http://ficbook.net/readfic/3379445 1 страница

Когда светит Луна

http://ficbook.net/readfic/3379445

Автор: Только бред. Tолько ХАРДКОР (http://ficbook.net/authors/120043)

Беты (редакторы): Mitsunari_Ishida (http://ficbook.net/authors/130745)

Фэндом: EXO - K/M

Персонажи: Чанёль\Бекхён, Тао/Сехун, Ифань/Исин

Рейтинг: R

Жанры: Слэш (яой), Драма, Фэнтези, AU, Songfic, Мифические существа

Предупреждения: OOC, Underage

Размер: Миди, 31 страница

Кол-во частей: 3

Статус: закончен

Описание:

Дурманящая брага льется рекой в дни полной Луны - в княжем тереме гуляют добры молодцы. Невесело только троим. Неведомая тоска съедает юного воина Бекхёна, отвлекая от важных дел. Княжич Ифань стоит перед мучительным выбором между долгом и зовом сердца. Тао борется за внимание своего кмета и пытается предотвратить надвигающийся переворот. События начинают развиваться, когда Бекхён находит в чаще леса зверски убитого оленя.

Примечания автора:

Работа написана на Russian Song Fest для групп EXO-L FEST GROUP (http://vk.com/club80220381) и K-POP fanfiction | Обзоры (http://vk.com/popeshnik)

Песня: Мельница - Оборотень

Просто для уточнения: в тексте используется понятие лунного месяца, а не солнечного.

Полнолуние.

Хоромы князя сотрясают громогласные выкрики дружинников, пирующих во имя очередной полной Луны. Близится час, когда она засияет во всю силу, делясь энергией со своими детьми. Наверху, в тереме, один из ее сынов готовится к празднику.

Бекхён поправляет складки на подпоясанном кафтане и надевает ферязь. За дверью скрипят половицы, непрошеный гость просачивается в горницу и обнимает со спины. Беку даже не нужно принюхиваться, чтобы узнать, кто нарушил границы его территории.

— Уйди, кошак противный, — бурчит он, дергая плечами и выпутываясь из рук.

— Я волнуюсь, что мне прикажешь делать? — бархатным голосом произносит Тао, нисколько не соответствующим заявлению о своем волнении.

Бекхён поднимает брови и переглядывается с Цзытао. Тот с честью выдерживает поединок взглядами. Заставив Бека первым опустить глаза, Тао нагло отодвигает его от зеркала и проверяет, как лежат его черные волосы.

Это просто новое полнолуние, и на нем будет инициация молодых соколят. Тао сам проходил то же самое два года назад, а Бекхён целых шесть. Простой обряд, больше несущий символическое значение, чем какое-то практическое. Но Цзытао себе места не находит от предвкушения, потому что сегодня станет взрослым Сехун — тот, кого рысь собирается назвать своим кметом.

Бекхён закатывает глаза, возвращаясь к сборам. Он достает из сундука вотолу, перебрасывая ткань через руку. Лунный свет играет на серебряной пряжке с головой волка, переливаясь в прозрачном камне, зажатом в пасти. Этот камень как насмешка над Беком. Луна будто бы играет с ним, заставляя чувствовать переполняющую его звериную ярость даже в первый день месяца. А чистый горный хрусталь никак не соответствует чувствам Бекхёна. Тоскливо бросив взгляд за окно, Бек выводит Тао из горницы.

Их народ отличается от людей. В старых сказаниях их называют оборотнями, метаморфами, перевертышами, но они сами не называют себя никак. Просто люди. Когда-то давно существовало государство оборотней, но оно оказалось разрушено из-за довлевших животных инстинктов. Немногочисленным родам, оставшимся после трагедии, пришлось искать новое пристанище. Разрозненные северные племена людей были готовы объединиться против врага с юга, и сильные чужеземные воины оказались в нужном месте в нужное время. Встав под руководство рода медведей, люди и оборотни защитили леса. После старший из рода медведей принял предложение править людьми. Они остались, но начали скрывать свою сущность, чтобы не пугать свой новый народ. Прошло несколько веков, древний язык оказался забыт, старые традиции приобрели новую форму, но способность оборачиваться животными они не утратили до сих пор. Люди так и не узнали правду о своем правителе и его приближенных. Но это не мешает процветать Суринскому княжеству.

Юноши спускаются в трапезную, где вовсю рекой льется мед и пиво, а ритуальная чаша уже наполнена брагой и ждет тех, кто в это полнолуние собирается вступить во взрослую жизнь. Вдоль стены стоят молодые соколы, среди которых и любимый Цзытао — Сехун. Еще мальчишка, в ритуальной детской рубахе без пояса, но, тем не менее, выглядящий более мужественно, чем они в свое время. Бекхён и Тао занимают свои места подле молодого княжича.

Бек наливает себе в чашу медовуху, зная, что хмель притупит собирающуюся ярость. Когда ребенок растет, его звериная часть растет вместе с ним. Инстинкты становятся все сильнее, ярость зверя вырывается наружу, и тогда молодые мальчики проходят обряд и вступают во взрослую жизнь. К каждому полнолунию варят особую брагу и заливают в большую чашу, стоящую в трапезной. Хмель помогает ярости освободиться, дать место для других чувств. Взрослый мужчина пьет брагу по мере необходимости. Все они хищные животные, поэтому чаша постоянно пополняется. Беда Бекхёна в том, что его ярость не утихает практически никогда. Любой хмель дарит лишь минутное забытье, но на смену распирающей злости приходит тоска.

Ему было тринадцать, когда волк пробудился по своей собственной воле. Бек был в ужасе, а его отец в восторге, что сын так рано стал взрослым. С осознанием опасности звериных инстинктов приходит чувство ответственности. Бекхён полностью осознал это на себе.

Семнадцатилетние соколята, ждущие, когда догорят свечи, игриво переглядываются между собой. Сехун то и дело стреляет глазами в Тао, на что котяра довольно улыбается. Бекхён поспешно делает глоток, чтобы не оскалиться в презрительном фырканье. Рысь и Сокол, нет чуднее союза. Но эти двое как-то сошлись после многочисленных драк. Цзытао даже смог немного приглушить гонор Сехуна и подмять младшего под себя. Хотя, что перьев, что драгоценного меха по двору в свое время летало изрядное количество. Рядом шумно вздыхает княжич Ифань и вымученно смотрит на Бека. Они чокаются без слов, каждый про себя думая, как будет спасаться от любвеобильного Тао и его не менее любвеобильного кмета.

Князь Чэнгун поднимается во главе стола и, особо не напрягаясь, перекрикивает смех и празднования дружины. Он поздравляет братьев с Полной Луной, хвалит за прошедшую половину месяца и дает напутствие молодым воинам. Пламя свечей, отмеряющих временя, подрагивает, трапезная все больше погружается в темноту. Облака затянуты тучами. Как только гаснет последняя свечка, в залу проникает первый луч Луны и трапезная погружается в тишину. Этот момент, когда через окна падает серебристый свет, волшебен. Он хранит таинство первого глотка, первую буйную ярость, прощание с детством.

Первую ноту лунной песни берет князь. Медведи не самые музыкальные существа на свете, но все привыкли. Раскатистый бас наполняет залу, ему вторят дребезжащие старческие голоса. Первым идет Сехун. Под нарастающую какофонию он черпает серебряной чашей, инкрустированной лунным камнем, брагу. Сидящая за столом дружина подхватывает песню, стуча кубками и разбрызгивая хмель. Сокол взмахивает чашей и пьет.

Трапезная взрывается криками. Бекхён вместе с остальными поддерживает молодняк, и еще успевает уворачиваться от не в меру возбужденного Тао. Гортанный смех и гогот соколов вливается в общий дикий хор. Теперь они могут присоединиться к общему пиршеству. А Бек может наполнить кожаную флягу, чтобы не быть прикованным к чаше.

Незаметно сзади него появляется Ифань. Он тоже пьет общий хмель, довольно прикрывая глаза. Типичный медведь, крупный, с выразительным харизматичным лицом, ровным спокойным характером и способностью отдавать всего себя служению своей стране. Бекхёну даже немного завидно, что его голова занята отнюдь не делами воеводы. Ифань смотрит на вотолу в его руке и играет бровями, как бы уточняя, опять ли Бек идет в лес. Бекхён кивает, вливая в себя очередной полный кубок браги. Хмель дает в голову, облегчая его участь. Сердце тут же откликается и начинает ныть.

— Я хотел бы пережить день, когда Тао сможет сойтись с Сехуном на любовном ложе, где-нибудь подальше, — придумывает он новую отговорку на ходу.

— Тогда тебе придется сбежать из княжества, — вздыхает Ифань со всей серьезностью. — Не думаю, что мы сможем спрятаться, когда им теперь можно все.

— Тао и раньше ничего не останавливало.

— Лишь бы не забыли про свои обязанности.

Бекхён со всем соглашается. Княжич отходит поздравить молодых соколов, и, пока никто не видит, Бек выскальзывает из трапезной. Не то чтобы было запрещено покидать терем во время ночи полнолуния, но это и не поощрялось. Лунная энергия посылала вершить дела, любить, даже просто носиться по лесу. В новолуние же наоборот наступала апатия и лень. Поэтому в первый день месяца даже люди не работали.

Княжеские палаты окружены городом полукругом, с севера их прикрывает могучий лес, в который никто в здравом уме не сунется. Кроме диких зверей, конечно. Кивнув часовым у ворот, Бекхён накидывает на голову капюшон и шагает по тропинке глубже в чащу. Он обращается в слух, вздыхает полной грудью и мгновенно оборачивается волком. Густая черная шерсть переливается под лунным светом. Бек припадает к земле и срывается с места. Он бежит прочь от Сурина, дальше, в самую чащу. Когда ветки слишком сильно впиваются в шкуру, и становится невозможно пройти, Бекхён перекидывается обратно. Найдя более менее подходящий путь, он продолжает углубляться. Каждое полнолуние тоска гонит его подальше от княжеских палат. Заменять ярость на такое поганое чувство не лучшая идея, но именно дикий природный инстинкт погубил их цивилизацию. Бекхён поднимает голову, чтобы взглянуть на Луну. Каждый раз он спрашивает, за что ему такое мучение, почему проклятие возвратилось именно к нему. Отец так гордился им, что сын рано прошел инициацию. И никто не задумался, почему совсем еще мальчик наполнился яростью быстрее, чем более старшие волчата.

Тяжело дыша после бега, Бек ощущает накатывающую изнутри огненную волну. Он рычит в человеческом обличье и оставляет на ближайшем дереве пять полос от когтей. Бекхён быстро делает глоток браги из фляжки, прикладывает голову к поврежденному дереву и просит прощения у леса за несдержанность. Дыхание выравнивается, и ему в нос ударяют запахи леса. Опавшие листья, вечнозеленая хвоя, помеченная животными территория, это все смешивается, создавая привычную картину в голове Бека. Только одна нота выбивается, и он не сразу понимает, почему ему не нравится ее присутствие. Пахнет отчаянием, смертью и жертвой. Точно так же бывает, когда на охоте они забивают первую дичь. Но не ночью же охотиться.

Бекхён вскидывает голову и прислушивается. Шелестят сухие листья под легким ветерком, сова ухает, но больше ничего. Даже в самую темную ночь звуков гораздо больше. Бек ведет носом, чуя свежую кровь. Ночные хищники охотятся на мелкую добычу, которая пахнет по-другому. Его волнует, кого убили, и кто убийца, поэтому он осторожно следует на запах. Как сын воеводы, он обязан выяснить, что случилось.

Осторожно крадясь к предполагаемому месту, Бекхён пытается найти мирное объяснение запаху жертвенности. Смертью пахнет при любом убийстве, отчаянием — когда добычу долго загоняют в ловушку, что всегда сопровождает животную охоту. Но жертвенность говорит о присутствии человека. Как будто кто-то поставил ловушку.

Бек выходит на неизвестную ему опушку. Посреди поляны лежит мертвая туша оленихи. Бекхён бросается к ней, не в силах поверить глазам. Тело покрыто множественными ранами, они странной формы, очень ровные, не похожи на следы от когтей. Бек оглядывает поляну, но не видит никаких следов борьбы, как будто оленя принесли уже мертвого. Давящее чувство из живота поднимается к горлу. Бекхён присаживается к убитому животному, проводит по запачканной кровью шерсти и читает молитву. Для кого лежит эта приманка?

***

Гулянье длится до рассвета. Кроме огромного застолья и инициации молодняка в полнолуние проводится обряд посвящения в кметы.

Тао приходится долго ждать, пока Сехун вдоволь наразвлекается. Первый взрослый пир у парня, нужно быть терпеливее, но Цзытао хочет поскорее отправиться в храм. Сокол наглеет и даже дразнится, но в конце концов покидает трапезную вместе с ним.

— Наконец-то мы будем вместе, — Тао прижимается всем телом к Сехуну и шепчет ему на ухо.

— Раньше нас ничего не останавливало, — хохочет парень.

— Зато теперь нам никто не скажет, что мы ведем себя аморально. Тебе нужно переодеться.

Храмы Луны открыты и днем, и ночью, но только в полнолуние в храме Озарения Светом можно увидеть скромный, но трогательный ритуал — обретение кмета. У любого взрослого воина есть кмет — такой же воин, но рангом ниже. Это напарник, товарищ в бою, партнер в постели и часто самый любимый человек.

Когда Сехун выходит из своей горницы, Тао хочется либо дать ему пинка, чтобы шел переодеваться, либо изнасиловать на месте.

— Ноябрь на дворе, ты чего без рубашки, — выбирает первое Цзытао.

Сехун пожимает плечами и нагло кружится, показывая себя. Кафтан надет на голый торс и даже не подпоясан. Воротник обит пушистым рысьим мехом, на груди позвякивают золотые украшения. Кафтан заканчивается выше колен, да и сшит из иноземной ткани. До этого растрепанные белые волосы теперь зачесаны наверх, и открыты уши с многочисленными проколами, повторяющими проколы Тао.

— Братья с юга привезли, правда красивый? — хвастается Сехун.

— Застегнись. — Тао бросается прикрывать его грудь. — Неприлично, и еще застудишься.

— Ну ты же меня согреешь? — дразнится сокол, поймав его в объятия.

— Эй, я не должен думать о твоем благополучии, это ты мой кмет, а не я, — сердится Цзытао. — Толку от инициации, если ты ведешь себя как ребенок.

— Ой, кто бы говорил.

Переругиваясь, они спускаются в сени и по переходу добираются до храма. Старый филин, священник, бродит по украшенной к ритуалу зале, ожидая опаздывающих юношей. Их отцы стоят рядом, как и полагается, но радости не видно на их лицах. Птичьи с кошачьими не в ладах, а если учесть, что соколы занимаются внешней разведкой, а рыси следят за порядком в княжестве, примешиваются и ведомственные интриги. Но детям наплевать на легкую вражду их семей.

Цзытао и Сехун встают на колени перед алтарем, держась за руки. Священник встает за их спинами и читает молитву на забытом языке, осеняя их знаком луны — перечеркнутым кругом. Тао жмурится. Был бы в обличье рыси, так заурчал. Сехун сильнее сплетает пальцы. Из окна под сводом льется лунный свет, падая на пару.

— При лунном свете спрашиваю, — дребезжащим голосом говорит старик, — согласен ли ты, Цзытао из рода Рыси, называть своим кметом Сехуна из рода Сокола?

— Да.

— Клянешься ли ты, Сехун из рода Сокола, слушать и повиноваться господину своему, Цзытао из рода Рыси?

— Клянусь.

Филин брызгает водой и тянет последние строки молитвы. В молитве говорится о том, что перед Луной двое воинов приносят клятвы в верности друг другу. В жизни и смерти они всегда будут рядом, пойдут друг за другом и приведут свои семьи к процветанию. Конец звучит громогласно, как будто старик берег силы для оглушительного финала.

Ритуал кончается, когда священник ставит перед ними поднос с парными браслетами. Теперь у Тао есть все права на Сехуна. Они поднимаются и сокол первым нападает с поцелуем, прямо на глазах у родителей. Цзытао не отстает и перехватывает инициативу.

— Прежде чем ты потащишь меня в постель, я хочу предположить погонять, пока ночь не закончилась, — шепчет Сехун.

— Учти, в этот раз я тебя поймаю, — фыркает Тао.

Они на всех порах выскакивают из храма. Полы кафтана Сехуна раскрываются, он разбегается и в прыжке превращается в птицу. У него серые перья и белая голова. Он кричит, призывая Тао быстрее обращаться.

Цзытао не заставляет себя долго ждать. Большой темно-серый в крапинку кот рычит и подпрыгивает, пытаясь задеть сокола. Птица пикирует, щелкая клювом в опасной близости от кисточек на ушах. Кто охотник, а кто жертва, в их игре совсем непонятно. Каждый пытается ударить всерьез, и в то же время никто не хочет поранить партнера. Такие игры доставляют много неприятностей, поэтому их выгоняют за княжескую стену.

Тао не хочет думать, что же делать дальше. Он просто бежит по крышам Сурина, гоняясь за Сехуном и наслаждаясь долгожданным соединением. Сколько упреков ему пришлось услышать от отца, как причитала его матушка, ожидавшая, что они с Бекхёном сойдутся, а как бесился отец Хуна. Теперь никто не скажет им ни слова поперек. Все законно, да и родичи Сехуна скоро покинут город, направляясь на юг для зимовки.

Они проносятся по кругу и возвращаются к стенам. У боярской слободы Цзытао тормозит на одной из крыш. Ему чудится, что в одном окне трепыхается пламя свечи. Давным-давно за полночь, кому может не спаться в такое время. В нем говорит чувство долга, и он сигналит Сехуну, чтоб тот подлетел посмотреть. Перепрыгнув на нужную крышу, Тао подкрадывается к самому краю. Ничего не слышно, и тем более не видно. Хун несколько раз пролетает мимо окна и приземляется на крышу, перекидываясь.

— Там половина человеческой части думы, — взволнованно докладывает он. — Сидят в кругу, и кажется, о чем-то спорят.

Цзытао превращается.

— В такое время? Вряд ли обсуждают что-то законное.

Тао свешивается, Хун его поддерживает. Главное, чтобы его не заметили. Хотя кто через слюду разберет, они же люди, и не обладают таким ясным зрением, как сокол. А Цзытао сможет подслушать, если найдет хотя бы одну щелку.

Прислушиваясь, Тао с трудом находит хорошее место. Голоса доносятся пусть глухо, но разборчиво. Но услышанное совсем не радует Цзытао. Он висит на крыше достаточно долго, затекает туловище, Сехун возится, намекая, что тоже устал. Наконец, Тао забирается обратно.

— У нас намечаются большие проблемы, — затравленно говорит он.

Луна все так же безмятежно светит, будто издеваясь.

— Зачем? — посылает ей свой вопрос Тао. — Думаешь, он сможет принять верное решение только потому, что появится угроза?

— Ты у меня спрашиваешь? — уточняет Сехун.

— Хун, о том, что мы сегодня видели, молчим и никому не говорим, — приказывает Цзытао. — Нужно попробовать обойтись без привлечения князя. Только мы, Бекхён и Ифань.

— Да что…

— У старших и так хватает забот. Зимовка перелетных, нехватка верной дружины, подготовка к холодам, у них не хватит на все времени и людей.

— Тао, что ты слышал? — пытается добиться ответа Хун.

— Бояре хотят свергнуть князя, потому что не уверены в нем и Ифане.

***

— Ифань, подойди. Я хочу с тобой поговорить, — зовет сына князь.

Княжич не находит предлог, чтобы отказаться. Он чувствует, что отец опять затянет старую песню о том, что нужно найти невесту, родить сына, и завести наконец кмета.

— Ифань, тебе уже двадцать три, ты взрослый мужчина в расцвете лет. Но почему я до сих пор не вижу твоего наследника?

Сохраняя невозмутимое лицо, княжич старается ответить как можно мягче:

— Я помню, отец. Но я пока выбираю.

Он старается сохранить спокойствие, не вовремя заметив передвижение слуг. Его личный слуга как раз оказывается в зоне видимости, ожидающий любого приказа своего хозяина. Ифань отводит взгляд, сосредотачиваясь на отце.

— Да чего там выбирать, — ворчит захмелевший Чэнгун. — Две медведицы на выданье, и четыре вдовы, три бездетные. Пошел в женский терем, посмотрел и завалил.

— Рождение наследника дело серьезное, я не хочу…

— Ты мне брось перечить. Слышал, что про тебя говорит, или нет?

Ифань предпочитает не спорить с отцом навеселе. В любой другой день он бы сказал, что остались нерешенные дела, но какие дела могут быть ночью в полнолуние. Ифань обещает как можно скорее разобраться либо с наследником, либо с кметом.

С давних пор женщины метаморфов живут отдельно от мужчин. У них свои порядки, свои терема, хозяйство. Некоторые рода позволяют женщинам выходить в мир вместе с мужчинами, например соколицам или рысям. Медведицы же никогда не покидали не только княжеского двора, но и своей части слободы. Медведи — княжеский род. Только истинный, чистокровный медведь может встать во главе государства. Поэтому чистота медвежьей крови рьяно охраняется. К женщинам лишний раз боятся сходить, не то что ребенка зачать. Медведицы, в отличие от остальных родов, не рожали больше двух детей, просто не получалось. Но и без женщин животные инстинкты удовлетворяли вместе с кметами, которые из просто помощников и близких друзей превратились в любовников.

Ифань поднимается в свою светелку, чтобы собраться с мыслями. Но его мысли вовсе не о выполнении долга. Если проблемы Тао были у всех на виду, а проблемы Бекхёна легко разгадать, сколько бы он ни прятался, то Ифань всеми силами держал в узде странные для его рода мысли и желания. Его душа не лежала к традициям его рода. Родители не живут вместе, чтобы воспитывать общего ребенка. До пяти лет медвежонок остается с матерью, потом отцы забирают мальчиков к себе. Ифань так не хочет. Он желает, чтобы его ребенок рос вместе с обоими родителями, как у рысей. Или хотя бы был любимый кмет, как у отца. Воевода Бексон для маленького княжича был практически вторым отцом, а его сын Бекхён — младшим братом.

Но ни то, ни другое Ифань не считает возможным. И дело даже не в надуманных в общем-то препятствиях, а в постоянно мельтешащем у него перед глазами юноше, которого он не может выбросить из головы. Изящный, грациозный, больше похожий на кого-то из рода куниц, если бы этот род сохранился, всегда чувствует, что нужно княжичу, старающийся от души. Доброта этого парня всегда повергала Ифаня в ступор.

— Княже, вы рано ушли. Хотите, чтобы я подготовил вас ко сну? — Появляется причина тяжких дум княжича.

Ифань оборачивается к парню. Задержав взгляд на вороте рубахи, открывающем красивую шею, он скользит по лицу, в который раз любуясь его чертами.

— Спасибо, Исин. Я хочу пойти в женский терем.

— Тогда подготовлю вам другой кафтан, чтобы наверняка понравились, — кланяется парень, слегка растягивая уголки губ.

Княжич почти готов запретить ему так улыбаться, чтобы только не видеть появляющуюся ямочку на правой щеке.

Исин — простой человек, потомок тех, кто служил их роду еще до падения цивилизации. Преданнее слуг князя среди людей не найти. Каждый, от простого конюшего до тиуна, старается сделать все, и даже больше, чтобы князь и его дружина не знали проблем. Это единственные люди, которым доверяют метаморфы. С другими бы правителями, они бы давно оказались среди знати или важных чинов, но не с теми, кто вынужден скрывать свою суть.

Да и не считались люди равными. Человеческая часть войска хоть и ценилась, но уступала дружине. Бояре, входившие в Думу, не отличались большим умом, только заслугами своих семей в прошлом. В общем, влюбляться в человека было плохой затеей.

Ифань пытается отрицать свою заинтересованность. Он также пытается не замечать с какой подачей и каким образом Исин ему прислуживает, потому что в его действиях кроме безграничной преданности видно восхищение. А от восхищения прямая дорога к обожанию. Но все это зря, потому что уже почти месяц как Ифань борется с желанием самому дотронуться до Исина, а не ловить урывками случайные прикосновения слуги. Княжич позволяет себе только смотреть.

Человеку кметом не быть, связь со слугой опорочит его имя и подорвет доверие к княжескому роду. А выполнять долг ради продолжения рода, когда сердце стремится к другому, Ифань не может.

— Простите, что предлагаю, но возможно вам стоит взять подарок? — Исин вырывает княжича из раздумья.

Ифань смотрит на протянутые слугой золотые серьги в форме маленьких колец. В свете свечей они приятно переливаются у него на ладони.

— Девушкам такое понравится. Я слышал, что из-за прошлых попыток вас теперь считают не очень мужественным, — мягко говорит Исин. — Простите за мою дерзость.

— Ничего, ты же знаешь, что я не требую соблюдать правила.

— Тогда позвольте еще сказать: не тяните. — Юноша выглядит очень решительно и отчего-то грустно. — Я бы хотел видеть вас счастливым, вместе с вашим медвежонком. Возможно, вы бы мне позволили и за ним поухаживать тоже. Мне от все сердца хочется, чтобы у вас все было хорошо, и вы нашли любимого человека.

Княжич слышит вместо этих слов совсем другое. Он касается лица Исина, в первый раз сам. Больно, когда тот, к кому лежит душа, просит найти кого-то, чтобы заменить его в сердце. Во взгляде юноши читается паника, страх и надежда. Последнее и подталкивает Ифаня к необдуманному поступку.

— Исин, то, что между нами…

— Вы, наверное, путаете, — бормочет слуга. — Я просто человек.

Исин запинается, но вместо того, чтобы отодвинуться, стоит на месте, позволяя княжичу касаться. Боль и мольба в его глазах передается Ифаню, рассказывая все тайны без слов. Не из-за простого рвения Исин готов выполнить любую просьбу княжича. И кто из них первый утонул в запретных чувствах, если юноша выслуживается гораздо дольше, чем тугодумный медведь борется со своими мыслями?

— Я знаю, — шепчет Ифань. — Я знаю. — Он притягивает Исина и накрывает его губы в долгом тягучем поцелуе.

Свеча догорает, оставляя место только лунному свету, толкающему на отчаянные поступки.

Убывающая луна.

Всю ночь Бекхён исследует поляну в поисках следов. Он даже не может определить — это человек или неизвестное животное. Хотя, учитывая, что жертва не съедена, ни одной рваной раны как от клыков, то это скорее дело рук людских. Хищник просто так не бросит свою добычу, если только кто-нибудь его не спугнет.

Утром он возвращается взбудораженный, собираясь рассказать все Ифаню и спросить, что ему делать дальше. Бекхёну не нравится мысль, что в его лесу теперь не безопасно. Куда ему теперь выплескивать ярость. На пороге светлицы княжича он сталкивается с не менее взвинченными Тао и Сехуном.

— Удачная ночка? — подкрадывается Бек, подозревая, что у младших тоже все не слава Луне.

— У тебя, я вижу, тоже, — огрызается Цзытао. — Мы первые, у нас донесение государственной важности.

— Так идите сразу к князю, раз такое важное — парирует Бекхён. — Я тоже не просто так с утра пораньше бужу Ифаня. Кстати, рассвет уже был, а он не встал.

Рысь открывает рот, чтобы продолжить, но дверь открывается, и на свет является растрепанный княжич в одном исподнем.

— Чего шумите? — хмуро спрашивает он.

Ифань даже не пытается скрыть следы бурной ночи. Он чешет глаза, недовольно глядя из-под широких бровей. По лицу Тао видно, что он хочет съязвить именно по поводу удачной ночи княжича, поэтому Бекхён перехватывает инициативу.

— Ночью я был в лесу, кое-что случилось. Кое-что странное.

— Ха, в лесу, — влезает Цзытао. — Мы столкнулись с проблемой государственного масштаба.

— А неизвестное существо, охотящееся на нашей территории – это не государственная проблема? — скалится Бек, показывая зубы.

— Свержение династии как-то посерьезнее будет, — чуть ли не рычит рысь, кривя рот.

— Стоп. — Ифань поднимает руки, ставя их между спорщиками. — Я сейчас приведу себя в порядок, а вы ждите здесь.

Княжич скрывается у себя, оставляя Бекхёна и Тао пожирать друг друга гневными взглядами.

— Ну, хоть кто-то сегодня развлекался, — говорит Бек, подкалывая рысь и сокола.

— Непредвиденные обстоятельства, — ворчит Хун, обнимая Цзытао. — Ты-то вообще еще не познал сладость любви.

Бекхён моментально вспыхивает, из-за чего едва не оборачивается волком. С необузданной яростью шутки плохи.

— Зато Ифань встал, наконец, на путь истинный, — вздыхает Тао. — Может, он следующий приведет кмета в храм.

Из светлицы выскакивает Исин с пустым ведром, чтобы принести воду для умывания. Вроде бы ничего необычного, слуга пришел разбудить хозяина и не сразу добудился, после бурной ночи-то. Но Бекхён замечает кое-что, что не укалывается с характером слуги — неряшливая одежда и золотая сережка. Пока Исин не попадался на глаза, никто и не вспоминал, что он вырос вместе с ними тремя. И Бек хорошо знает этого юношу, мечтательно смотрящего на Ифаня. Исин никогда бы не позволил себе носить золото, если это только не чей-то подарок. Но кто кроме княжича мог это сделать?

Бекхён принюхивается, ловя в воздухе след слуги. Не похоже, чтобы тот мирно спал в своей кровати — пахнет потом, семенем и удовольствием. Можно было бы решить, что Исин тоже хорошо провел ночь, но Бек в такие совпадения не верил.

Рядом начинают копошиться Тао с Сехуном. Они обнимаются слишком интимно, да еще и опираются на стену.

— Эй, потерпите немного, — недовольно рычит Бекхён.

Ифань быстро приводит себя в порядок. Юноши рассаживаются вокруг стола, а Исин приносит кувшин браги, оставшейся после ночи. Бек выпивает сразу половину и больше не хочет разбить головы милующейся парочке.

— Говори, Бекхён, — приказывает княжич.

— Я нашел в лесу труп оленихи.

— То же мне, новость, — фыркает Тао.

— Ее труп был в ранах, но ни одна из них не указывала на то, что ее хотели съесть, — продолжает Бекхён, спокойный после глотка браги. — Раны были нанесены не когтями, хотя форма похожа на медвежьи или даже рысьи, если бы наши кошки могли соперничать в размерах.

— С чего ты взял, что это не когти? — спросил Сехун, не владеющий холодным оружием должным образом, при этом являющийся хорошим лучником.

— Края ран очень ровные, будто от кинжала. Но я не знаю ни одного ножа похожей формы.

Дата добавления: 2015-09-29