-Его? – спросил Виктор, смотря на большого бурого медведя, у которого почти из макушки ручьем лилась кровь, видно именно туда ему попал выстрел. – Его, да – ответил он мне. Тут все будто в мире остановилось, я был до глубины души счастлив, что попал прям в цель. Я смог убить его, смог предотвратить свою смерть. Я – Бог. Я сам решаю, когда и где мне умереть. В этих своих мыслях я совершенно позабыл, о своем друге Василии.
-Как Василий? – чуть бормоча спросил я, мои губы еле двигались, как и рот, который не открывался и в котором стоял ярый привкус железа.
-Он мертв, Анатолий, мне очень жаль. – его слова словно церковным хором раздался в моей голове, очень громко и запомнился мне навсегда. Я больше не помню, что происходило дальше. Все произошедшее для меня - туман.
Я очнулся на мягкой первой кровати бледно желтого цвета, в окружении троих человек – Эленики и Апполинарии и какой-то служанки. Их видно поставили присматривать за мной и при первой же возможности доложить, что я в сознании. Голова еще немного болела, но произошедшее я помнил отлично. Комната еле освещалась лампадой, видно уже глубокий вечер. Эленика сидела на моей кровати, где я лежал полностью одетый в, том в чем был на страшной охоте, даже сапог моих не сняли, а Апполинария стояла у окна, чуть покачиваясь. Думаю, ей нехорошо. Первой кого я увидел, была Эленика она сидела чуть дальше чем мой пояс и перебирала край своего платья, наверное, она волнуется, раз от нервов теребит себя за него. Я перевел глаза на окно, около которого сложив руки на груди, как и тогда в спальне, стояла Апполинария. Только я повел на нее глаз, как она немедленно, чуть ли, не почувствовав мой взгляд обернулась. На этот раз ее глаза излучали не холодность, не разочарование, а полное волнение, наверное, из-за меня.
-Вы очнулись! – радостно сказала она и прильнула к кровати, на ее чуть слышную фразу и Эленика обернулась на меня. Когда я увидел ее глаза, они были наполнены слезами. Неужели она плачет из-за меня, неужели и вправду она за меня так переживает.
-Анатолий Романович! Господи я так рада, что вы живы – кинулась Эленика мне на грудь. Ей совершенно было не важно, что от подобного жеста про нее подумает Апполинария и эта служанка. Она цепко схватила меня, как когда-то на балу и я невольно все вспомнил про тот день. Не скрою, мне стали приятны ее объятья, ее переживания, но и Апполинария стала ко мне, вроде как, неравнодушна. Я заметил ее волнение, трясущиеся руки, заметил ее призрачный, но уже теплый взгляд. Как бы было мне не прискорбно говорить, но эта драма жестока по отношению к родным сестрам.
-Анатолий Романович, мы все за вас переживали – негромко обобщила Апполинария и присела рядом со мной по другую сторону от Эленики.
-Я так восхищена вашим мужеством, Анатолий Романович, не каждый мужчина в одиночку справится с медведем, да тем более таким огромным и страшным как тот – вытирая слёзы сказала Эленика.
-Вы видно вправду не видели медведей – ответил я, чуть приуменьшая свою победу над диким зверем.
-Наверное вам нужно еще немного отдохнуть – сказала Апполинария положив мне на грудь свою теплую и нежную руку. Мне был приятен ее жест; казалось, лед сошел и начинается цветущая весна. Если бы в ответ на ее жест Эленика грозным, несвойственным ей взглядом посмотрела на нее. Я понял все сразу. Взгляд явно отображал их борьбу за место подле меня. Наверное, это странно, но я почувствовал, впервые за долгие годы, себя востребованным среди женщин. В одно время меня все забавляло, а в другое ясный ум понимал, что я причиняю слишком много боли им обеим, хотя знал о том, что совершенно не стою и волоска одной из них. Если бы только Алексей Петрович знал обо всем этом, то немедленно отрекся от меня, а это равносильно смерти в глазах почтенного общества. Я знаю, как ему досталась Альбина Генриховна, какие муки и страдания он принес обеим женщинам, поэтому осудить меня он все равно бы не смог.
-Сестра… - настойчивым голосом произнесла Эленика – Можно попросить тебя выйти и оставить нас наедине? – Я немного пришел в замешательство, даже попытался возразить, но этот взгляд, который на всех осыпала Эленика, не поддавался никаким возражениям. Пусть она и мала, но все равно по-детски настойчива.
-Не стоит вам вдвоем оставаться сестра, это может пагубно отразиться на твоей репутации
-Тебе какое может быть дело до моей репутации? – совершенно гневно возразила Эленика в ответ Апполинарии, которая пришла в недоумение от подобных слов. Было заметно, что такого между ними никогда не было – конфликтов. Не став продолжать столь оскорбительный разговор, Апполинария встала с кровати и захватив с собой служанку, не оглядываясь вышла из спальни.
-Не нужно было этого делать, Эленика … - начал я, но та шустро меня перебила
-Нет, нужно, иначе вовсе я бы не смогла сказать вам о своих чувствах. Можете меня корить или там – указав мне пальцем на сердце она продолжила свою пылкую речь – где-то глубоко в сердце меня ненавидеть, мне уже все равно, я погибла! – пустив слезу на покрасневшие щеки она взяла меня за руку. Не скрою я тоже вспыхнул, мне было очень странно лежать перед ней, заплаканной и безнадежной, слушать ее признание, которое она, превозмогая гордость молвит предо мной. Я до сих пор считаю ее навязчивой и невоспитанной девчонкой, но может это все от чувства безнадежной любви?
-Почему же вы погибли, милая Эленика?
-Разве вы не понимаете, Анатолий Романович – кинула она на меня свой мокрый взгляд и сжала руку сильнее – я вас люблю. Еще я никогда не погибала так, как погибаю сейчас. Я знаю ваши чувства к моей сестре, но вас прошу не отвергайте и меня. Я готова ради вас на все пойти, умереть…
-Ну что же вы такое говорите – я привстал на кровати и прижал ее на своей груди. Ее трясло, а тело от озноба покрыли мурашки. Поистине, мне стало ее жаль. Уверен если бы я был девчонкой и безнадежно влюбленной в мужчину, то вел бы себя подобным образом уже невзирая на высшие осуждения. Для меня казалось странным то, что, прижав ее к себе мне на душе стало спокойнее. День, который сегодня я пережил в миг упал в пыльный ящик, оставив за собой лишь неприятное состояние ужаса. Я знаю, что она еще мала и совершенно бездумна, но может, если ее как следует обогреть, дать надежду, научить совладать эмоциями, то цены ей не будет?
-Анатолий Романович – всхлипывала она – я так боялась вас потерять сегодня, так боялась увидеть ваше бездыханное тело на холодных носилках, боже как я боялась… - она плакала не переставая, то нежно шепотом благодарила Бога за мою сохранность, то словно кошка вонзала мне когти в спину. Я взял в свои ладони ее теплое румяное лицо, взглянул в глубину ее глаз и чуть было не сделал непоправимое. Мне стало страшно за нас двоих. А что, если кто-то обнаружит нас здесь одних, да еще и в объятьях друг друга, что с нами будет? Мне осталось лишь успокоить ее и как можно быстрее покинуть комнату, чтобы слухи даже не думали зарождаться.
-Милая Эленика, прошу вас уходите, я не хочу подвергать вас упрекам и косыми взглядами. Вы слишком молоды, чтобы понять меня… - я хотел продолжить, но она снова перебила меня.
-Что? Неужели… Анатолий Романович, как можете вы столь по-детски рассуждать. Да, я молода, может в чем-то и бездумна, но я такой-же человек, как и вы, у меня, как и у вас есть чувства. Вы не молоды, но это огромное достояние для меня. Будьте моим учителем, наставником, мужем, дайте мне свою мудрость … - тут я уже был не в силах терпеть ее речь
-Милая Эленика, мудрость человеку приходит с прожитыми годами, с нажитыми ошибками …
-Так пусть то, что я творю будет моей самой большой ошибкой! – она коснулась своими теплыми бархатными губами моих губ, внутри меня все закружилось, полетело – все что было до, стало призрачным воспоминанием. Я не знал, что делать, ведь теплоту женского тела я не чувствовал очень давно. Теплом я называю чувства, а не мимолетную страсть, которую испытываю с по дневной шлюхой. Меня трясло и отпускало, внутри все пересохло, через щелочку глаз я увидел ее пламенное лицо и дрожащие щурые глаза. Отольнув от нее, точнее оторвав губы от нежного поцелуя, я словно бредовый схватил ее за руку и уже без утайки гнева произнес:
-Не нужно Эленика, не будьте падшей куртизанкой! Я вас в последний раз предупреждаю, а если вы не услышите мою просьбу, то можете попрощаться со мной навсегда! – полушепотом закончил я и резко встал с кровати. Пусть голова моя немного закружилась, а в глазах посыпались звезды – это было не от удара об землю, а от моего внутреннего состояния.
Перепады в моем настроении случались все чаще, и все чаще сопровождались неконтролируемым гневом. Сам не знаю от чего творю все это, но явно со мной что-то не так. Я боюсь проявления любых своих эмоций, ведь даже самая безобидная из них превращается в самую страшную. Нежность – агрессивная страсть, неприязнь – неконтролируемое чувство убивать – это все настолько страшно, что я решил, что в этом доме мне больше оставаться нельзя. Я знаю, что здесь мне всегда рады, всегда предложат помощь, но я слишком опасен для их добродетели.
На следующее утро я собрался в путь. Конечно, перед этим я попрощался с Алексеем Петровичем своими товарищами, что все еще вились в их усадьбе, с Альбиной Генриховной и с Эленикой. Апполинарию я не нашел, видимо она ушла на утреннюю молитву в часовню и до сих пор не вернулась. Прежде чем уехать я заглянул в лазарет, где вовсю готовилось прощание с моим другом Василием Леонидовичем. Что же я могу сказать о нем хорошего? Наверное, то, что любил его. По нескольким месяцам мы не виделись, не общались, но это не давало повода находить себе других спутников в общении. Наши мысли были схожи во многом, порой даже были слишком одинаковы, от того и не интересными. Мы были не то чтобы братьями, скорее товарищами, но зато какими. Верными, честными, преданными. Я не могу сказать того же о себе, и, наверное, после моей смерти про меня никто такого не скажет. Я просто надеюсь, что хоть кто-то, кому я причинил боль, откинет свои обиды и помолившись за мой покой поставит свечку.
Я стоял пред открытым гробом, где лежал мой верный товарищ. Как же грустно и больно видеть его таким перед собой. Может ко мне еще не пришло осознание, почему так повелела судьба, но я знаю точно, что Василий Леонидович этого не заслужил. Не заслужил потерять жизнь в буйном пьяном угаре, потерять навсегда свою жену и с небес наблюдать ее страдания, не заслужил лежать в холодной могильной земле, этого всего не должно было случиться. Моя вина. Если бы я только чуть раньше, еще на одно мгновение прибежал бы на помощь, то не пришлось бы оплакивать его тело здесь. Через пару часов приедет его жена Аннушка, ох, как мне ее жаль. Я вам скажу по правде, мне очень страшно наблюдать своего друга. Представьте, какого это сначала час тому назад смотреть на него, слушать его невнятную от алкоголя речь, и вдруг потерять навсегда, словно он никогда не существовал. Мне очень страшно в таком же пьяном состоянии тягаться со зверем. Это была его смерть и по большей части из-за алкоголя. Я даю себе зарок больше ни капли в рот. Одна мысль от том, что могу вот так вот погибнуть, даже не на поле битвы, не на дуэли, а просто в лесу. Просто из-за тумана в голове нарваться на разъяренного медведя, ну уж нет.
Мне и вправду жаль Анну, говорят она беременна, а если и так, то мне вдвойне ее жалко. Потерять опору в жизни и остаться одной с ребенком, да не в удел обществу, совсем гиблое дело. Я может не о том думаю? Может я должен плакать и вспоминать хорошие моменты с этим шалопаем? Наверное, но вот только слез не выдавить из сухого сердца.
Я глянул на него через борт дубового гроба, который привезли почти ежечасно после смерти Василия Леонидовича, там, в этом холодном, оббитым белой льняной тканью, гробу, лежал уже не мой друг, а мое собственное гиблое отражение, если я не перестану так относиться к своей судьбе, играя то с одной, то с другой. Я вот также буду лежать, а все собравшиеся вокруг меня будут говорить одно и тоже: «-Спился, Анатолий Романович, а какой был человек…»; «-Поделом ему!»
Мысли о скорой кончине начинали действовать словно паранойя. С каждой минутой проведенной в этом доме, мне становилось еще хуже. Перед выходом я поцеловал синего Василия в лоб и как можно скорее покинул эту комнату.
Меня до главного парадного входа проводила Альбина Генриховна и Эленика. Я заметил, что в ее глазах тлеет уголек страха предо мной, ну и правильно, лучше пусть боится подходить ко мне, ведь в последнее время я слишком неспокоен.
Один раз прикрикнув, ей все стало понятно. Да, грубо, да, несправедливо по отношению к ней и ее чувствам, но пусть я сделаю это один раз, чем потом буду жалеть о том, что не сделал раньше. Я уезжал из этой усадьбы с полной уверенностью в своем дурном состоянии. Мне было не по себе от того что не попрощался с Апполинарией, но это к лучшему, возможно я мог снова сделать что-нибудь такое, о чем потом бы пожалел. Выйдя с парадного двора, я решил еще раз пройтись около фонтана, той часовни и выйти как-раз на конный двор, где стоял и покорно ждал мой Юлий. Не скрою я все-таки надеялся хоть глазком увидеть Апполинарию – это и было моей целью. Знаю, что сам себе противоречу, но ох уж это слепое чувство берет свое. Я шагал по мраморной дорожке прям к фонтану, вокруг кружили птицы, казалось природа радуется, но чему? Тому, что умер мой лучший друг Василий Леонидович? Или то, что я чувствую происки болезни? А может, то что я стал параноиком? Погода надо мной глумиться, точнее не погода, а Бог. Он порой так несправедлив ко мне. Отбирать близких друзей, отца, не давать мне счастья с той, с кем желаю быть до скончания веков, Бог слеп, он не дает счастья, а если дает, то цена за него слишком велика.
Я подошел к фонтану, в котором изо рта двух маленьких ангелочков били струи воды, решил сесть на кайму и подождать еще секунду. Я хотел увидеть, как Апполинария выйдет из часовни и сняв платок пройдет мимо меня. Я не хочу, чтобы она со мной заговорила – это слишком опасно, но увидеть ее хоть одним глазком было бы кстати. Так и случилось спустя пару минут, после того как колокола пробили полдень, дверь маленькой часовни открылась, а оттуда короткими, но быстрыми шагами, вышла Апполинария. Она была в желтом платке с цветной различной росписью, в бледном платье, а в руках она несла маленькую книжку, вероятно Псалтырь или что-то вроде того. С каждым маленьким шагом она приближалась ко мне и с каждым шагом ее лицо все ярче озарял майский свет. Раньше в тени ее глаза были чуть-ли не агрессивно карими, а сейчас стали янтарно желтыми, в тени цвет кожи был бледен и сер, а на свету стал теплым и мягким. Волосы ее блестели на солнышке и переливались таким же, как и глаза янтарным цветом, она, заметив меня уже неподалеку, решила подойти.
-Вы уже уезжаете, Анатолий Романович? – спросила она, подойдя почти впритык.
-Апполинария? Кого-кого, а вас я не ожидал увидеть по своим пятам, вы верно из часовни? – как будто очень удивившись ее приходу сказал я и встав с каймы сделал неглубокий поклон.
-Доброе утро Анатолий Романович, я только что отмолила Василия Леонидовича. Пусть я совсем его не знала, но все же.
-Поверьте, он был замечательным человек, вам и не нужно было его знать, чтобы поверить в его душевную чистоту – сев на фонтан сказал я и опустил голову вниз. Признаюсь, мне тяжело говорить о Василии в прошедшем времени, я до сих пор не осознал, что его нет среди нас. – Я бы рассказывал о нем целые дни напролет, вот только мне уже пора уезжать. – сказав свою часть пьесы о несчастной любви, я снова встал, я и вправду желал уйти, но взглянув на Апполинарию, в глазах которой был кричащий зов мольбы остановить меня любой ценой, лишь мертво встал, ни говоря ни слова.
-Стойте Анатолий Романович, я не могу вас отпустить. Через силу, не могу. Дело не мое, но все же я спрошу, мне право не свойственно подслушивать, я до такого не дохожу и, если вы сочтете знаком верности рассказать мне о том, что вчера произошло в спальне у вас с Эленикой, я буду благодарна.
-Вчера… - я будто с трудом вспоминал тот злополучный вечер, но к сожалению, я его помнил четко, как ясный день. – Ах, да, вчера, ничего такого не случилось, и беспокоиться вам не к чему, дорогая Апполинария.
-Нет-нет, расскажите – потребовала она, но потом, когда до нее дошло, что слишком требовательно просит рассказать меня о вечере, переменила свою гримасу на более мягкую и снова была готова слушать. – Прошу вас – добавила она в остаток.
Я без утайки рассказал ей все в каждой детали, не смущаясь и нечем, не удивляясь, про тот вечер. Я не хотел что-то скрывать от нее, пусть глаза откроются на глупые поступки ее юной сестры, ибо если бы я соврал, то вера в меня также благополучно исчезла. С каждой моей раскрепощенной фразой, касающейся Эленики, ее лицо принимало небрежный и удивленный вид. Она то и дело обреченно вздыхала, потом так же обреченно прижимала к себе Псалтырь, затем снова внимательно слушала.
-Что ж – подытожила она, упав на край, как и я – я надеюсь вы не из тех мужчин, что во имя славы треплют языком? – зачем-то спросила она. Думаю, от недоверия ко мне или от неосторожности действий Эленики.
-Конечно нет, что вы, я такого не допущу. Вы с Эленикой мне не самые последние и равнодушные дамы на этой земле. Мой долг оберегать вас ценой собственной жизни, дорогая Апполинария. – сделав согласный вид, она отложила Псалтырь подальше от себя и снова продолжила:
-Такие тяжелые дни наступили, вчера Василий Леонидович трагически скончался, а сегодня по утру жена Князя Милославского – Надежда Яковлевна, скончалась. Она была довольно молода для лет, чтобы иметь двоих детей, всего 38 лет, даже не 45 как моей матушке. – сделав паузу и печально опустив ее и без того грустные от природы глаза, продолжила – мне ее детей очень жаль. Бедняга Виктория, ей теперь поплакаться на непутевого мужа будет некому.
-Что ж, мне жаль – как-то безразлично сказал я и опустил руки на колени.
-Да, Надежда была чудной женщиной. По правде, я знавала ее пару раз, но и того мне хватило чтобы понять ее легкую душу и тяжелую жизнь. Вы право знаете, что Князь в открытую изменял с блудницами?
-Неужели – фальшиво удивился я, так как точно это знал, потому что имею хорошего доносчика по таким его выходкам. Он способен лишь на подобные низости.
-Да, так неожиданно, когда я узнала об этом то не поверила своим ушам.
-Не вижу ничего удивительного. Дорогая Апполинария, в этом мире все носят маски, у него смазливая доверчивая морда, за которой кроется этакая тварь. Так же, как и вы знали Надежду, я знавал Князя Владислава Милославского, поверьте мне, в нем нет ничего святого, ничего. Он выдал свою маленькую дочь за этого хряка Константина Пыжина, только лишь чтобы тот о чем-то смолчал – ее глаза выпучились; каждая новая фраза о дурном нраве Владислава, заставляла ее содрогаться.
-Теперь он холост и богат, надеюсь вскоре жениться на хорошей женщине, ведь даже самая подлая тварь достойна шанса, на счастье.
-Для него принцип «каждой твари по паре» слишком велик. Я не желаю, чтобы даже самая низкая женщина, которая вьётся вокруг него, заслужила подобный ад. К слову, ему давалось много шансов, а он и его туманные умыслы были всегда о другом. Он желает править миром, желает быть таким как Бонапарт. Он лелеет в сердце только алчную манию к власти и более ничего. Для него не важна душа или высокий ум, предназначение, важны лишь деньги и связи. Смерть жены как в наказание ему по плечу. Я надеюсь, как и Бонапарт, тот с крахом провалиться и умрет. – она виновато опустила глаза, толи переживая за гиблую душу этого Милославского, иль из-за моих нелесных слов.
-А вам? – вдруг проронила она – вы бы пережили смерть жены? – осторожно спросив она медленно, но верно повернулась ко мне своими янтарными очами. А я растерявшись сначала молчал, не роняя слов, потом все-таки сумел осилить ее пленительные чары и ответил:
-Если бы ею оказались вы, то нет, а любая другая и мне по плечу. – бездумно выказал я свой долгий ответ. – если вы хотите знать, то я больше чем просто влюблен в вас. Я пленен вашей красотой, умом и чистым добрым сердцем. Такой я не встречал. Я дорожу вами, как арабский пленник дорожит каплей воды, как мать дорожит своим дитём. Вы меня пленили, пленили и не отпустили на свободу. Я не знаю какого вы мнения обо мне, может я вам омерзителен, но это не важно, важно лишь то, что я вас люблю – выпалил я все словно на одном дыхании. Я заметил, как она раскрасневшись отвернулась, скрывая натянутую улыбку. Натянутой она была, потому что неохотно вылезала на лице. В чем причина такой улыбки, страх? Главное то, что ей по нраву такое признание, она не убежала, не осыпала меня ругательными изречениями, просто натянуто улыбнулась – этого мне хватило, чтобы душа запела. Трепет наступил как в первый поцелуй с Еленой, я внутри переживал бурю накатившихся страстей. В одну минуту желал плакать, в другую желал смеяться так, чтобы порвалось пузо. Что же со мой делает это чувство.
Я резво взял ее за руку, как подтверждение своих слов, а она, сначала смутившись, кинула свой неповторимый взгляд. Я сидел перед ней словно безоружный славный малый. В ее глазах мне казалось можно найти ответы на все наболевшие вопросы, с каждой живой секундой я понимал, что мое счастье передо мной. Я буду полным идиотом если отпущу ее, если я что-то сделаю не так, то не прощу себя ни за что на свете.
-Апполинария, два долгих месяца я лелеял каждую теплую мысль о вас. Ждал минуты до встречи, душой болел за свою неучтивую грубость, но важно то, что я ни на секунду о вас не забывал – она словно безразлично кинула взгляд на мраморную кладь, а я продолжал смотреть на нее. В душе чувствовал, что моя эйфория мимолетна, так и вышло. Мне показалось это тот счастливый миг, когда она одарит меня прощеньем, но вдруг она пустила кроткую горячую слезу. – Что с вами? Я вам не важен?
-Нет-нет, простите мне мою сентиментальность. Просто поверить не могу, что такой человек как вы, тот о ком мечтают тысячи красавиц, тот кто своим приходом на порог любой усадьбы становиться объектом все известного обожания, устремил свои чувства ко мне. Я ведь никто, в свете меня едва знают, знают лишь отца, да мать, громкая фамилия огромная усадьба, высокие гости – все это чуждо мне, я среди них чужая. – полушёпотом отозвалась она, резко всхлипнув и упав ко мне на грудь. – Еще в возрасте 14 лет, я приметила вас как обворожительную особу, но тогда для меня вы были недосягаемы, а теперь … - она грустно вновь взглянула на меня бездонными глазами, и от наступившей к горлу боли, снова желала отвернуться, но я нежно взял ее за острый подбородок и не дал опустить голову.
-Почему же вы были так холодны ко мне с самого начала? – она смотрела на меня добрыми верными глазами, в которых я видел полную отчаянную боль.
-Я остерегалась таких как вы, все избранных. Я желала быть розой со скрытыми острыми шипами, чтобы люди, до боли трусливые, уколов об меня свои белые напыленные ручки, отпрянули, посчитав ничтожеством. Но вы, вы не такой как все, жаль только… - замялась она – не быть нам вместе. – она расплакалась и вновь прижалась к моей груди, в которой я почувствовал боль резкого опустошения. Будто из меня выжали последние соки надежды. Как будто щипцами вытянули полноту души. Я как оголтелый надеялся, что она просто запуталась в своих словах, но от ее ярых рыданий, мне стало понятно, что это не нелепая фраза, а жесточайший факт.
-Но что такое, вы обещаны другому? – невнятно спросил я, поглаживая ее темные волосы, которые на ветру колыхались словно ленточки.
-Нет-нет – растянув губы в тонкую и безнадежную улыбку сказала она, немного отпрянув от меня – ах, если бы я не клялась тогда сестре в своем полном ложном равнодушии к вам, то все бы было по-другому.
-И что же вы ей обещали? – спустил я свои руки на ее гладкие полуоткрытые плечи.
-Еще после того бала, может быть неделю спустя, ее ежесекундного лепетания о вас, она потребовала от меня «слово чести», я и ей его дала. Поклялась, что полностью равнодушна к вам и выйду за того, кого выберет для меня отец. Я впервые соврала сестре впервые, но поклялась себе, что не стану мешать ей в «Наполеонских планах». – ее слова были словно минорной песней о бренной любви.
-Это же кощунство по отношению к вам – сказал я словно адвокат, защищающий ее счастье. – неужели, вы будете страдать во имя фальшивой однобокой любви? Это несправедливо.
-Мир полон несправедливости и… Я люблю сестру больше чем себя или кого-то еще.
Вдруг в следующую секунду меня заколотило, показалось, что я более себя не контролирую я отвернулся от нее крутом на одной ноге, а второй ударил по борту фонтана. Я схватился за затылок двумя руками, который горел словно молодые угли, а в глазах начали бегать искорки, видно, что я еще не совсем здоров со вчерашнего дня. Я вправду не понимал почему она так себя не ценит? С чего ей жизнь и благополучие сестры важнее своей собственной. Может я эгоист, взращённый в одинокой семье, с поистине одинокой матерью. Может моя семья – мать, не привили мне чувство сострадания и благодушия к близким, но это уже не важно, важно то, что я не могу поймать свое счастье, которое почти в моих ладонях.
-Если бы у вас был брат или сестра, то вы бы все отдали, пожертвовали всем, чтобы только им было хорошо. Я бы никогда не стала ставить на кон ни крепкие семейные узы, ни теплые доверительные отношения. – она, немного промолчав и подойдя ко мне, продолжила – я правда в вас влюблена, я право не могу бесчувственно смотреть вам в глаза, которые стали мне дорогими – я повернулся к ней, а в моем не благом разуме загорелась дикая идея, которая заставила меня резко взять ее да немного трясущиеся руки
-Мы можем бежать. Сию же секунду, нас никто не найдет – с энтузиазмом в голосе сказал я, надеясь на ее удовлетворяющий ответ, но что я мог ожидать?
-Нет-нет, от совести не спрячешься – резко оборвала она меня.
-Но как? Как вы не можете понять, я вас люблю – это всего важней! – сорвался я. И снова отвернулся от нее. Я отчетливо понимал, что чем дольше я пытаюсь убедить ее, что она достойна счастья, тем более сомневался, что это ей нужно. Может, ей и вправду хочется быть матерью Терезой, которая спасает души людей, забывая про свою? С каждой секундой, проведенной там у фонтана и лепетания весенних птиц, мне становилось все хуже от собственного разочарования в себе. Не знаю сколько прошло времени безмолвного молчания, до того, как она, тихо подойдя ко мне со спины, положила легкие руки на плечи. Они подарили мне трепет и что-то, что было пустым вновь забилось.
-Научите меня конной езде. – сказала она, будто это последнее ее желание. – Исполните мое желание
-Все, что захотите.
Все то время, которое мы шли до конного двора, было безмолвным. Мы изредка грустно переглядывались, находя в глазах каждого значительное расстройство чувств. Пока я находился с ней мои приступы болезни, показалось, стихли или совсем улетучились. Заходя на конный двор ее платье, еще более зашуршало по сену, создавая мягкий приятный звук ломающейся соломы. Я своими крупными и массивными шагами постоянно обгонял ее маленькие и короткие шажки, а она чтобы догнать меня часто припрыгивала за моим силуэтом. Наконец, мы вышли на конный двор, где стояли лошади моих товарищей и Алексея Петровича, конечно. Его хозяйство было не то, чтобы большим - огромным. Три десятка лошадиных голов, и это, не считая крупный и мелкий скот. Все выглядит прилично и опрятно, видно сразу место это не забытое, за этим двором следят столько же рабочих сколько и голов лошадей. Алексей Петрович мог позволить и сотню рабочих на свой двор, ведь этих рабочих-прислуг у него было почти два десятка. Особо угодившим его семье он строил довольно приличные избы, рядом с усадьбой, до того срока до которого понадобиться семье рабочего, чтобы откупиться. Душа у Алексея, как и вода – неисчерпаемая, он самый великодушный человек, которого я знаю, недаром он мой дядька. Я расскажу вам, с каких пор он мне таковым является. Это было давно лет 12 назад, я был юным бойким мальчуганом, и по призванию приехал в Москву, чтобы оттуда меня распределили по месту жительства или соседний уезд в военный лагерь новобранцев при императоре. Там же одним из главных штаб-офицеров был Костомаров Алексей Петрович. Он ручался за каждого бойца из того же округа, из которого я. Узнав, что сын его бывшего товарища - Щурова Романа Ильича поступил на службу, немедленно решил познакомиться и узнать, что я за фрукт. Поначалу он был ко мне небрежен, но это только потому что мой отец сумел рассориться с ним перед тем как ушел из жизни. Право, я никогда не интересовался, почему они рассорились, ведь кто старое помянет, тому глаз вон. Тем более ворошить дела покойника самое грязное дело. Так вот, как только он узнал меня и мать, решил отправить в колонию, где и сам служил. Меня быстро пристроили на службе рядовым, а потом стихия пошла в гору. Сейчас я офицер – бравый офицер. Титулов, что у меня есть за все те годы, хватило бы, чтобы хвалиться еще век. Но какой в них прок, если в душе я совершенно безбожный трус. Да, мне хватило смелости признаться в любви, но это полбеды, быть отвергнутым, вот беда. Кто же мне теперь пара? Я не намерен отступать от своих принципов, но еле же Апполинария просто отговорилась от меня подобной чушью, мои глаза на нее навсегда будут закрыты.
-Вон мой конь – проговорил я, указывая на черного мощного коня. По размеру он был не соизмерим с Апполинарией, и как ее посадить на такого коня было мне невообразимым. Казалось он разобьет ее как хрусталь еже ли что-то пойдет не так. Мой конь настолько прытлив, что женщины в седле, вероятно, не вынесет, но ради ее желания, могу испытать судьбу.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |