Будь здоров.
Письмо шестьдесят четвёртое (LXIV).
Сенека приветствует Луцилия!
Вчера ты был с нами. Ты вправе посетовать, что только вчера, но я потому и написал «с нами» – ведь со мною ты постоянно. Ко мне зашли друзья, из – за них сильнее пошёл дым – не такой, что валит обычно из кухонь наших кутил, пугая караульных, а не слишком густой и только подающий знак, что пришли гости. Речь шла у нас о многих вещах, но, как бывает на пиру, мы ни об одной не говорили исчерпывающе, а перескакивали с предмета на предмет. Потом читали книгу Квинта Секстия – отца, великого, поверь мне, человека и, хоть он это и отрицает, стоика. О боги великие, сколько в нём силы, сколько мужества! Такое найдёшь не у всякого философа. Сочинения иных ничем не блещут, кроме имени, а всё остальное в них бескровно. Они наставляют, спорят, мудрствуют – только не укрепляют нас мужеством, которого у них самих нет. А прочтёшь Секстия – скажешь: «Он жив, силён, свободен, он стал больше чем человеком, от него я ухожу с великой верой». Признаюсь тебе, в каком я бываю расположенье духа, когда прочту его: Мне хочется бросить вызов любому случаю, хочется воскликнуть: «Что же ты медлишь, фортуна? Нападай! Ты видишь, я готов». Мужеством я уподобляюсь тому, кто ищет, где бы испытать себя, кто хочет показать свою доблесть, кто страстно молит, чтоб вдруг повстречался средь смирных животных с пенною пастью вепрь иль чтоб лев с горы появился. Мне хочется, чтобы было над чем взять верх, на чём закалить терпеливость. Ведь у Секстия замечательно ещё и то, что он и показывает величье блаженной жизни, и не лишает надежды на неё. Ты узнаешь, что она хоть и высоко, но для желающего достижима. Тут так же, как с самой добродетелью: Ты ей дивишься – и всё же надеешься. А у меня всегда много времени отнимает само созерцание мудрости: Я гляжу на неё с изумлением, словно на вселенную, которую подчас вижу как будто впервые. Да, я преклоняюсь перед всем, что создала мудрость, и перед самими создателями; мне отрадно видеть в ней наследие многих, накопленное и добытое их трудом для меня. Но будем и мы поступать, как честные отцы семейства: Умножим полученное, чтобы это наследье обогащённым перешло от меня к потомкам. Много дела есть и теперь, и останется всегда, и даже тот, кто родится через сто тысяч лет, не лишён будет возможности что – нибудь прибавить к завещанному. Но пусть даже всё открыто древними всегда будет ново и применение открытого другими, и его познание и упорядоченье. Представь, что нам достались в наследство лекарства, чтобы лечить глаза; мне уже нет нужды искать новых, следует только приспособить каждое к своей болезни и применить в срок. Вот это облегчает сухость глаз, это прогоняет опухоли с век, это предотвращает внезапные воспаления и слёзотеченье, это делает зрение острее. Нужно только растереть их и выбрать время, и ещё найти меру для каждого. Лекарства для души найдены древними, но наше дело отыскать, как их применять и когда. Жившие раньше нас сделали много, но не всё, и всё же нужно взирать на них благоговейно и чтить, как богов. Почему бы мне для поощрения души не завести у себя их статуи, не праздновать дни их рождения? Почему бы мне, почёта ради, не призывать их в свидетели клятвы? Ведь если я обязан чтить своих наставников, то не меньше должен чтить и наставников человечества, в которых изначальный источник великого блага. Разве, увидев консула или претора, я не воздам им того почёта, какой положен их почётной должности? Не сойду с коня, не обнажу голову, не уступлю дороги? Так что же, неужто я не приму в сердце с величайшим почтением и обоих Марков Катонов, и Лелия Мудрого, и Сократа с Платоном, и Зенона с Клеанфом? Ведь я перед ними преклоняюсь, их великие имена возвышают и меня самого.
Будь здоров.
Письмо сто пятое (СV).
Сенека приветствует Луцилия!
Я скажу, зачем тебе надобно следить, чтобы жить безопасней. А ты, полагаю, выслушаешь мои наставления так, словно я поучаю тебя, как сохранить здоровье на Ардеатинском поле. Посмотри сам, что подстрекает человека губить другого, – и ты увидишь надежду, зависть, ненависть, страх, презренье. Из всего названного самое лёгкое – это презренье: Многие даже прятались в нём ради самозащиты. Кого презирают, того, конечно, топчут, но мимоходом. Никто не станет вредить презираемому усердно и с упорством. Даже в бою лежачего минуют, сражаются с тем, кто на ногах. Для надежды ты не подашь бесчестным повода, если у тебя не будет ничего, способного распалить чужую бесчестную алчность, ничего примечательного. Ведь желают заполучить как раз примечательное и редкое, пусть оно и мало. Зависти ты избежишь, если не будешь попадаться на глаза, не будешь похваляться своими благами, научишься радоваться про себя. Ненависть порождается либо обидами, – но её ты не навлечёшь, если никого не будешь затрагивать, – либо родится беспричинно, – но от неё тебя убережёт здравый смысл. Для многих ненависть бывала опасна, ведь иные вызывали её, хотя и не имели врагов. Бояться тебя не будут, если твоя удачливость будет умеренной, а нрав кротким. Пусть же люди знают, что тебя задеть не опасно и помириться с тобою можно наверняка и без труда. А если тебя боятся, и дома, и вне его, и рабы, и свободные, это тебе же самому плохо, ведь повредить под силу всякому. Прибавь ещё одно: Кого боятся, тот и сам боится, кто ужасен другим, тому неведома безопасность. Остаётся ещё презренье; мера его – в твоей власти, если ты сам принял его на себя, если такова твоя воля, а не неизбежность. Избавиться от этой неприятности тебе помогут или свободные искусства, или дружба с людьми, имеющими власть и влияние у власть имущих. Впрочем, к ним нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже болезни. А самым полезным будет не суетиться и поменьше разговаривать с другими, побольше с собою. Есть в беседе некая сладость, вкрадчивая и соблазнительная, и она – то не иначе, чем любовь или опьянение, заставляет выдавать тайны. А кто услышит, тот не промолчит, кто не промолчит, тот скажет больше, чем слышал, да и о говорившем не умолчит. У всякого есть человек, которому доверяют столько же, сколько ему самому доверено. Пусть первый даже не даст воли своей болтливости, пусть довольствуется одним слушателем, – их получится целый город, и то, что недавно было тайной, делается общим толком. Ещё немалый залог безопасности – не поступать несправедливо. Кто над собою не властен, у тех жизнь полна смуты и тревоги, от которых они никогда не свободны. Чем больше они навредят, тем больше боятся, трепещут, сделав зло, и не могут ничего другого делать, удерживаемые совестью, принуждающей их держать перед нею ответ. Кто ждёт наказанья, тот наказан, а кто заслужил его, тот ждёт непременно. Когда совесть нечиста, можно остаться безнаказанным, а уверенным нельзя. Даже не пойманный думает, что его вот – вот поймают, он ворочается во сне, и едва заговорят о каком – нибудь злодействе, вспоминает о своём: Оно кажется ему плохо скрытым, плохо запрятанным. Преступник может удачно схорониться, но полагаться на свою удачу не может.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 14 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |