Но когда любовь заканчивается смертью одного из любящих…
Невозможно представить ТОТ СВЕРХРАЗУМ, который крутит КИНО на Земле, который ЗАРАНЕЕ, за много лет - или - миллионов лет - написал НЕИЗМЕНЯЕМЫЙ сценарий для КАЖДОГО живого существа, имеющего разум!...
Всё живое разумное знает срок своей жизни, и Муза-Музарик, любимейшая пушистая кроха писателя и Вселенной - ибо только БЕСКОНЕЧНО гениальная Вселенная могла создать такое запредельно-волшебно-прекрасное, бескорыстное любящее существо - Музанька знала, как мало ей отпущено в этом страшном, но всё-таки таком интересном мире!!!! И она торопилась-торопилась-торопилась расти и взрослеть!!! Чтобы хоть чуть-чуть надышаться и побыть ЗДЕСЬ в более разумном состоянии!
Огромная масса людей, которым суждено умереть молодыми или в раннем среднем возрасте, не зная, разумеется, точного времени своего ухода, но вполне предчувствуя его - ведь Будущее уже существует, а наш мозг состоит из той же всеобщей ЭНЕРГИИ, из которой сотворено ВСЁ, так же торопятся-торопятся созреть и ухватить, прожить скорее то, что вот-вот для них навсегда-навсегда, НАВЕЧНО ЗАКОНЧИТСЯ…
Музарик СОВСЕМ не спала днём - в отличие от своих соплеменниц, которые спят порой едва ли ни круглосуточно. Нет, Музарик ОЧЕНЬ спешила: бегать, играть и любить своего хозяина! И только поздними вечерами, когда Душкин лежал на диване и напрягая свои специфические способности сочинял новые афоризмы, Музарик, обессиленная до смертельной усталости, вдруг падала на бочок рядом с хозяином и засыпала беспробудным сном.
Душкин брал её на руки, гладил, чмокал, любовался и в очередной раз поражался бесконечной гениальности Вселенной, создавшей это чудо, потом укладывал свою Музаньку в тёплое место на подстилку под батареей отопления.
Однажды Душкин пошёл в гости и прихватил, положив в сумку, свою любовь с собой. И пока Душкин сидел за столом, Музарик легла под стул, стоящий сбоку - её хорошо было видно всем присутствующим, и не отрываясь ДВА ЧАСА смотрела - осмысленно, внимательно, глазки её бегали, следя за действиями - на цветной экран включенного телевизор!!!
Это было настолько поразительно, невероятно и абсолютно несвойственно для кошек, что каждый из присутствующих внутренне суеверно поёжился, а вслух высказал своё удивление от СТРАННОСТИ поведения ТАКОЙ ЕЩЁ СОВСЕМ МАЛЕНЬКОЙ КОШЕНЬКИ…
Но Музарик ЗНАЛА всю краткость своего присутствия в этом фантастическом иллюзорном мире и впитывала, впитывала его в себя, чтобы может быть, ах, может быть-может быть… где-то в других мирах и существованиях, где нет тел и вещей, вспоминать и себя, и своего неудачливого хозяина, которого она так любила…
Предчувствовал трагедию и Душкин, да-да, предчувствовал! Может быть, именно поэтому он так полюбил эту пушистую кроху, это единственное на всей планете для него существо, единственное из миллиардов и из тех десятков и сотен бывших его женщин и друзей-приятелей, которых он мог когда-то ревновать, презирать, ненавидеть, желать, но полюбил чисто и бескорыстно только вот это маленькое прекраснейшее чудико!
Но он предчувствовал уже существующее будущее, зачем-то придуманное КЕМ-ТО, от которого не увернуться и которое проникает неведомым энергетическим излучением в супермашину - мозг и насмехаясь, шепчет: «Человечек-человечек! Овца… А я ВСЁ про тебя знаю! А я тебя съем!!!»
Судьбу изменить невозможно, смириться с этой подлой данностью - тоже, особенно, если долбанная судьба суёт тебе всю жизнь только фиги…
Иногда этот идиотский сценарий, явно приходящий от хозяев хлева под названием «Земля», заводит в безвыходный тупик отдельные личности и целые народы. Ведь главное предназначение людей, как и овец в хлеву - смерть. Только там, наверху, питаются не мясом, а пси-энергией…
В такой безысходный смертельный тупик попал и Душкин - вместе со все страной, в которой ему не повезло родиться. Впрочем, некоторым как будто удалось увернуться и проскочить мимо тупика. Спекулянты, убийцы, политические преступники - они крали, убивали, распродавали страну и выжили, разбогатели, разжирели - за счёт десятков миллионов досрочно умерших сограждан.
Но разве не попали эти «проскочившие» - в другой тупик, гораздо более жуткий, в тупик иллюзии иллюзий, где нет вообще никакого смысла, где только брехня, воровство, убийства, бездарная бесконечная нажива, любование сокровищами, созданными талантом НАСТОЯЩИХ людей!?
А Душкин барахтался в своём тупике, не в силах из него выбраться. Преступные самоизбранные властители запретили издание настоящих книг, писателями объявили нескольких умственно и психически неполноценных дамочек и под их фамилиями сочиняли лживую чепуху нанятые преступной властью бригады холуёв-графоманов.
Впрочем, и создавать Настоящую литературу уже было не для кого. Население планеты ускоренно и необратимо деградировало, потеряв способность воспринимать умственно полноценные тексты. Победила массовая бездарность. Кумирами телеэкранов и жизни провозглашались шлюхи с большими сиськами, героями и гениями объявлялись воры, убийцы и олигархи, вошедшие в долю с преступной властью.
Эра Настоящих интеллектуалов и гениев-творцов гуманитариев для землян закончилась НАВСЕГДА. Не появилось и уже НИКОГДА не появится никого, равного Достоевскому, Толстому, Моцарту, Чайковскому… Ничтожность, мелкомыслие, сиюсекундность поглотили землян. Вместе с уходом бумажных книг и нашествием мобильных телефонов, гигантских телевизоров, суперкомпов и роботов, ушли и трогательная наивность, невинность, вечные вопросы: ОТКУДА, КТО, ЗАЧЕМ, ПОЧЕМУ?????
ОВЦАМ НЕ ПОЛОЖЕНО ДУМАТЬ!
Так, очевидно, решили те, НАВЕРХУ, КОТОРЫЕ УЖЕ СНЯЛИ КИНО НА ЗЕМЛЕ И КРУТЯТ ЕГО ИЗ БУДУЩЕГО.
НО ЕСЛИ В ЖИЗНИ КАЖДЫЙ МИГ ПРЕДОПРЕДЕЛЁН, ЗНАЧИТ, ЭТО НЕ ЖИЗНЬ, А ИДИОТСКИЙ ЛОХОТРОН!!!
Душкин, как и любой творец, мечтающий быть СОЗДАТЕЛЕМ, а не куклой-марионеткой, не желал воспринимать эту жуткую непобедимую космическую данность. Вполне, разумеется, отдавая себе отчёт: ни он, ни вся гениальная НАСТОЯЩАЯ литература и музыка не могут противостоять тем «богам», что захватили планету и энергетически пожирают землян…
Душкин, наблюдая за своей любимицей Музариком, видел, как иногда ей тягостно. Ей ещё не исполнилось и трёх месяцев, но уже маловато было просто впитывать в себя этот необыкновенный мир и любить хозяина. Ей уже всё больше и больше хотелось идти ДАЛЬШЕ! Но тот Высший Разум, что создал планету и её обитателей, только человеку дал эту иллюзорную возможность - «идти дальше».
Что может кошка, запертая на вечные свои времена в квартире? Душкин видел, что ум Музы во много раз превышает возможности его использования. Но - ни читать, ни писать, ни работать лапками…
«Это очень жестоко - создать разумное существо, но не дать ему рук, речи, творчества…» - Неодобрительно-осуждающе думал Душкин, наблюдая за Музариком.
Но иногда, держа её спящую на руках, любуясь ею и нежно гладя блестящую, тщательно вылизанную шёрстку, Душкин начинал размышлять иначе: «А может быть, наоборот, Высший Разум проявил к ним, братьям нашим меньшим, не жестокость, а жалость? Он лишил их речи, этой грязной, лживой, пахабной, коварной человеческой способности - пытаться выражать себя и действительность словами, всему давать названия и врать, врать, врать!!!
А у животных есть телепатия, они распрекрасно, лучше рентгена и УЗИ видят, чувствуют и понимают наши ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ мысли без слов…
У животных нет рук и они не могут изобрести «велосипед» и творить прогресс… Но если время идёт из будущего и ВЕСЬ ФИЛЬМ УЖЕ СНЯТ, то разве это мы творим прогресс!? Разве это мы придумали гвоздь, колесо, самолёт, телевизор и всё остальное?
Нам ПОЗВОЛИЛИ или ЗАСТАВИЛИ это придумать и сделать.
ИБО - ТАКОВ СЦЕНАРИЙ. «Таблица Менделеева» пришла Менделееву - весьма посредственному учёному - во сне. Без этой расстановки элементов в определённом порядке пробуксовывали наука и промышленность. И явилась из космоса, от ХОЗЯЕВ, периодическая система элементов человеку, основным достижением которого был «научный» труд о водке, которую по Менделееву нужно изготавливать до сорока градусов…
Ах, эти скупые ХОЗЯЕВА! На всё-то у них квота! Сколько миллиардов землян, но на всех: ОДИН Достоевский, ОДИН Лев Толстой, ОДИН Моцарт, ОДИН Чайковский, и ещё несколько десятков, пытавшихся приблизиться к вечности…
Чтоб не слишком воображали о себе земляне… Чтоб знали своё место, свой шесток, свой ОВЕЧИЙ ЗАГОНЧИК…
Потому что «прогресс» на Земле - полнейший лохотрон! Оттого-то и не входят в контакт ХОЗЯЕВА, сигая на своих волшебных НЛО - в воде, воздухе и космосе…
Да только они ли ХОЗЯЕВА!? Или пристроившиеся к гениальному созданию НАСТОЯЩЕГО ТВОРЦА хищники?»
И глядя с улыбкой на свою Музаньку, бегающую за ним и пытающуюся помогать ему в домашних делах, Душкин думал: «И хорошо. И правильно. Не нужно ей участвовать в «прогрессе», в этой фальшивке, где ЧЕМ БОЛЬШЕ ВСЁ МЕНЯЕТСЯ К ЛУЧШЕМУ, ТЕМ БОЛЬШЕ ВСЁ МЕНЯЕТСЯ К ХУДШЕМУ…»
Но приближался неотвратимый час на этой неведомой космической плёнке фильма, крутящегося из будущего, где у каждого своя роль-судьба…
Наше тело, как и всё окружающее нас вещество, состоит из атомов, которые в свою очередь, состоят из ядер и окружающих их электронных оболочек, а ядра состоят из ядерных частиц, которые тоже состоят из частиц, которые, в свою очередь, состоят из единой энергии, не имеющей времени. Именно из этой энергии и сделана та самая плёнка, крутящаяся из будущего в прошлое, на которой ЗАРАНЕЕ записана и жизнь любой блохи, и жизнь каждого из нас - со всеми подробнейшими мелочами.
Но принимая мелочи за мелочи, мы также заблуждаемся, когда смотрим на своё тело и принимаем его за то, что видим, ибо в ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ оно состоит из ядерных частиц, а точнее, из неведомой нам энергии, из которой состоит ВСЁ вокруг и которая одновременно находится в прошлом и будущем. То есть, глядя на себя и окружающую действительность, мы видим ИЛЛЮЗИЮ, космическую энергию, принимающую различные формы - неведомую нам плёнку, на которой записано наше кино. ВЕДЬ БУДУЩЕЕ УЖЕ СУЩЕСТВУЕТ!!!
А значит, каждая наша мелочь - совсем не мелочь, а крохотная точка, создающая свою роль в полотне картины…
Песок… Сначала Музанька, будучи крохотулькой, ходила в туалет на тряпку. Была зима. Разруха. Не существовало строек, где можно было бы набрать песка. Не существовало более «детских садов» - их приватизировали жлоболизаторы, да и детей в погибающей стране не рождалось.
ПРОДОЛЖНИЕ СЛЕДУЕТ
Миллион алых роз
Александр Самойленко
М и л л и о н а л ы х р о з.
Повесть-детектив
Читателю: этот детектив был широко известен в девяностые годы и неоднократно публиковался.Он был одной из самых первых "ласточек", предвосхищавших приватизацию-жлоболизацию СССР и превращение России в бандитскую "малину". Конечно, в настоящее время, с массовыми убийствами и беспрецедентным ограблением страны и народа, суммы, описанные в этом детективе, выглядят наивно. Но В СССР за хищение у государства суммы в десять тысяч рублей следовала высшая мера накзания - расстрел...
Это произведение может быть интересно тем читателям, которые не жили в СССР - в связи с возрастом, но хотели бы узнать - как начинались эти новые дикие времена.
В подъезде.
«Вот и всё», – она в последний раз окинула взглядом голые стены, крашенный желтой краской пол, старый пустой шифоньер. Без сожаления. Годы прошли, как один день. Что ж, у неё была цель... «И я её даже перевыполнила», – внутренне горделиво усмехнулась она, вспоминая, но не называя себе ту шестизначную цифру, на которую она «перевыполнила» собственную цель. И ещё раз она также внутренне и горделиво усмехнулась, взглянув на себя в прихожей в старое кривенькое зеркальце на стене.
Жёсткие чёрные, без единой сединки, слегка вьющиеся волосы, раскосые тёмные азиатские глаза, тугая, сохранившаяся кожа. Сорок лет. Всё ещё впереди. Она ещё так молодо себя чувствует! «Бабье лето»... Но она его совершенно не ощущает. Или, может быть, вот этот её переезд, это её предчувствие новой, совсем другой и красивой жизни, и есть начало бабьего лета?
А здесь? О чём жалеть, что вспомнить?.. Собственно, она здесь только ночевала. Вот этот шкап-драндулет, старая кровать, пара простыней, холодильник «Саратов» без морозилки и всегда пустой... Единственное, что она позволила себе купить – небольшой шерстяной коврик, полтора на два. Иногда ночью она расстилала его на полу, ложилась на него и мечтала... А потом сворачивала и прятала в угол.
Она ничего себе не позволяла, даже в еде, потому что, наверное, боялась – уже не сможет остановиться! Или осознание превосходства над этими дурачками-работягами и интеллигентами очкастыми, сторублевиками – от зарплаты до зарплаты прозябающими. А она-то могла в любой момент и что угодно... Да ей просто было это неинтересно – приобретать. Двадцать лет, двадцать лет! её жёг азарт, двигал ею, жизнь-игра, как в карты, и всегда беспроигрышная...
Но азарт иссяк, кончилось т о время. А сейчас другое – предчувствие новой красивой жизни... В разумных пределах, конечно. Или это и есть бабье лето?
«Ну, с Богом! Удачно добраться до вокзала... Такси поймаю на дороге. Всё!» – Алла Юрьевна провернула ключ, вынесла на лестничную площадку два увесистых чемодана и захлопнула дверь. Одновременно с её дверью закрылась и соседняя – зашла в свою квартиру Захаровна, сделавшая вид, что не заметила съезжавшую соседку. «Старая б...», – подумала Алла Юрьевна, впрочем, почти без злобы. «Всю жизнь в нищете прожила, в нищете и сдохнешь». Она взяла чемоданы и пошла вниз со своего уже бывшего второго этажа на первый, безотчетно радуясь, что делает последние шаги в этом вонючем подъезде, в этом временном пристанище, где ей пришлось прожить более десяти лет...
И только когда она увидела т о страшное, что поднималось ей навстречу, только тогда она вдруг вспомнила – до мельчайших подробностей! свой сегодняшний ночной кошмарный сон, вспомнила и успела понять, почему у неё так дрожали руки и колени, когда она выходила из квартиры. Потому что она уже з н а л а, что всё произойдёт именно так, знала и забыла к утру свой жуткий сон.
Но сейчас также, как во сне, на неё надвигалось что-то ужасное, высокое, широкоплечее и на голове... Или вместо головы... «Человек или возмездие свыше», – так бы она подумала, если бы была в состоянии думать в эти остановившиеся секунды. Но думать она сейчас не могла, потому что з н а л а – что сейчас произойдет, предчувствуя каждое последующее мгновение.
Ей бы закричать, завизжать на весь подъезд, но от ужаса горло её пересохло и сковало, парализовало страхом, и она лишь закрылась чемоданом, тем, что держала правой рукой, а вместо крика как-то странно и жутко выдавливала из себя тихие звуки: «И-и, и-и, и-и...»
Звуки эти были настолько неправдоподобные и предсмертножуткие, что даже поразили на мгновенье того, кто на неё страшно и неумолимо надвигался, и там, под тем кошмарным, что у него было надето на лице, блеснули глаза... Он выдернул руку из кармана куртки с зажатой в ней смертью, и рука понеслась к её голове, но Алла Юрьевна инстинктивно качнулась в сторону и страшный удар скользнул мимо виска и обрушился на нос, из которого тут же хлынула кровь.
Второй удар, в голову, она уже не помнила и не чувствовала. И не видела, как нападавший быстро снял с руки кастет, стянул с головы капроновый чулок, схватил чемоданы, перепрыгнул несколько ступенек, выскочил из подъезда и тут же взревел на полные обороты мотор «камаза», стоявшего прямо возле дверей. Машина, с рёвом и чадом, под проклятья сидящих на скамейке старушек, отвалила в неизвестном направлении.
Время было послеобеденное, около трёх. Минут десять никто в подъезд не входил и никто из него не выходил. Одна из старушек на скамейке, Евдокия Петровна, решила пойти попить чайку. Сегодня на обед она на пару сготовила себе кусочек трески и нечаянно посолила его два раза. Склероз! И вот уже около часа, разговаривая с соседками, была в предвкушении чаепития, которое позволяла себе раз в день, конечно, когда имелась такая возможность. А сегодня у нее такая возможность имелась. Ещё почти целы те двести граммов конфет, что она брала три дня назад. «Рион», дорогие, аж по рубь двадцать, её любимые. И почти килограмм белых сухарей у неё есть, по пятьдесят восемь копеек. И несколько сухариков она хорошо просушила в духовке электропечи и они лежат там сейчас, сухенькие, хрустящие, дожидаются её, когда она размочит их в крутом кипятке...
Евдокия Петровна наработала трудового стажу почти шестьдесят лет. И в колхозе, и в городе – на тяжёлых грязных и вредных работах. Пережила и голод, и войны. И пенсию заработала –сорок пять рубликов. Ещё не так давно, пока были силы, она подрабатывала. То подъезды мела, то детишек малых нянчила. А сейчас всё – совсем стара стала. Но ей много и не надо, ест она совсем мало. Конечно, иногда хочется яблочка или кусочек колбаски, но...
Евдокия Петровна увидела Аллу Юрьевну, лежащую в неестественной позе на ступеньках, с лицом в крови, ахнула, испугалась, поторопилась назад, на улицу, крикнула соседок...
Заохали, побежали звонить в «скорую», слушали пульс – жива! Стёрли кровь с лица, порешили – подвернула ногу, упала и разбилась.
«Висяк» или...?
Дежурному нейрохирургу в горбольнице по характеру травм не составило большого труда догадаться об их истинных причинах – слишком велик поток вот таких «упавших»... По специальному телефонному номеру, предназначенному для подобных случаев, он сообщил в горотдел милиции. Оттуда позвонили в РОВД Морского района, где проживала пострадавшая.
Через три часа в больницу пришёл дознаватель. Он побеседовал с дежурным нейрохирургом и осмотрел вещи пострадавшей: кошелёк с пятьюстами рублями, железнодорожный транзитный билет Океанск-Севастополь на скорый поезд «Россия» и паспорт. Всё это было обнаружено в карманах плаща потерпевшей.
Дознаватель, Сергей Карнаухов, старший лейтенант тридцати лет, с незаконченным высшим юридическим образованием, бывал в городской больнице часто, по нескольку раз в месяц, особенно в этом нейрохирургическом отделении, совершенно бесперспективном в смысле раскрываемости. Почти все дела из разряда уголовных приходится переводить в «бытовые травмы». А что остаётся? Навешивать их на несчастных следователей, у каждого из которых до сотни «висяков» – нераскрытых преступлений куда более серьезных? И что он может вот здесь, в больнице, расследовать? Лежит человек с сотрясением мозга после того, как ему «дали наркоз» и ничего не помнит. И никогда уже не вспомнит – так уж мозг устроен. Вот, недавний его клиент. Шёл вечером по микрорайону и думать ни о чём таком не думал – здоровенный детина, никогда с ним ничего не случалось. Стал подниматься по лестнице, вверху стояли трое, попросили закурить. И всё... Очнулся – холодно, говорит жене: «Маша, где одеяло?» Смотрит, а лежит-то он не дома на кровати, а в тёмном подвале в одних трусах... Выбирается в бессознательном состоянии из подвала, тут же забывает навсегда это место – такая особенность при сотрясении мозга, всё забывать, и попадает в конце концов в нейрохирургию. И что делать? Искать неизвестный подвал? Составлять опись снятых вещей и ходить по комиссионкам? Глупо. Вот и пишешь протокол: «Шёл. Подскользнулся. Упал. Очнулся – сотрясение мозга...» И даёшь расписаться клиенту. И расписываются, понимают.
Многие нарываются на «гоп-стопы», выходя из ресторанов. Вышел – «наркоз». Сняли куртку, «котлы»... Вообще ничего и никого не видел и ничего не помнит. И опять пишешь: «Шёл, подвернул ногу, упал...»
Если бы все эти дела входили бы в статистику – жуткая бы картина получилась! Конечно, рано или поздно преступники попадутся, но потерпевшим от этого не легче, поскольку нельзя уже вернуть ни утраченного здоровья, ни, как правило, вещей, невозможно забыть того униженья, когда к лицу тянется поганая рука подонка, чтобы ударить или даже лишить жизни...
И это унижение распространяется и на него, Сергея Карнаухова, старшего лейтенанта милиции, студента юридического факультета, тридцатилетнего крепкого здорового мужика, прошедшего ПТУ, армию, завод, направленного по комсомольской путевке в органы МВД. «Что, мент, получил? Попробуй, поймай...», – как будто слышится всегда ему в подобном случае хриплый блатной голос, когда он расписывается очередным протоколом в собственном бессилии: «Шёл, подскользнулся, упал...»
Вот и сегодня. Целый час добирался сюда, на противоположный конец города, значит, и обратно столько же. А ещё нужно успеть в два места. Но когда? В личное время, вечером. А дома – жена и двое детей. А дом – комната в семнадцать метров в двухкомнатной квартире, вместе с тёщей и тестем. И это ещё очень повезло. Другие живут на частных, совсем уж в кошмарных условиях, во времянках, и платят половину зарплаты... И никаких перспектив, никаких! И жена уже не та девочка, соглашавшаяся на рай в шалаше с милым... И капитана не дали к тридцати... Думал – дадут. Не дали. И учёба затянулась...
Это дело... Он чувствует, интуиция у него есть! Или, всё-таки, врачи ошибаются? Шла по лестнице, закружилась голова, подвернулась нога и... «Упала, очнулась – закрытый перелом?...» Нет-нет, надо взяться, тут что-то... Билет. А где вещи? В камере хранения? Привезли сюда в пятнадцать. Поезд отходит в восемнадцать. Вещи в квартире?..
– Здравствуйте. Старший лейтенант Сёргей Андреевич Карнаухов. Из Морского РОВД. Как ваше самочувствие? Вы в состоянии побеседовать? Всего несколько минут? «Да, это, конечно, удар. Синяя полоса от уха к носу. Скользом. Кастет. Рана под бинтом на голове слева, сбоку, под правую руку... Когда сами падают – разбивают затылок. Всё-таки, невероятно! Средь бела дня, в подъезде... «На шарап взяли»... «Гуся поджарили»? А в кармане – пятьсот рэ...»
– Я ничего не помню, – из-под припухших век тусклый равнодушный взгляд. Обычно, у этой категории пострадавших, на вторые и даже третьи сутки глаза лихорадочно блестят, потому что они всё ещё в шоке, ещё не пришли окончательно в себя, они ещё могут нести околесицу, что-то сочинять, предлагать какие-то свои версии. Но допрашивать их нужно именно в эти шоковые дни, когда из всего их сумбура ещё можно кое-что извлечь, то, что может дать нить. Потом шок проходит, и клиент может забыть даже то малое, что помнил.
Ещё два пункта отметил для себя Сергей. Первое. Все пострадавшие рады, что ими занимаются, что их не бросили в беде, что существует все-таки какая-никакая законность и справедливость, они торопятся поделиться своим несчастьем. А эта почему-то равнодушна. Второе. Если это все-таки удар, а не падение, а это удар, он таких лиц перевидал за свою службу не десятки – сотни, если это удар, то первый был в лицо. Логика простая – преступник, «выключив» жертву «наркозом» в голову, не будет второй раз бить по лицу. Значит, первый удар – в лицо. А удар в лицо очень памятлив, не болью – унижением... это он и по себе знает. Бывали у него и пропущенные удары, и сотрясения мозга... А она – «ничего не помню»...
– Вот ваш билет. Вы должны были сесть сегодня на скорый поезд «Океанск – Москва» с пересадкой на Севастополь. Вы собирались в отпуск?
– Не знаю. Может быть. Не помню сейчас.
– Вы проживаете с родственниками?
– Я одна.
– Алла Юрьевна, не можете ли вы вспомнить – вы шли в свою квартиру или выходили из неё? Кстати, на каком этаже вы живете?
– На втором. В седьмой квартире. Я не знаю, ничего не знаю, очнулась здесь.
– Нет ли у вас болезней сердца или мозга, при которых вы теряете сознание?
– Нет.
– Что вы предполагаете – как вы попали сюда?
– Врач мне сказал, что я лежала в своем подъезде с разбитой головой.
– Могли бы быть у вас в руках какие-нибудь вещи? Сумка, например, или чемодан? Ведь до поезда оставалось не так много времени и вы могли уже отправляться на вокзал? Хотя ещё в запасе у вас было три часа, но многие предпочитают приехать пораньше. Поэтому, может быть, у вас были с собой вещи? Или, знаете, некоторые заранее их отвозят и сдают в камеру хранения, чтоб не торопясь, налегке потом...
– Не было у меня никаких вещей!
– Вы э т о точно помните?
– Я вам ещё раз говорю – ничего я сейчас не помню, ничего!
– Ну что ж, на сегодня всё. Отдыхайте, выздоравливайте. Да, ещё одна формальность, я должен записать... Где и кем вы работаете?
– Я?
– Да.
– Нигде.
– Как? Совсем нигде? Так не бывает, – Сергей старается улыбнуться как можно очаровательней.
– Я уволилась. Работала в торговле. Четвертый горпищеторг. Девятнадцатый продмаг. Заместитель заведующего...
«Преступники гоняют в японских «тойотах» и американских «шевроле», а тут ползи в общественном транспорте... Значит, торговая, «делашиха». К тому же ещё, надо полагать, очень жирная «гагара»... В прошлом году возле её дома в канализационном колодце был найден труп молодого парня. Кто-то позвонил в отдел и сообщил, конечно, не представившись. Преступников не нашли. А, чёрт, как медленно плетётся автобус! А ещё нужно в два места. Какая уж тут раскрываемость... Милиция – пушечное мясо. В тебя стреляют, а ты не моги. Чуть ли ни с разрешения министра МВД. Прежде чем выстрелить – десять раз прибросишь: а сможешь ли ты доказать, что твой выстрел оправдан, что он вписывается в те две ситуации, когда ты либо защищаешь жизнь граждан, либо свою...», – Сергей мается в переполненном автобусе и проклинает себя за то, что не надел форму – не успел погладить после чистки. В форме у него не было бы проблем, сел бы на любую попутную.
Интересное изобретение человечества – форма. Раньше он как-то не задумывался над этим, а сейчас... На подходе знаменитый возраст – Иисуса Христа...
Форма – это нечто совсем другое, чем цивильная одежда, особенно милицейская форма. Это и власть, но и обязанность, это некий вакуум вокруг тебя – когда ты не нужен, и даже иногда в спину: «мент», «мусор», «легавый»... Но это и: «куда смотрит милиция!», «помогите!» – когда в тебе возникает острая необходимость.
Форма – это одно из самых, пожалуй, странных изобретений, подчеркивающее некоторую роботизированность человека, его заданность и запрограммированность, линию его поведения и судьбы. Надел форму – и вот ты уже железнодорожник, моряк, военный, милиционер, и твои мысли уже идут в определённом направлении...
Он так и не привык к тому лёгкому удивлению, возникающему всегда, когда надев форму, он смотрит на себя в зеркало. Форма – это не только доверие, не только табель о рангах и твоё место на служебной лестнице – количество нашивок, звёзд и эполетов, но это ещё и некоторый дополнительный самогипноз, придающий уверенности в себе. Ты в форме – и бросаешься под пули и ножи, как будто эта тонкая материя делает тебя бессмертным, как будто ты не такой, как все. Ты в форме – и идёшь на трёх-четырех здоровенных жлобов-подонков, как будто ты чемпион мира по каратэ...
Впрочем, милицейская форма особая, отличающаяся от всех остальных. Она обладает способностью «прирастать» к телу. И заставляет быть в форме всегда и везде...
И всегда не по себе, когда узнаёшь, что кто-то из надевших форму испоганил её, нарушив её устав, нормы человечности, став преступником в форме.
Потому что форма – это то изобретение человечества, которое входит в его законы и даже в психику, и нарушивший посягает на слишком многое... Значит, и отвечать должен вдвойне,» – так думает старший лейтенант Сергей Карнаухов, пока с пересадками добирается до своего района.
Опрос соседей.
– Тормози возле первого подъезда. Начну с этих старушек, –Дежурный следователь Морского РОВД, капитан Виктор Ковалев, вышел из «газика», машина отъехала, а Виктор, будучи в форме, достал ещё и удостоверение – подчеркивая законность и уважение к старушкам, обсевшим, словно воробьи провод, приподьездную скамеечку.
– Скажите, пожалуйста, кто первый её обнаружил, во сколько?
– Ой, милок, часа в три или в половине. В половине, пожалуй. Я пошла чайку попить, гляжу – лежит, бедная... Так я скоро назад, суседок кликнуть! Вот, мы все тутотка..., – Евдокия Петровна обвела рукой, показывая на остальных.
– Да-да, – подтвердили те, – упала, ногу, наверное, подвернула...
– А вы ничего не слышали? Может быть, какие-то голоса в
подъезде, крики?
– Нет, милок, ничего. И не видели ничего. Да тут машина стояла возле дверей, загораживала.
– Какая машина? Легковая или грузовая?
– Большая, самосвал красный.
– Камаз, милок, новый такой, оранжевый. Он нам под нос своим дымом вонял. Ездють тут и ездють без конца. А то вон и дети на мотиках японских гоняют – никакого воздуху нету!
– Сколько он стоял? Когда подъехал и уехал?
Старушки переглянулись, вспоминая.
– Да скольки? Минут двадцать. Или тридцать.
- Он уехал, милок, ещё газанул на нас черным дымом, а потом я пошла чай пить, – вспомнила Евдокия Петровна.
– А кто был в кабине, вы видели?
Старушки опять переглянулись. Нет, они не видели, кабина была дальше. Камаз стоял к ним левой стороной и дверцу кабины с их стороны никто не открывал как будто. А со стороны подъезда если кто и открывал, то они не видели и не слышали – мотор работал.
– Ну, номер, конечно, никто не запомнил. Но, может быть, было что-то такое в машине, в кузове, или на машине? Что-нибудь нарисовано, написано?
– Да, было, – в разговор вступила дородная женщина с умными цепкими глазами. – На той дверце, которая к нам, значит, это, значит, которая со стороны шофера, так на ней царапина. А я почему – смотрю, машина новая, а царапина и вмятина, значит, из угла в угол. Так, щас, дай бог памяти... Из верхнего левого в правый нижний, значит, царапина...
– А что вы могли бы сказать о соседке вашей, о пострадавшей?
– Да что ж, милок? Знаем, что в торговле работает. Одна живет, без мужика. Её и видно-то бывает редко. Мы же с разных этажей все. Я вот с пятого, Маша вот с седьмого, она вон с девятого. Бабоньки, а Захаровна?! Она же тоже с нами сидела. И ушла домой как раз перед тем самым... Иди, милок, в восьмую квартиру, Захаровна на одной лестничной площадке с Аллой живет. Захаровна – она всё знаить...
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |