Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Элла Джеймс
Гензель. Часть четвертая.
Гензель — 4
Оригинальное название: Ella James «Hansel» (Hansel, #4)
Элла Джеймс «Гензель. Часть четвертая» (Гензель #4)
Переводчики: Matreshka, Betty_page, Mistress
Редактор: Sweet Candy 21213
Вычитка: Matreshka
Обложка и оформление: Mistress
Любое копирование и размещение на сторонних ресурсах
ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Один мальчик. Мать называет его — Гензель.
Одна девочка. Мать называет ее — Гретель.
Заперты сумасшедшей женщиной в маленьких комнатках, в особняке на склоне горы.
Пока он не заметил дыру в стене, разделяющей их.
По крайней мере теперь они могут держать друг друга за руку.
Все это в особняке Матери не заканчивается хорошо.
Все… разрушается.
Десять лет спустя они встречаются вновь, в секс-клубе в Вегасе.
Плети.
Цепи.
А еще маски.
Что случится с любовью, когда она так извращена?
Сказки — поучительные истории, помните?
Содержание:
Глава 1. 4
Глава 2. 11
Глава 3. 18
Глава 4. 22
Глава 5. 26
Глава 6. 30
Глава 7. 33
Глава 8.. 35
Глава 9. 42
Глава 1.
Лукас
Четырнадцать лет назад.
Я не буду умолять.
Каждый раз, когда слышу ее шаги, говорю себе: я не буду умолять.
Не тогда, когда она открывает заслонку в нижней части двери и протягивает руку, чтобы забрать пустую тарелку. Не тогда, когда она снова вытягивает руку, чтобы поставить новую тарелку на коврик.
Я не буду умолять, потому что это не сработает. Мать любит причинять мне боль. Мольба только укрепит ее решение оставить меня в этой комнате. Если я буду умолять, она никогда не выпустит меня.
Прошло шестьдесят семь дней с тех пор, как она говорила со мной. Шел тринадцатый день, как я перестал есть то, что она приносила.
В углу моей комнаты есть раковина. Она пластиковая, в форме корыта, с четырьмя ножками и широким отверстием для слива. Я смывал еду в раковину, а когда она была слишком плотной, то в туалет.
В промежутках, когда слышал шаги, я использовал предметы на столе. Простые карандаши. Цветные карандаши. Мелки. Я рисовал на отрывных листах, которые она дала мне. Больше ни для чего не было сил. Это хорошо. Правда хорошо.
Просто спать.
Я пишу такие слова как: зеленый. Давным-давно это был мой любимый цвет. Пишу слово: киска. Во сне мой язык всегда погружался в теплую, гладкую киску. Не знаю в чью.
Я знаю в чью.
Делаю набросок киски и пишу три имени.
Это зло. Я знаю это. Это еще одна причина по которой я не буду умолять. Еще около четырнадцати дней, и не будет больше зла.
Никаких больше снов.
Засыпая, чувствую, как горит мое запястье. Дверь остается закрытой. Все больше и больше я отдаляюсь. В облаке тишины, единственное имя, которое я помню — Леа.
***
Мое уединение прервано тремя резкими стуками. А затем ее голос:
— Гензель. Это Мать. Я вхожу.
У меня нет времени, чтобы отреагировать. Дверь открывается. Спертый воздух в комнате разгулялся, танцуя на моей коже.
В тот момент, когда ее глаза встречаются с моими, мне удается приподняться на локте.
Я пытаюсь ожесточить себя, но... нет.
Я не готов к ее приходу. Никогда не готов.
Кожаные брюки. Черные кожаные ботинки. Изгибы ее бедер интригуют. Я знаю, что между ними. Могу попробовать это, лежа здесь и раскачиваясь.
Включается свет.
Я щурюсь.
Ее руки сложены под грудью. Красная рубашка. Волосы... длинные. Красивое лицо. Это так иронично, что у Матери такое красивое лицо.
Ее глаза лезут на лоб, а рот кривится.
— Гензель? Какого черта?
Сапоги стучат по полу. Она нависает надо мной. Мое сердце ускоряется, заставляя комнату кружится.
Она наклоняется и дает мне пощечину.
Еще одна пощечина.
Еще одна пощечина.
— Господи...
Головокружение.
Ее грубые руки держат мое лицо. Я чувствую ее запах.
— Я хочу знать, что с тобой не так, черт побери, глупый мальчишка. Я вижу твои ребра! — ее ногти щипают мою холодную, голую кожу. — Ты думаешь, это твое тело? Думаешь, что ничем мне не обязан?
Пощечина.
Потолок падает.
— Я спасла тебя! Спасла твою жизнь, и вот как ты отплачиваешь мне? Причиняя себе вред? Что за глупый мальчишка?
Я не могу.
Ее рука на моем бедре.
Господи. Я уже твердый.
Слышу ее смех. Рука обвивается вокруг моего члена и...
— Ох. О боже.
— Хорошо! — она поглаживает вверх и вниз, я начинаю тяжело дышать.
— Боже. О боже. — Я задаюсь вопросом, что буду делать, если она потеряет самообладание. Мое сердце учащенно бьется. Голова гудит. Бл*дь, ее рука управляется с моим членом, дрочит.
— Вот так! Ты все еще мой сексуально озабоченный мальчик. Не притворяйся, что ты не хочешь этого! — ее рука передвигается, когда она меняет положение, и я слышу, как она стягивает свои трусики. Я чувствую над собой ее движения, как она опускает свое тепло на мое лицо. Влажность на моем рту. Она ложится на меня сверху, ее грудь прижимается к моему животу. — Тебе лучше воспользоваться своим языком! Я хочу кончить.
Мое сердце бьется так чертовски сильно. Я начинаю прижимать ее к себе. Ее рот, как бархатная перчатка вокруг моего члена. Она сосет и поглаживает. Я издаю стон за стоном. Несмотря на отсутствие силы, я отталкиваюсь ногами от матраса, толкаю себя к ее рту. Я близко. Так близко. Мое сердце мчится галопом. Я жду. Жду, чтобы это...
Ее рот внезапно отстраняется от моей головки, и она сжимает ее рукой. Она всасывает мои яйца в свой рот и...
— БЛ*ДЬ!
Ее зубы.
Она сильнее сосет мои яйца, используя свои проклятые зубы. Отправляя волны боли через мой живот.
Я становлюсь мягче. И затем, как всегда, снова твердым. Настолько твердым, что когда она сосет мои яйца, заставляет испытывать боль до кончиков пальцев ног. Я кончаю ей в рот, она проглатывает и смеется. Затем она слезает с меня и дает мне пощечину.
Прогибаясь на матрасе, думаю, что в этот раз она не кончила мне на лицо. Я не помню. Она кончила?
— Ты жалкий! Больной! Отвратительный! Я была удивлена, но к черту это Гензель! — она хватает меня за левое запястье и дергает. Я пытаюсь сесть, но чувствую головокружение. Чертова Виагра.
— Я оставлю дверь открытой. Ты можешь выйти в холл. Я вернусь сегодня с сюрпризом, которого ты не заслуживаешь!
Когда она идет к двери, мои глаза закрываются. Я жду, что она захлопнется, но... ничего.
***
Я не уверен, как долго был в отключке, но когда просыпаюсь, первое место, куда смотрят мои глаза — дверь.
Она открыта.
Охренеть.
Некоторое время достаточно просто лежать и представлять. Но скоро любопытство превращается в страх. Почему она сделала это? Что в холле? Могу я вообще пойти так далеко?
Я привстаю на локтях, и комната кружится. Не так сильно, как прежде.
Я осматриваю себя и чувствую, как накатывает стыд.
Я сделал все это с собой. Это моя вина, что я здесь. Я мог обвинять Мать. Мог выбрать ненависть к ней. Но зачем? Все что она говорит — правда: я мог закончить в месте похуже чем это, где худшее, что случилось со мной, это то, что Мать домогается меня, и я решил смывать свою еду в канализацию.
Мне не нравится эта комната, поэтому я могу ненавидеть ее, но не похоже, что это необходимо.
Я убираю с себя коричневую простынь, и медленно поворачиваюсь так, что мои ноги свисают с матраса. Дверь прямо передо мной. Я вижу тени от факелов в коридоре. Могу почувствовать запах дыма.
Мать оставила дверь открытой.
Она разрешает мне выйти.
Я задаюсь вопросом, что случилось с Мальчиком-с-пальчиком.
Я никогда не любил этого маленького мудака, но... бл*дь. Мать может быть сукой. Даже больше, чем он заслуживает. От нее можно ожидать что-то ужасное.
Опускаясь коленями на пол, я задумываюсь, что побудило Мать взять Мальчика-с-пальчика к себе в комнату. Она никогда не говорила мне. Я просто проснулся в одно утро, а он был там.
Я ползу к столу. Каждый раз, когда двигаюсь, представляю, что слышу, как трещат мои кости. Настолько усталыми и разбитыми они ощущаются.
Я ползу, потому что знаю, что просто не смогу подняться. На днях у меня был ночной кошмар: я пытался встать и не смог сделать этого.
Не знаю, как давно это было. Думаю, что несколько дней назад. Но признаюсь: с тех пор стало только хуже.
Еще через несколько секунд, коленные чашечки дрожат на ковре, и я могу дотянуться до стола. Вытянув руку, хватаюсь за шкафчик в середине. Я балансирую на пятках, как чертова лягушка со стояком, и пытаюсь потянуться, пока отталкиваюсь бедрами. Поднимаясь, мой член ударяется об стол, и я бормочу проклятия. Ненавижу чертову Виагру.
Где-то здесь есть одежда: коричневая футболка и штаны, которые она дала мне, когда привела в эту комнату, но оглядываясь вокруг, не вижу их. Все предметы кружатся. Веки тяжелеют.
Я должен добраться до холла, должен увидеть, что происходит, и начинаю идти к двери.
Первые несколько шагов наполнены воспоминаниями.
Я сижу на кровати со спущенными, по бокам от матраса, ногами. Они говорят, я должен сидеть так, чтобы держать спину прямо, но я никогда этого не делаю. Нет, пока медсестра не запугивает меня. С тех пор как я проснулся, прошло два дня. В моей голове эти два дня, чувствуются как два столетия. С другой стороны, мое тело ощущается так, будто прошло мало времени, с тех пор как я оказался здесь. Я чувствую тошноту и головокружение. Каждый раз, когда перемещаю ноги или двигаю плечами, сердце начинает биться быстрее.
— Так что ты думаешь? — спрашивает женщина в кресле рядом с моей кроватью.
Я смотрю на свои голые лодыжки. Они выглядят странно, кожа темная по сравнению с белой рубашкой. Я оборачиваю правую руку вокруг изголовья кровати, и слабо сжимаю. Другая рука в слинге. Мне нравится слинг. Я думаю о нем как о подношении. Кровавая жертва, отвергнутая богом. Они могут зашить и замотать ее в бинт, но она всегда будет кровоточить. Я бы хотел, чтобы он принял ее.
— Хочешь жить в моем доме? — спрашивает женщина.
Я сглатываю. К черту ее гребаный голос. Он заставляет мои глаза жечь и болеть. Заставляет рот пересохнуть. Она смотрит на меня, и мое горло сжимается. Хочу, чтобы она просто ушла.
Вместо этого, она наклоняется вперед.
— У меня есть три прекрасные дочери, Люк. Они будут твоими сестрами. Сводными сестрами.
Я хочу сострить по этому поводу. Я видел фото ее «прекрасных дочерей». Они выглядят как отличный трах для меня. Интересно, если я скажу ей это, она уйдет.
— Мне не нужны сестры, — шепчу я, избегая ее лица.
— Лукас, у тебя никого нет. Кто будет о тебе заботиться?
При мысли о ней, тяжесть в груди и горле начинает душить меня. Быстрая и жгучая боль пронзает, и у меня нет выбора.
Мои ноги касаются пола, а колени подгибаются.
Я вижу ее лицо во вращающемся потолке.
— Я не отправлю тебя к незнакомцам. Шелли бы никогда не простила мне это. У меня есть план для тебя. Ты поедешь со мной.
Пустой коридор наполнен тенями. Факелы удивляют, когда я подхожу к одному из них. Они яркие, я чувствую их тепло на своем плече. Между факелами немного темнее, но не слишком сильно, чтобы увидеть. Я прохожу несколько окон, занавешенных шторами, по краям которых пробивается свет.
Между двумя дверьми — я думаю о Рапунцель и Белоснежке — останавливаюсь, чтобы погладить себя. Я устал от стояка. Он мешает, наталкивая на мысли о киске, когда я должен сосредоточиться.
Когда дрочу, снова задаюсь вопросом, почему она выпустила меня.
Тревога нарастает и превращается в страх.
Я не могу сбежать. Я слишком слаб. Я разворачиваюсь лицом по направлению к холлу, думаю, что по направлению к холлу. Чтобы удержать равновесие, я должен опереться рукой о стену. Я такой глупый. Мать права. Если она пытается как-то дерьмово подшутить надо мной, я даже не смогу сбежать
Я медленно передвигаюсь по коридору, разглядывая все. Двери высокие и толстые, рядом с ручками маленькие, металлические кнопочные панели. Шторы пушистые, почти бархатные, цвета виноградного сока. Я нахожу сухой лист на полу и, чтобы наклониться за ним, это занимает время.
Я люблю это. Гулять.
Через некоторое время я подхожу к статуе обнаженного мужчины. Я смеюсь, когда перевожу взгляд с его члена на свой.
Я снова смеюсь и ударяю его по руке.
Сейчас двигаться легче. Я вижу вход в коридор. Помещение за ним больше и ярче. Это должно быть холл. Я знаю, что видел его прежде, но не очень хорошо помню. Мать любила накачивать меня наркотиками, когда я проходил в ее комнату
Я делаю больше двадцати одного шага, и вот я здесь, выхожу из коридора в огромное пространство холла. Он не похож на те, которые я видел прежде. Он по крайней мере в два этажа высотой, с кучей картин и прочего дерьма вокруг, и со странными железными балконами, что просто приделаны к стене и ведут в никуда.
Я смотрю направо и налево, рассматривая окна, обрамленные огромными занавесками, на пару удобных диванов и кресел. Глубоко вдыхаю. Воздух здесь, снаружи, хороший и свежий, как корица. Пройдя по ковру, я опускаюсь на один из диванов. Он мягкий, что-то вроде замши, с кучей больших подушек.
Подложив одну подушку между ног, я беру свой член в руку и начинаю работать над стояком. Несколько минут спустя я кончаю себе в руку. Глаза закрываются прежде, чем появляется шанс подумать, что это за большой сюрприз.
***
Придя в себя, я чувствую, что замерз. Спиной и задом я погрузился в мягкие подушки, и сразу замираю, потому что не знаю где, черт побери, нахожусь. Всё кажется незнакомым. Потому что это холл. Верно. Оглядываясь, я начинаю дрожать.
Здесь темно и все напоминает о другом огромном помещении. Мня тошнит от мыслей о той ночи, я сижу, положив голову на колени.
Обхватив колени руками, просто так сижу, ожидая кого-нибудь. Размышляя. Я все еще твердый, потому что мне семнадцать, и мне не нужна Виагра. Через несколько минут я ложусь и пробую еще раз подрочить. Некоторые шторы открыты, и пока мастурбирую, вижу, что за окном темнеет.
Закончив, вытираю свою липкую руку о подушку и оглядываюсь в поисках одеяла. Я не нахожу его, но вижу какой-то свет снаружи: два огонька, как фары.
Сердце гремит. Если снаружи свет, значит кто-то приехал. Кто-то… или Мать. Она оставила меня одного. Я чувствую себя странно по этому поводу — так удивленно. Почти так же, как, когда она первый раз оставила меня в моей комнате. Я ненавижу эту чокнутую суку так же сильно, как ненавижу быть один.
Брошенным, с горечью думаю я. Даже просто слово причиняет боль.
Поднимаясь, иду к двери, и слышу, как ее шины скрипят по гравию. Там холодно? Я подхожу к окну слева от двери, потому что хочу знать. Там не лето. Я знаю это из-за листочка, который нашел на полу.
Судя по нескольким осинам, которые я вижу, и по прохладным стеклам под моими ладонями, думаю, что это, может быть, осень. Затаив дыхание, смотрю как в машине включается свет. Когда появляется Мать, я чувствую прилив облегчения и разочарования.
Чертовски странно видеть ее снаружи. Когда Мать открывает заднюю дверь своего внедорожника, она кажется взбешенной. Она наклоняется, и я вижу ее борьбу с... ковром?
Я щурюсь и пытаюсь сфокусироваться.
И вот когда я вижу это: рука.
Горло сжимается.
Она с еще одним «ребенком». Я никогда прежде не видел, чтобы она привозила детей в дом. Уезжая в город, Мать закрывала меня в ванной. После появления Мальчика-с-пальчика, она оставляла меня там и ночью, затем еще немного, и у меня была своя собственная комната. Юху.
Когда Мать вытаскивает связанное тело из машины, я затаил дыхание. Сердце забилось быстрее, потому что у меня есть идея насчет этого. Страхи. Надежды. Но в основном страхи.
Но затем я вижу локон светлых волос.
Я хватаюсь за подоконник, чтобы удержаться от падения. Присев, я едва могу видеть из окна, но я вижу достаточно. Мать дергает ее стройное тело, и я больше не могу смотреть. Я опускаюсь на пол и прижимаюсь головой к стене.
— Ох, бл*дь. — Меня сейчас стошнит. — Блядь.
Странный звук, похожий на плач, вырывается из моего рта, и теплое, липнущее чувство скручивается во мне.
Это моя вина.
— Бл*дь. — Я прижимаю руки ко рту. Плечи начинают дрожать. Затем руки. Чувствую вибрацию в желудке, и сгорбившись, пытаюсь блевать на ковер.
— Ох, бл*дь, — шепчу я. — Нет.
Я смотрю на левое запястье. На толстый, розовый шрам. Представляю кровь, льющуюся по моей руке.
— Ее кровь на твоих руках, — говорит пастор.
Кроме нас двоих, в комнате находятся все эти мигающие, пиликающие мониторы.
— Ты должен гнить в аду, юноша.
Я поднимаюсь и мчусь к двери, как будто могу что-то сделать. Тяну свои лохматые, длинные, темные волосы. Прижав руку к лицу, ступаю в тень.
— О боже. Бл*дь, — я пытаюсь дышать и сжимаю губы.
Дверь открывается. Я начинаю расхаживать рядом с ней.
Вот и они. Мать проходит через дверной проем, и я слышу ее дыхание. Оно очень громкое. Она в бешенстве. Борется как животное
Я вижу ее волосы. Думаю, что чувствую ее запах.
Тепло растекается по всему телу. Они проходят мимо — Мать тянет ее за собой, — и я тихо становлюсь на их путь.
Я вижу, как Мать поднимает ее и несет, мои легкие разрываются от недостатка воздуха.
Эта девочка моя.
Так сказала Мать. Она может жить в моей комнате, чтобы я не был одинок.
Она не должна быть здесь, еще один голос, внутри меня, выступает вперед.
Я не знал, что Мать на самом деле сделает это. Не думал, что сможет, и вот теперь она здесь. Она племянница Шелли. Лаура, Лана или Леа.
Девочка могла быть моей сестрой. Если бы ее родители не изменили планы в последнюю минуту, найдя мне «новый дом», эти тройняшки могли бы быть моими сводными сестрами.
Они с Матерью исчезают в темноте коридора. Я делаю длинный шаг, двигаясь целенаправленно в первый раз за, я даже не знаю какой, промежуток времени.
Раздается крик, за ним следует проклятие и удар. Когда я догоняю их, девочка лежит на руках у Матери как ребенок, ее волосы свисают, а шея наклонена в сторону.
Во мне просыпается ярость.
— Мать.
Она поворачивается и удивленно осматривает меня. Она улыбается большой и широкой улыбкой.
— Гензель. Посмотри, что я тебе принесла.
— Которая? — хрипло спрашиваю я.
— Это Леа. — С гордостью заявляет она.
Я медленно киваю, хотя внутри меня бушует буря эмоций. Шелли всегда говорила, что Леа была самой лучшей и милой.
Я подхожу ближе и протягиваю руки, пытаясь игнорировать то, какими худыми и хрупкими они выглядят.
— Я могу взять ее?
Мать обращается с ней небрежно. Мне это не нравится.
— Ты думаешь, что можешь позаботиться о ней? — Мать изгибает бровь.
— Я знаю, что могу. — Это правда, я могу. Мир будто снова начал вращаться. Я чувствую опору под собой. Мышцы напряжены.
Мать смеется и передает мне Леа. Ее запах — о боже. Она пахнет как фрукт и... девочка. Ее грудь под футболкой. Кремового цвета шея. Ее рот.
Я начинаю медленно идти, мои глаза перемещаются от нее к Матери, когда чувствую, что Мать наблюдает за мной.
— Ты оглушила ее? — спрашиваю я.
— Она сопротивлялась.
Я киваю один раз. Хочу закричать и ударить Мать. Но мне нужно держать себя в руках, потому что знаю, теперь она — моя.
— Я буду держать её в узде, — обещаю я. Я могу правильно ее обучить, так, что Мать никогда не будет злиться на нее. Я могу научить ее держаться подальше. Я могу кормить ее своей едой, писать и рисовать для нее.
Тошнота снова подкатывает к горлу: чувство потери ее, зачатки гнева и горя, что умирают быстрее, чем появляются.
Это плохо, что Мать привезла ее, но теперь она — моя.
— Гретель, — бормочу я.
Я поднимаю взгляд, чтобы увидеть усмешку Матери. В ее глазах читается веселье.
Я смотрю на коридор, замечая, что моя комната где-то в десяти или более шагов. Затем смотрю обратно на девочку: Леа.
— Тебе нравится? — спрашивает меня Мать.
— Ох, да. Да, — говорю я, немного более скучно. — Она станет хорошей Гретель.
Я буду любить ее. Я умру за нее. Я никогда больше не буду просыпаться в холодной кровати, напряженным и думать, что развалюсь на части.
Я еще раз вдыхаю, чтобы насладиться ее сладким запахом.
— Скажи мне, что делать с ней, и я сделаю, — лгу я.
Мать останавливается. Разворачивается. Мои глаза все еще прикованы к полуоткрытой двери комнаты, которая всего в нескольких шагах впереди, так что я не сразу замечаю, что Мать открывает дверь рядом. Я стою там, сжимая Леа, и задаюсь вопросом кто в этой комнате, и что нам там нужно.
Мать входит туда, и я слепо шагаю за ней. Мой взгляд опускается на Леа: к ее глазам, носу, розовым щечкам.
— Подойди, — говорит Мать. — Положи ее.
Осматривая комнату, я удивляюсь. Она такая же как моя, стены разрисованы теми же самыми деревьями. На стене слева нарисован дом: дом ведьмы. Мать указывает на раскладушку, такую же как у меня, прижатую к задней стене. Она накрыта зелеными простыми, когда мои коричневые.
Когда все вокруг начинает вращаться, я плотнее прижимаю Леа к своей груди.
— Нет, ты сказала, что она сможет жить со мной. — Мой голос звучит слабо. Я делаю шаг назад к двери, размышляя, могу ли убежать с ней.
Мать откидывает голову назад, и смеется так громко, что ее смех эхом отдается в маленькой комнатке.
— Ты, должно быть, шутишь, Гензель! Позволить ей жить с тобой? Почему ты —
— Ты сказала, — я разворачиваюсь и стремительно двигаюсь к двери.
Мать двигается быстрее, и я не замечаю слезоточивого баллончика.
Все что я понимаю — это резкое жжение, и зрение затуманивается. Я сжимаю плечи и бедра девочки, пытаясь не думать о боли и удержать равновесие. У меня это получается. Я стою прямо, когда она вырывает девочку из моих рук. Я размахиваю руками, и поднимаю их к глазам. Мать смеется. Я слышу удар, который наношу по щеке Матери.
Я теряю равновесие. Ударяюсь об пол. Когда поднимаюсь на руки и колени, она бьет меня по ребрам. Я покачиваюсь на ногах между ударами, размахивая руками, чтобы не упасть. Я слепо бегу в направлении кровати.
Мать ударяет меня кулаком по лицу. Я спотыкаюсь.
Я снова падаю, Мать так сильно бьет по ребрам, что я не могу дышать. Она хватает меня за лодыжки, и я размахиваю руками пытаясь ухватиться за дверь. Глаза жжет. Каждый раз, когда я пытаюсь моргнуть, глаза жжет очень сильно. Рефлекторно я поднимаю к ним одну руку. Я корчусь, когда моя голая спина скользит по полу. Чувствую глухой удар, когда она бросает меня. Затем я слышу громкий стук двери.
— Бл*дь!
Глава 2
Леа
Настоящее
Я стою в дверном проеме дома Матери, который ведет в большой коридор, когда мое шестое чувство начинает тихо предупреждать меня, словно маленькие колокольчики надрываются в голове — динь-динь-динь. Я настолько ошеломлена, что поначалу просто потерялась в водовороте эмоций. Опустив взгляд к каменному полу, мое сердце стучит как отбойный молоток. Медленно переведя взгляд на стену, я осматриваю ее сверху донизу. Сейчас стены окрашены в нежно-сиреневый цвет, со стен сняты эти бесполезные железные балкончики. Мой взгляд устремляется в углы комнаты, и тут я понимаю, что Гензель сделал все более уютным: там расставлены мягкие кресла, стулья, диванчики, поставлены книжные полки и даже установлен камин. Я осматриваю комнату на наличие факелов, но к моему облегчению, не нахожу ни одного, только замечаю отблески света, которые создают красивую игру теней в углах за счет настенных светильников. Наконец мой взгляд достигает потолка, и там нет страшных люстр. Там только потолочные лампы.
— Ничего себе. — Он многое изменил и это только к лучшему, потому что мне легче тут находиться. Но единственная возможность понять, насколько он все изменил внутри дома — это просто сделать решительный шаг в холл, который так напоминает «Лес». Его клуб и правда очень похож на это место — Это место, все еще похоже на «Лес»,— говорю я чуть слышно, немного разворачивая голову в сторону, но не смотрю на него через плечо.— Я вижу ты тут покрасил, но...
В этот момент, надоедливый шум в моей голове переходит в рев. Он не двигается. Пару мгновений назад, он опустил мою руку, он не трогает меня, я не чувствую его прикосновений.
Я могу просто чувствовать это.
Чувствовать его
Нет, что-то не так.
Я неспешно разворачиваюсь.
— Люк?
Его имя срывается с моих губ прежде, чем я вижу его лицо. Глядя на него, в жилах стынет кровь.
Он выглядит... шокированным. Он скривился, глаза широко открыты. Не отводя взгляд, он смотрит на дверной проем, через который я только что прошла, как будто разум застыл на том, о чем мы рассуждали ранее. Как будто в мыслях он вернулся в прошлое, и увидел страшный призрак той, которая пленила нас тут.
— Люк? — я пересекаю расстояние между нами, оборачиваю руку вокруг его предплечья. — Люк, что-то не так?
Беспокойство распространяется по моему телу в течение секунды. На второй секунде, он приходит в себя.
Моргает и пристально смотрит на меня.
Моргает снова, но уже более медленно, и его лицо расслабляется, как будто узел развязался, даруя ему свободу. Наконец эмоции озаряют его лицо.
— Леа, — его голос глубокий и мягкий. Глаза жадно осматривают меня с головы до ног, затем расширяются, когда наконец он осознает, что я здесь, вместе с ним. — Ты… ты хочешь уйти?
Я качаю головой. Он все еще выглядит беззащитным, будто что-то не так, поэтому не раздумывая ни минуты, я оборачиваю руки вокруг его шеи и прижимаюсь к нему всем телом. Моя щека прижимается к его свитеру, а руками держусь за его крепкие плечи.
— Мне нужно войти во внутрь, — говоря я мягко. — Ничего?
— Конечно, мы можем войти, если ты этого хочешь.
Сердце бешено бьется в груди, и я закрываю глаза. Мои чувства к нему, похожи на лошадиные бега, все обострено и не знаешь, чего ожидать. В любую секунду все может прорваться на поверхность, и чувства будут как на ладони.
Возможность чувствовать — это самоубийство. Может, это самая безумная вещь на земле. Но я так нуждаюсь в нем. В Гензеле. В Люке. Мне совершенно безразлично, каким именем он называет себя. Мне совершенно безразлично, что он владелец секс клуба, что он причинил мне боль больше раз, чем я могу сосчитать на пальцах, с той первой ночи, как я увидела его на сцене с сабами. Мне все равно, что когда я рядом с ним, все мои мысли — это лишь таблетки, таблетки, таблетки. Чтобы потеряться в наркотическом забытье. Или что он любит кого то, чье имя Шелли. И что после того, как мы покинем этот дом, мне придется вернуться к прошлой, пресной и безэмоциональной жизни, где я буду разрушена.
Сейчас я не буду думать об этом, потому что это слишком тяжело, быть здесь и даже не зайти во внутрь, не окунуться в прошлое, которое было несчастным, но в то же время он был рядом. Он был всегда тем единственным, который мог все понять. Он единственный, кто может мне помочь.
Тяжело вздохнув, я прижимаюсь лбом к его твердой груди. Раздается шум ветра, и через окно я вижу, как мохнатые ветки елей бьются о стекло; шум разрушает идеальную тишину в доме. День только вступает в свои права, поэтому солнце слабо светит. Холодно.
Как будто в этот момент, он почувствовал мое одиночество, он начинает поглаживать меня по спине. Его пальцы ощущаются теплыми и грубыми на моей холодной коже.
— Ты приезжал сюда до этого? — шепчу я, вглядываясь в его глаза. — Как ты делал это сам?
Он впивается в меня пристальным взглядом, затем смотрит поверх моей головы.
— Здесь есть смотритель,— негромко говорит он, все еще поглаживая меня о спине. — Просто сегодня я отослал его.
Я убираю руки с его плеч. И на минуту они просто повисают в воздухе без движения. Мне следует опустить их и отойти. Вместо этого, прижимаюсь к нему еще ближе, настолько, что мои твердые, жаждущие соски упираются в его грудь, я крепко обнимаю его за талию, я не могу даже посмотреть на него в этот момент. Затем я опускаю руки на его мускулистые бедра.
— Это не ответ.
Он спокойный, твердый и теплый под моим телом. Мои внутренности сжимаются от страха быть отвергнутой. Поэтому я полностью сосредотачиваюсь на ощущении его тела, наслаждаясь минутами, наслаждаясь смелостью. Я чувствую почти мимолетные прикосновения, дрожащими пальцами, он поглаживает мое горло. Ощущать его прикосновения так правильно, я еле чувствую легкие ласки. Мой желудок затягивается в узел. Я понимаю.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |