– Если дело дойдет до такого, надеюсь, я умру не без стиля. Потому что я не собираюсь заключать контракта с Преисподней. Даже вербоваться в адский Иностранный Легион.
– Очаровательно, – сказала Ласкиэль и улыбнулась мне.
Видит Бог, она была прекрасна. И не только физической красотой или чувственностью. Она буквально светилась пульсирующей, горячей жизнью, энергией, которой хватило бы, чтобы зажечь звезду. Улыбка ее вызывала те же эмоции, что и восход солнца или касание первого весеннего ветерка. От нее хотелось засмеяться, и побежать, и прыгать вокруг нее, как в солнечные дни детства, которого я почти не помню.
Но я не тронулся с места. Красота может быть и опасна. Огонь тоже прекрасен, но он, если обращаться с ним неосторожно, может обжечь, а может и убить. Я смотрел на ее красоту, и ощущал исходящее от нее тепло, и сдерживался, чтобы не тянуться к ней.
– Я не очарователен, – сказал я. – Я такой, какой есть. Я далек от идеала, но это я. Я не заключаю с тобой никаких сделок.
Ласкиэль с задумчивым выражением кивнула.
– Ты часто погорал, заключая сделки в прошлом, и ты не желаешь повторить этого еще раз. Ты боишься договариваться со мной или со мной подобными – и у тебя есть на то основания. Я сомневаюсь, питала ли бы я и дальше уважение к тебе, прими ты мое предложение ценой потери лица – при том, что я делаю его искренне.
– Ха. И как это меня не сокрушило под весом твоего уважения.
Она от души рассмеялась.
– Я восхищена твоей волей. Я и сама упрямое создание, и мне кажется, наш союз мог бы выйти крепким, если со временем до этого все-таки дойдет.
– Этого не случится, – отрезал я. – Я хочу, чтобы ты ушла.
– Устал от моего общества?
– Типа того.
Она склонила голову.
– Как тебе угодно, мой хозяин. Но я желаю, чтобы ты хотя бы обдумал мое предложение. Если ты захочешь побеседовать со мной еще раз, тебе достаточно просто позвать меня по имени.
– Не позову, – заверил я ее.
– Как тебе угодно, – сказала она.
А потом она ушла, и в пещере сразу стало темно и одиноко. Я перевел дух и вернулся к своим обычным, одиноким снам.
Я слишком устал, чтобы помнить, была ли хоть в одном из них горячая ванна.
Глава двадцать шестая
Я спал крепко и проснулся, когда солнце давно уже встало. Я услышал незнакомые голоса и, прислушавшись, понял по интонациям и звучанию, что это говорит радио. Я встал и обтерся мокрым полотенцем в ванной. Конечно, это было не так приятно, как горячая ванна, и даже не так, как душ, но мне ужасно лень было совать свою больную ногу в пластиковый мешок для мусора и туго перетягивать его веревкой или пластырем, чтобы не намочить бинты.
Одежды своей я не нашел, поэтому вывалился из спальни босиком и в мятых штанах. Большую часть штанины у меня срезали накануне в больнице, а остаток растрепался рваной бахромой. У зеркала в коридоре я задержался и полюбовался на свое отражение.
Я выглядел шуткой. Неудачной шуткой.
– …загадочное отключение электроэнергии продолжается, – говорил диктор. – Собственно, трудно предсказать, как долго еще мы сможем продолжать передачу, как невозможно определить, сколько людей ее сейчас слышат. Аккумуляторы работают ненадежно, аварийные дизель-генераторы в городе по непонятной причине выходят из строя, да и остальные двигатели внутреннего сгорания, включая автомобильные, ведут себя непредсказуемо. Телефонная сеть работает с перебоями, а сотовые телефоны фактически бесполезны. Аэропорт О’Хара, как вы, наверное, и сами догадались, полностью закрыт, и это вносит сумятицу в расписание рейсов по всей стране.
Томас стоял на кухне у газовой плиты. Он жарил оладьи и слушал старенький Мёрфин транзисторный приемник, стоявший рядом на тумбочке. Он кивнул мне, приложил палец к губам и выразительно покосился на радио. Я кивнул, скрестил руки на груди и, прислонившись к дверному косяку, принялся слушать продолжение выпуска новостей.
– Официальные власти воздерживаются от комментариев по поводу происходящего, хотя администрация мэра опубликовала заявление, в котором в качестве причины аномальных событий называется повышенная солнечная активность.
Томас фыркнул.
Диктор продолжал болтать.
– Это объяснение не вызывает особого доверия, поскольку в пригородах южнее Джолье все городские сети функционируют нормально. Остальные источники выдвигают самые различные предположения от масштабного розыгрыша на Хэллоуин и до взрыва какого-то электромагнитного устройства, импульс которого нарушил работу городских энергосистем. По последним сообщениям пресс-конференция по этому вопросу назначена на вторую половину дня. Мы будем оставаться в эфире до окончания нынешнего кризиса, чтобы держать вас в курсе собы…
Голос диктора прервался треском атмосферных разрядов. Томас протянул руку и выключил радио.
– Двадцать минут уже слушаю, – сообщил он. – Чистый сигнал шел дай Бог, чтобы пять минут из них.
Я хмыкнул.
– Ты понимаешь, что происходит?
– Возможно, – кивнул я. – Где Баттерс?
Томас мотнул головой в сторону задней двери.
– Пошел прогулять Мыша.
Я сел на табуретку у маленького кухонного стола, чтобы снять вес с больной ноги.
– Сегодня будет еще хлопотнее, – сказал я.
Томас перевернул оладью на сковородке.
– Все те же наследники Кеммлера?
– Угу, – подтвердил я. – И если Мэб права насчет того, что они собираются сделать, кому-то необходимо остановить их до полуночи.
– Почему?
– Потому что после этого я вообще не уверен, что их возможно будет остановить.
Брат кивнул.
– Думаешь, сможешь одолеть их?
– Они бьются друг с другом, – сказал я. – Они больше боятся своего же брата-некроманта, чем меня.
– Гм, – хмыкнул Томас. – Но ты думаешь, ты справишься с ними?
– Нет?
– Тогда то, о чем ты говоришь, чувак, не героизм даже. Это просто самоубийство.
Я покачал головой.
– Мне не обязательно убивать их. Мне нужно только остановить их. Если я сыграю все правильно, мне вообще не нужно будет ни с кем драться.
Томас перевернул другую оладью. Поджаренная сторона вышла идеального, светло-коричневого цвета.
– И как ты собираешься это проделать?
– Для того, чтобы у них выгорели все их игры в бога, им необходимы две вещи, – сказал я. – Эрлкинг и знания «Слова Кеммлера». Если я лишу их и того, и другого, весь бум-тарарам отменяется.
– Ты разгадал эти цифры?
– Нет.
– Тогда… что? Ты собираешься напасть на Эрлкинга, чтобы не дать ему показаться?
Я мотнул головой.
– Из того, что рассказала Мэб, у меня сложилось впечатление, что Эрлкинг выступает в той же весовой категории, что она.
– А она крутая? – спросил Томас.
– Круче некуда.
– Значит, убить Эрлкинга ты не можешь. Тогда что?
– Я сам призову его.
Он удивленно выгнул бровь.
– Послушай, каким бы он там ни был могущественным, он не может находиться в двух местах одновременно. Если я призову его и, типа, займу чем-нибудь, наследники не смогут призвать его на свою церемонию.
Он кивнул.
– И как ты собираешься призывать его?
– Книга, – ответил я. – Наверняка это одна из песен или стихов. Где-то среди них прячется заклинание, имеющее привлечь внимание Эрлкинга.
– Но книги у тебя больше нет, – заметил Томас.
– Угу, – кивнул я. – Над этой загогулиной я еще не поработал.
Томас кивнул, выскреб со дна миски остаток теста и плюхнул его на сковородку.
– Даже если тебе удастся придумать, как призывать Эрлкинга, тебе не кажется, что он может быть, того, типа, опасен?
– Возможно. Но ко мне он безразличен. А значит, не так опасен, как любой из наследников – тот, заделавшись богом, наверняка решит расквитаться со мной за некоторые доставленные неприятности, – я пожал плечами. – И потом, в этом случае единственный, кому будет грозить опасность – это я.
– А вот и нет, – возразил Томас. – Я буду с тобой.
Почему-то я не сомневался в том, что он скажет что-нибудь в этом роде. И все равно мне было приятно слышать это. Конечно, Томас – штучка с ручкой, и он далеко не всегда самый приятный человек в мире – и все же он мой брат. Он меня не бросит.
Тем труднее для меня было произнести следующие слова.
– Тебе нельзя,– сказал я.
Выражение лица его разом сделалось нейтральным.
– Из-за Мавры?
– Нет, – мотнул головой я. – Потому, что я собираюсь задействовать Белый Совет, – Томас уронил лопатку на пол. – Придется, – объяснил я. – В прошлый раз, чтобы одолеть Кеммлера и его учеников, им пришлось собрать всех Стражей. Возможно, мне не удастся предотвратить появление Эрлкинга. Если это случится, кто-то должен напрямую помешать наследникам. Я этого не могу. А Стражи могут. Только и всего.
– Ясно, – произнес он. – Но это не объясняет того, почему я не могу пойти с тобой.
– Потому, что для них ты, Томас, всего лишь вампир Белой Коллегии, с которым мне полагается находиться в состоянии войны. Это может дать тем членам Совета, кто меня не любит, повод усомниться в моей верности. И даже если они поверят, что я не действую против Совета, и что я не нахожусь под твоим влиянием, они все равно будут относиться к тебе с подозрением. Они потребуют заверений в том, что ты с нами.
– Они будут использовать меня, – вполголоса произнес Томас. – Использовать против тебя.
– Они с радостью используют нас обоих друг против друга. Вот почему тебя не должно быть поблизости, когда они появятся.
Томас повернулся и внимательно посмотрел на меня.
– А как быть с Мёрфи? Если ты впутаешь в это дело Совет, Мавра же ей всю жизнь переломает.
Я задумчиво пожевал губу.
– Мёрфи не хотела бы, чтобы я, защищая ее, рисковал жизнью невинных людей. Если один из наследников превратится в темного бога, погибнет куча народа. Она не простит мне, если я спасу ее такой ценой, – сказал я. – И потом, в данном случае речь идет не о поисках «Слова». Только о том, как остановить наследников. Я и в этих условиях смогу достать Мавре эту чертову книгу и выполнить условия сделки.
Томас сделал глубокий вдох.
– Думаешь, это разумно?
– Не знаю, – признался я. – Она не жива в полном смысле этого слова. Я сомневаюсь, чтобы Кеммлеровы технологии сочетались с той магией, которую она практикует.
– Если так, – не успокаивался Томас, – зачем ей эта книга?
Чертовски хороший вопрос. Я потер глаза.
– Все, что мне ясно пока, это то, что мне необходимо остановить наследников. И защитить Мёрфи.
– Если Совет узнает, что ты собираешься использовать их для того, чтобы отдать книгу Кеммлера вампиру Черной Коллегии, тебе могут грозить большие неприятности.
– Ну, если и случатся, то очень ненадолго, – заметил я. – Стражи казнят меня, не сходя с места.
– Боже. И ты на это идешь? От рук своих же.
– Привык уже.
С минуту мы оба молчали.
– И ты хочешь, чтобы я отсиживался в стороне, – нарушил тишину Томас. – Не хочешь, чтобы я помог?
– Я как-то выбора особого не вижу, – сказал я. – А ты?
– Ты мог бы просто выйти из игры. Мы могли бы улететь в Арубу, или еще куда.
Я только посмотрел на него.
– Ну ладно, – сдался он. – Ты не отступишься. Я просто надеялся на лучшее – ведь могу я надеяться, или нет? Мне просто тошно при мысли о том, что придется сидеть в стороне, когда тебе, возможно, понадобится моя помощь, – он вдруг нахмурился. – Сукин сын вонючий! Ты нарочно это делаешь, чтобы защитить меня, да?
– Ну, выглядит так, – сказал я. – Считай это платой за твои таблетки.
Он поморщился, но кивнул.
– И спасибо, – добавил я вполголоса. – Ты говорил дело. Отдых был мне необходим.
– Еще бы не дело, – хмыкнул Томас. – Ты бы на себя тогда посмотрел – словно вот-вот в обморок брякнешься. Да у тебя и сейчас вид так себе.
– Я жрать хочу. Ты эти оладьи на завтрак готовишь – или так, для украшения?
– Поиздевайся здесь еще, – отозвался Томас. Он вывалил готовые оладьи из миски на тарелку и поставил ее на стол рядом с бутылкой кленового сиропа. – Вот. С днем рождения.
Я зажмурился. Потом посмотрел на оладьи. Потом – на него.
– Мне, конечно, полагалось бы вручить тебе подарок, но… – он пожал плечами.
– Нет, – пробормотал я. – То есть, нет, все о'кей. Я просто не ожидал, что ты об этом помнишь. С тех пор, как Сьюзен уехала, никто не вспоминал о моем дне рождения.
Томас положил оладий на себе и поставил на стол чистую тарелку для Баттерса. Потом сел за стол и принялся за еду. Сиропом он оладьи не поливал.
– Только не превращай это черт-те во что. Я, типа, сам удивляюсь, что вспомнил, – он кивнул сам себе и сменил тему. – Значит, ты думаешь, это Гривейн и Собиратель Трупов выключили свет?
Я мотнул головой.
– Оба напрягались по полной, пытаясь собрать под свое начало побольше мертвяков. Потому Собиратель и наскакала на Гривейна с мечом, потому ему и пришлось защищаться от нее физически.
– Тогда кто это сделал?
– Коул, – ответил я. – Его вчера вечером не видно и не слышно было. Я так думаю, он был слишком занят, устраивая это, чтобы заниматься разборками с Гривейном и Собирателем.
– Но почему Коул?
– Потому, что заклинание для этого требуется самого большого калибра. Спроси меня вчера, и я бы ответил, что такое вообще невозможно. Не знаю, как он это проделал, но… – я поежился. – Его магия сильнее моей. И даже по тому, что я видел из его техники, у него и навыков больше. Если он так же хорош в томатургии, как в призвании духов, чародея сильнее его я еще не встречал.
– Не уверен, что то, «как» он это проделал, так же важно, как «зачем», – заметил Томас.
Я кивнул.
– Он получает уйму преимущества. Парализует силовые структуры смертных. Отвлекает копов и всех прочих, чтобы те не мешались у него под ногами.
– Но это только один повод. Ты говорил что-то насчет мощения пути?
– Умгум, – я прожевал оладью с сиропом. – Черная магия очень тесно связана со многими негативными эмоциями – особенно страхом. Поэтому если ты делаешь что-то, напугавшее чертову уйму народа, ты делаешь среду более благоприятной для черной магии. Этот трюк сеет хаос. Приводит в расстройство множество людей. И наверняка поможет главному шоу, намеченному на первое ноября – точнее, на сегодняшний вечер.
– Ты уверен, что на сегодня?
Я кивнул.
– Совершенно. Хэллоуин ведь. Барьеры между миром смертных и миром духов сегодня слабее всего. Если им нужно как можно больше духов, чтобы пожрать для увеличения собственной силы, наловить их легче всего сегодня. Все фокусы с черной магией, что устраивают они по всему городу – это часть такой подготовки. Создают спиритические завихрения. И облегчают применение все больших объемов черной магии.
Томас слушал меня, кивал и ел.
– И как, интересно, – спросил он, прожевав, – ты собираешься вызвать Совет, если телефоны отключены?
– Альтернативные каналы связи, – ответил я. – Пошлю гонца.
– А мне в это время, – произнес Томас не без горечи, – что, сложа руки сидеть?
– Нет, не сложа руки, – заверил я его. – Тебе предстоит рассчитать, откуда им удобнее всего призывать самых древних духов. И еще, я оставлю тебе копию цифр Костлявого Тони. Попробуй понять, что они означают.
Он погонял по тарелке кусок оладьи.
– Древние духи приходят с кладбища, так?
– Возможно, – согласился я. – Однако порой они привязаны не к географическим точкам, но к тем или иным предметам. Посмотри, что удастся нарыть насчет захоронений и археологических раскопок североамериканских индейцев. По давности они примерно соответствуют тому, что нужно наследникам.
– Ясно, – кивнул Томас – без особой, правда, убежденности в голосе. – И ты хотел еще, чтобы я подумал над цифрами.
– Вместе с Баттерсом, – уточнил я. – Он может помочь по обоим направлениям. Он чертовски сообразителен.
– Если он, конечно, захочет помогать, – заметил Томас. – Он вполне может решить забрать фишки и выйти из игры, пока еще жив.
– Если он так сделает, придется тебе поработать в одиночку, – сказал я. – Но мне кажется, он не захочет.
Дверь со двора распахнулась, и в кухню ввалились Баттерс с задыхающимся Мышом на поводке. Пес, прихрамывая, подошел ко мне, ткнулся мокрым носом в руку и дождался, пока я почешу его за торчащим под неправильным углом ухом.
– Кто и что не захочет? – поинтересовался Баттерс. – Ого, оладьи! А мне осталось?
– На плите, – сказал Томас.
– Класс.
– Баттерс, – повернулся я к нему. – Послушайте, в принципе, вы вольны дальше делать все, что считаете нужным. Если хотите, я отвезу вас домой после завтрака.
Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
– Конечно, хочу. Октоберфест ведь сегодня, и конкурс.
Томас выразительно покосился на меня.
Баттерс посмотрел на меня, потом на него, потом опять на меня.
– Вы хотите, чтобы я что-то сделал?
– Возможно, – кивнул я. – Надо кое-какие изыскания проделать. То есть, я абсолютно пойму вас, если вы решите уехать – типа, от добра добра не ищут. Но и помощь ваша нам не помешает, это правда.
– Изыскания, – повторил Баттерс. – Какие изыскания?
Я объяснил.
Баттерс прикусил губу.
– А меня… никто не попытается меня убить за то, что я делаю это?
– Не думаю, – ответил я. – Впрочем, не хочу вам врать: это чертовски опасная братия. Я не могу предугадать, что им еще придет в голову.
Баттерс кивнул.
– Но… Если вы не добудете этой информации, что случится?
– Остановить их будет еще труднее.
– А если вы не остановите их? Что тогда?
Я отложил вилку: аппетит мой разом куда-то пропал.
– Один из них получит в руки власть космического масштаба. Меня убьют. И множество невинных людей. И одному Богу известно, что можно натворить, обладая такой властью, в долгосрочной перспективе.
Баттерс опустил взгляд на свои оладьи.
Я ждал. Томас тоже молчал. Его аппетит явно не пострадал, так что некоторое время единственным звуком в кухне оставалось позвякивание его вилки и ножа по тарелке.
– Это важнее меня, – произнес, наконец, Баттерс. – Это важнее даже чем полька. Так что, пожалуй, я помогу.
Я улыбнулся ему.
– Премного благодарен.
Томас поднял взгляд и внимательно посмотрел на Баттерса.
– Умгум?
Баттерс кивнул и поморщился.
– Если я уйду, зная, что могу помочь… Не знаю, смог ли бы я жить дальше с этим. То есть, если бы вы попросили меня стрелять в кого-нибудь, или чего еще такого, я бы сразу сделал ноги. Но изыскания – другое дело. Изыскания – это по моей части.
Я встал и легонько хлопнул Баттерса по плечу.
– Томас объяснит вам, что надо.
– А вы куда? – спросил он.
– Мне нужно выяснить, как призвать Эрлкинга, – ответил я.
– Это для этого все так гоняются за этой книгой?
– Наверняка поэтому.
– Но она ведь была у вас в руках. Черт, да вы ведь ее прочитали.
Я провел рукой по глазам.
– Угу. Знаю. Но тогда я еще не знал точно, чего в ней искать.
Баттерс кивнул.
– Досадно.
– Есть немного.
– Жаль, что память у вас не фотографическая, – заметил Баттерс. – У нас в колледже учился один парень с такой. Этому ублюдку достаточно было раз глянуть, и он через неделю запросто из головы как по бумажке шпарил.
Тут меня осенило – я даже дернулся от возбуждения.
– Что вы сказали?
– Э… Что у вас нет фотографической памяти?
– Да, – просиял я. – Баттерс, вы гений.
– Ну… да, – кивнул он и тут же спохватился. – Правда?
– Натуральный гений, – сказал я. – Просто с ума сойти.
– О… Хорошо.
Я встал и принялся собираться.
– Где тот рюкзак, который я просил вас принести?
– В гостиной, – ответил Баттерс. – А что?
– Он вам может пригодиться, – хромая, вышел я в гостиную и вернулся с рюкзаком, на ходу ощупывая выпуклость в месте, где лежал Боб. Потом взял куртку, сунул в карман ключи от машины и направился к двери.
– Куда ты сейчас? – поинтересовался Томас.
– В дозор, – отозвался я.
– Тебе не стоит ехать одному.
– Возможно, не стоит, – согласился я. – Но поеду.
– Хоть Мыша возьми, – настаивал Томас.
Пес услышал свое имя и поднял голову.
– Чтобы держать поводок в зубах? – возразил я. – У меня только одна рабочая рука, не забывай.
Томас нахмурился, но пожал плечами.
– Ладно, – буркнул он.
– На телефоны полагаться нельзя, – напомнил я и бросил ему рюкзак. Он поймал его на лету. – Боб знает, как связаться со мной, если вы обнаружите что-нибудь. Ты понял, Боб?
– Яволь, герр коммандант, – отозвался приглушенный голос из рюкзака.
Баттерс пискнул и едва не упал со стула.
– Ч-что это?
– Объясни ему, – попросил я Томаса. – Свяжусь, как смогу.
Брат кивнул мне.
– Удачи. И осторожнее, ладно?
– И ты. Держи ухо востро. И еще раз спасибо, Баттерс.
– Да не за что. До скорого, – Баттерс потыкал в рюкзак вилкой.
– Эй! – возмутился Боб изнутри. – Прекрати. Щекотно ведь!
Я отворил дверь во двор. Ночной отдых пошел мне на пользу, а осознание того, как можно остановить наследников Кеммлера, придавало моим действиям электризующий смысл. Я подошел к машине, почти не ощущая боли в ноге.
Я повернул руку и там, на ладони, чернел написанный маркером телефонный номер Шилы.
У меня нет фотографической памяти.
Но я знал, у кого она есть.
Глава двадцать седьмая
Я отправился к себе в офис. Ситуация на дорогах могла бы оказаться и хуже. Похоже, народу из пригородов сегодня приехало на работу меньше обычного. Светофоры не работали, но на большинстве мало-мальски нагруженных перекрестков стояли копы-регулировщики, да и водители старались вести машины разумно, не спеша, как и подобает во время кризиса. Собственно, так это и назвали по радио: кризис. Еще пешеходов на улице виднелось больше обычного, и вели они себя проще обычного, лишившись безликих, деловых повадок.
Что ж, с учетом обстоятельств люди реагировали на ситуацию более чем достойно. Похоже, люди вообще могут вести себя при кризисе либо впадая в панику и массовые беспорядки, либо помогая друг другу, как и положено разумным существам. Когда свет вырубался в Лос-Анджелесе, народ жег машины и громил магазины. В Нью-Йорке люди сплотились.
Что ж, хорошо, что люди реагировали не так слепо, как можно было бы ожидать. Даже не напрягаясь, я ощущал пульсирующую, завивающуюся потоками по улицам черную магию. Одной ее вполне могло хватить для того, чтобы посеять в городе панику.
Но, конечно, еще не стемнело. Темнота могла многое изменить.
Какими бы продвинутыми мы себя ни считали, в каждом из нас живет древний, первобытный страх темноты. Страх того, что мы не увидим приближение опасности. Конечно, нам неприятно думать о том, что мы все еще боимся темноты, но если это не так, с чего тогда мы так отчаянно стараемся осветить наши города? Мы окружаем себя таким количеством света, что и звезд-то над головой толком не видим.
Занятная это штука – страх. Достаточно изменить освещение – и все мелкие, незначительные страхи могут вырасти до чудовищных размеров. А уж когда в воздухе клубится, как сейчас, черная магия, этот инстинктивный страх магии подпитывает сам себя, удваиваясь и учетверяясь – и в отсутствие внятных объяснений того, почему погас свет, люди начнут забывать все основанные на логике поводы не ударяться в панику.
Даже если исходить из того, что мне дастся помешать свежеиспеченному темному богу взойти на престол, вечер обещал выдаться поганым. Даже очень поганым.
Я поднялся в офис и попробовал дозвониться Шиле. Телефоны отказались помогать мне в этом – что, впрочем, не слишком меня удивило. Они и в лучшие времена редко работают идеально. Зато у меня в офисе имеется телефонная книга, с помощью которой я нашел ее адрес в Кабрини-Грин. Район этот когда-то пользовался дурной славой; сейчас он не так плох, но и лучшей частью города его тоже не назовешь. На мгновение я остро пожалел о револьвере, который посеял в переулке за букинистом Бока. Не то, чтобы револьвер намного превосходил эффективностью прочие штуки, с помощью которых я могу защитить себя, но на среднего чикагского уличного вора он производит больше впечатления, чем резная палка.
Скорее, забавы ради я попробовал набрать еще один номер – ближайшего дежурного Стража. И – благословенна будь телефонная сеть – в трубке послышались длинные гудки.
– Слушаю? – ответил мне низкий, чуть хрипловатый женский голос.
Я порылся в кармане ветровки в поисках записной книжки с паролями.
– Секундочку, – пробормотал я. – Не ожидал, что дозвонюсь так быстро, – хорошо еще, нужная мне запись находилась на последней странице, а не где-нибудь в середине. – Э-э… Шартрёз сирокко.
– Кролик, – отозвался женский голос. Я сверился с записной книжкой. Отзыв совпадал.
– Говорит чародей Дрезден, – доложил я. – У меня здесь ситуация категории Волк. Повторяю: категория Волк.
Женщина на другом конце провода издала странный, шипящий звук.
– Здравствуйте, чародей. Говорит страж Люччо.
Черт меня подери, сам босс, собственной персоной. Анастасия Люччо стояла в очереди на место в Верховном Совете и уже не первый год возглавляла корпус Стражей. Закаленная в боях тетка, и в войне с Красной Коллегией она фактически являлась главнокомандующим Совета.
– Добрый день, страж Люччо, – отозвался я как мог почтительнее – и потому, что она заслуживала почтения, и потому, что она чертовски нужна была мне здесь, в Чикаго.
– Какова обстановка? – спросила она.
– В городе по меньшей мере трое бывших учеников Кеммлера, – доложил я. – Они нашли четвертую книгу. Они собираются использовать ее сегодня вечером.
На противоположном конце провода воцарилась оглушенная тишина.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |