– Если у вас настолько просто, по этическим меркам, в смысле… Тогда я не против попробовать со всеми. Со всеми полами. Если ты на самом деле не против. И если ты организуешь.

Она лишь развела руками.

– Конечно, я не против. Я только рада буду, если тебе хочется. Да и друзей осчастливлю. А что тут организовывать? Проще простого. Только намекни, что мужик сексом хочет позаниматься, представляешь, сколько народу сбежится. – Она помолчала, затем добавила уже другим, более нервным голосом: – Только никаких плеврит, договорились?

– Конечно, договорились, – легко согласился я. А потом подумал и добавил: – Знаешь что, женщин тоже не надо приводить.

– Почему? – удивилась Аркадия.

– Как почему? Перенасыщен я ими. У меня в той, другой жизни, кроме них, и не было никого, как ты понимаешь. Если мне женщины нужны, то мне надо в прежний мир возвращаться. А если здесь с ними… – я замялся, – …боюсь, у меня ностальгия может возникнуть. По прошлому. Знаешь, щемящее такое, тоскливое чувство.

Она ничего не ответила, только кивнула.

К вечеру Аркадия созвонилась с Ганой, ее знакомым биг-бэном. Договорились на завтра. Конечно, я нервничал все это время. На ночь меня, правда, Аркадия полностью вырубила своими плевритными ласками (я уже стал к ним привыкать), но все равно очнулся в беспокойном состоянии. Сначала спросонья не мог разобраться, откуда волнение взялось, в чем дело? – но потом вспомнил про назначенный биг-бэн и понял, что меня даже в длительном плевритном энергазме полностью не отпустило.

Днем я тоже нервничал, вспоминал слова Аркадии, что энергазм с биг-бэном может быть опасным. Боязни я не чувствовал, но тем не менее состояние было возбужденное.

Гана оказалась существом очень симпатичным. Если бы я мыслил в рамках прежнего двуполого мира, я бы предположил, что Гана мужчина, только с заметной «голубоватой» поволокой. Но я старался мыслить в расширенных рамках многополости и потому не судил о людях с позиций прежних, урезанных стереотипов. И тем не менее я предпочел называть Гану в женском роде – не мог же я заниматься сексом с существом (человеком), обращаясь к нему в мужском роде. Стереотипы стереотипами, может, они мир и урезают, но от них нелегко отделаться.

Мы сначала пообедали, сидели за столом, пили вино, разговаривали – мне, например, было не с руки просто так, с пол-оборота, по-деловому заняться сексом. Аркадия меня предупредила, что Гана биг-бэн очень приличный, ни с кем себе особенно не позволяет, только если влюбится, и встреча со мной абсолютное исключение (только потому, чтоя мужик), а совсем не правило. И действительно, в приличности Ганы можно было не сомневаться – деликатная, скромная, она не задавала никаких двусмысленных вопросов,сидела с опущенными глазами, лишь изредка, как бы исподтишка вскидывая их на меня. Тогда в них появлялось любопытство, перемешанное с восторженностью, а еще некоторое озорство. Озорство мне, кстати, особенно показалось симпатичным.

Мы говорили о разных пустяках, то, что по-английски называется «small-talk»: я спрашивал ее о работе, о том, о сем, она поинтересовалась, какие книги я пишу.

– Значит, у вас никогда не было биг-бэна? Мне Аркадия сказала, – наконец проговорила Гана и еще ниже опустила глаза.

– У меня никого особенно не было, – сознался я.

– А у меня никогда не было мужчины, – в свою очередь созналась Гана. И замолчала, явно смущенная собственным признанием. Я тоже молчал, не находя, что сказать, чувствуя неловкость ситуации, не зная, как ее разрешить. Аркадия взяла меня за руку, провела по запястью пальцами.

– Милый, а ты покажи Гане несколько своих мужицких приемов. Только разденься сначала. – И обернувшись к Гане: – От его рудимента такой напор идет, закачаешься. В буквальном смысле закачаешься.

Но я не понял.

– Только мне раздеться? – переспросил я. – А ей не надо?

– А ей ни к чему. Гана, как и любой биг-бэн, дальнобойный. Ей соприкосновение не требуется. Хотя, если ты хочешь, она тоже разденется, если тебе так сподручнее. Да, Ган?– И снова ко мне: – Только там ничего нет. Вообще ничего.

Но мне уже было все равно. Я чувствовал себя весьма неуверенно, обсуждая предстоящий секс, и чем больше мы его обсуждали, тем сильнее неуверенность нарастала во мне. Проще было начать.

Я встал, обогнул стол, приблизился к Гане (она, встречая меня взглядом, тоже приподнялась из-за стола), взял ее рукой за подбородок, дотронулся губами до ее губ. По одному лишь прикосновению стало понятно, что Гана никогда не целовалась, настолько изумленно беспомощными оказались ее губы. Так и не отпуская ее, второй рукой я расстегнул пуговицы на своей рубашке, распахнул ее. Затем тоже на ощупь расстегнул пуговки на ее кофточке – никакого бюстгальтера под ней, конечно же, не было, – прижал ее оголенное тело к своему, вдавил, потерся грудью о ее грудь (я на ней даже сосков не заметил). Гана не шевелилась, замерла, как неживая, в какой-то момент мне показалось, что она не устоит на ногах, что они подкашиваются, я подхватил ее еще крепче, еще сильнее втянул в себя.

Краем глаза я заметил, что Аркадия улыбалась, как всегда, глаза ее светились нежностью и лаской. Если бы она была женщиной, я бы подумал, что она любит меня. Но про то,как проявляют любовь плевриты, я не знал. Поэтому никаких далеко идущих выводов делать не мог.

Наконец мне удалось стащить с себя штаны, трусы, упереться в Гану нижней частью тела, всем тем, что они называли «рудиментом». В этот момент мне уже казалось, что онабез сознания и удерживается на ногах только благодаря мне. И вдруг я почувствовал толчок, несильный, где-то внутри ее тела, будто разорвался какой-то орган. Я не успел испугаться, как сразу же ощутил другой толчок, уже в другой части ее тела. Гана чуть дернулась, простонала, ее губы прошептали что-то, я не разобрал, но мне показалось что-то безотчетное, но ласковое.

Потом последовали еще два толчка, вернее, не толчка, а разрыва. А потом случилось то, что заставило меня выпустить Гану из рук. Внутри меня тоже произошел взрыв. Хотяи точечный, но мощный, будто разорвалась небольшая бомбочка. Я отступил назад, словно меня отбросило взрывной волной. И тут же меня настиг другой взрыв, новый, но теперь в совсем другой части моего тела. Если бы я не был так сильно ошеломлен, я бы сообразил, что это я резонирую на взрывы, происходящие внутри Ганиного тела. Но я не мог соображать. Потому что в этот момент меня накрыл еще один взрыв, он добавился к предыдущим, наложился на них.

Вскоре взрывы внутри меня участились, возникая в разных частях тела. В каждом органе в отдельности. Как объяснить… Будто я «кончаю», как прежде, с женщиной, но теперь только всеми частями сразу. Но не всеми одновременно, а по отдельности. Нет, скорее вперемешку.

Взрывы во мне множились, отдавались эхом, рикошетили, вызывая другие взрывы, – будто одна затянувшаяся цепная реакция. Затем бомбардировка стала накаляться, расширяться, казалось, взрывы объединяются друг с другом, сходятся в единое целое, в единый резонансный взрыв…

В общем, меня в результате шарахнуло по-настоящему. Похоже, даже откинуло на несколько метров, прижало к стенке. И уже через ускользающий мир я смог только различить Ганин протяжный, словно мучительный стон и перекрывающий его крик Аркадии: «Гана, очнись, приди в себя, не увлекайся! Не забывай, он же девственник! Держи себя хоть как-то в руках. Ну, хоть как-то!»

И тут меня шарахнуло снова, с новой небывалой силой, и я забылся. Теперь уже полностью. Единственное, что оставалось, – это непрекращающиеся, рушащие, но вместе с тем и зарождающие новую жизнь взрывы. Биг-Бэн, одним словом. Создание новой Вселенной.

– Что это было? – спросил я, когда очнулся. Тело тянуло, мяло, но внутри возникло ощущение полного и физического, и эмоционального обновления. Будто меня всего вычистили скребками, продули в центрифуге и вместо старой, ненужной, вынутой породы наполнили новой, живительной, свежей, плодородной. Вернее, не «породой», а жизненной, оживляющей энергией. Казалось, что сейчас я могу абсолютно все: создавать галактики, звезды, планеты, устанавливать их в нужном порядке, приводить к единой, разумнойсистеме. Но я себя сдержал.

– А что с Ганой? – спросил я – и не зря спросил. Потому что Гана лежала на полу в странной, неуклюжей позе: руки бессильно раскинуты в стороны, шея вывернута наружу, будто свернута, глаза закатаны. Перед ней, стоя на коленях, хлопотала Аркадия, прыскала на нее водой, хлопала ладошкой по щекам.

– Там в медицинском шкафчике, в туалете, нашатырь стоит. Я специально вчера к Ганиному приходу купила, знала, что всякие эксцессы могут произойти. Сходи, принеси, а то она что-то долго в себя не приходит.

Я поднялся, пошел в туалет, нашел пузырек с нашатырем, принес, передал его Аркадии, окинул Гану взглядом – исходя из ее внешнего вида, ситуация мне не особенно понравилась.

– Что с ней? Она очнется? – забеспокоился я.

– Конечно, – успокоила меня плеврита. – Думаешь, легко биг-бэнить с такой отдачей? Они теряют много во время секса. Посмотри, как исхудала. Но когда она придет в себя, поверь мне, сил у нее утроится. Она ведь и от тебя немало набралась. Только вот что-то долго не приходит. Обычно забытье так долго не продолжается.

Наконец Гана открыла глаза. Повращала ими неосознанно какое-то время, вскоре в них появилась хоть какая-то осмысленность, она остановила их сначала на мне, затем наАркадии.

– Это что-то небывалое, – пролепетала она едва шевелящимися губами. – Вот, оказывается, они какие, настоящие мужики. – Она покачала головой, словно не веря самой себе. – Счастливая ты, Аркашка. И я теперь счастливая, на всю оставшуюся жизнь счастливая. – Потом снова посмотрела на меня. – И тебе, Ваня, спасибо. Какая она чудесная, оказывается, мужицкая сила. Такого со мной никогда не было.

– Я же тебе говорила, – поддакнула Аркадия. – Поэтому их мало и осталось, мужиков-то, что переиспользовали их, выжали без остатка, вот они и не выдержали. Но ты, Ганка, молодец, ты бережно. Посмотри на него, он как новенький, как едва созданное небесное светило.

Я подумал, что никто меня прежде «небесным светилом» не называл, подумал, что вообще-то ситуация попахивает идолопоклонничеством. Вспомнил, что во второй заповеди,из тех десяти, которые Бог дал Моисею на горе Синай, сказано: «Не создай идола себе». Но грех ли это, когда не ты, а из тебя его создают? – этому заповеди не учили. Во всяком случае, я не читал.

Потом мы долго пили чай с тортом, который приготовила гостеприимная Аркадия, и с конфетками, которые принесла предусмотрительная Гана. Снова говорили о том, о сем, о пустяках, одним словом. К щечкам Ганы вновь вернулась краска, невольная улыбка удлинила и сузила губы. Впрочем, глаза она снова стыдливо опускала вниз, лишь изредка вскидывая на меня. И только перед самым уходом, когда мы стояли в коридоре, провожая Гану, она снова взглянула на меня и пролепетала тихим, неуверенным голосом:

– А можно, я еще раз приду? В любое время, когда вы скажете, когда позовете. – И застенчиво улыбнулась.

Ночью мы занимались сексом (или любовью, я уже перестал различать) с Аркадией, и почему-то на этот раз она меня настолько плотно обволокла, что я вырубился часов на двенадцать, не меньше. Впрочем, когда я пришел в себя, лежащая рядом плеврита была еще в трансе – похоже, я воздействовал на нее не в меньшей степени, чем она воздействовала на меня.

Я лежал в кровати, вставать не хотелось, тело размякло от непрекращающейся любви, и думал, что вон оказывается, как у них здесь… вот что имел в виду мой старый товарищ Саша Рейн. Похоже, действительно от разнообразия сила только увеличивается: и сила ощущений, и сила притяжения. Главное, надо научиться комбинировать и правильносочетать. И конечно, подход к каждому полу должен быть особенный, специфичный. Рейн и в этом был прав.

Следующей в Аркадином многопольном списке шла Месла. Мы ее пригласили на выходные, потому что после сеанса с Ганой мне с непривычки требовалось время, чтобы прийтив себя и накопить сил.

Месла была пчелкой, об этом меня заранее предупредила Аркадия. Но даже если бы и не предупреждала, я бы все равно с первого взгляда узнал бы в Месле пчелку. Если знать, что «пчелки» существуют, что это отдельно взятый пол, то при одном только взгляде на Меслу сразу можно было догадаться, что она типичная пчелка. Во-первых, она выглядела очень женственной… ну вот, я опять использую устаревшие термины. Нет, правильнее сказать по-другому: если бы я не знал о существовании пчелок, я бы принял Меслу за женщину. И не просто за женщину, а за азиатскую женщину.

Уже позже, на следующий день я поинтересовался у Аркадии, все ли пчелки имеют азиатские внешние признаки. Но Аркадия не разбиралась в «азиатских внешних признаках», и мне пришлось объяснять ей про раскосость глаз и прочие приметы. В конце концов я пришел к выводу, что действительно большинство пчелок (хотя и не абсолютное большинство) напоминают монголоидную расу. Сразу нашлось объяснение многочисленности пчелок: как говорила Аркадия, в Москве их еще не много, но есть целые регионы, состоящие практически из одних пчелок – и вот там им по-настоящему тяжело и одиноко. Потому что истинно счастливой пчелка становится только тогда, когда регулярно занимается сексом. Ассоциативно мне это, конечно, напомнило город Иваново с его ткацкой мануфактурой и подавляющим преобладанием женского населения.

Секс с Меслой совершенно не походил на секс с Ганой. Нам пришлось раздеться и лечь в постель. Аркадия тоже находилась здесь же, но только на краешке кровати, давала советы то мне, то Месле, чтобы мы не натворили чего-нибудь не то с перепугу и по необразованности.

Поначалу, как только я взглянул на Меслино тело, мне стало не по себе – всюду, по всей поверхности росли… как бы это объяснить… Раньше я сказал бы… волосы. Но сейчас, зная со слов Аркадии про устройство пчелок, я, приглядевшись, понял, что это не волосы, а некое подобие хоботков – тоненьких, гибких, как, скажем, у комаров. Конечно,я испытал определенное чувство брезгливости, ведь сильно волосатая женщина в прежней жизни мало у кого могла вызвать прилив энтузиазма (разве что у некоторых особенных перекрученных изощренцев) – а от устоявшихся предрассудков не так легко избавиться. Но я был подготовлен Аркадией и потому принял волосяной (а лучше сказать, хоботковый) покров как должное.

В тот момент, когда я обнял Меслу, и особенно потом, когда поцеловал в губы, волоски, я заметил, разом, как по команде поднялись, напряглись, чуть прогнулись, как тропический лес перед ураганом, и я сразу же почувствовал легкое покалывание. Впрочем, оно не вызывало никакого неприятного ощущения (как это бывает, когда хоботок комара забирается под кожу), наоборот, что-то наподобие легкой, необременительной, вызывающей улыбку щекотки. Я оторвался на мгновение от губ Меслы и бросил взгляд вниз, туда, где соприкасались наши тела, – бессчетное количество волосков-хоботков, все так же напряженно выгибаясь, легко входили в поры моей кожи и, войдя, начинали слегка, едва заметно вибрировать.

Я снова прильнул ртом к губам азиатской пчелки – она, в отличие от Ганы и Аркадии, к удивлению, легко и с желанием приняла меня внутрь, даже подыгрывала легким, озорным язычком. И тут я почувствовал, как хоботковая вибрация проникает внутрь моего тела, каждой его ячейки, настолько полно и насыщенно, насколько это возможно. Но она не была хаотичной вибрацией массажера – совсем нет. В повсеместном подкожном колебании заключался свой смысл, пусть закодированный, но определенно системный, словно разумный инопланетянин пытался передать на своем языке специальное, важное сообщение. Хотя нет, неверное сравнение. Скорее песня… Не знаю, имелся ли в ней логический смысл, но эмоционального, чувственного натяжения – сколько угодно. И я прислушался к ней, к этой песни, и оценил ее радость и наслаждение, и заслушался, проникая в нее все глубже и глубже.

Ощущение возникло совершенно новое, несравнимое с тем, которое я испытал с Аркадией или с Ганой. С сексуальными же ощущениями из прежней моей жизни даже параллелейпровести невозможно. Не то что с Меслой было лучше… просто ее нельзя было сравнить ни с многочасовыми медленными энергазмами, которые мне даровала Аркадия, ни с полным, почти фатальным вырубом, который случился у меня с биг-бэном Ганой. Нет, с пчелкой я не потерялся, не забылся, не испытал шока… Просто если в сексуальном акте с женщиной ты ощущаешь ее в основном одной, специально для этого предназначенной частью тела и достигаешь оргазма (если достигаешь) этой же самой частью, то Меслу я ощущал всем телом, каждой его молекулой, каждой самой потаенной ячейкой. Мне было сладко с ней и головокружительно одновременно, будто я скольжу по бесконечной вертикальной накатанной спирали и не могу, не хочу остановиться и даже не пытаюсь достигнуть дна. В таких случаях говорят: дух захватывает.

Я обнимал пчелку все сильнее, она обвивала меня своими тонкими руками, ногами, мы сходились теснее и теснее, практически становясь неразрывными. Месла шептала мне что-то опухшими своими губами, когда я давал им кратковременную свободу, когда с моих шальных губ срывались тоже плохо контролируемые слова. Волосяные хоботки вибрировали во мне все сильнее, вот они дошли до небывалого перенапряжения, а затем вдруг, не выдержав его, лопнули – разом, все одновременно. И пока они лопались, скорость падения по спирали достигла нестерпимого предела…

Когда мне снова удалось взглянуть вниз, хоботки уже вышли из моих кожных пор, они сжались, скукожились, потеряли напряжение, увяли, словно ураган беспощадно потрепал их и оставил лишь вялые, безжизненные трупики.

Позже, ближе к ночи, мы вместе пили чай, как за неделю до этого с Ганой, и ели пирожные, только, в отличие от биг-бэна, пчелка смотрела мне глаза в глаза, и из них сочилась тихая ласка и радость. Впрочем, радость сочилась и из глаз Аркадии.

С ней, с Аркадией, мы снова занимались любовью после ухода пчелки (лучше сказать «улета»), и надо признаться, это было долгое и всепоглощающее состояние.

Не имеет смысла описывать сеансы секса со всеми оставшимися одиннадцатью полами (с тремя я уже описал, также остаются за кадром женщины, ну и, естественно, мужики –вот и остается одиннадцать полов), иначе вся моя рукопись станет чем-то вроде пособия по многопольному образованию и займет не триста, как предполагается, а три тысячи страниц.

Вкратце только опишу принципы совокупления некоторых полов. Хотя даже их названия (в основном сленговые, конечно) достаточно точно выражают основную идею. Например, «энергетики» создают энергетическое поле, попадая в которое я ощущал сильный дурман и повышенное сексуальное встречное влечение. «Психи», как справедливо заметил Саша Рейн, немногим отличаются от «энергетиков», разница только в том, что одурманивание приобретает привкус безумства – тоже определенный кайф – на какой-то момент теряется самоконтроль и понимание разумности обычных вещей и событий.

«Релятивисты» – еще один энергетический пол – работают на уровне времени и пространства и разных пространственных измерений. Мне, например, знающие люди рассказывали, что похожим образом воздействует знаменитый наркотик LCD, хотя сам я никогда его не пробовал и теперь уже вряд ли соберусь.

Есть еще «химики», от которых тоже возникает всякий «балдеж» и одурманивание, но они функционируют не на энергетическом, а на химическом принципе. Они выделяют некую субстанцию, которая впитывается через кожу. Помимо впитывания кожей, можно еще дышать ее парами либо лизнуть пару раз, и тогда тебя тоже уносит в далекие «райскиекущи».

Надо заметить, что ощущения от занятия сексом с разными, даже похожими полами весьма отличаются – от самой техники секса до энергазмов – и, попробовав хотя бы по одному разу, сразу начинаешь понимать принципиальную разницу между теми же «психами» и «энергетиками».

Если идти дальше по списку, то «паучки», понятное дело, окутывают чем-то, что можно спутать с паутиной, и поэтому у многих на них аллергия. Хотя у меня с ними все проходило без сучка и задоринки. 4-дэшники – помимо осязания, зрения и слуха подключают еще обоняние и даже вкус, и, занимаясь сексом с 4-дэшником, ты еще каким-то образом и дышишь им, и даже ощущаешь на вкус. «Огородники» перекапывают тебя, что-то типа эротического массажа, но только перманентного по всему телу. Да еще отрабатывают множеством таких маленьких штучек, расположенных на их теле, – всякими примочками, сосущими отростками, вяжущими, ласкающими, смазывающими. В общем, чтобы представить весь этот комплекс, надо хорошо поломать голову.

Есть еще «троглодиты», или иначе «водоворотики», тела которых (конечно, только в специальных местах) могут всосать в себя части твоего тела и из каждой создать нечто вроде полового органа. Забавное, надо сказать, ощущение, когда как бы кончаешь рукой или ухом, или языком. Наиболее ценятся «троглодиты» большого размера (выше метра восьмидесяти и широкие в кости), которые могут засасывать крупные части тела. Но мне, наоборот, нравились маленькие особи – они, чтобы компенсировать нехватку в размере, оказались более изощренными и старательными.

Осталось упомянуть «электромагнитов», «лунатиков» и «придурков» (от слова «дурь»). Но принцип их сексуальной техники в основном понятен из названий, поэтому я не буду здесь детально расписывать их функционирование. Повторю лишь то, что мне в свое время посоветовал Саша Рейн: к ним ко всем надо уметь приспособиться и пристроиться безо всякой задней, дискриминационной мысли, не предпочитая и не отвергая никого. И тогда радость, получаемая от каждого пола, множится почти в геометрической прогрессии, особенно если умело чередовать и разнообразить секс с разными полами.

Самое странное, что, несмотря на такое непривычное разнообразие, меня все больше притягивала Аркадия. Каждый раз после очередной сексуальной акции она укутывала меня своей прохладной, поглощающей плеврой, и я растекался в ней и растворялся на много часов. Наши взаимные энергазмы становились более затяжными, глубокими и насыщающими, и в какой-то момент я начал сомневаться: а нужно ли мне продолжать изыскания в области многополого секса? Но отказаться от разнообразия тоже было невозможно – оно ведь, кроме прочего, было связано с процессом познания мира.

Постепенно я втянулся, вошел в рутинный, привычный режим, принял его, перестал удивляться. И все-таки однажды днем, когда Аркадии не было дома, я стоял у окна, смотрел на раскинувшуюся перед взором Москву и вдруг ощутил грусть. Но не острую, пронзительную, а наоборот, тихую, легкую, задевавшую меня не изнутри, а только по поверхности. Почему-то я стал вспоминать мою прежнюю жизнь, в прежнем, уже почти забытом двуполом мире, вспоминать женщин, с которыми у меня были связи и любовь, и даже длительные, близкие отношения.

Странно, подумал, я, они мне не казались тогда одинаковыми, однообразными. Тогда даже в однополом однообразии я мог ухитриться найти разнообразие и индивидуальные,каждый раз по-новому возбуждающие особенности. Как мне удавалось?

Дата добавления: 2015-09-29