— Чего не видела?
— «Космополитэн».
— Я не читаю «Космополитэн». И я никогда бы не подумала, что такая газета в твоем вкусе.
— Почему бы и нет, — сказала Дорин обиженно.
— Прочитай сама, — продолжала она. — Там есть очерк о парах, работающих в журналистике, о тебе и Хомере в том числе, и хороший снимок Джейсона. А через несколько страниц — большой материал на двойном развороте о Дэнди Айвеле, и, Изабел, сходство поразительное, тут не может быть двух мнений. Так неудачно. Нельзя это как-то остановить, Изабел? Это неопасно?Тебе, верно, не хочется об этом говорить, хотя все остальные не говорят ни о чем другом. Я только одно хочу сказать, если тебе нужно где-то укрыться, мы к твоим услугам. Только твой телефон, верно, прослушивается — как и у всех других, — так что, раз я это сказала, от этого тоже не будет толку.
— Дорин, — осторожно спросила Изабел, — ты сказала, все только о том и говорят. Кто эти все? И о чем они говорят?
— Гримбл болтает об этом во всех барах на Флит-стрит. О тебе и твоем романе с Дэнди Айвелом, и о том, что Джейсон его сын. Ты заняла его место в «Конкорде» во время первого полета, и Гримбл тебе этого не простил. Ваша газета расшиблась в лепешку, чтобы достать для него место рядом с Дэнди. И ты посылала им всю эту туфту про Алабаму, когда сама забралась вместе с Дэнди в нору в его отеле. Я не стану спрашивать, как там было, это вульгарно.
Но люди говорят, как он ни старается, он в этом не очень-то хорош. Никто не может сказать, что мы здесь, в Уэльсе, потеряли связь с миром, похоже, мы знаем больше о том, что происходит, чем вы, горожане. Интересно, «Космополитэн» по ошибке поместила эти фотографии рядом, или кто-то решил сыграть злую шутку?
— Я перезвоню тебе, Дорин, — сказала Изабел.
— Ко мне кто-то пришел.
Понятное дело, никого не было, но она не держалась на ногах. Посидев немного, Изабел позвонила доктору Грегори домой. Женский голос — вероятно, жена — сказал, что он только что ушел в кабинет на Харли-стрит.
— Передайте ему, пожалуйста, — сказала Изабел, — когда его увидите, мои слова: если вам кажется, что вас преследуют, это еще не значит, что вы ошибаетесь.
— Хорошо, — сказала миссис Грегори с сомнением в голосе. — Подождите, я запишу. — И через несколько секунд повторила: — «Если вам кажется, что вас преследуют, это еще не значит, что вы ошибаетесь».
— Слово в слово, — сказала Изабел. — Только это и передайте. Я зайду к нему, как только смогу.
Теперь к ее страху и мучительной тревоге примешивалось торжество: их реальность подтвердилась. Она была права, доктор Грегори — нет. Дело вовсе не в чувстве вины, паранойе, стрессе, сексуальных фантазиях или навязчивой идее; она, Изабел, не является всего лишь продуктом неблагополучного детства, жалким и самонадеянным клубком неврозов, преследуемым ложными воспоминаниями, источником опасности и горя для ее сына и мужа. Она — мать сына Дэнди. Она любила Дэнди в действительности, не только в воображении.
В парадной двери повернулся ключ. Это испугало ее. Ключи от дома были только у нее и у Хомера, не считая Дженифер — вдруг какой-нибудь несчастный случай или нечаянно захлопнется дверь, — но Дженифер позвонила бы, или постучала, или позвала.
— Изабел! — Это вернулся, вместе с Джейсоном, Хомер. — У меня спустила шина. Совсем новая, к тому же. Прокол. Ничего не понимаю. Может быть, кто-то сделал это умышленно.
— Теперь Джейсон опоздает.
— Так же, как и я, — Хомер был в ярости. — Позвони в школу, скажи им, что он скоро будет. Не станут же они возражать. Вызови мне такси; Джейсона отведешь сама.
Изабел позвонила и туда, и туда и направилась с сыном в школу по самому короткому, но довольно опасному пути. «Миссис Пелотти рассердится», — вновь и вновь повторял Джейсон. Изабел крепко держала его за руку. Она вдруг почувствовала, что Джейсон — важная особа, а она — не просто его мать, но и телохранительница. Днем она придумает, как быть, какие меры принять. Возможно, стоит обратиться к самому Дэнди, пообещать молчание и осторожность? Пусть забудут о Гримбле — если смогут или захотят. Конечно, это явная, типично женская, трусость. Ничего не делать, скрыться с глаз, быть на все согласной. Только так она и Джейсон могут остаться в живых.
Они подошли к большому перекрестку на Кэмден-роуд, где многотонные грузовики для международных перевозок сворачивали с загородных магистралей на городскую, которая едва их вмещала. Для пешеходов был сделан переход, и поток машин время от времени останавливался ради тех, кто опрометчиво намеревался перейти дорогу. Посередине магистрали находился крошечный островок и желтый столбик с надписью «Переход» и кнопками для пойманных там пешеходов. Шаг назад — и тебя собьют идущие на север машины, шаг вперед, и те, что идут на юг, сделают это с тем же успехом.
Сегодня Изабел и Джейсон оказались в этой ловушке: спеша привести его в школу, Изабел неверно рассчитала время, нужное для перехода. Она крепко держала сына за руку. С ними вместе, прижавшись к ним, на островке стояли женщина с коляской, которую она должна была для безопасности повернуть боком, и мужчина в шляпе и добротном костюме. Изабел обратила внимание на шляпу, теперь их мало кто носил. Мужчине показалось, что перед ними есть просвет, и он кинулся вперед, чтобы перебежать на другую сторону, передумал, прыгнул обратно и вытолкнул Изабел на дорогу у нее за спиной. Она инстинктивно отпустила руку сына, сделала несколько непроизвольных шагов, летевший на нее грузовик резко затормозил. Тормоза взвизгнули, грузовик свернул в сторону. Водители выкрикивали ругательства, сигналили гудки. Изабел была напугана, но цела. Мужчина поднял шляпу и улыбнулся ей. «Простите, мэм». Акцент был американский. Лицо — знакомо. Черноглазый, смуглый, страшный Джо. Он опять улыбнулся и снова скользнул наперерез движению, на этот раз легко и уверенно. Женщина с коляской подняла на Изабел кроткие, правдивые глаза. Индианка, в сари, затерянная в чужой, опасной стране, где один шаг вперед или назад мог привести к смерти. Когда наконец поток машин остановился и перед ними оказался долгожданный проход, Изабел помогла ей перейти.
— Чуть не задавил, — сказал Джейсон. — Но «чуть» не считается, да?
— Наверное, — сказала Изабел.
— Что было бы со мной, если бы ты умерла? — спросил Джейсон.
— О тебе заботился бы папа или друзья; всегда кто-нибудь находится.
— О'кей! — спокойно сказал Джейсон.
— Миссис Пелотти, — попросила Изабел, — пожалуйста, не отдавайте Джейсона никому, кроме меня и Хомера, ладно?
— Естественно, не отдам, — сказала миссис Пелотти. — Хуже нет, когда в школе заведется знаменитость: только и смотри, как бы у нас не украли ребенка. Словно нам мало похищений детей родителями в разводе.
— Не такая уж я знаменитость, — запротестовала Изабел, — как вы говорите.
— Нам и этого за глаза довольно, — сказала миссис Пелотти. Конечно, все матери — знаменитости для своих детей и vice versa [7]. В младших классах, во всяком случае. Попытайтесь забрать мальчика вовремя, миссис Раст. Сегодня по-прежнему ваша очередь?
— Разумеется.
— Я подумала, вы, возможно, поменялись. Ведь сегодня его должен был привести отец, а привели вы.
— У него спустила шина. В подобных случаях наша система не срабатывает, миссис Пелотти. Забирать его по-прежнему буду я.
— Постараюсь запомнить.
Малыши усердно трудились в своих классах, тихонько что-то напевая тонкими голосками. До самого выхода из школы Изабел шагала в такт мелодий, доносившихся с граммофонных пластинок. За ней никто не следил. К чему? Всем было прекрасно известно, куда она идет, как невозможно для нее не быть на месте. И в конце концов, кто знает, вдруг это был вовсе не Джо, тот, кто чуть не убил ее. При сложившихся обстоятельствах ей нетрудно вообразить, будто каждый американец — это Пит или Джо и каждый несчастный случай — дело их рук.
Изабел позвонила доктору Грегори и просила передать, что придет к нему в пять. Ей было необходимо, чтобы он признал, что она — в здравом уме, она хотела, чтобы он сказал ей, что делать. Решение, которое касалось только ее, принять было нетрудно; то, которое касалось также мужа и сына, легким быть не могло. Главный довод, как она теперь видела, против замужества и материнства: ты бесконечно балансируешь между добром и злом, счастьем и несчастьем, подталкивая одно вперед, чтобы сохранить неустойчивое равновесие жизни своих близких, отодвигая другое назад, чтобы неизбежные толчки и тычки были как можно менее ощутимы и болезненны. Труд женщины. На этот раз, что бы она ни сделала, их тряханет как следует, им еще повезет, если они останутся в живых, ведь сама площадка, где они играют в свои игры, сделалась опасна, расколотая силами, о которых люди говорили в течение многих лет, но которые никто не принимал всерьез.
— Передайте доктору Грегори, — сказала Изабел миссис Грегори, — что если против вас на самом деле есть заговор, это еще не значит, что вы не можете вообразить, будто он есть.
— Минутку, — сказала миссис Грегори, — пойду поищу карандаш.
— О, не важно, — сказала Изабел и повесила трубку.
Джо и Пит пошли повидать Элфика. Сперва они отправились в телецентр Би-би-си на Вудлейн, но охранник у ворот их не пустил. На них были добротные костюмы и галстуки, туфли начищены до блеска, но что-то в их манере вести себя пугало честных людей. Изначально этого не было, они нажили это качество с течением времени.
— Странные друзья у вас, документалистов, — сказал Элфику охранник по внутреннему телефону, — но за эту парочку придется дать не одно поручительство, прежде чем я их пропущу.
— Дело в том, что я занимаюсь специальными телеочерками, — сказал Элфик. — Но я сейчас сам спущусь вниз.
— Я не разрешу им войти, пока не обыщу с головы до ног, сэр. Предупредите их об этом.
Элфику проще было отвезти их к себе, чем спорить с охранником.
— Говорите то, что вам надо сказать, и до свидания, — сказал он, когда они добрались до его квартиры, и Пит с Джо уютно устроились, держа в руках бокалы белого вина со льдом и задрав ноги — к счастью, на шаткие стулья, а не на велюровый диван от Хэрродса.
— Будьте добры, произнесите свои реплики и покиньте сцену.
Так они и сделали. Они посмотрели вокруг: на Брака, на столик из оникса, на алебастровую лампу и похвалили его выбор: хорошие вещи, можно выгодно продать. Они не всегда будут рядом, чтобы снабжать его деньгами.
— Немало воды утекло с тех пор, я как просил вас об этом, — сказал Элфик. — В наши дни нависшая коммунистическая угроза почему-то перестала нависать. Ваш главный довод против них то, что они сажают в тюрьму своих писателей. После того, как мы с вами стали сотрудничать, я имел дело со многими писателями, и теперь глубоко убежден в том, что посадить надо было куда больше.
Он рассмеялся. Шутка, хотя и не совсем. Пит и Джо были шокированы сверх всякой меры.
— А что до вашей свободы, — продолжал Элфик, — похоже, она заключается в праве стрелять, когда вам вздумается и в кого попало.
Пит и Джо, Котенок и Горячая Голова, почувствовали, как налились тяжестью и теплом револьверы под мышкой. Элфик прекрасно знал об их существовании, но, похоже, его это мало трогало.
— Вы взяли у нас пять тысяч долларов три дня назад за нужную нам информацию, — заметил Пит.
— Естественно, — сказал Элфик. — Но в данном случае наши интересы совпадали. Почему бы и нет. Что вы хотите от меня сейчас?
— Мы не желаем, чтобы она участвовала сегодня в прямой трансляции.
— А как насчет следующей недели и дальше?
— Об этом мы позаботимся. Ваше дело — сегодня.
— Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, — сказал Элфик. — На телевидении не так много хороших людей.
— Что может случиться? — сказал Пит.
— Мы не воюем с женщинами, — сказал Джо.
— Сколько? — спросил Элфик.
— Десять тысяч? — сказал Пит.
— Долларов или фунтов?
— Фунтов, — ответил Пит после секундного колебания.
Элфик задумался.
— У нас отснят неплохой персональный материал: вы и миссис Раст в постели, — сказал Джо, теряя терпение.
— Правда? Молодцы! Засняли, подслушали, записали на пленку. Аппаратуры хватает. Я бы мог догадаться. Ну как, понравилось?
— Этим может заинтересоваться ваша жена; — сказал Джо.
— Бывшая жена, — сказал Элфик.
— Тогда ваш босс. — В голосе Джо промелькнули просительные нотки.
— Арендуйте кинотеатр, — сказал Элфик. — Буду лично брать деньги у входа.
Пит сдвинул брови, приказывая Джо молчать.
— Каждый человек должен решить для себя — в каком обществе он бы хотел, чтобы жили его дети, — сказал он. — И бороться за это. Нельзя сидеть между двух стульев.
— Можно, — сказал Элфик. — Сколько, вы сказали?
— Пятнадцать тысяч фунтов.
— Не очень-то это много, — сказал Элфик, — при инфляции в 15 процентов. — Однако он взял деньги, которые Пит вынимал, одну купюру за другой, из отделения бумажника.
Элфик проводил их до дверей.
— Я так и так не дал бы ей появиться сегодня на экране, — сказал он. — У нее под глазом жуткий синяк. Не следует, чтобы публика знала, что их герои — живые люди. Я блюду ее интересы. Как и всегда. Но все равно, примите мою благодарность.
Выйдя на улицу, Пит и Джо взглянули друг на друга.
— Все эти европейцы — психи, все до одного, — сказал Пит. Он был очень, очень сердит.
Прислушайтесь! Как мирно здесь, в темноте. Заходите. Выжгите оба глаза кочергой — присоединяйтесь ко мне. Да, я серьезно, это самое я и хочу сказать. Стоит того. Вас, проворных и недоверчивых зрячих, удивит, сколь милосердны к вам ваши ближние; они помогут вам перейти улицу, нарежут мясо на тарелке. Мужчины принесут вам любовные дары, женщины сделают прическу. Вас первыми спасут с тонущего корабля, выведут из дома инвалидов во время пожара. Вы не сможете читать, но, видит Бог, разговаривать вы будете до полного удовлетворения.
Спору нет, ваш выбор занятий будет невелик, зато вас ждет сравнительно мало обязанностей. Вам не о ком будет тревожиться, кроме самого себя.
Подумайте, каких только зрелищ вы избежите! Вы услышите, как мать орет на ребенка, но удар видеть вам не придется, и лицо ребенка тоже. Вы не станете свидетелем разбитых надежд. Вам не придется видеть, какой взгляд бросил на другую ваш возлюбленный, ухмылка официанта не заденет вас. Вам не придется видеть, как прибавится еще один седой волос у вашей лучшей подруги, как все сильней пухнут ноги от слоновой болезни у вашего, деда. В метро, куда вас не пускают одну, вы будете избавлены от вида наркоманов, плачущих женщин, пьяных, проституток, сутенеров, пакетов из-под черствых пирожков, липкой каши из блевотины и мочи, и сажи, собирающейся кучами по углам. Вы не увидите, какой степени достигла депрессия, не увидите потенциальных самоубийц, толпящихся на улицах нашего города.
Вы будете жить благодаря услугам работников патронажа, то есть среди людей из средних слоев общества, со всей присущей им учтивостью. Вы ничем им не грозите, они могут быть и будут добры по отношению к вам. У людей золотое сердце. Мой дед был здоров как бык восемьдесят лет, а нога болела у него один год — лишь восемь процентов от всей его жизни, так надо смотреть на это несчастье. Тот наркоман был очень славный мальчик. Конец его не очень-то красив, но было ведь и начало. Все не так плохо. Обещаю вам. Я знаю. Я выучила несколько па вокруг сигнальных огней, предостерегающих от беды, которые сверкают перед нами от колыбели до могилы. Раз я слепая, они меня не слепят. Я могу найти дорогу.
Конечно, я не вижу. Я и не хочу видеть. А вы?
— Изабел, — сказал Элфик, когда она сидела в гримерной под резким светом ламп, направленных на ее покрытое толстым слоем телесного грима лицо, чтобы проверить, будет ли синяк виден зрителям. — Ты не можешь выйти в эфир.
— Я обязана, — сказала Изабел. — Кто заменит меня? Никто.
— Элис, — сказал Элфик, и в комнату ввели Элис, торжествующую, гордую своей победой, искупившей долгие годы борьбы и принесения себя в жертву.
— Ты не возражаешь, Изабел, — сказала Элис.
— В конце концов, это всего на одну программу.
Но Изабел знала, что Элис или кто-нибудь вроде вскоре вовсе вытеснит ее, что ее близость с Элфиком не принесет ей пользы, напротив. Теперь она была в его глазах на одном уровне с Элис: плоть и кровь, а не таинственная незнакомка.
— Дело вовсе не в синяке, верно? — сказала она ему, когда они сидели в просмотровой кабине: Элфик потребовал, чтобы она была под рукой.
— Тут много причин, — сказал Элфик. — Ты слишком умна для программы, и это дает себя знать. Ты к ним снисходишь. Элис тут больше на месте, она так же глупа, как люди, у которых мы берем интервью.
— Ты меня увольняешь? — спросила Изабел.
— В твоих же интересах, — сказал Элфик. — Я думаю, тебе следует затаиться на какое-то время и как можно реже с кем-нибудь о чем-нибудь говорить.
Он обернулся к ней, в его улыбке были неподдельная нежность и участие.
— Ты не можешь спасти мир, — сказал он, — лучше попытайся спасти себя, как это делаю я. Но тут вспыхнули прожектора, зажужжали мониторы, загудели наушники — они были слишком заняты, чтобы продолжать разговор. Все сошлись во мнении, что Элис прекрасно справилась, и Изабел пришлось задержаться на кофе с сэндвичами, чтобы показать, что она не затаила против нее зла.
К тому времени, как Изабел добралась до станции Уайт-сити, было без десяти четыре. Опять она заберет Джейсона из школы с опозданием. Она подумала было позвонить Хомеру и попросить его сходить за сыном, но сообразила, что по времени это будет одно на одно. Может быть, взять такси? Нет, уже начался час «пик». Метро будет быстрей. К платформе подошел состав. Изабел вошла в вагон. Ей придется пересесть на Тоттенхем-корт-роуд, чтобы попасть на Северную линию, идущую к Кэмден-тауну. Мелькнула мысль, не преследуют ли ее, но оглядываться было стыдно. Все же она оглянулась один раз, не увидела ничего особенного — обычная серая толпа пассажиров, белых и черных вперемежку, в одежде всевозможных цветов, создающих такое же впечатление чего-то нейтрально серого, что и наляпанные одна на другую краски на палитре ребенка. Сама безликость того, что она увидела, напугала Изабел: нигде в мире нет защиты. Целое состояло из такого множества частиц, что утрата одной из них вряд ли будет замечена. Больше она не смотрела по сторонам.
Ее ноги и руки двигались сами по себе, словно не принадлежали ей. Необычность недавних событий лишила эти события реальности. Изабел всегда воображала, что при физической опасности у нее увеличится острота восприятия и скорость реакции. А она вместо этого ведет себя так, точно она под наркозом, как муха, перед тем, как ее высосет паук. Она чувствовала себя глупой, бестолковой, апатичной, не очень-то хорошая зрительница, весь на подмостках — собственная жизнь, не знающая, когда аплодировать, когда — нет, когда смеяться, когда — плакать, стремящаяся к одному — скорее попасть домой.
Изабел заговорила вслух, прислушалась к своим словам.
«Так путник позднею порой,
Тревогою объят,
Спешит один к себе домой,
Страшась взглянуть назад:
За ним идет во тьме ночной
Жестокий супостат».
— Колридж, — сказала она стоявшим рядом. — «Сказание о Старом Мореходе».
Вокруг нее образовалось свободное пространство: чокнутая, попутчики боялись заразиться. Изабел почувствовала себя в большей безопасности.
Изабел стояла на Четвертой платформе. Платформа была переполнена. Она стояла как можно дальше от края, но с боков вливалось все больше народа, люди двигались, кружились водоворотом, и движение неотвратимо толкало ее вперед к краю платформы. Изабел в который раз спрашивала себя, почему так редко люди погибают на рельсах, упав вниз по собственной неосторожности или сброшенные чужой злонамеренной рукой.
Не успела Изабел задать себе этот вопрос, как почувствовала чьи-то сильные руки у себя на пояснице, решительные и цепкие, которые толкали ее вперед, и в то время, как верх ее туловища наклонился, чья-то нога — естественно, чужая — зацепила ее за лодыжку и рванула назад. Изабел стала падать. Поезд уже подходил, она слышала рев и грохот; он был совсем рядом. «А как же Джейсон?» — негодующе подумала она, словно матери маленьких детей просто не имели права умирать, и тут ее дернуло назад, вверх, чья-то рука с невероятной силой схватила ее сперва за плечо, затем за локоть, и вот она уже стоит на платформе, а поезд скользит в десяти сантиметрах от ее носа, и рука ослабляет хватку.
Это была костлявая, морщинистая рука, усеянная коричневыми пятнами. На Изабел уставилась — глаза в глаза — старая женщина с острым носом. На ее лице испуг и удивление постепенно уступали место гордости.
— Я вытащила вас обратно, вот и все, — сказала женщина. — Кто-то столкнул вас… вы стали падать… а я вас поймала. Я никогда не была сильной.
— Это адреналин, — объяснила Изабел. — Я однажды видела, как мать приподняла машину, под которую попал ее ребенок. Приподняла и сдвинула ее. Все равно, большое вам спасибо, — добавила она, испугавшись, что старуха сочтет ее неблагодарной. Однако было ясно, что событие это так поразило и смутило спасительницу, что обсуждать его дальше она не могла и незаметно смешалась с толпой. Тот, кто толкнул Изабел под колеса, к этому времени был далеко.
Спокойствие Изабел обескуражило небольшую кучку людей, бывших свидетелями происшествия. Мне, верно, полагалось бы рыдать или кричать, подумала она, а я хочу одного — вернуться к нормальному порядку вещей, сделать вид, будто не случилось ничего чрезвычайного. Подошел состав. Открылись двери. Все вошли. Инцидент был исчерпан.
Изабел, та самая Изабел, которая еще сегодняшним утром проснулась в убеждении, будто перед ней вся ее жизнь, что ей не видно конца, поняла, что думать так может только неисправимый оптимист. Нужно быть благодарной за ближайшие десять минут.
Надо сообщить в полицию, сказала она себе. Так все поступают. В полиции мне поверят. Они знают, что такие вещи случаются каждый день. Хомеру это не понравится, но мне придется так сделать. Заберу Джейсона и зайду в полицейский участок. Джейсона оставлю у Дженифер. Она заслонит его собственной грудью. Откуда им все про меня известно? Кто сообщает? Может быть, миссис Пелотти?
Нет, это безумие. Оттого только, что с одной стороны ей грозит опасность, она уже видит ее со всех сторон. Так нельзя. Изабел представила устремленный на нее проницательный, хоть и блуждающий взгляд доктора Грегори, и ее страх пошел на убыль. Она хотела быть рядом с матерью. Хотела укрыться за скукой пыльного желтого горизонта и плоского раскаленного ландшафта.
Изабел опоздала в школу на пятнадцать минут. Здание безмолвствовало, словно спало. Шаги гулко отражались в пустых коридорах. Изабел чувствовала себя незваным гостем. Она направилась прямиком в комнату миссис Пелотти, где горел свет и где она, конечно, найдет Джейсона. Думать иначе у нее не доставало духа.
Миссис Пелотти писала что-то под неоновой настольной лампой.
— Вы, миссис Раст? — сказала она, ничуть не удивившись. — Все еще плутаете в поисках утерянной души вашего ребенка? Я эту неделю занимаюсь тем, что отбираю детей для второй ступени, иначе меня бы здесь не было, и вы бродили бы как привидение.
— Где Джейсон?
— Джейсон. Его забрал ваш муж. И хорошо сделал, раз вы появились так поздно. Коньяка? Вы очень бледны.
— Спасибо, не надо. Хомер забрал Джейсона?
— Да.
— Но сегодня среда.
— Должно быть, он знал, что вы опоздаете. Возможно, предполагал, что вас задержат.
— Да, — сказала Изабел: отдельные части узора становились на свои места, смыкались друг с другом, — полагаю, именно так он и думал. Чувство, что она смотрит на свою жизнь со стороны, как зритель, становилось все сильней.
Хомер, соглядатай, существующий с одной целью: наблюдать, сообщать и, если и когда это возможно, направлять события. Значит ли это, что он ее не любит, никогда не любил? Конечно. Все это время он играл комедию, вот что такое его слова, и поцелуи, и ласки. Не так это трудно. Но разве возможно прожить с человеком шесть лет и не знать, за кого ты вышла замуж?
Конечно. Это происходит все время. Женщины, мужья которых оказались насильниками, двоеженцами, мошенниками, прелюбодеями, страшно удивляются, когда узнают об этом. Нет, ваша честь. Я и понятия не имела. Да, на рудах у него была кровь, но он сказал, что подстрелил кролика. Тушь для ресниц на жилете? Да, но он сказал, что у него потекло вечное перо. Я ему поверила. Брак — прекрасное нерестилище для обмана. Никто этого не ждет. Можно подумать в постели… что ж, конечно, если посмотреть ретроспективно… Сноровистость Хомера, которую она совсем недавно объяснила себе отсутствием темперамента, всегдашнее чувство, что они идут по проторенному пути… Да, он все уже знал, не так ли?
Хомер, отправленный Джо и Питом с предписанием держать ее под надзором. Ей не удалось убежать. Один раз с Дэнди, всегда с Дэнди, хотя бы через заместителя. Разве возможно, убегая от старой жизни, встретиться в самолете с человеком, с которым начнешь новую жизнь? Конечно, нет. Это все та же старая жизнь. Прекрасные принцы бывают только в сказках.
Ее побег от Дэнди не был самостоятельной акцией, это была реакция. Пит и Джо прекрасно знали, как ее напугать, на какое время наметить ее уход. Верно, нарочно набили бумажник Дэнди деньгами, чтобы спровадить ее в Хитроу. А в самолете ее уже поджидал Хомер. Вряд ли Дэнди был во всем этом замешан, у него есть чувство собственного достоинства, он бы просто попросил ее уйти.
Она должна быть благодарна, что они просто-напросто не избавились от нее, не убили, но потратили столько энергии, времени и денег, любезно пытаясь сохранить ей жизнь.
Если бы она не родила Джейсона, которому передались гены Дэнди, не была матерью сына будущего президента, едва ли, подумала Изабел, они взяли бы на себя такой труд в течение такого долгого срока. А может быть, Дэнди все же принимал в этом участие и все еще питает к ней достаточно теплое чувство, чтобы оставить ее в живых?
Хомер обожал Джейсона как сына Дэнди, а не своего сына. Его отношение к ней диктовалось тем, что она была матерью сына Дэнди. Теперь, оглядываясь назад, Изабел это ясно видела.
— Подвезти вас куда-нибудь? — спросила миссис Пелотти.
Она уже стояла, держа Изабел под руку. Это вселяло в Изабел спокойствие.
— Послушайте, — сказала она. — Возможно, Джейсон пропустит несколько занятий. Мне надо кое-что уладить.
— Хорошо, — сказала миссис Пелотти. — Пожалуй, это разумно, пока не кончатся выборы. Я слышала кое-какие разговоры: никто этому не верил, считали глупостью, пока не вышел номер «Космополитэн». Что отец, что сын — одно лицо. Джейсон — личность. С ним не легко, но мы прилагаем все усилия. Не сомневаюсь, что в следующем семестре к нам нахлынет множество детей из средних классов… под тем или иным предлогом. Не волнуйтесь за Джейсона, раз он с вашим мужем. Он позаботится о мальчике. Он его очень любит, по-настоящему. Я могу об этом судить.
— Полагаю, что да, — сказала Изабел.
В этом было свое утешение, крошечный огонек уверенности в хаосе мрака, взмах руки со сцены в знак прощенья и мира, когда тебя вызывают на «бис».
Она пойдет к доктору Грегори, ляжет на кушетку и во всем разберется. Она оглушена, потрясена и напугана. И она права. Она хотела ему об этом сказать. «Если я не призналась во всем мужу, — скажет она, — так только потому, что его трудно было любить. Я говорила, что чувствую его чужим, так ведь он и был чужим. Вы ошибались, а я была права».
Изабел поехала на Харли-стрит в такси. Никто на нее не налетел, никто не толкнул. Счетчик, как и всегда, методично отсчитывал километры.
У водителя был угрюмый вид. Если в ее жизни наступил кризис, если она чудом осталась жива, если то, во что она верила, чем жила — ее брак с Хомером, — исчезло в одночасье, ему-то что? Она пассажирка, а не женщина. Так же, как для нее он водитель, а не мужчина. В этом была справедливость. Кто знает, может быть, он только что вернулся из больницы с диагнозом: последняя стадия рака?
— У тебя все в порядке, подруга? — спросил водитель, когда она расплатилась, доказав этим вопросом, что она была не права, что ему не все равно.
— Разве похоже, что нет?
— Да.
— Получила плохие известия.
— Что, на супружеском фронте?
— Верно.
— Ответ один, — сказал он, — не выходить замуж. — И пока Изабел раздумывала над этим, медленно, как все, что она теперь делала, он уехал, растворился в темноте, не дав ей сдачи.
Лифты в доме, где был кабинет доктора Грегори, спускались вниз переполненными, поднимались почти пустыми. Изабел спрашивала себя, почему ей так важно, чтобы доктор Грегори знал, что она была права насчет Хомера, а он не прав. Потому, вероятно, что области, в которых она достигла успеха или, по крайней мере, вела себя разумно, так внезапно сузились. Чтобы она смогла выжить, прожить еще несколько дней, несколько недель, ей было необходимо сохранить хотя бы здесь самоуважение. Она не сомневалась, что в кои-то веки доктор Грегори откажется от своего принципа невмешательства и скажет ей, что делать. Если марионетку не дергать за нитки, она будет лежать без движения.
Изабел была рада, что внутри у нее все оцепенело. Нет сомнения, что вскоре она почувствует боль.
Секретарша доктора Грегори уже ушла домой. Вешалка для шляп была пуста, пишущая машинка — под чехлом. Дверь в кабинет распахнута настежь, до нее донеслась тихая музыка — по радио шла вечерняя программа. Изабел почувствовала себя в безопасности, словно снова стала ребенком, а здесь ее ждал отец, которого она никогда не знала: источник мудрости, силы и доброты. Как объяснил бы это доктор Грегори? Она громко рассмеялась. Самоочевидный случай позитивного переноса. Разумеется, он отлучит ее от груди, но постепенно и мягко.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |