Александра Витальевна Соколова 9 страница

И она, видно, почувствовала это желание, потому что нога в белой босоножке двинулась вдруг назад, а голос сверху прозвучал немного иначе:

– Жду вас в своем кабинете через пятнадцать минут. И потрудитесь не опаздывать, как сегодня на работу.

Она ушла, а Лиза осталась сидеть – скрючившаяся от незаслуженной обиды и неожиданно острой ненависти.

***

Если бы Инне сказали, что ее жена (а про себя она все еще продолжала называть Лизу именно так) ненавидит новую начальницу, она бы рассмеялась – как можно ненавидеть столь приятную милую женщину? Уму непостижимо.

Лучшего директора трудно было представить – Будина сразу вписалась в сложившиеся традиции компании, не спешила вносить свои установки, но править начала рукой твердой и уверенной.

С Инной они нашли общий язык сразу же: хватило двух совместных ланчей, чтобы установить общие правила игры и договориться о способах взаимодействия. Будина отдельно подчеркивала, как для нее важно повысить показатели продаж в ближайший квартал, а у Инны наконец появилась возможность предложить ряд нововведений в способы построения сети взаимодействия с ритейлерами.

Помимо несомненно отличных деловых качеств, Будина обладала и другими – не менее ценными: тактичностью, воспитанностью и умением слушать собеседника. Слушать и слышать – что для хорошо чувствующей людей Инны было чуть ли не важнее, чем даже искреннее уважение.

Неудивительно, что после недели совместной работы, они почти подружились – во всяком случае, совместные обеды вошли в привычку, и практически каждый день их можно было видеть сидящими на летней террасе ресторана «Волна» вблизи офиса и мило беседующими, порой на не слишком рабочие темы. Впрочем, честь наблюдать эту идиллическую картину, еще ни разу не была вручена никому из персонала: Будина тщательно блюла свою репутацию, и не допустила бы ни малейшего подозрения в панибратстве с отдельными подчиненными.

Неизвестно, что значили для нее эти обеды, но для Инны они были глотком свежего воздуха, возможностью на час вырваться из тоски повседневности и отвлечься от тикающих все быстрее и быстрее часов.

– Расскажи мне о своей личной жизни, – попросила однажды Ольга, когда подали десерт и все прочие темы оказались вдруг исчерпаны, – если, конечно, это не будет вторжением во что-то личное.

– Не уверена, что тебе понравится то, что ты услышишь, – улыбнулась Инна. Она сидела, положив ногу на ногу и откинувшись на спинку кресла так, что под белоснежной юбкой было видно обнажившееся колено. Несколько раз она ловила взгляд Ольги, остановившийся на крае юбки, но не была уверена, что верно понимает этот взгляд.

– Думаю, я готова рискнуть, – сказала Ольга, и снова скользнула взглядом вниз, – если, конечно, ты не какая-нибудь педофилка, некрофилка и прочая филка.

– Нет, ничего подобного в моем опыте не было. Что же тебе рассказать… До недавних пор я жила семьей с любимой женщиной, и не теряю надежды вернуть это назад. У нас есть дочь, Дарья, но о ней ты уже знаешь.

Ольга засмеялась, видимо, вспомнив обстоятельства первого упоминания об Инниной дочери. Казалось, она совсем не удивилась – только интереса прибавилось.

– Никогда бы не подумала, что ты лесбиянка, – сказала она, отсмеявшись и дождавшись, когда отойдет в сторону официант. Зачерпнула чайной ложкой подтаявшее в креманке мороженое и отправила его в рот.

– А я до сих пор так не думаю, – ответила Инна, провожая ложку взглядом, – дело в том, что это мой первый и единственный опыт такого плана.

Ольга облизнула губы и пристально посмотрела на Инну.

– Уверена?

Сделав паузу скорее из приличия, чем из необходимости, Инна кивнула.

– Алаверды, – салютнула стаканом с соком она, – твоя очередь.

– Ой, моя жизнь не настолько интересна, – отмахнулась Ольга, – пять лет замужем, никаких детей, одна сплошная карьера. Однажды на корпоративе меня спросили, как зовут мужа, и я поняла, что не помню его имя. На следующий день мы развелись.

– А после? – Инна скрыла удивление, но видимо не слишком удачно – Ольга разулыбалась, глядя на нее.

– После – миллион случайностей и ни одной закономерности. Может быть, я жду нечто особенное?

Она так сексуально приподняла бровь, и настолько неслучайно коснулась ногой Инниной лодыжки, что последние сомнения отпали.

– Ты кокетничаешь со мной? – Спросила Инна, убирая ногу и выдерживая Ольгин взгляд.

– Немножко, – похоже, что испортить настроение этой женщине не смог бы даже прямой отказ. Она снова смеялась, доедала мороженое и поглядывала из-под шикарно уложенной наискось черноволосой челки, – без далеко идущих планов.

– А с какими же?

– Ты мне нравишься, – серьезность вернулась за столик вместе с кожаной папочкой счета, – и мне нравится тебя немножко смущать. Ты очаровательно краснеешь.

Инна потрогала собственные щеки – и правда, горят, надо же, а она и не заметила.

– Мне бы хотелось сохранить наши отношения в деловых рамках, – сказала она, опуская руки, – и еще: моя личная жизнь не тайна ни для кого, но я бы не хотела, чтобы эта тема муссировалась в офисе, если ты не против.

Ольга задумчиво проводила взглядом Иннины руки, задержавшись на красивых, ухоженных пальцах, и кивнула, вставая:

– Нет проблем, госпожа Рубина. Как вам будет угодно.

И по этому «как вам будет угодно», Инна поняла: не обижается. Недовольна немного, растеряна возможно, но не обижается.

Удивительная женщина. Просто удивительная.

***

– Ты так выглядишь сегодня, что у меня подкашиваются ноги, – набрала Лиза в диалоговом окне «аськи» и тут же спрятала его под файлом с отчетом.

Она сидела одна в кабинете – коллеги разошлись на обед, а она осталась наедине с экраном, стаканом кофе и разведенной кипятком лапшой «Ролтон» рядом с клавиатурой.

В правом нижнем углу замигал значок с конвертом, и это мигание отозвалось в Лизе учащением сердцебиения и дрожью в руках. Она только со второго раза попала по конверту и прочитала:

– Правда? Интересно, с чего бы.

Она зарычала вслух, и написала «рррр», не забыв снова прикрыть окно. Ответ не заставил себя ждать:

– Мне нравится, когда ты рычишь, сладкая. Хочешь меня?

Горячая волна поднялась от ног к низу живота, и Лиза тяжело задышала.

Черт! Черт! Черт! Что ответить? Правду? Но тогда игра закончится, и нужно будет переходить к конкретным действиям, а так хочется немножко продлить эту сладкую муку. Аесли искусственно тянуть – может кончиться заряд, и она решит, что желания больше нет…

Вот уже неделю тянулись эти сумасшедшие, яркие, сводящие с ума отношения. Стремительно и сладко развивались они с того дня, как Лиза, зажмурившись, отправила первоесообщение с предложением дружить той, что снилась ей каждую ночь и чье фото прочно поселилось на рабочем столе домашнего ноутбука.

Предложение дружить было принято практически сразу, и, уделив немного времени знакомству и приличествующим случаю формальным вопросам, они принялись наперебой кокетничать и отпускать многозначительные намеки.

С тех пор каждое утро начиналось с звукового сигнала пришедшего сообщения, и каждый вечер (а вернее ночь, потому что прощаться было совершенно невозможно, и каждая беседа затягивалась далеко заполночь) заканчивался засыпанием рядом с открытым ноутбуком.

На работе было труднее: только теперь Лиза поняла, как неудобно сидеть за столом не у стены, а посредине кабинета: ходящие за спиной коллеги, конечно, не смотрели в ее монитор, но вероятность случайного взгляда заставляла стыдливо сворачивать окно переписки и прятать за рабочими документами.

– Хочу, – решившись, написала она и, замерев, приготовилась ждать ответа. Однако, вопреки ожиданиям он пришел быстро:

– А как ты меня хочешь?

В Лизиной голове моментально пронеслась серия ярких картинок на тему «как», «где» и «каким образом». Она сжала ноги под столом, глубоко вдохнула и ответила:

– Перестань меня мучить. Если я отвечу, как, то уже не смогу работать.

– Ну и к черту твою работу, – появился ответ, – думать ни о чем не могу, кроме твоего тела, сладкая моя.

Блин! Блин! Блин!

Лиза вскочила со стула, подбежала к окну и высунулась наружу в тщетной попытке поймать хоть чуточку холодного воздуха. Но середина дня, лето лишили ее этой надежды.Пришлось возвращаться назад и отвечать:

– Я тоже только о тебе думаю. С ума по тебе схожу. Когда мы увидимся?

На этот раз ответа пришлось ждать долго. Лиза места себе не находила – отходила от компьютера, и тут же бежала обратно. Закрывала окно и открывала снова. Она даже незаметила, как вернулись с обеда коллеги и только просьба соседки перестать барабанить пальцами по столу чуть-чуть вернула ее в реальность.

– Уверена, что это хорошая идея? – Появилось в «окне». – Вряд ли у нас получится просто побеседовать.

– Плевать, – набрала Лиза, дрожа и допуская ошибки, – я хочу тебя видеть.

И снова долгая, сводящая с ума пауза, и долгожданный ответ:

– Хорошо. Завтра.

Вопль, который испустила Лиза, надолго привлек к ней внимание коллег, но ей было плевать: она вскочила на ноги, запрыгала по кабинету, напевая от счастья. Пробежалась еще раз до окна, поцеловала в макушку заглянувшего на шум Шукшина, вернулась на рабочее место и написала:

– Я самая счастливая женщина на свете. А завтра буду еще счастливее!

Улыбающийся «смайлик» был ей ответом.

Глава 19.

Что-то изменилось, но что именно – Женька никак не могла сформулировать. После ссоры и примирения с Мариной, когда они заснули, обессиленные, на одной полке, обнявшись, она проснулась среди ночи от того, что затекла рука под Марининой щекой, и больше уже не смогла заснуть.

Было странно очень пусто внутри – как будто система правил, выстраиваемая годами, вдруг дала течь и растеклась блестящей лужицей по немытому полу.

Так легко было ненавидеть все эти годы. Легко было жить, понимая, зная, кто виноват во всем, и на ком ответственность за случившееся и за все, что было после. А теперь вдруг оказалось, что все по-другому. И виноватых нет, и человек, записанный в смертельные враги, вовсе даже не враг.

Женька чувствовала физически, как рушатся в ее груди годами выстраиваемые стены и бастионы, и пугалась этого разрушения. Она скосила взгляд на Марину, сладко сопящую рядом, и дернулась от неожиданного ощущения нежности к ней. Такая маленькая, и такая красивая…

Что-то поднималось, расцветало внутри, и ощущения эти были до ужаса похожи на те, старые, еще домаринины, еще допитерские и даже доабхазские – ощущения бесконечной свободы и права выбирать то, что тебе нужно. И не просто выбирать, а желать этого всем сердцем, каждой клеточкой своего существа. И – о ужас! – идти и брать то, что тебе нужно.

Марина пошевелилась, и горячее дыхание обожгло Женькино ухо.

– Ты чего не спишь?

Руки дернулись привычно – оттолкнуть, послать, но Женя остановила их, и только крепче обняла Марину. Ее теплое тело было таким родным, таким знакомым, и – казалось – безвозвратно утерянным.

– А ты чего? – Хрипло спросила она, чувствуя, как Марина поворачивается, пытаясь уместиться удобнее на узкой полке, где вдвоем, конечно же, было безумно тесно, и какее пальцы проходят по напряженным мышцам живота и ладонь вдруг накрывает лобок.

Перехватило дыхание, заколотилось сердце. Не было, не было в этом жесте ничего сексуального, ровным счетом ничего! Просто они всегда так спали – тогда, раньше, когда жили вместе, когда любили друг друга. Маринина голова на Женином плече, ладонь на лобке – и значит, все хорошо, все спокойно, завтра будет новый день, такой же чудесный и полный открытий, как этот.

По изменившемуся тембру дыхания Женя поняла: заснула. Не дождалась ответа на вопрос, да и был ли он, этот вопрос, осознанным или всего лишь мороком беспокойного сна – кто знает?

Она зевнула, и, успокоенная, закрыла глаза.

А утром пришла реальность. Реальность, в которой были затекшие руки, уставшие от неудобной позы мышцы спины, и смущенные взгляды, которые некуда было деть и некуда спрятать.

Марина вела себя как ни в чем не бывало – переодеваться ушла в туалет, вернулась оттуда только через час – чистая, пышущая свежестью и красотой.

– Тебя на обратном пути не растерзали остальные пассажиры? – Женька выглядела не в пример хуже, под ее глазами расплывались круги, а на лице до сих пор были видны следы подушки.

– Нет, – неожиданно серьезно ответила Марина, – они воспользовались другими вагонами. Котенок, ответь, куда мы все же едем?

Ах, да, и правда – она же так и не сказала. И теперь, когда они уже проехали Таганрог, и стало ясно, что путь их лежит дальше, придется отвечать.

Женька жестом пригласила Марину присесть, подвинула к ней стакан со свежим кофе, отпила из своего и сказала:

– Янка рассказала мне, что Лена была там, в Питере, но очень недолго. А когда уезжала – прислала сообщение, что едет туда, где живет ее сердце. Думаю, я знаю, что она имела ввиду.

От ее взгляда не укрылось, как изменилось лицо Марины во время этой тирады. Она выглядела разочарованной, и почему-то испуганной. Но быстро взяла себя в руки, и разочарование сменилось оживлением:

– И что же?

– Сочи. Она поехала туда, где провела последние дни ее единственная любовь. Саша.

Губы Марины дрогнули в гримасе, и скривились. Она задумалась, но уже через секунду кивнула:

– И как же мы раньше об этом не подумали…

– Да, – Женька сделала еще глоток и продолжила, – если вдуматься, куда еще могло понести это чудовище? Только туда, где ей было по-настоящему хорошо, где ее принимали и любили, и главное – где любила она.

– Но Жень! Сочи большой город. Где ты собираешься ее искать?

– Мы найдем больницу, в которой умерла эта ее Саша, и пораспрашиваем персонал – если Ленка там, то она наверняка заходила туда, и не раз.

– Нет, – Марина покачала головой, – начать надо не с этого. Нам нужно найти не место, где она умерла, а место, где ее похоронили. И вот там точно будут Лекины следы. Если она, конечно, там.

– Конечно.

Женька кивнула, соглашаясь, и запоздало подумала, что Марина, кажется, не такая уж дурочка, какой всегда казалась.

***

Кристинин день рождения отмечали узкой и грустной компанией. За столом собрались только Толик, Леша, Инна, и сама виновница торжества. Дети, включая Женьку-младшего, были на даче, а Лизу именинница категорически отказалась приглашать, мотивируя это абсолютным нежеланием видеть «эту идиотку» у себя дома.

Первый час все еще держались и старательно веселились, гоняя официантов за новыми и новыми бутылками, и то и дело выходя танцевать под современную музыку. Но когда пить без перерыва стало уже невозможно, а глаза затуманились от количества выпитого, искусственное веселье растаяло, словно его и не было.

Толик сидел мрачный, задумчиво поглаживая живот под парадным пиджаком. Кристина ковырялась в тарелке с салатом, а Леша и Инна делали вид, что слушают очередной шедевр отечественной эстрады – что-то там про «прощай, прости навсегда».

Каждый думал про себя – ну когда же это кончится, когда же можно будет наконец вежливо попрощаться, и уйти из этого неплохого в общем-то ресторана, в котором все прекрасно – и блюда, и обслуживание, и интерьер, вот только настроения нет никакого и желания веселиться нет тоже.

Лежащий на столе телефон разразился цыганской мелодией. Кристина оживилась, схватила трубку и заулыбалась:

– Привет, Ковалева! Да, спасибо. Да. Спасибо тебе, дорогая! Счастлива, что ты позвонила! Конечно, развлекаемся – сидим в ресторане с Инкой и Лехой. Ой, ну конечно Толька здесь, куда ж я без него? А ты как? Куда?

Леша, зачарованно наблюдающий за разговором, весь подался вперед. Он ловил каждую смену выражения Кристининого лица, надеясь по ним догадаться, о чем идет речь в разговоре.

– Ой, ну не знаю, Ковалева. Мне кажется, это как-то слишком для Леки. Нет, ну тебе виднее, конечно же… Скажи мне другое, дорогая. Ты уже больше недели катаешься, домой-то когда соберешься?

Она сделала паузу, слушая ответ, и сморщила лоб.

– Да помню я все про месяц! Смотри только как бы этот месяц в год не превратился. Ладно, люблю-целую, даю трубку Лехе, а то он меня сейчас сожрет глазами.

Леша выхватил телефон, прижал к уху и, довольный, расплылся в улыбке. Галстук на его парадной белой рубашке съехал в сторону, придавая ему немножко комичный вид.

Он старательно и последовательно рассказал о том, как Лека живет, спит, кушает, играет. Перечислил новые слова, произнесенные дочкой, пожаловался, что она его совсем не слушается и постоянно зовет маму, и попрощался, удовлетворенный.

– Ну что там? – Спросил нетерпеливо Толик. – Когда она домой-то?

– Ой, а тебе ли не все равно? – Хмыкнула Кристина. – Похоже, что не скоро она домой – в Питере Ленку не нашли, едут теперь в Сочи.

– Почему именно туда? – Поинтересовалась Инна.

– А, обычные Ковалевские фантазии. Она решила, что Лека как истинный сентиментальный бегемотик отправилась рыдать на могилку своей последней любви. Но что-то лично я сильно в этом сомневаюсь. Толик, а закажи-ка любимой жене песню, и пригласи ее на танец. Зря я, что ли, новое платье сегодня надевала.

Послушный Толя немедленно встал со стула и отправился к музыкантам, а Леша и Инна понимающе переглянулись: злится Кристина, да так, что только тоненькая грань отделяет ее от настоящего, мощного, скандала. И до того чтобы эта грань прорвалась, осталось совсем немножко.

Так и вышло. Еще не успели доиграть «миллионы алых роз», не успел Толик проводить жену обратно к столику, как дверь в ресторан распахнулась, и в нее, спотыкаясь, влетел Славик Шукшин с букетом белых гвоздик в руке.

Букет, как и сам Слава, выглядел помятым и каким-то приплюснутым – словно его долго и старательно придавливали чем-то прежде чем вручить новому владельцу.

Славик подлетел к столу, оглянулся в поисках именинницы, несколькими скачками допрыгнул до нее, и, сунув гвоздики куда-то между ней и Толиком, выдохнул:

– С днем рожденья!

– Явление христа народу, – прокомментировала Кристина, выпутываясь из объятий мужа и подбирая цветочки, – ты что тут делаешь?

– Я… Мне очень надо… Я…

Слава задыхался в тщетных попытках сказать хоть что-нибудь внятное, и тогда Кристина схватила его за рукав футболки, и отвела к столику.

– Что случилось? – Встревоженно спросила Инна, привставая на стуле.

– Лиза, – выдохнул Слава, – она…

Белая краска залила Иннино лицо. Она схватилась руками за край стола и рванулась вверх.

– Что? – Крикнула. – Что с ней?

– Она… Она тебе изменяет.

Ударили в набат ударные, запиликала вдали мерзкая скрипичная мелодия, и тонкие звуки фортепьяно разлились тоской по груди.

Инна почувствовала, что ее будто в грудь ударили кулаком, и от этого удара она откинулась назад, падая на стул и испытывая – странное дело – сквозь боль бесконечное облегчение.

Леша быстро взял ее за руку под столом, но его прикосновение показалось почему-то противным и она убрала ладонь.

– Слава, тебе не кажется, что сейчас не время и не место, чтобы приносить такие новости, – холодно спросила она, глядя на краснеющего на глазах Шукшина.

– Нет-нет, почему же, – вмешалась Кристина, и по тону ее голоса Инна поняла: скандала не избежать. Грань прорвалась, и назад пути больше нет.

Но она решила попытаться.

– Кристин, это твой день рождения, и я не готова портить его обсуждением проблем моей семьи.

– Ты не испортишь, – парировала Кристина, переводя взгляд с Инны на Шукшина, – куда ж его еще портить-то. Славка, садись, чего стоишь. Рассказывай.

Выхода не было. Даже уйди она сейчас, Кристину не остановишь – она вытянет из Славы все, что тот знает, и все будут слушать, и обсуждать, и говорить свое мнение.

Что ж, Инна Рубина никогда не убегала с поля боя. Если нужно пережить и это унижение – переживем и это.

– Она… – Слава остановился, сделал глоток из поданного Лешей стакана, и продолжил. – У нее кто-то есть, в общем. Виртуальный роман, по компьютеру. Я… Случайно увидел, и решил рассказать. Потому что мне кажется, ты должна знать.

Инна сидела словно изваяние, не произнося ни слова. Зато Кристина наслаждалась.

– Как это ты случайно увидел? С кем роман?

– С какой-то бабой. Я ставил ей на компьютер новую программу учета, а там окна были открыты, ну я и… почитал.

– Да что почитал-то? – Выкрикнула Кристина.

– Все! – Слава затравленно оглянулся, нашел взглядом Инну и заговорил быстро-быстро. – Инна, она тебе изменяет, по-настоящему изменяет, слышишь? Они там и о встречах договариваются, и чуть ли не трахаются буквами. И она ей сказала, что свободна, и что у нее нету никого – не семьи, ни детей. Понимаешь? Я хотел сказать тебе, что я… Я с ней после этого даже здороваться не буду. Но ты должна, должна знать!

Каждое слово ударами вбивалось в Инну, раскидывая по телу кровавые кусочки. Больно было так, словно тебя раз за разом бьют под дых, не давая сделать вдоха перед новым ударом.

И слова-то какие, слова… Не просто влюбилась, а отреклась. Отреклась от всего, ради чего мы жили вместе не один год, ради чего отказывались от многого и многим же жертвовали.

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…

Вот Лиза смотрит на нее больными красными глазами, и бормочет себе под нос: «Я все равно люблю тебя, Инка, просто я влюбилась и мне нужно время», а через несколько дней – собирает сумку и деловито упаковывает ее в багажник автомобиля.

«Я поживу немного у Жени. Мне нужно подумать, чего я хочу дальше. И хочу ли чего-то вообще».

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…

А вот они сталкиваются в коридоре офиса, здороваются, и она идет мимо – равнодушная, чужая, незнакомая, не задавшая ни единого вопроса и не сказавшая ни единого слова.

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…

А вот в глазах красным светом загораются буквы, набранные торопливо в белоснежном окне: «Нет-нет, у меня нет никого, ни семьи, ни детей – я совершенно свободна».

И рушится мир, и больше незачем дальше жить.

– Слав, спасибо тебе, конечно, за заботу, – говорит Инна спокойно и строго, – но я в курсе, что у Лизы роман. Мы это обсудили и пришли к выводу, что нам лучше какое-то время пожить отдельно.

Уплывает все, уплывает куда-то далеко-далеко, и чтобы услышать голоса, надо очень напрячься – таким гулом они отдают в ушах, словно набат, словно последнее «прости».

Что-то говорит Кристина, не оставляя надежды устроить грандиозные разборки, успокаивает ее Толик, а Леша заглядывает тревожно в глаза – что он хочет рассмотреть там? Там же нет ничего, только смерть осталась.

– Прости, я не знал, что ты знаешь, – кается Шукшин, отказывается от бокала вина, и убегает, окончательно смущенный.

– Давайте продолжим праздник, – предлагает Инна, протягивая руку к своему бокалу, но хватая почему-то Лешин, – Кристина, за тебя! С днем рождения!

И все пьют, и веселятся, и радуются. И Леша тащит ее танцевать, прижимая к себе чуть больше, чем стоило бы. А потом они меняются партнерами, и уже руки Толика лежат на ее обнаженной спине. И музыка, музыка, музыка продолжает играть назойливой мелодией.

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…

И кажется, что все это ненастоящее, дурное, морок, странный и кошмарный сон, в котором проходит мимо какая-то тетка, и говорит своему мужу, показывая на их четверку: смотри, какие красивые пары.

Красивые и почему-то все еще молодые.

Глава 20.

Начиная с Туапсе заснуть было уже невозможно – через закрытые двери купе постоянно было слышно чей-то топот и голоса.

– Жилье в Адлере! Койко-место в Вардане! Недорого!

К ним в двери то и дело кто-то стучал, и подождав несколько секунд, убегал дальше. Вся эта немыслимая какофония звуков – стук дверей, топот ног, разномастные южные голоса, заставляла сердце биться чаще от волнения и предвкушения.

Словно тебе всего четырнадцать, и ты едешь на море, и уже несколько часов как это море должно показаться в окне вагона, но никак не показывается, и ты сидишь, прижавшись лицом к стеклу, и высунув от нетерпения язык, и ждешь, а ждать уже никаких сил нет! И пахнет вокруг жареной курицей, вареными яйцами, раздавленными в бумажной коробке абрикосами. И впереди целых две недели счастья.

У Жени с Мариной никаких двух недель не было. Да и счастья как-то тоже не ожидалось. Они деловито собрали вещи, переоделись и сидели друг напротив друга на полках – молча, избегая встречаться взглядами.

Говорить было не о чем – после всего, что произошло между ними, нужно было либо действовать, либо опустить руки и просто ничего не делать. По молчаливому согласию обе выбрали второе.

О чем они думали? Вчерашние враги, а теперь – не друзья, не любимые, никто друг другу и в то же время самые близкие сегодня. Женя смотрела в окно и вспоминала, как много лет назад на очень похожем поезде, только в плацкартном вагоне, точно по этой железной дороге они с Лесей ехали в Лазоревское. Она тогда до конца еще не поправилась после избиения, и тело ее было покрыто синяками и кровоподтеками, но все это было неважно перед лицом безграничного счастья, накрывшего ее с головой, когда в окне вагона они увидели море.

А Марина? Наверное, о Леке – о том, что они уже близко, и совсем скоро она увидит ее и сможет сказать все, что хранила и везла с собой через половину России, через все эти месяцы и годы.

Зачем ей это? Она так и не ответила на вопрос, а тот ответ, что прозвучал, не смог бы удовлетворить даже наивную девочку, а уж Женю только разозлил, не более.

– А зачем это тебе? – Ворохнулся внутри вдруг стеклянный человечек, и кольнул пальчиком-сосулькой в солнечное сплетение. – Ведь ты же тоже врешь.

– Вру, – согласилась про себя Женя, – только мне нечего пока предложить себе кроме лжи. Я не знаю правды.

И сместилась перспектива, уплыла куда-то далеко полка с опустившей глаза Мариной, и собранные сумки. И крики в коридоре стали отдаляться, становиться глуше и тише. И только перестук колес становился громче, проникая в кровь, растекаясь по телу проникновенным:

– Зна-ешь, зна-ешь, все-то ты зна-ешь.

И Женька рассердилась на этот стук, заткнула уши и помотала головой. А когда убрала ладони, звуки вернулись на свои места, и реальность снова заняла собой все пространство.

Поезд прибывал в Сочи.

На перроне они еле-еле протолкнулись сквозь толпу встречающих, таксистов и предлагающих дешевое жилье местных. Марине снова пришлось ухватить Женю за ремень, чтобы не потеряться, но на этот раз Женя не морщилась – шла вперед по перрону, словно таран выставив перед собой сумку и изредка ругаясь сквозь зубы.

Миновав здание вокзала, они вышли, наконец, к проезжей части, и смогли отдышаться.

– Такси, такси, красавицы, куда ехать, говорите, с ветерком домчим! – Какой-то низкорослый бородатый кавказец замахал прямо перед их лицами ключами и приветственно показал на видавшую виды белую шестерку.

– Гостиница «Москва», – сказала Женя, отшатнувшись.

– Тысячу рублей, красавица, только для тебя, и поедем.

Марина сделала уже шаг к машине, но остановилась, услышав громкий Женин хохот – та смеялась так заливисто и с наслаждением, что кавказец, а следом за ним и Марина заулыбались тоже.

– За тысячу рублей я до Псоу сама тебя на закорках отвезу, – отсмеявшись, сказала Женя, – двести.

– Двести пятьдесят, и поехали, – улыбка кавказца чуть потухла, но на интенсивность взмахов рук это никак не повлияло.

– Идет. Только тогда расскажешь, где тут у вас онкологическая больница и кладбища.

За те пятнадцать минут, что заняла дорога до гостиницы, водитель успел представиться Ариком, рассказать Жене о своей семье, предложить заехать к знакомому Тимуру, который комнаты сдает такие, что «Твоя Москва по сравнению с ними – как протухший инжир вместо свежего!», и порекомендовать лучшего в Сочи продавца чачи.

Но было в его бесконечной болтовне и кое-что полезное. Женя узнала, что из тридцати с лишним больниц города, им могли бы подойти только семь – онкологический диспансер, первая, вторая, третья, шестая и восьмая городские (с невообразимым количеством корпусов), и – с натяжкой – наркологический диспансер.

С кладбищами было еще проще и одновременно сложнее – в самом Сочи их было всего три, а вот под Адлером, Хостой и в Лазаревском районе – больше сорока.

– Понимаешь? – Спросила Женя, когда они наконец распрощались с преувеличенно любезным Ариком и остановились перед входом в гостиницу. – Если она похоронена не здесь, мы потратим вечность на то, чтобы ее отыскать.

– А если здесь, поиски будут очень короткими, – ответила Марина.

– Тогда начнем с этих трех кладбищ. И если там ее не найдем, переключимся на больницы.

На том и порешили. Заселение в гостиницу обошлось без эксцессов – им выделили двухместный номер на седьмом этаже, чистый и с кондиционером. И Женя и Марина были счастливы оказаться в прохладной комнате после удушающей уличной жары.

– Чур я первая в душ, – заявила Марина, едва переступив порог, и немедленно двинулась в ванную, на ходу скидывая с себя легкий сарафанчик. Женя проводила взглядом ее обнаженную спину, и, присев на край кровати, огляделась.

Странно даже, почему эти номера класса «стандарт» во всей стране выглядят совершенно одинаково? Две неширокие кровати, покрытые тяжелыми покрывалами, две тумбочки, светильники над каждой из кроватей. Письменный стол, в недрах которого скрывается маленький холодильник, а над столом – обязательно зеркало (хотя кому нужно смотреть на себя во время работы?). Слева на столе – телевизор, тоже маленький, и обязательно LG. И, конечно, пульт, обмотанный скотчем везде, где только можно.

Дата добавления: 2015-09-28