Посвящается Биллу и Бобу 7 страница

Я принимал не только кокаин. В то время я встретил панк-рок девушку, которая спросила меня, зачем я употреблял кокаин, когда за двадцать долларов я мог принять спид и быть под кайфом два дня. В итоге я провёл с ней ночь, принимая спид и получая сумасшедший кайф. Каждый раз, когда я принимал спид, кокаин или даже спидбол, что-то щёлкало в моей голове, и что бы я ни делал, и с кем бы я ни был, я хватал карандаш, маркер или какую-нибудь краску и начинал рисовать на бумаге, картоне или стенах, неважно. Мне просто нужно было рисовать именно в ту минуту, когда наркотики ударяли в меня. А если я не рисовал, то занимался сексом.

В то лето 1981 года героин был не особо заметен в мире наркотиков. Я помню, как мы с Майком в баре Элс на окраине видели, как целый стол панк-рокеров принимал его, и это выглядело совсем не весело. Но был и другой голос в моей голове, который время от времени говорил со мной. Он говорил: «Ты должен найти немного этого героина. Люди боятся этого наркотика, значит, он должен быть лучшим». Я нисколько не оглядывался на мой опыт в четырнадцать с той дорожкой китайского порошка; мной все больше овладевала идея принять действительно взрывной наркотик.

Однажды на мою работу пришёл новый парень. Он был похож на певца рокабилли, с высокой чёрной причёской, в тёмных очках а-ля Рой Орбисон, супер-бледной кожей и причудливым поведением. Я спросил своего коллегу Билла, что с этим парнем.

— Именно так ты выглядишь, когда принимаешь героин, — сказал он.

Точно. Вот моя связь с миром героина.

Через несколько дней я подошёл к этому парню и спросил:

— Ты можешь достать для меня немного этого чёртова героина?».

Он сказал:

— Конечно, конечно.

Героинщики всегда хотят достать наркотики новым парням, потому что могут заработать на этом. Итак, мы договорились принять героин тем вечером у меня дома. Я был настолько взволнован, что помчался домой и сказал Майку и ДжейКей, что собираюсь принять героин этим вечером.

— Что? Ты не можешь принимать героин. Ты умрёшь! - предостерегали они.

Но я сказал им, что этот парень уже некоторое время принимал его, и они были так заинтригованы, что мы решили, что они должны смотреть, как я его принимаю.

Тем вечером парень пришёл и был озадачен, увидев зрителей, сидящих на стульях вокруг кухонного стола. Но он приготовил ложки и проделал весь ритуал приготовления этого персидского наркотика, которого я никогда раньше не видел. Поскольку он был на основе масла, ему нужен был лимон, чтобы приготовить его с ним. Сначала он вколол себе и немного замер, а потом сказал:

— Теперь твоя очередь.

Он приготовил шприц, который был наполнен чем-то коричневым. Я никогда раньше не принимал ничего коричневого. Все ужасно нервничали и следили за тем, не умирал ли я. Я принял, но не почувствовал ничего особенного. Я попросил у него ещё, и он согласился, но наркотиков больше не оставалось. Он дал мне ещё дозу, и всё равно не было этой великой, мечтательной «давай нырни в кровать и проспи двенадцать часов» опиумной лихорадки. Позже я обнаружил, что наркотики, которые он употреблял, были довольно слабыми. Они решительно не давали большого кайфа и не подожгли меня на поиски другой героиновой связи. Это была трата денег, и великий спектакль принятия перед моими друзьями окончился неудачей, и все ушли.

К осени 1981 года, даже притом, что я не принимал сознательного решения, я больше не был студентом Университета. Учёба не вписывалась в этот бушующий, наркотически-клубный стиль жизни, который я вёл. Я естественно не выглядел как студент. Я поменял свою странную причёску Затычки-Пузыря на флэттоп. Я видел флэттопы в клубах, мне казалось, что они выглядят круто. Поэтому я пошёл в болгарскую парикмахерскую Бадз Флэттопс на Мелруз Авеню, и за четыре бакса они сбрили все волосы по бокам и сзади и оставил полдюйма волос, прямо стоящих на макушке. Когда я сделал это, было похоже на то, что я полностью стёр все свои связи с прошлым. Теперь я был сумасшедшим бесконтрольным панк-рокером. Когда я пришёл на работу на следующий день, Дэвид был поражён. «О, Боже, ты состриг все свои волосы», — сказал он.

В тот момент песня группы Devo зазвучала по радио, и я включил громкость на всю и начал танцевать по всему офису. «Это очень жестокий стиль танцев», — с раздражением сказал он. Но я отключился и бежал к моему новому я.

Всё время, что я работал, я опускался в долговую яму, тратя всё больше на употребление кокаина, алкоголя и кучи таблеток. Я не видел этого, но всё шло под откос. Мне было плевать на работу, на здоровье, на такие обязанности, как плата за жильё, я как будто бы уезжал от всего этого на безумно быстром поезде. Ужасно ироническая космическая уловка наркотической зависимости состоит в том, что наркотики это очень весело, когда ты только начинаешь их принимать. Но ко времени, когда последствия проявляются, ты уже не в том положении, чтобы говорить: «Эй, я просто не буду принимать и всё». Вы потеряли эту способность и создали механизм поддержания и укрепления этого состояния. Абсолютно ничего не сходит с рук, когда дело касается наркотиков.

После того, как много раз приходил не в кондиции, Дэвид уволил меня. Мне было очень грустно, что я подвёл его. Было также грустно, что я потерял курицу, несущую золотые яйца. Затем я получил ещё порцию плохих новостей. Похоже, что ДжейКей отнёс напечатанную нами копию флайера на вечеринку нашему арендатору. Он сказал ему, что мы распространили флайеры в аудио магазинах на Мелроуз и устроили дикую вечеринку, которая подвергала дом опасности. Тем временем ДжейКей поставил в очередь на заезд в дом двух других своих друзей. К тому времени, как его процедура выселения заработала, мы уже были готовы уходить. Наши жизни начали саморазрушаться до той точки, когда мы не могли платить за жильё регулярно.

До того, как мы покинули дом, я всё-таки смог накопить немного денег и купить себе подержанную машину. Раньше я ездил на капри, которую Стив и Пегги подарили мне на окончание средней школы. Я никогда не ремонтировал её, поэтому за прошлый год у неё не стало кашне, и были нулевые тормоза. Я по обыкновению врезался в ограждения, когда хотел остановиться. Однажды утром машина просто встала, и когда я проверил масло, резервуар был абсолютно сухим. Весь двигатель превратился в камень, поэтому я попрощался со своей машиной, поблагодарил её за пару лет преданной службы без аварий, и оставил её на улице. Я взял номер журнала The Recycler и нашёл красивую T-Bird шестьдесят второго года за шестьсот долларов. Она была просто огромной и достаточно скоро стала для меня передвижной спальней.

По некоторым причинам Майка и меня не беспокоило то, что мы оказались на улице. Само понятие сна не имело тогда для нас особого смысла. Повсюду открывались новые клубы, и вся пост-панк сцена развивалась в Голливуде. Там был клуб Ласа, ночной бар Нулевой и клуб Кэш, который был известен как творческое пространство для художников Голливуда. В итоге мы оказывались в этих местах, потому что мы тусовались всю ночь, каждую ночь, двигаясь вместе с этим невидимым потоком вечеринок.

Майк был чуть в лучшей форме, чем я. Он не принимал наркотики так отчаянно и всё ещё имел доход от своей работы в ветеринарной клинике. Когда мы покинули дом Формозы, всё закончилось тем, что он остановился в клубе Кэш. Этим клубом управляла женщина по имени Дженет Каннингем, у которой была легальная работа директора по подбору дополнительных актёров в киноиндустрии. И если ты актёр, художник или музыкант, то Дженет разрешила бы остановиться в этом укромном месте на чердаке бесплатно. Днём это было просто место для тусовок, а по вечерам там проходили концерты. В то время, как туда въехал Майк, там жил Ларри Фишбёрн, а также отличный барабанщик из Гваделупы по имени Джоель, французский художник по имени Фаб-рис и настоящий панк-рокер по имени Энимал Бонер. По-моему у этого парня были одни из первых татуировок, которые я видел на ком-то кроме старых моряков, у него они были на коленных чашечках, и на них было написано «МЕТАЛЛ». ФАБРИКА КОЛЕННЫХ ЧАШЕЧЕК.

Майк остановился там, поэтому я, бывало, время от времени тоже проводил там время. Именно тогда мы начали употреблять героин. Фаб, кроме того, что он был художником, заимел постоянный источник китайского героина. Он был настолько чистым, что можно было вдохнуть одну дорожку и полностью накачаться. Майк тоже начал его принимать, но он всегда был в категории лёгкого веса в том, что касалось героина. Прикол был в том, что достаточно было показать ему щепотку героина, и его начинало тошнить.

К тому времени моя причёска начала отрастать, поэтому однажды, когда мы тусовались на вечеринке в Вэлли, я попросил Хиллела сделать мне ирокез. Я знал, что он умел обращаться с формами и измерениями, поэтому мы пошли в ванную, и он выстриг мне ирокез. Моя прежняя причёска уже была приучена стоять, поэтому мне не нужно было использовать яйца, гель или что-либо ещё, что другие панки использовали для выпрямления ирокезов. Мой просто стоял сам по себе, как конский волос, который торчал из старых боевых шлемов.

Ирокез дал мне новую личность и новую энергию. Даже притом, что у меня не было жилья и работы, это ничего не значило, потому что у меня была эта новая броня и хорошее самоощущение. Я надевал белое платье без нижнего белья, чёрные военные ботинки и шёл танцевать. Одним из новых отличных мест, которые я для себя открыл, был Радио-клуб, один из первых хип-хоп клубов в Лос-Анджелесе. Я ходил туда с Майком и Гэри Алленом, нашим безумным, чернокожим дизайнером гей-моды, который был родом из Арканзаса и был вокалистом в группе Neighbor's Voices. Мы танцевали пять часов подряд и тратили все свои силы.

Когда приходило время сна, я не был придирчивым. Всё было, как было. Если я был с Майком, то я оставался там же, где и он. Но Хиллел был моим любимым пунктом в моем кроватном туре. Его семья всегда тепло принимала меня и никогда не давала мне чувствовать себя неудачником, каким я на самом деле был, даже, несмотря на то, что однажды я превысил лимит гостеприимства. Хиллел подошёл ко мне и сказал: «Я думаю, если ты останешься сегодня на ночь, это будет немного больше, чем моя мама может выдержать. У неё тоже были трудные времена». В итоге я спал в моей T-Bird, припаркованной перед домом Хиллела. Мне не было комфортно между передними сиденьями и металлической коробкой передач, поэтому я вылезал из машины и располагался прямо на их переднем газоне. Утром соседские дети выходили поиграть и видели фрика с ирокезом в одежде со склада, отрубившегося на траве. В итоге Хиллел пригласил меня на кофе и тосты.

Когда я был не у Хилела, я оставался у моего друга Кейта Барри. Он жил со своим отцом в маленьком доме с двумя спальнями в Голливуде. Он был известен тем, что курил траву каждый день, поэтому это стало ещё одним местом для получения кайфа. Кевин всегда был изгоем, поэтому он был в тени моей персоны с ирокезом. Он также был отличным музыкантом и приобщил меня к звёздному старому джазу. Он разрешал мне спать на полу в его спальне, и мне это замечательно подходило. Я скручивал полотенце, клал его под голову и устраивался. Но, как и дома у Хиллела, отец Кевина начал чувствовать себя немного стеснённым моим присутствием, поэтому в итоге я спал на их крошечном заднем дворе. Его едва хватало, чтобы разместить два стула на газоне, но это было всё, что мне нужно, чтобы свернуться.

Всякий раз, когда у меня были какие-то деньги, я уходил в наркотические загулы. Проблема была в том, что у меня не было места, где бы я мог принимать наркотики. Поэтому я начал принимать у кого-либо дома, и когда наркотики заканчивались, я шёл и покупал ещё. Я начал употреблять как бродяга, когда у меня были наркотики, я шёл в подземные парковки, прятался за углом и чьим-то грузовиком, приготавливал всё и принимал их. Я был под сильным кайфом и шёл гулять по улицам, а потом находил аллею, школьный двор, или шёл за куст и принимал ещё.

Однажды весной моему бездомному периоду пришёл конец. Я переехал к Биллу Стобогу, моему другу со старой работы в графической компании. Он был белым парнем, но у него была копна огромных кучерявых волос на голове. Психоделическое творчество Билла дало ему прозвище «Галлюциногений». Он был особым человеком ренессанса, создателем фильмов, гитаристом, коллекционером прекрасных старых двенадцатиструнных гитар. Он также занимался графическими проектами нескольких других домов и помогал мне в поисках работы на полставки, чтобы заработать хотя бы какие-то гроши.

Одним из таких мест был Средний Океан. Им владел огромный шестифутовый, достигающий всего сверх уровня, ирландец по имени Рэй. Он был способен делать двадцать дел одновременно и заканчивать их все. Его миниатюрная жена блондинка управляла финансовой стороной бизнеса. Они занимались финальным монтажом мультфильмов, включая всю анимацию к Blade Runner.

Рэй и его жена практически усыновили меня, и снова я получил роль разнорабочего. Но опять я начал принимать героин. Я не спал всю ночь, принимая наркотики, а потом я шёл на работу, и мне нужно было относить плёнки на обработку в Оранж Каунти. Я водил их маленький красный грузовик пикап, петляя по трассе. Это удивительно, что я не погиб в автомобильной аварии.

Когда я был в Среднем Океане, Билл понял, что у меня не было дома, поэтому он спросил, не хотел ли я переехать к нему. У него был великолепный огромный тёмный первый этаж с множеством окон, выходящими на тротуар. Он был в классическом старом голливудском квартирном доме практически только с мексиканскими арендаторами. Место было необжитым, без стен, но он предложил мне угол, если я помогу ему поставить защитные решётки на окна, чтобы отпугнуть всякую шушеру.

Однажды вечером прямо после моего заезда, я решил уйти в ещё один мой бесславный кокаиновый загул. У меня была одна из тех странных прогулочных ночей, когда я гулял вверх и вниз по голливудскому бульвару, заглядывая в порно-магазины, занимаясь странным дерьмом. Я, наверное, только один раз приходил домой спокойно в такие ночи, чтобы взять деньги или тёплые вещи, но чаще я был на ногах всю ночь.

На следующий день я пришёл в Средний Океан, и Билл окинул меня таким взглядом, какой я раньше не видел:

— Я убью тебя, сволочь!

Он всегда был простым и открытым парнем, поэтому я спросил его, в чём было дело. Он замер, может, потому что видел в моих глазах что-то, чего не ожидал. Но он сказал мне, что его ограбили прошлой ночью, что его драгоценные гитары все до единой пропали, и что я был единственным, кто мог сделать это.

— Билл, я знаю, что я сумасшедший. Я знаю, что принимаю наркотики, занимаюсь странным дерьмом и исчезаю. И я знаю, когда ты меня можешь винить в чём-то таком, но лучше думай в другом направлении, потому что я этого не делал. Если ты не сфокусируешься на том, кто это сделал, они уйдут безнаказанными, — сказал я.

Я не мог донести до него то, что это мог сделать кто угодно другой. Ключи были только у меня. Но я был уверен в том, что это была работа изнутри, и что обслуживающий персонал здания ограбил его.

Это был конец моего проживания с Биллом. Я никак не мог жить с парнем, который думал, что я ограбил его. Теперь мне нужно было найти новое место, чтобы остановиться. В Среднем Океане они выделили маленькое пространство на чердаке над выставочным залом, на него вела лестница, и там была пара матрасов. Я стал ночевать там и просыпаться довольно рано, и никто не знал, что я не был первым в очереди за утренней работой.

К тому времени Майк (которого назвали «Фли» в поездке в Мэммот, куда он отправился с Кейтом Барри и ДжейКей) переехал в квартиру в место, которое мы называли Уилтон Хилтон. Это было отличное классическое здание на улицах Уилтона и Франклина. Оно было наполнено художниками и музыкантами, и им управляла супер-сумасшедшая, похожая на пожарный насос, семидесятилетняя домовладелица. Фли жил с Джоелом и Фаб-рисом, его приятелями из клуба Кэш. В одно время Хиллел тоже наполовину жил там. Поэтому, когда время моего пребывания с Биллом закончилось, я часто останавливался там. В течение всего этого времени What Is This? (это новое, более зрелое название группы Anthym) продолжали играть на концертах и расширять культ своих последователей. Я всё ещё объявлял их на концертах, но к тому времени я писал мои собственные стихи для этих представлений. Однажды я даже зарифмовал «столицу» с «кислотой и шприцем». Чем больше они играли, тем больше Фли становился признанной звездой группы. Всякий раз, когда они давали ему место для басового соло, это становилось кульминационным моментом всего вечера.

В то время Fear была самой известной панк-рок группой в Лос-Анджелес Они получили национальное внимание, когда Джон Белуши взял их под свою опеку, и они появились в телешоу «Субботним вечером в прямом эфире»[16 - Saturday Night Live («Субботним вечером в прямом эфире») — вечерняя музыкально-юмористическая передача на американском канале NBC, одна из самых популярных и долгоиграющих в истории телевидения США. Премьера состоялась 11 октября 1975 г. Программа была придумана Диком Эберсолом и Лорном Майколсом, который по сегодняшний день является её исполнительным продюсером. Первым музыкальным руководителем оркестра программы был композитор Говард Шор.]. И когда их басист покинул группу, было естественно, что они попытались заполучить Фли ему на замену. Однажды Фли пришёл ко мне и поставил меня в тупик тем, что его пригласили на прослушивание для Fear. Это была рискованная ситуация, потому что Фли и Хиллел были моими самыми лучшими в мире друзьями. Но мы поговорили, и оказалось, что если бы Фли выбирал из двух музыкальных стилей, то он выбрал бы Fear. Поэтому я посоветовал ему пойти на прослушивание.

Он вернулся с прослушивания, его приняли, но ему нужно было встретиться с Хиллелом, парнем, который научил его играть на басу. Фли так нервничал перед их встречей, что весь дёргался. А Хиллел воспринял эти новости не слишком радостно.

— Мне нечего тебе сказать, — сказал он и вышел из комнаты.

What Is This? меняли Фли на ряд посредственных басистов; а тем временем Фли втягивался в миниславу панк-рока. После нескольких месяцев без общения, Хиллел должен был простить Фли. Что-то в нём знало, что даже если он был обижен, это была судьба Фли, и Хиллел должен был немного подавить своё эго и позволить Фли расцвести. Это было сложно, потому что ни у кого из нас не было отца, с кем бы мы могли посоветоваться по этим тяжёлым проблемам. В конечном счете, они снова стали друзьями и снова стали джемовать вместе.

Я всё ещё работал в Среднем Океане и водил тот грузовик пикап всё лето 1982 года. Чудесная песня звучала по радио, которое было у меня на панели приборов. Она называлась The Message, и её исполняла рэп-группа из Нью-Йорка Grandmaster Flash and the Furious Five. Я пошёл, купил кассету и слушал её снова, снова и снова. Несколькими неделями позже они приехали в Лос-Анджелес и играли в месте под названием Кантри клуб, и они были невероятны. Их сценическое искусство было вдохновенным, у каждого была своя индивидуальная личность, и их рэп был фантастичным. Грандмастер Флэш был запредельным человеком; звуки, ритмы, фанк и крутость, которые этот парень выпускал со сцены, были действительно внушительными.

Но кроме всего The Message начать заставлять меня задумываться. Эти парни все писали рифмы, это то, во что Хиллел и я были долгое время влюблены. Мы с ним забирались на верхний этаж отеля «Континентал Хайатт» на бульваре Сансет. Там был частный клуб, а мы использовали его для себя и смотрели на захватывающий вид города. И мы курили траву, придумывали этих сумасшедших персонажей и спонтанно начинали рифмующие сессии. Это был первый раз, когда я попробовал рэповать.

Итак, когда The Message стала самой горячей песней того лета, мне в голову пришла мысль, что не нужно быть Элом Грином или иметь невероятный голос Фредди Меркьюри чтобы занять место в мировой музыке. Рифмовать и придумывать персонажей было ещё одним путём к этому.

Глава 5

Сильный Удар

О формировании Red Hot Chili Peppers как группы. О наркотиках

Некоторым образом я обязан карьерой своему другу Гэри Аллену. В феврале 1983 года у Гари и его группы Neighbor's Voices было намечено выступление в Зале Ритма в клубе «Большая Комната» на Мелроуз. За несколько дней до концерта он предложил Фли, Хиллелу и мне выступить на разогреве у его группы и сыграть одну песню со мной в роли фронтмена.

Хотя Хиллел и Фли первоначально отнеслись к этому скептически, потому что я не был вокалистом, Гари признал мой потенциал как исполнителя, по большей части из-за моего маниакального скакания на танцполах в различных клубах города. Мы решили кое-что придумать, и благодаря Грандмастеру Флэшу, мне сразу стало ясно, что не обязательно было петь песню. Я мог выйти туда прочитать рэпом мои стихи. Все мы были во власти энергии группы Defunkt, сырой остроты The Gang of Four и, конечно, космической нечёткости свободы гитары Джимми Хендрикса. Поэтому мы соединили все эти стили. Но главным образом, мы хотели делать что-то, основанное на фанке, потому что у What Is This? не было вообще ничего общего с фанком.

У нас не было места для репетиций, и мы не относились к этому концерту серьёзно, поэтому мы решили, что всё, что надо, это собраться вместе в гостиной Фли в Уилтон Хилтон на репетицию а-капелла. Между Фли и Хиллелом была такая сильная телепатическая связь, что они могли просто посмотреть друг на друга и уже знали, что играть. Итак, Фли играл басовую партию, Хиллел придумал фанковый гитарный риф, а Джек Айронс, барабанщик из What Is This? сочинил бит. Потом я вышел, чтобы написать какую-нибудь лирику.

У меня получилось. Я решил написать то, о чём я хорошо знал — мои безумно яркие друзья и наши дикие сцены ночной жизни. Я назвал песню Out in L.A., там были упомянуты Фли, Три (Tree, прозвище Кейта Барри) и Слим, так мы называли Хиллела. В великих традициях рэпа я написал куплет о моём сексуальном мастерстве и назвал себя Антуан Лебедь, ни по какой другой причине кроме хорошей рифмы. Годы и годы люди подходят ко мне и спрашивают: «Что на самом деле значит лебедь? У тебя кривой член?». Где-то это было ироническое прозвище, потому что мой танцевальный стиль был таким неизящным и непохожим на лебедя. Я пытался воспроизвести физические манёвры примы балерины, и всё заканчивалось тем, что я падал, бился об стол или срывал занавески.

Это была достаточно амбициозная первая песня. Я выделил места для басового соло, гитарного соло и а-капельного вокального брейка. После того, как мы отрепетировали её и чувствовали себя уверенно, я придумал нам название. Мы не искали постоянного названия, потому что это всё было одноразовым, поэтому я назвал нас Tony Flow and the Miraculous Masters of Mayhem[17 - Тони Флоу и Чудесные Мастера Мэйхэма.]. Это отражало то, как мы хотели играть — величественно и хаотично.

Мы вышли на концерт в Зале Ритма, в клубе было около тридцати человек, все они пришли на Neighbor's Voices. Я был одет в вельветовую рубашку пейсли с рукавом на три четверти и оранжевую флуоресцентную охотничью кепку. Достаточно странно то, что я был трезвым. Я не знал, какие чувства даст мне выступление; всё, что я знал — когда мы поднялись на сцену, появилось это странное ощущение силового поля между нами. Я видел Фли и Хиллела играющими миллионы раз, но я никогда не видел так много интенсивности в их лицах и цели в их языке тела. Фли выглядел как цилиндр пылающей энергии. Без моего ведома он принял героин перед шоу.

Сцена была микроскопическая. Я мог протянуть руку в любом направлении и дотронуться до Хиллела или Фли. Нас даже не объявили, как следует, но люди стали нас замечать, когда мы подключались. Меня поразило всё ожидание момента, и я инстинктивно знал, что чудо управления энергией, соединение с бесконечным источником силы и использование его в этом маленьком месте с моими друзьями, было тем, для чего я появился на Земле.

А потом Джек Айронс, благослови Бог его сердце, отклонился назад, постучал палочками и отсчитал: «Раз, два, три, четыре». Когда музыка началась, я не знал, что мне делать, но сквозь меня текло столько энергии, что я подпрыгнул в этом тесном месте и упал на сцену. И нас просто понесло. Мы абсолютно не знали, что мы хотели делать до того момента, но с этой песни мы поняли, что хотели взрывать и отдавать всё, что мы имели, ради этого. Когда мы отыграли, все в этом зале, кто не обращал внимания, уставились на сцену. Когда мы закончили, зрители застыли, были полностью ошарашены и потеряли дар речи.

Соломон, французский парень, который был промоутером этого шоу, выбежал из своей диджейской будки и с типичными страстными французскими жестами дотронулся до меня и спросил: «Пожалуйста, вы можете снова прийти и сыграть на следующей неделе в моём клубе? Может, у вас появятся две песни к тому времени?». Хотя мы не планировали снова играть, я сказал: «Конечно, мы придём на следующей неделе, и у нас будет ещё одна песня для вас». Мы были под таким кайфом от этого шоу, что идея играть на следующей неделе казалась абсолютно естественной.

Мы собрались вместе на неделе и написали песню Get Up and Jump. Фли долгое время работал над басовой партией, которая была синкопированной, переплетенной, сложной, совмещающей игру пальцами и слэп странным и красивым фанковым образом. Мне нужно было написать лирику, и я придумал стихи с персонажем. Я выбрал тему прыжков и написал куплеты о разных мультяшных версиях прыжков: скакалка, мексиканские скачущие бобы. Но самой незабываемой строчкой в той песне была о Роне Фрампкин, девушке, в которую был без памяти влюблён Хиллел.

Одной из самых выдающихся характеристик Хиллела была его большая красная сумка с орехами, которой он очень гордился и выставлял на показ практически при любой возможности. Мы обычно подшучивали над его сумкой, потому что, когда он носил её рядом со своим членом, это создавало форму тыквы в его штанах, которая становилась более явной, когда он был рядом с Роной. Я в одном куплете я написал: «Хиллел прыгает на этой малышке Фрампкин/Скажи, что, у тебя тыква в штанах?» («Hillel be jumping on that little baby Frumpkin/Say what, you got a pumpkin in your pants?»).

Мы решили, что будем более театральными на втором шоу, поэтому мы придумали забавный танец к популярной песне Pac Jam. В вечер концерта клуб был забит до потолка, и мы начали наше выступление, войдя в главную дверь и проталкивая себе путь в толпе с песней Pac Jam, звучащей из бум-бокса. Когда мы поднялись на сцену, мы начали этот сумасшедший танец роботов. Джек не мог синхронно двигаться, поэтому мы оборвали танец на половине и сразу начали Out in L.A., а потом Get Up and Jump.

Я думаю, моя лирика о Фрампкин сработала, потому что она была среди зрителей, и позднее тем вечером Хиллелу наконец удалось переспать с ней. Поэтому, когда у кого-то в группе возникали проблемы с тем, чтобы переспать с какой-либо девушкой, я вставлял её имя, и бум, это было как часовой механизм, не проходило и двадцати четырёх часов, как эта девушка попадала под чары.

После второго шоу мы поняли, что было слишком весело, чтобы это бросать. Наконец у меня было занятие со значением и целью. Я чувствовал, что мог вложить каждую идею и глупую маленькую философию, которая у меня есть, в песню. Одним признаком того, что мы становились серьёзнее, было то, что мы чувствовали, что нужно было придумать название группе. Мы начали просматривать эти огромные черновые списки идиотских, бессмысленных, скучных названий. До сегодняшнего дня и Три, и Фли утверждают, что это они придумали название Red Hot Chili Peppers. Оно происходит от названий групп американского блюза или джаза старой школы. Был Луи Армстронг с его Hot Five, и были также другие группы с Red Hot или Chili в названиях. Была даже английская группа под названием Chilli Willi and the Red Hot Peppers, которые позже подумали, что мы украли их название. Но никогда не было группы Red Hot Chili Peppers, это название, которое всегда будет счастьем и несчастьем одновременно. Если думать о Red Hot Chili Peppers с точки зрения чувств, ощущений или энергии, это отлично объясняет смысл нашей группы. Но если думать об этом с точки зрения овощей, то появляются все эти ложные толкования. Есть сеть ресторанов, имеющих в названии этот овощ. И перцы чили продавались во всех наборах украшений для дома, даже для рождественской ели. Достаточно сказать, что для нас было странно, когда люди начали приносить на наши шоу перцы чили как символ.

В то время Хиллел, Фли и я объединил наши накопления и нашли невероятно недорогой дом с тремя спальнями на бесславной улице Лилэнд Уэй. Это была одноквартальная улица, которая была также известна как Аллея Травки, потому что мексиканская мафия торговала травой на этой улице. Это было опасное, сомнительное соседство, полное наркодилерами и шлюхами, но нам было всё равно. На самом деле это давало материал для наших песен. Каждый вечер я выглядывал из окна моей спальни и смотрел на вертолёты полицейского департамента Лос-Анджелес, кружившие и парившие над нашим кварталом, освещая своими лучами этот водоворот торговли травой.

Из Police Helicopter:

Police Helicopter sharking through the sky

Police Helicopter landing on my eye

Police Helicopter takes a nosedive

Police Helicopter no he ain't shy[18 - Полицейский Вертолёт рыщет по небуПолицейский Вертолёт на мой глаз приземляетсяПолицейский Вертолёт опускает вниз носПолицейский Вертолёт, нет, он не стесняется (прим. пер.)]

Этот дом превратился в улей музыкальной деятельности. Хиллел всегда играл на гитаре. Я приходил домой, а Фли играл в подъезде. Он вероятно должен был практиковать игру медиатором для Fear, но вместо этого он сочинял все эти проникновенные и эмоциональные фанковые рисунки. Я сидел там, слушал и вставлял замечания: «Да, вот оно! Я могу поработать с этим». И я бежал в свою комнату, брал блокнот, и мы писали песню. Это та же формула, которую мы используем при написании песен сейчас, которая вообще-то не предполагает никакой чёткой формулы. Мы просто собираемся и начинаем импровизировать, а я начинаю записывать. Это то, что отделяет нас от многих других групп, потому что у нас всё рождается из джема. Мы просто начинаем играть и смотрим, что получается.

Дата добавления: 2015-09-29