То одна причина, то другая... Он отыскивал их, подобно археологу на раскопках, что извлекает на свет драгоценности из горы хлама и песка. Вот и Ремус выуживал из руин своей жизни благовидные предлоги для перемещений с места на место.
Словно полный штиль его жизни вдруг сменился штормом в девять баллов.
Тот сумасшедший день закончился в лучших традициях книг с элементами ужасов.
— Эй, Бродяга, — он и сам удивился, как легко подзабытое прозвище слетело с губ, — все будет нормально. Не ты ли это всегда повторял?
Сириус поднял голову, чуть улыбнулся.
— Да уж, была у меня такая привычка. Предсказатель из меня никакой, как показало время.
— Ну… это не самый страшный твой порок. Из тебя еще повар никакой, да и уборщик тоже.
— То есть, Снейп прав. Я бесполезен, — Сириус усмехнулся.
— Сам он бесполезен. Ладно, шучу. Но он не имеет права говорить подобное.
Северус Снейп, излучающий волны раздражения за милю,
Возможно, пустить все на самотек было не самым верным решением. Но люди часто предпочитают довериться времени, опасаясь корить себя за действия или бездействие. А так есть другой виновник — время. У него не потребуешь ответа.
Каким-то седьмым чувством она понимает, что сейчас произойдет, но ни один тревожный звоночек не вздрагивает в замершей от счастья душе. И губы, которые она так и не забыла за столько лет, вдруг оказываются чем-то самым нужным сейчас. Даже нужнее воздуха.
Это — словно полет у края глубокого обрыва. Слабые крылья рвет ветер, но его губы придают сил. И уже неважно, что было раньше, что будет потом. Остается лишь это сумасшедшее «сейчас».
И она понимает, что должна оттолкнуть, вырваться, и тогда все закончится. Ей ясно, что малейшая попытка высвободиться будет воспринята как отказ. Он не будет давить. Это ясно. Все просто закончится, и жизнь потечет, как и прежде, с ее маленькими радостями и чуть большими горестями. Вот только… хочет ли она этого?
И если бы какая-то неведомая сила на миг остановила стрелки часов во всем мире, магов и магглов, и какой-то голос сказал Люциусу Малфою: «Остановись! Вернись! Забери ее из этих стен! Или же просто запомни, потому что видишь ее в последний раз…». Если бы так было… Впрочем, Люциус Малфой вряд ли поверил бы незримому голосу, ведь он был счастлив, а значит, слеп и глух.
Время. Ничто не способно его остановить, равно как и понять. Оно идет своим чередом и расставляет все по одному ему ведомым местам. Кто-то наивно полагает, что оно лечит, кто-то считает, что оно приводит все в соответствие и следит за равновесием во вселенной. На одно злое дело непременно свершится одно доброе. На одну смерть придется новое рождение…
И кто-то даже не заметил произошедшего.
Так странно. В юности нам кажется, что без нас непременно осыплются звезды или мир покроет тьма. Ну, хотя бы на миг. Наверное, так и бывает для близких людей.
Жизнь не закончилась. Она лишь замерла в замерзших сердцах отдельно взятых людей.
Калейдоскоп эмоций одновременно ярких и темных отражается в ней. Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять. Горечь, боль, призраки прошлого и безумная надежда, которой сейчас суждено разбиться.
— Он не хотел умирать. Вы совсем его не знали. Стать героем, да. Но умирать… Как он мог хотеть умереть, если есть столько людей, которым он нужен. Мерлин!
Но с каждым злом переплеталось благо. Если бы не погибли Поттеры, Сириус бы не был осужден, и его жизнь, как и жизнь этой женщины, сложилась бы по-иному. Не было бы столько покалеченных и загубленных судеб. Но тогда бы не пал Волдеморт. А это привело бы к еще большему количеству смертей и несчастий. Так устроен мир, что кому-то приходится платить собой за благо других людей.
Два разговора об одном человеке за последние полчаса — таких разных и таких одинаковых.
Одинаковые эмоции: боль, горечь, пустота, но разные слова. Бескомпромиссная юность и сдержанная зрелость. Парадокс. Гарри ушел, яростно хлопнув дверью, уверенный, что никто не способен понять его боль и ненавидящий все слова утешения. Нарцисса ушла молча, уверенная в том же. Из всех людей на земле в этот день только эти два человека смогли бы понять боль друг друга.
У каждой медали есть больше, чем одна сторона… У каждой истории есть столько истин, сколько людей в нее вовлечены. Так может ли кто-то брать на себя право судить?
Тот, кто любит, всегда прощает. И горячие капли, которые не сорвались с ресниц ни в холодных стенах родового поместья ее мужа, ни в уютном кабинете директора Хогвартса, потекли по щекам здесь, среди запахов сена и конской шерсти, среди тепла и света, среди прошлого и настоящего, горечи и благодарности.
Что такое Надежда? В последние дни в неуютных стенах лазарета, Драко много думал над этим вопросом. Что значит надеяться? Наверное, верить до последнего в то, что сумеешь сохранить что-то дорогое только тебе, сумеешь преодолеть все ради света, который вдруг обрел. Надежда —
это то, что наполняет жизнь смыслом, делает ее… настоящей, а не сводом правил, словно повторением чего-то пройденного, прожитого. Надежда — это твой путь, твой выбор, твой успех.
— Мадам Помфри прописала тебе покой, а не свидания с девушками.
— Выговоры декана тоже в ее назначениях не указывались.
— А где Рон?
— Умчался в совятню, — откликнулся Гарри. — Он только сегодня заметил, что забыл парадную мантию. Решил отправить письмо Фреду и Джорджу.
— Остается надеяться, что они не успеют наложить на нее никаких заклятий, — усмехнулся Невилл.
— О да. Будет весело, если она вдруг начнет говорить непристойности во время бала, — откликнулась Гермиона.
— Или станет прозрачной, например, — подхватил Гарри. — Или... Привет, Рон. Отправил?
На лице Гарри появилось самое невинное выражение, на которое он был способен. Словно они не обсуждали только что, чем грозит Рону обращение к таким братьям, как близнецы Уизли.
— Отправил. Привет, Гермиона.
— Привет.
Рон плюхнулся на диван и задумчиво потер подбородок.
— Что случилось? — осведомилась девушка.
— Да я вот подумал: вдруг они наложат какие-нибудь заклятья? С них станется.
— Что ты! — воскликнула Гермиона.
— Ни в коем случае! — уверил Гарри.
— Они так не поступят! — поддержал Невилл.
Хор уверений в порядочности братьев Рона был не менее искренним, чем лица говоривших.
— Близнецы прислали мантию, — Рон появился на пороге со свертком в руках. — Я, памятуя о твоем предложении… Здорово выглядишь. Цвет тебе очень идет. Да и вообще… Джинн! Что на тебя надето?
— Платье, Рональд.
— Повернись! — уши Рона порозовели.
Джинни, мило улыбаясь, повернулась к нему спиной.
— Твоя спина! — воскликнул Рон.
— Что с ней? — деланно испугалась Джинни.
— Она голая!
— Правда? Гермиона, неужели?
— А ты что смеешься? — возмутился Рон и тут же потребовал: — Гермиона, повернись спиной!
Девушка послушно повернулась.
— Джинни, вот видишь — нормальное платье. Со спиной все в порядке.
— На самом деле, милый Рон, у Гермионы очень хитрое платье. На спине около тридцати крючков, так что для любителя творческого поиска такой фронт работ...
Рон потерял дар речи. Гермиона покосилась на подругу с укором. В такие моменты ей было жаль Рона. Он так ревностно оберегал честь сестры, а Джинни так любила над этим подшучивать…
— Гермиона, она же пошутила? — Рон умоляюще посмотрел на девушку.
— Про крючки — нет, — сдерживая смех, ответила Гермиона. — А про любителей поиска — не знаю.
— Я требую, чтобы ты надела что-то сверху!
— Как скажешь, милый братик. Любой твой каприз. Тем более Фред и Джордж подарили к этому платью накидку.
— Ну слава Мерлину, у них не совсем мозги атрофировались.
— Правда, она прозрачная.
С этими словами Джинни выпорхнула из комнаты, Рон что-то простонал, а Гермиона расхохоталась. Милая и привычная сцена отвлекла от грустных мыслей
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 15 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |