Влюбленный с улицы арбр-сек 36 страница

— Господин де Пардальян! — сказал он чрезвычайно любезно. — Поскольку вы нашли этого коня недурным, благоволите принять его от меня как скромный знак глубочайшего почтения и искренней привязанности к вам.

Пардальян хотел было отказаться, но заметил: сын его смотрит на коня с восторгом. Тогда он лукаво улыбнулся и без церемоний ответил:

— Право, милостивый государь, я не могу не принять столь чистосердечный дар. Но, — продолжал он с невиннейшим видом, — у меня уже есть лошадь, а держать вторую, да еще такую роскошную, будет не по средствам. Позвольте мне передать ее моему юному другу. У него нет коня, подобающего дворянину.

С той же лукавой улыбкой он обернулся к сыну. Тот замотал головой, но в глазах его сияла радость: ведь он становится владельцем такого великолепного животного!

Пардальян опять обратился к Витри. Тот в глубине души счел простоту манер Пардальяна несколько чрезмерной, но виду не подал и столь же любезно ответил:

— Это ваш конь, шевалье, — вы можете делать с ним все, что сочтете нужным,

— Но, сударь, — воскликнул Жеан, боясь показаться нескромным, — могу ли я принять столь богатый подарок?

— Что за дьявол! — рассердился Пардальян. — Или вы хотите оскорбить меня отказом?

Жеан нерешительно посмотрел на Витри. Капитан, скрепя сердце, сказал:

— Берите, милостивый государь. После господина де Пардальяна вам первому я счел бы за честь подарить своего коня.

Жеан поклонился, не скрывая более мальчишеской радости, и стал внимательно осматривать роскошного скакуна, добытого благодаря хитрости Пардальяна.

Тот, улучив момент, когда Жеан отошел немного в сторону, наклонился к Витри и шепнул на ухо:

— Знаете, сударь, что я вам скажу? Сообщите как-нибудь при случае королю, что подарили своего коня этому юноше. Вот увидите — хуже после этого ваши дела при дворе не пойдут.

— Какой вы, право, славный человек! — шепнул в ответ Витри — и больше не жалел, что конь перешел в руки Жеана.

Вдвоем они приблизились к Жеану. Тот все еще был вне себя от восторга.

— А что вы сделаете с тем, которого одолжили, не спросив хозяина?

— Я собирался его вернуть — но видите ли, сударь, я в затруднении. Это лошадь Кончини. — И он лукаво улыбнулся Пардальяну.

— Ах, так! — понимающе усмехнулся шевалье.

— Не хотелось бы, чтобы он решил, будто я присвоил его добро… но, признаюсь, мне нелегко было бы самому передать коня обратно.

— Так пошлите кого-нибудь, — подмигнул сыну Пардальян.

— Ни в коем случае! — негодующе воскликнул Жеан. — Он подумает, что я струсил.

— Значит, я пойду с вами, — опять улыбнулся Пардальян.

Преучтиво, со множеством заверений в преданности они распрощались с Витри. Капитан согласился послать человека по указанному Пардальяном адресу в гостиницу, чтобы тот отвел туда Зефира — коня, счастливым владельцем которого стал Жеан.

Затем, ведя в поводу коня Роктая, Жеан с Пардальяном направились во дворец Кончини и явились туда как раз в тот момент, когда флорентиец с четверкой телохранителей спешивались во дворе.

— Право слово, как раз вовремя! — усмехнулся юноша.

Пардальян остался в стороне, чтобы в случае чего вмешаться. Жеан же неспешно и беззаботно пошел к Кончини и его людям.

Те так и окаменели, увидев его, а когда он посмел приблизиться — побледнели от ярости. С глухими ругательствами и угрозами они уставились на Жеана, готовые в любую секунду выхватить шпаги. Особенно взбесился Роктай: он увидал свою лошадь и был уверен, что Жеан не собирается возвращать ее.

Кончини, грозно взглянув на приспешников, негромко приказал:

— Всем стоять на месте и молчать, черт побери!

Они повиновались и застыли как вкопанные. Только в глазах у них горела ненависть.

Жеан был удивлен, хотя виду и не подал — он ожидал, что его встретят со шпагой в руке и готов был сам обнажить ее. Встреча, конечно, была нелюбезной, даже явно враждебной — но дракой пока не пахло. Жеан, по понятным причинам, не слишком-то полагался на вежливость Кончини… Он насторожился пуще прежнего.

Подойдя вплотную к флорентийцу и его клевретам, юноша размашистым жестом (Пардальян узнал этот жест и улыбнулся) снял шляпу.

Кончини был гениальный актер. Вполне владея собой — только чуть побледнев, — он так же учтиво обнажил голову и с достоинством ожидал слов Жеана.

Телохранители, вслед за хозяином, тоже сняли шляпы и застыли, словно в строю. Жеан ничего не понимал, но звонкий голос его, когда он обратился к Роктаю, был совершенно спокоен:

— Вот ваша лошадь, сударь. Признаюсь, что позаимствовал ее несколько неучтиво, но всякий истинный дворянин должен принять мое оправдание: ведь речь шла о королевской службе.

Изящно и горделиво поклонившись, он накинул конский повод на руку Роктаю. Тот от изумления застыл, как статуя, — только грозный взгляд Кончини вернул ему дар речи. Роктай торопливо поклонился, попытался улыбнуться и ответил:

— Вы правы, сударь: королевская служба — наипервейший долг каждого честного дворянина.

Жеан кивнул, посмотрел Кончини с клевретами прямо в лицо и сказал — вежливо, с расстановкой, без всякого вызова:

— Надеюсь еще увидеться, господа!

Кончини, Роктай, Эйно, Лонваль и Сен-Жюльен учтиво отвесили поклоны в ответ. Жеан пошел назад — медленно, не оборачиваясь, подбоченившись, но все еще не веря, что дело обошлось поклонами, а не ударами шпаг.

За спиной его кипела ярость:

— Черт! Дьявол! Чума!

— В глаза смеется, прохвост!

— Так бы и задушил нахала!

— Сунься только еще — и я за себя не ручаюсь!

Кончини молчал. Сверкая взором, он смотрел вслед Жеану. Он был бледен; на лбу выступили крупные капли пота. Каких сил ему стало сдержаться… он еле вынес этот разговор.

Когда высокая фигура юноши скрылась из виду, Кончини прошипел:

— Потерпите, волчата! Скоро, честью клянусь, мы избавимся от этого фанфарона. Он нам за все заплатит! И мир еще не видал такой мести, какой я ему отомщу.

— Ах, монсеньор! Да нас ведь только эта мысль и удержала! А не то бы…

Глава 60

ЗА ОБЕДОМ У ТОЛСТУШКИ НИКОЛЬ

Пардальян быстро нагнал сына и весело сказал, словно ничего не случилось:

— Не заглянуть ли нам к почтенной Николь? Сдается мне, обеденный час давно уже пробил.

— С радостью, сударь, что же может быть лучше доброго обеда? Я умираю от голода!

И они рука об руку направились к улице Сен-Дени.

— Ну, сударь, — говорил Жеан, — вы и вообразить себе не можете, как меня встретили у Кончини! Опомниться не могу. Я думал, они на меня сразу набросятся с оружием — а они улыбались! Натянуто, конечно, улыбались — но никаких там шпаг, кинжалов… Неужели благосклонность короля заставила итальянца простить меня?

— На это не рассчитывайте, — строго отвечал Пардальян. — Наоборот — остерегайтесь пуще прежнего! Кончини что-то задумал — могу поклясться.

Жеан беззаботно пожал плечами и больше об этом не говорил: они уже пришли к трактиру. Их встретила радушная улыбка толстушки Николь. Пардальян заказал обед; трактирщица так и кинулась поторапливать всех слуг и служанок.

Когда накрывали на стол, лакей капитана де Витри привел нового коня Жеана — гордого красавца Зефира. Увидев его, Жеан позабыл и Кончини, и д'Эпернона, и короля, и то, что целые сутки не ел. Шумно радуясь, как ребенок, получивший давно желанную игрушку, он сам отвел коня в конюшню, поставил его в лучшее стойло перед полной кормушкой, убедился, что коню всего дали вдоволь, вновь осмотрел его с видом знатока и только потом заставил себя вернуться в зал.

Пардальян из любопытства ходил вместе с ним. Шевалье смотрел на юношу и слушал его с улыбкой, где смешались и сердечная привязанность, и снисходительная усмешка…

Вернувшись в трактирную залу, они удобно уселись перед столом, обильно уставленным аппетитными блюдами, и с жадностью принялись за еду. Жеан все думал о своем коне…

— Вот, сударь, — простодушно воскликнул он, — теперь я, наверное, разбогатею — и опять обязан этим вам! Все удачи в моей жизни начались с тех пор, как я повстречал вас!

— Правда? — насмешливо откликнулся Пардальян.

— Ну а как же! Ведь это вам Витри сперва подарил коня.

— Я не о коне, — возразил Пардальян с деланной серьезностью. — Я говорю: правда ли вы полагаете, что получили возможность разбогатеть?

Жеан опешил и немного помрачнел.

— Черт! Но ведь король сегодня был так добр ко мне — опять же благодаря вам… Думаю, теперь…

— После того, что вы сделали для него, — перебил Пардальян, — он непременно должен позаботиться о вас — ведь вы это хотите сказать?

— Ну да!

Пардальян, откинувшись на спинку стула, держал перед глазами и любовно разглядывал полный бокал шипучего вина. Потом он залпом выпил его, прищелкнул языком от удовольствия и вдруг сказал:

— Сколько, по-вашему, стоит ваш новый конь?

— Ну… у него и сбруя роскошная, так что самый жадный ростовщик не даст меньше, чем полтораста-двести пистолей.

— Да, — подтвердил Пардальян. — Двести пистолей — это, пожалуй, настоящая цена.

Он помолчал и посмотрел сыну прямо в глаза.

— Вот вы чуть не сломили себе голову, чтобы спасти короля, и тешите себя мыслью, что разбогатеете… А на деле цена вашего подвига — две тысячи ливров за коня со сбруей. Поймите это, молодой человек, и тогда вы не будете витать в облаках и убережетесь от лишних разочарований.

Жеан вдруг погрустнел.

— Черт! — с досадой сказал он. — Невесело это, сударь.

— Однако же я прав, — твердо отвечал Пардальян.

Над столом нависла напряженная тишина. Жеан уставился куда-то вдаль и задумался. Пардальян глядел на него не без жалости, но где-то глубоко в глазах шевалье плясали лукавые искорки. Он, судя по всему, подвергал сына какому-то тайному испытанию, чрезвычайно для него важному.

— Ну что ж! — заговорил он вновь. — Я сказал вам чистую правду. Думаю, это немного охладит ваш пыл. В другой раз, полагаю, вы еще трижды подумаете, прежде чем броситесь, рискуя жизнью, спасать короля?

Как ни старался Пардальян, он не смог скрыть тревоги. Но Жеан, по счастью, этого не заметил. Оторвавшись от своих размышлений, он медленно поднял голову и просто сказал:

— Нет, сударь, право же, нет! Не думайте — я не лгал королю, когда говорил, что он все еще в опасности. Так оно и есть, и я вышел на след тех, кто втайне готовит коварный удар. Если надо, я опять рискну своей жизнью ради него… невзирая на ваши слова.

— Почему? Потому что он король?

— Нет, сударь. Вот послушайте: я ненавижу Кончини. Я убью его без жалости, без всяких раздумий, встань он против меня со шпагой в руке. Но если я узнаю, что Кончини грозит то же, что сейчас королю, — я сделаю для него то же, что для короля… а потом убью в честном поединке.

— Вот черт! — прошептал Пардальян.

— Но, — продолжал Жеан, — признаю: для преданности королю у меня есть и особая причина.

— Какая же?

— То, что я ему сказал, сударь. Он ее отец.

— Ах, дьявол, правда! — отозвался Пардальян флегматично, как всегда в минуты волнения. — Об этом-то я и позабыл!

Он наполнил свой бокал, осушил его одним глотком, успокоился и равнодушно сказал:

— Ну, расскажите, как вы узнали, что король в опасности.

И Жеан немедленно принялся рассказывать, как юный граф де Кандаль отвел его во дворец д'Эпернона, как он подслушал важный разговор герцога с Леонорой Галигаи и таинственным сановным монахом по имени Клод Аквавива.

Жеан не упустил ни мельчайшей подробности; Пардальян слушал внимательно. То, что оставалось загадочным для его сына, открывалось шевалье во всей ослепительной ясности.

— Вы говорите, монаха, который был с госпожой Кончини, звали Клод Аквавива? Вы точно слышали именно это имя?

— Совершенно точно. Только не понимаю: почему какой-то монах, которого я в жизни не видел, хочет меня погубить.

Пардальян вдруг стал очень серьезен, огляделся вокруг и, перегнувшись через стол, одними губами прошептал:

— Знаете, кто такой Клод Аквавива?

— Право, нет, сударь.

— Это генерал ордена иезуитов.

— Да? Тех, кого обвиняют в заговоре против короля? Тех, кто вложил оружие в руки Жана Шастеля, Гиньяра, де Варада [37] и многих других?

— А теперь хотят вложить в руки Равальяка. Этих самых.

— Вот оно что! — задумчиво произнес Жеан. И продолжал простодушно: — Все равно не понимаю, сударь, зачем этому генералу понадобился нищий бродяга, вроде меня.

Пардальян поглядел на него молча. Он еще не мог — не хотел — сказать Жеану: «Потому что ты — владелец баснословного богатства, которое хотят прибрать к рукам монахи». Но предостеречь юношу было совершенно необходимо! Шевалье понимал: над ним нависла смертельная опасность, жизнь его под угрозой. Только как убедить в этом сына, не сказав ему всей правды? Ага, вот как! И Пардальян пожал плечами:

— Разве непонятно? Вы знаете планы этого монаха — следовательно ему нужно от вас избавиться!

Он думал, что, по легкомыслию юности, Жеан примет такое объяснение. Парой недель назад оно, быть может, и вправду сошлю бы. Но Пардальян не учел, что за шесть недель постоянного общения с сыном он невольно сам многое в нем изменил. В шестьдесят лет, как, впрочем, и в годы юности, он все еще не знал себе истинную цену. Он не знал, что с первой же встречи стал для юноши идеалом, которому тот решил неустанно подражать. С тех пор ни один его поступок, ни одно слово, ни один жест не ускользали от внимания Жеана — и даром для него не пропали.

И вот Жеан преспокойно ответил с наивным выражением на лице, невольно перенятым им у того единственного человека, которому он безоговорочно верил — у шевалье де Пардальяна:

— Погодите, сударь! Да ведь он не знал, что мне известны его планы! Знал бы он, что я подслушиваю, — не стал бы открыто говорить о моем убийстве… и вообще ничего бы не говорил. Тут что-то не так.

Логика простая и строгая! Пардальян закашлялся, чтобы скрыть смущение. Но этого человека не просто было сбить с толку.

— Какой же вы еще ребенок! — покачал он головой. — А планы Кончини? О них-то вы знали задолго до того разговора!

— О них — конечно, но при чем здесь…

— Супруги Кончини — пешки в руках монаха. Будьте уверены: едва узнав, как вы грозили Кончини, сидя тогда в карцере, они тотчас передали все ему.

— Вы думаете?

— Так оно и есть, — настойчиво утверждал Пардальян. — Пока вы не знали о генерале иезуитов, он полагался на самого Кончини… хотя при случае это не помешало бы ему действовать и самому.

— Может быть! — в раздумье сказал Жеан. — Пожалуй, вы правы, сударь.

— Еще бы не прав, черт возьми! — решительно ответил Пардальян. — Но нынче дело другое. Аквавива прячется в капуцинском монастыре, хотя у его ордена в Париже есть свои убежища. Теперь Аквавива раскрыт — значит, ему грозит опасность. Что он жил у капуцинов, я видел сам, но сейчас, бьюсь о заклад, его там нет: схоронился где-то еще. Однако как бы глубоко он ни схоронился, вы остаетесь для него угрозой и он любой ценой должен избавиться от вас. Теперь речь идет не о Кончини, а о нем самом и об интересах его ордена. Будьте начеку, дружок, не спите! Аквавива не оставит вас в покое, он не даст вам ни секунды передышки! Я за вашу жизнь и ломаного гроша не дам…

Про себя же он подумал: «Если только сам не возьмусь за это дело… а я возьмусь. Нельзя допустить, чтобы мальчика погубили.»

Жеан несколько удивился, но ничуть не встревожился.

— Вы, верно, шутите, — сказал он беззаботно. — Никогда не поверю, чтобы этот гнусный монах был так страшен.

— Что за дьявол! Я совсем не шучу — я никогда не бывал так серьезен. Послушайте, мальчик мой: вы меня знаете. Я без причин не паникую. Так вот, я вам говорю: под командой этого, как вы изволили выразиться, гнусного монаха, находятся тысячи и тысячи верных людей, рассеянных по всему миру! В городах, в деревнях, во дворцах, в хижинах, в монастырях, в самом Лувре! Он независимо и свободно говорит с папой и держит в трепете нашего короля. Кто вы для него? Пылинка, прах! И если вы не остережетесь, уничтожить вас ему будет куда проще, чем мне разбить этот бокал.

Пардальян с силой швырнул пустой бокал на пол.

— Провались все к дьяволу, сударь! — воскликнул Жеан полушутя-полувсерьез. — А ведь я, пожалуй, и впрямь испугаюсь!

— Я вас пугать не намерен, — сурово сказал Пардальян. — Просто поймите: у вас появился враг, против которого все Кончини, д'Эперноны и начальники полиции — ничто.

— Ну, это уж слишком, признайтесь, — усмехнулся Жеан.

Пардальян только пожал плечами:

— Господин де Неви будет стараться вас арестовать. Кончини с д'Эперноном натравят банды убийц. Так они делали всегда и ничего другого им не придумать. Немного внимания — и вы всегда их переиграете, отразите любой их удар, потому что удары их всегда одинаковы.

— А что нового придумает монах?

— Видите ли, у Аквавивы нет ненависти против вас — и оттого он много опасней. Вы никогда не узнаете, что он задумал. Это мучительная тайна, страшная пытка вечной неизвестностью. Это молниеносная смерть, притаившаяся под самым безобидным обличьем.

— Ай-яй-яй! Что же мне, бедному, делать?

— Смейтесь, молодой человек, смейтесь, я ругать вас не буду, даже напротив. Смейтесь! Только всегда смотрите под ноги: земля может разверзнуться у вас под ногами. Притом не забывайте всегда смотреть и вверх: на вас может свалиться кирпич. Оглядывайтесь назад, не проходите беспечно мимо темных закоулков: вас может наповал сразить пуля. Проверяйте хлеб, купленный у любого пекаря в городе, проверяйте каждую бутылку вина: их могли отравить. Входя в свой дом, убедитесь, не тлеет ли где огонь. Остерегайтесь, не провалится ли в вашей комнате пол, не рухнет ли потолок. Помните все это и следите за всем сразу… если, конечно, не хотите расстаться с жизнью.

— Ну нет, пошло оно все к дьяволу! Как раз теперь жизнь стала мне особенно дорога. Признаюсь, вы меня достаточно убедили. Обещаю теперь тщательно оберегать свою драгоценную шкуру.

Жеан говорил по-прежнему шутливо, но Пардальян понял: слова его достигли цели.

«Ну вот, — подумал он, — предупредить — это уже полдела. Теперь я уверен: он будет держать ухо востро. «

— А вы, сударь, — переменил разговор Жеан, — не расскажете, как узнали обо всем?

— Расскажу, конечно: вам это будет полезно.

И Пардальян в свою очередь рассказал, как докопался до истины, преследуя монаха Парфе Гулара. На Жеана его рассказ произвел большое впечатление.

— Как! — воскликнул он. — Гуляка, пьяница Парфе Гулар -тайный агент иезуитов? У меня было чувство, что он охаживает бедного Равальяка с какими-то дурными целями, но такого я и помыслить не мог.

— Парфе Гулар, — кивнул Пардальян, — несомненно, очень важная персона в этом страшном обществе. Что вам должно доказать: я не преувеличивал, когда говорил об опасностях, которые вам грозят.

— Да, сударь, вижу, вы правы… Спасибо, что предупредили, — сказал юноша и встал, собираясь уйти.

— Что вы теперь намерены делать? — как бы невзначай спросил Пардальян.

— Зайду к Гренгаю убедиться, что с Бертиль все в порядке, а потом попытаюсь найти Равальяка.

— Сказать, чтобы не возвращался в Ангулем?

— Напротив — уговорить ехать туда как можно скорее. Утром его хотели отослать домой, а сейчас изо всех сил будут стараться удержать в Париже. Вы не согласны, сударь?

Пардальян кивнул, улыбнулся и спросил:

— Ночевать будете на Арбр-Сек?

— Конечно.

Пардальян немного задумался и сказал:

— Сегодня еще куда ни шло: они там наверняка ничего не успели подстроить. Но хотите совет? Впрочем, вы им все равно не воспользуетесь…

— Нет-нет, сударь, говорите, — засмеялся Жеан.

— Так вот: с завтрашнего дня там больше не появляйтесь. Идите на Монмартр, живите в вашей пещере. Будете там спать хотя и на соломе, да зато в безопасности.

— Не знаю, может быть… — задумался Жеан. — Сегодня, во всяком случае, я вернусь домой.

— А завтра в час дня я пришлю за вами, и мы вместе пойдем к вашей возлюбленной.

Жеан взял Пардальяна за обе руки и проникновенно сказал:

— Как же вы, сударь, ко мне добры! Отец родной столько бы для меня не сделал!

Впервые в жизни Пардальян не вынес вида слез благодарности на обращенных к нему глазах. Впервые в жизни ему пришлось смущенно отвернуться…

Сын ушел пардальяновским скорым шагом, а отец с крыльца трактира задумчиво и умиленно смотрел ему вслед.

— «Отец родной не сделал бы… «И почему я не сказал, что я его отец?

Он сердито топнул ногой и вернулся в гостиницу, бурча себе под нос:

— А ведь он туда пойдет, наверняка пойдет! Что за дьявол! Ведь знает, где клад, а мне не сказал. Обо всем говорит, а об этом нет! Почему? Надо все проверить! Надоела мне эта чертова неизвестность!

Глава 61

ГЕНЕРАЛ ОРДЕНА ИЕЗУИТОВ

Как и предполагал Пардальян, Клод Аквавива не задержался в капуцинском монастыре.

Вернувшись туда, он быстро переговорил с отцом Жозефом. Не прошло и получаса, как ворота монастыря открылись и оттуда выехал Аквавива верхом на муле. Провожал его отец Жозеф.

— Доброго пути, ваше преподобие! — крикнул он.

— До свидания, брат, — отвечал Аквавива. — Благодарю за гостеприимство.

Тяжелые ворота со скрипом закрылись. Надвинув капюшон на глаза, старый монах поехал по дороге, покачиваясь в такт неспешным шагам мула.

Он проезжал по улице Гайон. На террасе перед входом в часовню Сен-Рок появился монах, лениво спустился по лестнице и стал, озираясь, посреди дороги, словно не зная, в какую сторону идти.

Проезжая мимо него, Аквавива подал ему какой-то таинственный знак. Монах ответил тем же знаком и поклонился. Аквавива, поравнявшись с собратом, легонько кивнул в ответ на поклон и сказал одно только слово:

— Рюйи. (Мы теперь говорим — «Рейи»).

Монах немедля отбросил все раздумья и, обогнав мула Аквавивы, торопливо зашагал к городу.

А генерал иезуитов пересек весь Париж от ворот Сент-Оноре до ворот Сент-Антуан. По городу он ехал шагом, не спеша, не привлекая к себе внимания; выехав за ворота — ударил мула пятками и погнал его рысью.

Добравшись до ограды аббатства Сент-Антуан, он повернул резко вправо и вскоре оказался в селении Рюйи. Там было всего несколько далеко отстоящих друг от друга домиков. Аквавива подъехал к одинокой ферме и спешился во дворе как у себя дома.

Через четверть часа туда прибыл и монах Парфе Гулар. Генерал ордена долго о чем-то с ним совещался и отпустил со словами:

— Ступайте, сын мой. Ничего не упустите из виду. Главное, помните: этот юноша должен умереть как можно скорее. Речь идет о существовании нашего ордена.

— Будет сделано, — невозмутимо ответил Парфе Гулар.

В тот же день в сумерках Аквавива опять оседлал мула и поехал в сторону аббатства. Обогнув его, он направился к Круа-Фобен, спустился к Попенкуру, проехал через Куртий, миновал Монфокон и добрался наконец до предместья Сент-Лорен, объехав, стало быть, добрую часть города.

В предместье, неподалеку от ворот Сент-Мартен, его ждал монах. Аквавива спешился. Монах взял мула под уздцы и ушел, не промолвив ни слова.

Не подымая капюшона, Аквавива пешком вернулся в Париж за несколько минут до того, как закрыли ворота. Глухими безлюдными переулками он дошел до улицы Омри.

В те времена эта узкая улочка была очень оживленной. Она шла южнее улицы Ломбар, параллельно ей, между улицей Сен-Дени и тем местом, где начинались справа улица Савонри, а слева — улица Вьей-Монне. Заканчивалась же она тупиком, называвшимся Фор-о-Дам, потому что там находилась тюрьма Монмартрского аббатства.

Тюрьма стояла почти в самом конце тупика — старое четырехэтажное здание, мрачное и зловещее, как любая тюрьма. Размером она была невелика, но это не мешало ей быть самым настоящим узилищем — со стражей у ворот, тучей тюремщиков и надзирателей, палачами с помощниками и капеллой с капелланом. Были здесь и крепкие застенки с прочными цепями и тяжелыми кандалами, и подвалы, на несколько этажей уходящие в земные недра, и пыточные камеры… короче говоря, тюрьма как тюрьма.

Вот только места тут было мало, а заключенных много. Денег у монмартрских монахинь также не хватало. Поэтому их узникам приходилось хуже, чем в других тюрьмах, — вот и вся разница.

Возможно вы скажете, что подробности эти излишни, однако впоследствии вы убедитесь, что они совершенно необходимы, — нам придется к ним даже вернуться.

Рядом с тюрьмой в тупике стоял, словно прячась, дом поменьше, в три этажа. Окна и дверь в нем были всегда закрыты; он казался еще мрачней и безжизненней, чем его соседка — тюрьма. Ведь в тюрьме еще теплилась душа и жизнь, ее дверь часто открывалась и закрывалась, через нее то и дело проходили монахи, монахини и тюремщики. Но на памяти старожилов ни разу не открывалась тяжелая дверь соседнего дома — как будто необитаемого. Никто не знал, кто его хозяин.

К этой-то двери и направился Аквавива. Стояла уже глухая ночь. Он еще не успел постучать, а дверь перед ним уже бесшумно отворилась. Открыл ее все тот же брат Парфе Гулар. Он провел генерала ордена под самую кровлю в небольшую, хорошо обставленную комнату.

Аквавива равнодушно обвел ее взором и лаконично сказал:

— Покажи.

Парфе Гулар открыл окошко. Аквавива подошел к нему. Мнимый пьяница объяснял:

— На задах — садик. За той высокой стеной — улица Вьей-Монне.

— Дальше, — сказал Аквавива.

Гулар закрыл окно и открыл дверь. За ней располагалась маленькая передняя: сбоку — шаткая лестница, по которой они только что поднимались, прямо впереди — низкая дверь, закрытая на огромный замок. Парфе Гулар указал на нее:

— Чердак. Другого выхода с него нет.

Он подошел к противоположной стене, приподнял фонарь и показал крохотный неприметный выступ. Когда он нажал на него, открылась узенькая дверца. Они вошли в нее — там оказалась комната еще меньше первой, почти без мебели.

— Мы уже в Монмартрской тюрьме, — пояснил Парфе Гулар и показал потайной механизм, открывавший дверь изнутри.

Аквавива внимательно все оглядел.

Затем они вернулись в переднюю и спустились в погреб. Там Гулар показал еще один потайной ход и рассказал, как войти в него и как выйти.

Дальше настала очередь узкого туннеля, по которому Аквавиве пришлось идти согнувшись. В конце туннеля была лестница, ведущая в какой-то вестибюль.

— Вот, — сказал Парфе Гулар, — теперь мы на другой стороне улицы Вьей-Монне, в угловом доме, который виден из вашего окна. Здесь всегда будет находиться человек. В случае надобности вы можете подать ему из окна сигнал, и он все в точности исполнит.

Аквавива остался доволен.

— Превосходно, — сказал он. — Идем назад.

Через две минуты они уже снова были в таинственном доме. На первом этаже Парфе Гулар спросил:

— Не желает ли ваше преосвященство осмотреть комнаты с механизмами?

— К чему? — равнодушно отозвался Аквавива. — Пойдем наверх.

Они вернулись в комнатку под кровлей. Аквавива сел в единственное кресло, а Парфе Гулару указал на стул.

— Итак, брат мой, что Равальяк? Из-за сына Пардальяна мы теперь нуждаемся в нем как никогда.

Аквавива сказал это без гнева, без досады, удивительно ласково — эта интонация весьма редко изменяла ему.

— Вам так трудно было уговорить его вернуться на родину, — продолжал он. — А теперь придется снова хитрить и прилагать УСИЛИЯ, чтобы он не уехал. Надеетесь ли вы на успех?

— Труднее всего, — отвечал монах, — будет сделать так, чтобы он ничего не заподозрил. Но я надеюсь добиться своего. Он только должен войти в этот дом — а что он отсюда просто так не выйдет, я ручаюсь. Для этого все готово в тех комнатах с механизмами, которые я собирался показать вашему преосвященству. Могу уверить: он там увидит такое, что снова будет готов на все.

— А Жеан Храбрый?

Парфе Гулар зловеще ухмыльнулся:

— Наши люди неотступно, как тень, следуют за ним по пятам. Так будет до того дня, когда он станет нам не страшен.

— Поторопитесь, брат мой, — сказал Аквавива, не выказав, впрочем, ни тени тревоги. — Это очень важно и срочно.

— Быть может, дело уже даже сделано.

— Дай Бог, дай Бог.

Аквавива еще немного помолчал.

— Как идут раскопки? — вновь обратил он к собеседнику бледное лицо.

— Мы близки к цели, ваше преосвященство. Алтарь, о котором сказано в бумаге, почти весь расчищен. Через несколько дней мы найдем нужный рычаг, а там уже недалеко и до конца.

В дверь тихонько постучали. Гулар открыл. Монах атлетического сложения смиренно спросил, что желает монсеньор к ужину.

— Принесите кусок хлеба, фруктов и стакан воды, — сказал Аквавива.

Монах ушел. Генерал ордена продолжал кротко и ласково давать указания Парфе Гулару.

Через пять минут монах вернулся со столиком, где на серебряных подносах был сервирован скудный ужин, заказанный главой мрачного и грозного Общества Иисуса. Парфе Гулара в комнате уже не было. Монах, впрочем, нисколько этому не удивился.

Глава 62

АКВАВИВА ВЫХОДИТ НА ОХОТУ

Расставшись с Пардальяном, Жеан Храбрый вышел из Парижа через Монмартрские ворота. Проходя мимо дома Перетты-милашки, он, не останавливаясь, стал насвистывать охотничью песенку. Возле замка Поршерон его нагнал Гренгай, который сторожил дом, спрятавшись за забором напротив.

Дата добавления: 2015-09-29