Вниманию оптовых покупателей! 17 страница

- Наша религия, - проговорил он, - дело прошлого.

Почти никто сегодня не исповедует ее. Кеманты стали христианами.

- Но вы сами ведь не христианин?..

- Нет. Я уамбар. Я следую старым верованиям.

- Но есть же и другие?

- Их немного. - Снова та же улыбка. Потом он добавил лукаво и несколько парадоксально: - Даже те, кто называют себя христианами, не забыли своих старых верований. Все еще ухаживают за священными рощами...

Все еще делаются жертвоприношения-. - Пауза на раздумье. Покачивание седой головы, вздох. - Но все меняется... Всегда происходят перемены...

- Вы сказали "священные рощи". Что вы имеете в

виду?

- Мы отправляем наши обряды, как положено, на открытом воздухе. И предпочитаем молиться среди деревьев. Для этой цели у нас есть особые рощи, которые мы называем "дэгэна".

Я задал еще несколько вопросов по той же теме и установил, что на самом деле существуют два вида рощ.

Одни. - собственно дэгэна - используются для ежегодных церемоний. Изначально они были посажены в далеком прошлом, когда места их точного расположения привиделись в снах основателю религии кемантов. В дополнение имелись и значительно меньшие святые места - так называемые коле, часто состоящие из одного-едимственного дерева, в котором, как считается, обитает особенно мощный дух. Эти коле обычно располагаются на высоких местах. Кстати, на окраине Айкела есть одно коле, которое я могу при желании посмотреть.

Я поинтересовался, а почитают ли фалаша священные рощи.

- Нет, - последовал ответ, -" не почитают.

- Скажите, их религия похожа хоть чем-то на вашу?

Глубокомысленный кивок.

- Да. Во многом. У нас много общего. - Без подсказки он добавил: - Основателя кемантской религии называли Анайер. Он так давно прибыл сюда, в Эфиопию.

Прибыл после семилетнего голода на его родине, которая находится далеко. Путешествуя с женой И детьми, он встретил основателя фалашской религии, также путешествовавшего с женой и детьми. Они обсуждали брачный союз двух групп, но не преуспели в этом.

- Анайер и основатель фалашской религии прибыли из одной и той же страны?

- Да. Но только отдельно. Они не пришли к брачному союзу.

- Но у них была одна и та же родина?

-Да.

- Вы знаете, где она?

- Далеко... На Среднем Востоке.

- Вы знаете название страны?

- То была земля Ханаана. Анайер был внуком Ханаана, сына Хама, сына Ноя.

Меня заинтриговали и такая генеалогия, и поблекшая память о миграции рода со Среднего Востока - память, подсказывавшая также общее место рождения фалашской и кемантской религий. Я не смог добиться от уамбара подтверждения того, что упомянутый им Ханаан был библейской землей обетованной. В самом деле, несмотря на то что ему были хорошо известны имена Хама и Ноя, он уверял,.что никогда не читал Библии. Я поверил ему, но и не сомневался в том, что в Священном писании скрывается подноготная только что сказанного им. В его рас

сказе явно проглядывало, например, отражение великого путешествия, совершенного патриархом Авраамом и его женой Саррой, которые бежали из земли Ханаанской и продолжали "идти к югу",' ибо "был голод в той земле"2. В то же время, подобно Египту из Книги Бытия, страна, из которой пришел Анайер, также была поражена семилетним голодом3.

- Расскажите мне побольше о вашей.религии, - попросил я уамбара. - Вы упомянули духов, живших в деревнях. А что вы скажете о Боге? Вы верите в одного Бога или во многих?

- Мы верим в одного Бога, только одного. Но его поддерживают ангелы.

И уамбар принялся перечислять этих ангелов: Джакаранти, Киберуа, Адерайки, Киддисти, Мезгани, Шемани, Анзататера. Каждый из них, похоже, занимал свое собственное место в природе.

- Когда наша религия была в силе, все кеманты обычно отправлялись в такие места, чтобы помолиться ангелам, дабы они вступились за них перед Богом. Самым почитаемым был Джакаранти, потом Мезгани и Анзататера:

- А Бог? - поинтересовался я. -/ Бог кемантов. У

него есть имя?

- Конечно. Его имя - Йеадара.

- Где он пребывает?

- Он всюду. ^ Один Бог и притом вездесущий. Я начал уже понимать почему Гэмст назвал этот народ иудеоязычниками.

Это впечатление было затем подтверждено почти всем тем, что рассказал мне уамбар во время долгого разговора в деревне Айкел. Я вел подробную запись нашей беседы и после возвращения в Аддис-Абебу тщательно изучил его ответы, сравнивая их один за другим со Священным писанием. Только завершив это занятие, я смог оценить, насколько сильным и древним было в действительности воздействие иудаизма на кемантскую религию.

Уамбар рассказывал, например, что кеманты не ели животных, не имевших раздвоенных копыт и не жевавших жвачку. Дополнительно он указал, что верблюды и свиньи считались нечистыми и есть их было строго запрещено. Подобные запреты прекрасно согласовывались с наложенными на иудеев в одиннадцатой главе Книги Левит Ветхого Завета4.

Уамбар утверждал также, что среди кемантов не принято было есть и "чистых" животных, если они не были умерщвлены должным образом.

- Им следует перерезать горло и давать стечь всей крови, - объяснил он, добавив, что по той же причине запрещено есть любое животное, умершее своей смертью.

Оба запрета, обнаружил я, вполне согласовываются с иудейским законом5.

Продолжая разговор о питании, Уамбар сообщил мне, что кемантская религия разрешала потребление мяса и молочных продуктов за одним столом. Он добавил, однако, что считалось омерзительным есть мясо любого животного, приготовленное в молоке. Я же знал, что,правоверным иудеям запрещалось совмещать мясо и молочные продукты во время одного приема пищи. Изучив подноготную этого кошерного ограничения, я узнал, что это правило вытекает из книг "Исход" и "Второзаконие", в которых указывается: "Не вари козленка в молоке матери его"6. Примерно тем же правилом руководствовались и кеманты.

Другое совпадение касалось дня отдохновения, который кеманты соблюдали, как и евреи, в субботу.

- В этот день запрещено работать, - сказал мне уамбер. - В субботу запрещено и разжигать костры. Если же в день отдохновения случайно загорится какое-то поле, мы не можем доле пользоваться им7.

Эти и другие аналогичные запреты - почти в полном согласии с библейским законом - все больше утверждали меня в мысли, что религия кемантов имеет глубокий, действительно древнееврейский фундамент. Окончательно же меня убедило в этом то, что уамбар описал нечто, не имеющее ничего общего с иудаизмом, а именно: почитание "священных рощ".

Во время нашего разговора он сообщил мне, что на окраине Айкела есть коле, где я могу увидеть дерево, считающееся обиталищем мощного духа. Я съездил посмотреть то дерево, которое оказалось огромной, раскидистой акацией. Она высилась к западу от деревни на отроге возвышенности, за которой местность на сотню миль понижалась к границе с Суданом. Мягкий вечерний бриз, сдобренный дыханием далеких пустынь, дул по рыжевато-коричневым каньонам подо мной, бродил среди лощин, и подножий холмов и взмывал на орлиных крыльях над зубчатыми стенами эскарпа.

Сучковатая и массивная акация была такой старой, что легко верилось, что она простояла здесь сотни и даже, возможно, тысячи лет. В окружавшей дерево ограде на земле" лежали различные приношения - кувшин масла, куча проса, маленькие кучки жареных кофейных зерен, ждущий жертвоприношения связанный цыпленок. Приношения придавали этому месту особый - мистический и жутковатый - вид, ни. в коем случае не грозный, но тем не менее весьма странный.

Это впечатление потусторонности многократно увеличивал, отличая кемантское коле от любых других мест поклонения, которых я навидался в своих путешествиях, тот факт, что каждая ветка дерева до высоты примерно шести футов была увешана плетеными полосками многоцветной ткани. Шелестя под ветерком, эти ленточки и прочие висюльки словно шептали, пытаясь передать какое-то послание. Помню, я подумал, что пойми я это послание - и откроются многие скрытые пока вещи. Я суеверно дотронулся до живого дерева, ощутил его возраст и вернулся к моим спутникам, ожидавшим у подножия холма.

Позже, уже в Аддисе, после того как я проверил другие соответствия между кемантской религией и ветхозаветным иудаизмом, я не замедлил свериться со Священным писанием и трудами по библейской археологии в поиске упоминаний священных деревьев. Я не надеялся найти их. К моему немалому удивлению я обнаружил, что еще на самых ранних стадиях развития иудаизма определенным, специально посаженным рощам придавался священный характер. Я также нашел подтверждение, что такие рощи активно использовались для отправления культа. В Книге Бытие, например, говорится: "И насадил [Авраам] при Вирсавии рощу и призвал там имя Господа, Бога вечного".

Просмотрев дополнительно разные источники, я с определенностью установил следующие факты. Первое: иудеи "заимствовали" использование священных рощ у ханаанян - исконных обитателей земли обетованной; второе:

рощи по обыкновению располагались на возвышенных местах (известных под названием "бамот"); третье: в них часто устанавливались каменные столбы жертвенников вроде тех, что я видел на Тана Киркос, называвшиеся - как я уже знал - "нассеботы"*'.

Мало было известно о том, как именно использовались рощи, как они выглядели, какие обряды там от

правлялись или какого рода приношения там делались, Причина такого неведения заключалась в том, что жреческая элита более поздних библейских времен обрушилась на подобную практику, срубая и сжигая священные деревья и опрокидывая массеботьР.

Поскольку те же самые священники собрали и издали Священное писание, не следует удивляться, что они не оставили нам ясного представления о внешнем виде и использовании рощ. Мало того, единственное указание, создававшее некое подобие образа, рассматривалось исследователями Библии как какая-то загадка. В Четвертой книге Царств говорилось о месте, "где женщины ткали одежды для Астарты"10. При чтении этих слов в моей памяти были еще свежи, воспоминания о плетеных полосках ткани, висевших на всех ветках дерева-фетиша на окраине деревни Айкел. И мне казалось тогда (как кажется и сейчас), что слова из Книги Царств не таят никакой загадки, но все же требуют какого-то объяснения в случае кемантов, которые в сердце Африки ухитрились перенять столь древний иудео-ханаанский обычай.

Все это, чувствовал я, было тесно связано с более важной проблемой более известных соседей кемантов - фалаша.

АСУАН И МЕРОЭ

Несмотря на сильный иудейский привкус их религии, никто и никогда не считал кемантов евреями: слишком много в ней языческого и анимистского, чтобы их признали таковыми. Совершенно иначе обстояло дело с фалаша. Большинство воспринимало их как истинных евреев с начала XIX века, хотя официально они были признаны таковыми Сефардским главным раввином Иерусалима лишь в 1973 году. Два года спустя это же сделал и ашкеназийский главный раввин, что дало возможность израильскому министру внутренних дел заявить о праве фалаша автоматически получить израильское гражданство в соответствии с Законом о возвращении.

По иронии судьбы главной причиной столь запоздалого раввинского признания был явно ветхозаветный характер фалашской религии, который никак не вписывал

ся в Талмуд (свод иудейских законов и знаний, накопленных между 200 г. до н.э. и 500 г. н.э.). Поэтому фалаша казались довольно чуждыми израильтянам и остальным евреям. Позже же было признано, что незнание талмудических предписаний было лишь следствием того, что эфиопская ветвь иудаизма была отсечена от развивавшегося тела мирового иудаизма на весьма ранней стадии. Та же изолированность объясняла приверженность фалаша давно запрещенной раввинами практике, в частности приношения в жертву животных (см. главу 6).

Важным моментом - имевшим большой вес при даровании официального признания в 70-е годы - был тот факт, что общественное и религиозное поведение фалаша четко и недвусмысленно согласуется с учениями Торы (Ветхий Завет). Больше того, в рамках Торы, как и следовало ожидать от доталмудистских евреев с действительно древними религиозными верованиями, они более всего почитали Пятикнижие (то есть пять книг, написанных - по мнению православных - самим Моисеем, а именно:

Бытие, исход. Левит, Числа и Второзаконие).

"Фундаментализм" в рамках фалашской религии символизируется строгим соблюдением запретов в питании, перечисленных в Книгах Левит и Второзаконие и отказом есть любое животное - "чистое" или ""нечистое", - убитое неевреем. Также признается, что они тщательно соблюдают Моисеевы законы чистоты и непорочности.

Особые хижины, к примеру, ставились отдельно для тех членов общины, которые пребывали во временном состоянии нечистоты, - скажем, для менструирующих женщин, которых отделяли на семь дней в полном соответствии с предписанием Левита".

Фалашские ритуалы обрезания (гезрат) также традиционны и проводятся на восьмой день после рождения мальчика, как и предписано в Пятикнижии12. Таким же строго праведным является их поведение в день отдохновения, когда все очаги тушатся до захода солнца в пятницу, в саму субботу не ведутся никакие работы, не берется вода, не разжигается огонь, не варится кофе и разрешается только потребление холодной еды и питья.

Я был в курсе всего этого во время моего пребывания в Гондэре в январе 1990 года и посещения ряда фалашских поселений. Я стремился вступить в контакт с религиозными лидерами, которым намеревался задать ряд конкретных вопросов. Из-за массовой эмиграции эфиопских

евреев в Израиль это было не так просто: многие дома стояли брошенные, лишенные всего движимого имущества, с незапертыми дверями, покинутые жителями. И тем не менее милях в двадцати от Гондэра я нашел одну деревню, все еще, казалось, живой, называлась она Анбобер, ее дома были разбросаны по крутому склону горы, а население почти исключительно состояло из женщин и детей, поскольку большинство мужчин уже отбыли в Израиль.

У фалаша нет ни синагог, ни раввинов; их места богослужения называются "месгид", а их религиозные руководители - "кахенат" (в единственном числе "кахен", что означает священник, "жрец"). Вместе с моим переводчиком Легессе Деста мы шли по деревне, сопровождаемые быстро растущей ватагой озорных детей. Мы направлялись к месгиду, опознаваемому по звезде Давида на крыше, где я очень надеялся встретить кахена.

На этот раз меня не ждало разочарование: внутри бедно обставленного помещения за грубо сколоченным деревянным столом сидел худощавый старик, углубившийся в изучение Торы (красиво написанной на языке геэз на страницах из дубленой овечьей кожи). Легессе объяснил, зачем мы приехали, и спросил священника, не согласится ли он ответить на мои вопросы. После долгого обсуждения он дал согласие и назвался Соломоном Алему. Ему было, по его словам, семьдесят восемь лет, и почти тридцать лет он был кахеном Анбобера.,

Следующие два часа мы обсуждали различные аспекты фалашской веры и ритуала. Все ответы Соломона подтвердили часто ветхозаветный характер религии и согласовывались со многим, что я уже узнал в ходе своего исследования. Особенно усердно я расспрашивал о приношении животных в жертву, пытаясь установить, почему его народ продолжал это делать, в то время как повсеместно евреи отказались от него еще две тысячи лет назад.

- Мы верим, - ответил Соломон с большой убежденностью, - что Бог на своем троне наблюдает эти обряды и доволен ими.

Соломон мог и не знать, как близко его простое утверждение к тому стиху в Книге Левит, в котором описывается сожжение жертвы как "благоухание, приятное Господу"'13. Соломон определенно казался мудрым и образованным человеком. Когда я сказал комплимент по поводу его учености, он ответил - без намека на ложную

скромность - в том духе, что понимает гораздо меньше в иудейских обычаях фалаша, чем его отец, и добавил, что его отец, в свою очередь, понимал в этом меньше, чем егб дед, который также был кахеном Анбобера.

- Мы забываем собственное прошлое, - печально проговорил Соломон. - День за днем мы забываем нашу

историю.

Воспользовавшись его намеком, я спросил Соломона, знает ли он, сколько веков существует еврейский народ в Эфиопии.

- Мы пришли сюда очень давно, - ответил он. - Задолго до христиан. Христиане молоды в сравнении с

нами.

Затем он принялся рассказывать уже известную мне историю царицы Савской, Менелика и доставки ковчега.

Таким образом, сказал Соломон, иудейская вера и пришла в Эфиопию.

Я небрежно спросил:

- А вы знаете, каким маршрутом прибыли в страну Менелик и его спутники?

Когда-то его ответ мог поразить меня, но сейчас я воспринял его с полным удовлетворением:

- Согласно нашим преданиям, из Иерусалима они прибыли через Египет и Судан.

Чуть ли не скучая, я подсказал:

-"Предположительно большую часть пути они проделали вдоль реки Нил?

Кахен кивнул: '.

- Да. Так говорят наши предания. - Затем он добавил две совершенно новые для меня подробности: - По пути они останавливались на отдых в Асуана и Мероэ.

Асуан, знал я, находится в Верхнем Египте (вблизи от современной высотной плотины того же названия), и во времена фараонов в нем находился крупный карьер гранита, использовавшегося на строительстве пирамид.

Древняя столица Нубии Мероэ расположена дальше к югу, в границах нынешней Республики Судан.

Заинтригованный, я стал "расспрашивать Соломона о других подробностях, содержащихся в фалашских преданиях и касающихся этих городов. Он же утверждал, что уже рассказанное им - это все, что он знает.

- Я слышал эти названия, - вздохнул он, - в историях, которые рассказывал мне мой дед. Он был мудрым человеком... но его уже нет... Скоро нас всех не будет.

РИТУАЛ С КОВЧЕГОМ

Все, что я узнал во время пребывания в Гондэре, укрепило меня во мнении, что в древности именно в этот регион впервые пришел иудаизм. Фалаша являются настоящими иудеями, и это их родина. Их ближайшие соседи - кеманты - также обладают убедительными признаками древнего и глубоко проникшего иудейского влияния.

Это влияние не ограничивалось одними фалаша и кемантами. Напротив, и в Гондэре, и по всей Эфиопии якобы "правоверные" христиане имели многие несомненно иудейские по происхождению обычаи и верования.

Подобно фалаша, как я уже знал, они делали обрезание своим сыновьям на восьмой день после их рождения, как установлено книгой "Левит", и этот обычай из всех народов мира соблюдают сегодня только евреи и эфиопы14.

Точно так же (примечательный пример феномена, известного как религиозный синкретизм) в XX веке миллионы абиссинских христиан соблюдают еврейскую субботу, но не вместо воскресенья, святого для их единоверцев в других местах, а вдобавок к нему.

Отмечаются и другие праздники, хотя внешне христианские, но изначально явно иудейские. Я узнал, например, что эфиопский праздник Нового года (Инкуташ) близко соответствует еврейскому Новому году (Рош Хашанах). Оба они справляются здесь в сентябре, и заобоими через несколько недель следует второй праздник (Маскал в Эфиопии и Йом Кипур в Израиле). В обеих культурах этот второй праздник связан с Новым годом периодом искупления и расплаты.

Эфиопские христиане также строго соблюдают многие из законов Пятикнижия, касающиеся чистоты и непорочности. Ни один мужчина, например, и не подумает пойти в церковь после полового акта с женой, как не станет совершать такой акт перед контактом с освященной вещью, в дни поста или с менструирующей женщиной. Христианская вера не устанавливает ни одного из этих ограничений, но Пятикнижие требует соблюдения их всех (бсобенно Книги Исход и Левит15).

Точно так же эфиопские христиане соблюдают законы питания, установленные Ветхим Заветом, старательно

избегая есть "нечистых" птиц и млекопитающих (особенно свиней), и даже такие мелкие запреты, как "жила", упоминаемая в Книге Бытие16. Той же жилы, как я установил, избегают все абиссинские христиане, называющие ее на геэз "запретный мускул".

Обнаружил я и еще одну интригующую связь: эфиопские церковные одежды, похоже, смоделированы по особому одеянию жрецов древнего Израиля17 - кенат (пояс) соответствует кушаку верховного жреца18, коба (шапочка) - митра19 и аскема (наплечник) с двенадцатью крестами в четыре ряда по три - наперснику священника (который, как следует из главы 28 Книги Исход, был украшен двенадцатью драгоценными камнями, также расположенными в четыре ряда20).

В целом же мне трудно было не согласиться с архиепископом Дэвидом Мэтью, который в 1947 году описал "весь комплекс религиозных отправлений в Эфиопии как древний и культовый, пропитанный иудейскими обычаями". Но лишь во время моего участия в праздновании 18 и 19 января эфиопского Тимката до меня дошла степень распространенности такого подражания.

Приготовления к Тимкату были уже в разгаре в середине вечера в четверг 18 января, когда я протиснулся сквозь возбужденную толпу вверх по ступенькам на внешнюю галерею церкви Медхане Алем (буквально "Спасителя Мира"), расположенную в старейшей части Гондэра. Это большое круглое здание, спланированное в традиционном стиле, - нечто вроде мишени для стрельбы из лука, если смотреть на него сверху - с рядом концентрических аркад, окружающих святая святых (макдас).

Такой Типично эфиопский рисунок, как я уже зн^л, повторялся несколько в иной манере и в прямоугольных, и в восьмиугольных церквах, а также в круглых, что, по признанию ученых, восходит к "делению на три части иудейского храма". Ведущий профессор в области эфиопских исследований в Лондонском университете Эдвард Уллендорф пишет:

"Внешняя аркада абиссинской церкви из трех концентрических частей называется кене махлет, то есть место для исполнения псалмов, [и] она соответствует уламу храма Соломона. Следующее помещение - кеддест, где отправляется обряд причащения. Внутренняя часть -макдас, где покоится табот и куда имеют

доступ только священники... Такое разделение на три помещения свойственно всем абиссинским церквам, даже самым маленьким. Таким образом, совершенно очевидно, что абиссинцы предпочли форму еврейского храма базилике, принятой первыми христианами повсеместно".

Профессор Уллендорф не стал строить догадки, почему абиссинцы оказали предпочтение дохристианской модели для своих христианских церквей. Когда я вошел в первую аркаду/Медхане Алем, ответ. казался мне очевидным: сирийский евангелист Фрументий, обративший Аксумское царство в христианство и назначенный в 331 году н.э. коптским патриархом Александрии первым архиепископом Эфиопии, должно быть, предумышленно приспособил институты новой веры к уже существовавшим иудейским обычаям страны2'. Уллендорф признает-таки:

"Ясно, что эти и другие традиции, в особенности ковчег завета в Аксуме, были составной частью абиссинского национального наследия задолго до обращения в христианство в четвертом веке, ибо было бы непонятно, почему народ, недавно обращенный из язычества в христианство (и не христианином-евреем, а сирийским миссионером Фрументием), начал бы потом похваляться иудейской родословной и настаивать на израильских связях, обычаях и институтах".

Шагая в одних носках - считается святотатством входить в обуви в эфиопскую церковь, - я прошел по кругу кене махлет, рассматривая поблекшие портреты свя,- тых и праведников, украшающие его стены: здесь были представлены Святой Георгий на своем белом коне, убивающий дракона; Господь Всемогущий, Предвечные в окружении описанных пророком Иезекиилем "живых существ"; Иоанн, крестящий Христа в Иордане; волхвы и пастухи у яслей; Моисей, получающий скрижали Закона из руки Бога на горе Синай.

Задумчиво созерцая "путешествие" царицы Савской в Иерусалим, я вдруг осознал медленное, басовое биение кэбэро - большого овального барабана из коровьей шкуры, натянутой на деревянную раму, используемого во многих обрядах эфиопской православной церкви. К этому варварскому звуку присоединился хор голосов,

исполняющий геэзский гимн, а затем мистический перезвон систры.

Поддавшись любопытству, я обошел галерею и около двери, ведущей в кеддест, увидел группу священников и дьяконов, собравшихся вокруг барабанщика, сидевшего скрестив ноги на полу и -согнувшегося над своим кэбэро.

Эта сцена казалась странной и архаичной: ничто в ней не принадлежало современности, и я почувствовал себя перенесенным назад во времени, как оседлавшим волны музыки, которая, казалось мне, принадлежала не Африке и не христианству, а кому-то другому и какой-то страшно древней вере. Обряженные в традиционные белые мантии и черные наплечные накидки, опираясь на длинные посохи, дьяконы раскачивались и напевали, раскачивались и напевали, погруженные в примитивный ритм танца.

Каждый держал в руке серебряный систр, который в про-" межутках между ударами барабана он встряхивал, извлекая чистый и мелодичный звон.

Попеременно пели два хора: одна группа певцов пела одни фразы, а другая отвечала, и в этом диалоге с обменом стихами и рефренами между хористами псалом исполнялся в нарастающем крещендо. Такая же система, уже знал я, была составной частью иудейской литургии во времена Ветхого Завета.

Пока я размышлял над этим совпадением, из открытой двери кеддеста вырвалось ароматное облако ладана.

Подобравшись к двери, я заглянул внутрь и увидел кру. жащуюся фигуру, облаченную в зеленые, вышитые золотыми нитями одежды, - фигуру из сна, полуколдунаполужреца, кружившегося и вертевшегося с потупленным взором.

Его окружали другие мужчины, одинаково одетые, державшие в руках дымящиеся кадильницы, подвешенные в тонких сеточках из серебряных цепочек. Я напряг зрение, наблюдая и за этими фигурами, в темноте и дыму благовоний едва различил в самом центре кеддеста занавешенный вход в святая святых. Я знал, что за тяжелой завесой хранился почитаемый. Таинственный, охраняемый суеверием, скрытый и тайный в своем святилище табот - символ ковчега завета. Сцена напомнила мне, что в Древнем Израиле первосвященник не мог приблизиться к ковчегу, пока не сожжет достаточное количество фимиама, дабы полностью укрыть его дымом. Густой дым считался

необходимым для охраны жизни священника, чтобы, как пугающе указывается в Книге Левит, "ему не умереть"22.

Я переступил через порог кеддеста, чтобы рассмотреть вблизи происходящее там, но меня тут же жестами выгнали обратно на внешнюю галерею. В тот же момент дьяконы прекратили петь, барабан замолк, и на какойто момент наступила абсолютная тишина.

Я кожей чувствовал почти ощутимую атмосферу неизбежности, как если бы в грозовой туче накапливался огромный заряд молнии. Началось всеобщее волнение и движение, люди суетливо задвигались во всех направлениях. В то же мгновение один улыбающийся священник твердо взял меня за руку и вывел из кеддеста через кене махлет к главной двери церкви, где я и остался, мигая под ярким послеполуденным солнцем, пораженный быстрой сменой настроения.

Уже без того огромная толпа разбухла до неимоверных размеров и полностью заполнила обширную территорию вокруг Медхане Алем, да и дорогу, насколько было видно. Мужчины и женщины, маленькие дети, глубокие старики, калеки, явно больные и умирающие, смеющиеся, счастливые, здоровые люди - здесь, казалось, собралась половина населения Эфиопии. Многие держали какие-то музыкальные инструменты: цимбалы, трубы, флейты, скрипки, лиры и библейские арфы.

, Через несколько минут после моего выдворения из церкви появилась группа роскошно одетых священников.

Это были те, кого я видел в облаках фимиама перед закрытой завесой алтаря, но теперь один из них - стройный, бородатый, с тонкими чертами лица и горящим взглядом - нес на голове табот, обернутый в дорогую красно-золотую парчу.

Толпа тут же разразилась криками и топанием ног, женщины издавали пронзительные завывания - нарастающее сотрясение воздуха, которое, как я знал, не один ученый связывал с "определенными музыкальными выражениями в древнееврейском богослужении (еврейское "халлел", эфиопское "эллел")... ликование, выражаемое многократным повторением слова "эллел" в виде "эллеллэлэллэллелл и т.д. Само слово "аллилуйя", возможно, означает "петь халлел, или эллел, Иегове".

Постояв несколько минут в дверях церкви, пока нарастало возбуждение толпы, священники повернули и обошли всю внешнюю галерею, прежде чем спуститься

по ступенькам на землю..Как только их ноги коснулись земли, толпа расступилась перед ними, образовав проход, по которому они могли проследовать, а крики, завывания труб, свист флейт, бренчанье лир и звон бубнов достигли предела, оглушили и наполнили разум изумлением

Я старался следовать по пятам за группой священников, как бы затягиваемый их турбулентным следом. И хотя по сторонам стояли сотни людей, хотя многие уже успели опьянеть от пива из проса или от суматохи, хотя меня постоянно толкали и не раз чуть ли не сбивали с ног, я и на секунду не почувствовал страха или тревоги.

То втягиваясь, как в воронку, в узкие переулки, то разливаясь на открытых площадках, иногда быстрее, иногда медленнее, постоянно сопровождаемые музыкой и пением, мы продвигались по древнему городу. И я старался не спускать глаз с красно-золотой упаковки табота, оказавшегося уже довольно далеко впереди меня.

Дата добавления: 2015-09-29