На рыбалку в Балтийское море. 1972 г.
Муслим учит Ксеню играть на пианино. Ксения, видимо, не хочет
На рыболовецком катере – Муслим Магомаев и Олег Руднев
Зеленый салат с заправкой из кефира
2–3 пучка зеленого листового салата промыть, обсушить, нарезать и выложить в большой салатник. Главное – приготовить вкусную заправку!
Измельчить грецкие орехи, чеснок, кинзу в кашицу. Добавить кефир, сметану, сок лимона, соль, сахар. Перемешать и залить листья салата.
Для заправки понадобятся:
по 1 стакану кефира и сметаны,
пучок нарезанной кинзы,
измельченный зубчик чеснока,
по щепотке соли и сахара,
стакан или чуть больше измельченных грецких орехов (чтобы заправка была достаточно густой),
сок половины лимона.
Как-то родители организовали специально для Муслима рыбалку, и не где-то у берега, а в открытом, самом что ни на есть, Балтийском море. Договаривались аж с горкомом партии Юрмалы. Нас повезли на черных горкомовских «Волгах» к какому-то причалу и погрузили на рыболовецкий катер. Был небольшой штормик, совсем небольшой. Нас качало, бросало, швыряло, мы прокляли все на свете, но Муслим в прорезиненном рыбацком плаще с капюшоном героически вытягивал вместе с рыбаками сеть и разбирал рыбу. Видимо, делал это впервые и радовался, как ребенок. Все время спрашивал у рыбаков названия рыб, рассматривал их и учился правильно держать, под жабры. Улов был так себе, килограммов на пятьдесят-шестьдесят, наверное. И почему-то помесь пресноводных рыб с морскими – как такое могло быть? Были там лещи, клубок угрей, скумбрии, несколько судаков, какая-то мелочь в виде салаки – балтийской селедки, штук пять коричневых и круглых, как поднос, больших односторонних камбал и один затюканный всей остальной компанией лосось. Муслим долго его рассматривал, держа за жабры, и что-то ему рассказывал.
Когда мы, умученные и укачанные, вышли на берег, нам торжественно вручили два пакета – в одном лежал уже выпотрошенный лосось, в другом, шевелящемся и почмокивающем, клубок угрей, которых так и не удалось распутать. Видимо, рыбаки отдали нам самую ценную рыбу.
Лосось и клубок угрей
Когда мы приехали в Дом Творчества, сразу со своими сумками пошли на кухню. Показали повару наш улов и стали решать, что делать. Можно было пустить лосось на стейки или потушить в сливках, но решили засолить его, свежего, по всем правилам – так всем больше достанется.
Лосось слабосоленый в травах
Лосось почистили, взяли филе вместе с кожей. Хорошенько промыли и высушили салфетками. Положили в фольгу. И обсыпали филе солью, сахаром, перцем, сушеным розмарином и укропом. Сбрызнули водкой. Завернули рыбу в фольгу и оставили на холоде на сутки. Кто любит посолонее – на двое суток. Как готова – промыть, высушить салфетками и смазать оливковым маслом. Резать и есть.
Лосось предполагался как чудесная закуска – мы на самом деле держали его под гнетом всего пару часов, чтобы просолить к ужину, но вот с угрями у нас все так просто не получилось. Их было много, они шуршали в своем пакете на полу, и общаться с ними совсем не хотелось. Но раз уж мы взялись повару помогать, то что теперь ныть. Мы остались впятером – папа, мама, я, Муслим и повар против шевелящегося клубка практически змей. Ни у кого из нас опыта общения с живыми крупными морскими угрями не было. Одна надежда была на повара. Мы стояли вокруг пакета и ждали, кто первый отважится к нему подойти. Никто не спешил. Тогда папа сказал: «Ну, давайте посмотрим!!» И стал развязывать пакет. Развязав, он медленно раскрыл его и отошел.
– А вдруг они электрические? – спросила я, в школе мы это проходили, только отличить электрического от обычного я не взялась бы. Тут в дело вступил Муслим. Он взял со стола полотенце, бросил в пакет и с его помощью вынул одного змея. Огромного, метра полтора в длину. Всего их было пять, приблизительно такого же размера. Повар немного пришел в себя, вспомнил о своей профессии и принялся за дело.
– Ну змеи и есть. Никогда не думал, что буду разделывать змей, – ворчал он.
Он положил их в раковину, но они, немного очнувшись в холодной воде, заактивничали и стали пытаться вылезти.
– Будем жарить в муке, – вынес приговор повар.
Он взял деревянную толкушку и с силой ударил бедного змея по голове.
– Елки! – сказал Муслим, – предупреждать надо!
– Так у меня работа такая! – ухмыльнулся повар.
Он сделал угрю надрез внизу головы, видимо, чтобы отсечь все нервы и прекратить его страдания. Потом каким-то макаром поддел кожу вокруг головы и снял ее, как чулок. И только потом отрезал голову и выпотрошил. Самое ужасное, что и без головы и внутренностей рыбина довольно сильно дергалась. А когда ее нарезали на куски и положили обваливаться в муке, то и эти несчастные обрубки продолжали слабо трепетать среди мучных сугробов, обваливаясь сами собой. Даже на раскаленной сковородке, практически, в аду, в кипящем масле, уже даже и не рыба, а почти готовое блюдо, продолжало жить и издавать какие-то звуки.
– Роба, я так не могу, это какое-то зверство! – сказала мама.
– Да, я такого не ожидал. Ты как, Катюха, ничего?
Я была, конечно, ничего, но прыгающие по раскаленной сковородке куски угря потрясли меня даже больше, чем увиденная в детстве бегающая по двору курица с отрубленной головой! Вот она, поговорка в действии – как жареный уж на сковородке!
В общем, никто из нас участвовать в дальнейшем приготовлении угря не захотел, вернее, не смог. Уж очень морально тяжелая эта процедура.
А на вкус да, очень даже.
Долго потом Муслим этого угря вспоминал: когда видел на банкетах тарелку с аккуратно нарезанными ломтиками угря копченого, спрашивал: «А помнишь?»
В общем, отдыхали активно и разнообразно. Я недавно даже нашла чудом уцелевшую фотографию, на которой Муслим пытается встать на водные лыжи на Лиелупе. Удалось, надо сказать.
Угрозы Минина и Пожарского
Однажды, приехав после двух месяцев отдыха на Рижском взморье, мы, открыв дверь нашей квартиры, получили сразу два сюрприза.
Во-первых, Лидка перед отъездом забыла положить в морозильник треску, которую купила прямо перед поездом – давали, надо брать. Треска, вернее, ее мумия, одиноко стояла в углу, как памятник, вклеившись в собственный сок двухмесячной давности. Она была завернута в газету «Известия», и пропитанный рыбьей влагой портрет дорогого Леонида Ильича смотрел на нас вопросительно и требовательно. Запах от мумии шел соответствующий. Им, казалось, пропитался уже весь дом, не только квартира, поскольку, как только была открыта входная дверь, он вырвался наружу и пошел со свистом гулять по всем этажам. Лидка бросилась на Ильича, отодрала его двумя руками от засохшей лужицы на паркете, завернула в целлофановый пакет и скинула вождя в мусоропровод. Окна были распахнуты настежь, все бегали по квартире и махали кто чем мог – вонь не хотела выветриваться, за два-то месяца она у нас, в хоромах, попривыкла!
Как только прошел шок от запаха, мы стали разбирать газеты и журналы, которые почтальон в течение двух месяцев ежедневно закидывал в узкую прорезь на нашей входной двери. Это было наше с папой любимое занятие – что-либо сортировать: книги ли выставлять в полках шкафа по какому-то несуществующему правилу или скорее наитию. Или вот, пресса – два журнала «Юность», «Знание – сила», «Техника молодежи», «Наука и жизнь», кучка «Крокодилов», «Огоньков», «Советских экранов» и «Работница». И ворох газет. Письма. Письма разбросаны среди газет, писем много, с марками и штемпелями. Одно отдельно, необычное, в маленьком коричневом конверте, без адреса. Просто запечатано, и всё. Вскрыли.
«Уважаемый Роберт Иванович!
Когда вы прочтете это письмо, знайте, что ваше здоровье и здоровье ваших близких уже под угрозой. Пока вы отсутствовали, я через щель распылял в вашей квартире радиоактивное вещество, которое уже создало определенный злокачественный фон. Я вам неоднократно присылал письма с просьбами не ставить вашу подпись под моими стихами. Предлагал вам публиковаться вдвоем под псевдонимом Минин и Пожарский, на выбор. Все было продумано, уже и памятник на Красной площади стоит. Ответа не получил. Пришлось действовать, не обессудьте. Противоядие есть только у меня. И если вы еще раз попробуете украсть ночью стихи из моей головы, знайте, я ни перед чем не остановлюсь!»
Вот такое письмо.
Мы заволновались – мало ли психов на свете? А если вдруг он еще и работает в каком-нибудь НИИ и имеет дело с радиоактивными веществами?
Позвонили Кобзону. Тот сразу же связал нас с какими-то чинами в МВД или еще где, и через час у нас в квартире ходили военные со счетчиками Гейгера. Ничего не пищало. К вечеру в наш двор приехали «Жигули» с двумя товарищами из наружки – органы, судя по всему, были обеспокоены всерьез.
Пропасли нас, наверное, неделю. Но псих, у которого папа ночами воровал стихи из головы, так и пропал. Видимо, кончилось осеннее обострение.
Высоцкий
Письмо от Марины Влади отцу по поводу издания первой книги стихов Высоцкого «Нерв» под редакцией отца
Высоцкий и Марина
Один год на Балтике мне запомнился встречей с Высоцким: он приезжал на все лето с Мариной Влади, когда Митта снимал фильм «Про то, как царь Петр арапа женил». Съемки проходили в Юрмале, и все актеры жили в гостинице «Юрмала».
Марину мы знали еще до Высоцкого. Самый близкий наш друг, архитектор Владимир Резвин, с которым родители познакомились еще в самой ранней молодости, приютил однажды папу с гостями на празднование его тридцатилетия, чтобы к нам домой, как обычно, не набежало много ненужного разношерстного богемного народа. Жил с женой Наташей в маленькой двухкомнатной квартирке на Патриках, на самом первом этаже с зарешеченными окнами почти вровень с землей. Время было тогда, в конце 60-х, хипповое, нравы свободные, а великим сегодня, а тогда совершенно простым труженикам пера и сцены было где-то чуть за тридцать. Вася Аксенов, известный в ту пору уже литератор и бывший врач, пришел на день рождения с красавицей француженкой. Вернее, русской француженкой, Мариной Влади.
Не думаю, что кто-то из будущих классиков мог видеть ее в фильме «Колдунья» и узнать в ней известную актрису. Аксенов просто привел красивую иностранку, тихо отвечавшую на вопросы по-русски, с мягким французским акцентом, очаровательно улыбавшуюся всем в новой компании. Было в ней что-то особенное, отличавшее ее от других присутствующих женщин: не только одежда, нет, а какая-то свобода, раскрепощенность, что-то необъяснимое, природное. Хотя мама запомнила, что на ней был сногсшибательный красный брючный костюм. Приехала она как раз на премьеру фильма «Колдунья» в Москве.
День рождения гудел, струны на нескольких гитарах были уже порваны, и много бутылок выпито. Помню, что тогда было основным блюдом – баранья нога! На самом деле их было несколько, народу ведь набежало много. Рецепт совсем простой и не требующий долгой подготовки.
Баранья нога с брынзой
Взять ногу молодого барашка и натереть розмарином, перцем, любимыми специями, растительным маслом и брынзой. Чтобы баран оказался под шубой из брынзы. Не солить. Заложить ногу в рукав для запекания и поставить в хорошо разогретую духовку (180 градусов) на час двадцать. Следите, чтоб рукав не лопнул! Вот и все.
Еды было предостаточно, но питье, в смысле алкоголь, никак невозможно было рассчитать из-за постоянно прибывающего народа. Приходилось снаряжать гонцов за алкоголем в магазин на углу.
Вася к концу дня рождения был уже совсем нетранспортабельный, и его пришлось оставить спать у Резвиных в дальней комнате. Утром, проснувшись, Аксенов очень перепугался: «Открываю глаза и не могу понять, где я. На окнах решетки, на подоконниках игрушки. Решил, что залез по пьяни в детский сад и заснул».
Папа с Высоцким в это лето много общались, хотя знакомы были еще с институтских времен: отец учился в Литинституте, а Высоцкий в Школе-студии МХАТ, и на совместных вечерах они часто общались. Вечером, после съемочного дня, когда с Высоцкого смывали негритянский грим, он часто приезжал в гости к нашему другу Олегу Рудневу, председателю местного горисполкома. Тот устраивал шикарные застолья, был добрым и компанейским человеком, большим другом родителей. Жил в маленьком коттеджике на одной из центральных юрмальских улиц.
Высоцкий те несколько раз, что я видела его в доме Рудневых, приходил с гитарой и Мариной Влади: обе ему были одинаково дороги. Он сначала устраивал за столом Марину, галантно отодвигая стул и усаживая ее около себя, а с другой стороны пристраивал гитару, бережно ища ей опору. Мы наблюдали за этой грациозной женщиной удивительной красоты, за их отношениями, как он смотрел на нее… А я с высоты своих 16 лет совершенно не понимала, что она в нем, таком некрасивом, нашла…
Ели юрмальские деликатесы, пили русскую водку. По-моему, Высоцкий тогда не пил. Хозяева, зная о его пристрастиях, приготовили простую русскую еду помимо всего прочего: на закуску была селедка с картошкой, икра, малосольные огурчики, а на горячее, точно помню, был именной бефстроганов с гречневой кашей – любимое блюдо Высоцкого.
Он был очень общительный и легко находил с людьми общий язык. Мог говорить обо всем, просто и ясно. Заговорил о Солженицыне, которого только что выгнали из Союза, не побоялся номенклатурного хозяина дома. Но все эти умные разговоры были так, прелюдией к самому важному – чувствовалось, что гости и хозяева ждут того момента, когда поглощение пищи будет, наконец, закончено и ВС возьмет в руки гитару. Было очевидно, что и сам Высоцкий хочет спеть, то есть пообщаться с людьми в другой манере, близкой и очень для него органичной. Он чуть подождал, пока все закончат жевать, хотя, видимо, его это совсем не раздражало, и начал свой мини-концерт, хитро поглядывая на Марину. Сначала классику: «Коней», «Влюбленных», «Переселение душ», «Альпинистку». Для него было главное, чтобы его слушали, вот так смотрели на его мелькающие руки, жилы на его шее, прищуренные глаза и слушали. Его, казалось, разрывало изнутри: песни были такими яркими, а исполнение таким мощным, что было странно на первый взгляд, как такой вроде внешне неказистый, хладнокровный и скромный человек может извлекать из себя такую сокрушительную энергию. Его штормило. Казалось просто, что сейчас дом взорвется от его напора, что этот внутренний полтергейст его вырвется наружу и примется крушить все на своем пути, засасывая человеческие эмоции в свою воронку. Он брызгал слюной, рвал струны и хрипел, хрипел, хрипел. Сначала все сидели, как в филармонии, чинно, а потом, видимо, перестали сдерживаться и стали нагло подпевать и топать в такт. И вот Марина тронула его за плечо и, улыбнувшись, мягко сказала: «Володья, покажи новую, разбойничью». Володья очнулся, перешел из параллельного мира в наш и произнес:
– Да, специально для «Арапа» написал, – сказал он.
И затянул:
Ах, лихая сторона,
Сколь в тебе ни рыскаю,
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою…
А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Смех, досада, мать честна!
Ни пожить, ни выжить!
Ты не вой, не плачь, а смейся —
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка ни вейся,
Все равно укоротят![10 - Автор слов: Владимир Высоцкий.]
Потом, конечно, песня эта, как и другая, специально написанная для фильма, не войдет в него – ни пожить, ни выжить, цензура…
А когда перед чаем отец с Олегом и Высоцким вышли на неосвещенное крыльцо покурить, какой-то мужик с бутылкой пива, примостившийся на ступеньках крыльца, спросил: «Кто ж у вас так под Высоцкого поет? Не отличишь прям, один в один! Спасибо!»
«Пожалуйста!» – ответил Высоцкий.
Мужик даже не понял, в чем дело.
А когда вернулись к столу, с куражом, в настроении, стали все вместе голосить песни, причем не только Высоцкого! Тогда я впервые услышала, как Высоцкий поет не своё:
Как на Дерибасовской, угол Ришельевской,
В восемь часов вечера разнеслася весть:
Как у нашей бабушки, у бабушки-старушки,
Шестеро налётчиков отобрали честь.
Оц-тоц первертоц, бабушка здорова,
Оц-тоц первертоц, кушает компот,
Оц-тоц первертоц, и мечтает снова
Оц-тоц первертоц, пережить налёт.
Бабушка вздыхает, бабушка страдает,
Потеряла бабушка и покой, и сон.
Двери все открыты – но не идут бандиты,
Пусть придут не шестеро, хотя бы вчетвером.
Не выходит бабушка из дому на улицу,
Принимает бабушка на ночь порошок.
Вынимает к вечеру жареную курицу,
Пусть придут не четверо – хотя б один пришёл!
Не гуляют бедные, и не пьют налётчики,
Не пугают бабушек, к ним врываясь в дом,
Не гуляют с бабами, лечатся налётчики,
Вызывают доктора сразу вшестером.
Как же все тогда орали «Оц-тоц-первертоц, бабушка здорова!» И уже никто не мог усидеть за столом и пустились в какие-то глупые танцы с топаньем, свистом и криками. Марина прошлась павой, эдакой лебедушкой, наступая на Высоцкого и его гитару. Он, топая, пятился, улыбался во весь рот и орал припев еще и еще. От них шел какой-то свет, когда они смотрели друг на друга, свет, который ощущался совершенно явно, это было взаимное восхищение, что ли, безраздельная нежность.
Потом, уже после Юрмалы, общались и в Москве, ходили на «Гамлета», где он рвал горло монологом, и, по-моему, на «Вишневый сад».
В июле 80-го его не стало.
Отец стал составителем первого сборника стихов Владимира Высоцкого. Ходил, пробивал, писал просьбы, наверное, помогла ему статусность все-таки, секретарь Союза писателей СССР. Просил довольно долго, доказывая необходимость такой книги. Разрешили при условии, что он станет председателем комиссии по литературному наследию Высоцкого. Началась активная переписка с Мариной Влади, все время приходили какие-то письма, документы, папки. В кабинете на полу и на кровати лежали стопочками стихи Высоцкого – в такой последовательности они должны будут идти в сборнике, и папа тасовал их, как карты, читая стихи и прислушиваясь, как все-таки лучше их расположить. Иногда застопоривался, не шло.
«Вот поются они, да, а не читаются, под музыку да, гениально, без мелодии – не читаются у меня!» Долго не мог придумать название. «Нерв», – сказала мама.
Переживал, волновался, чувствовал, что в ответе.
Тем не менее «Нерв» вышел, и Высоцкий там впервые поэт, а не бард.
Мама
Мама на даче в Переделкино. Начало 21 века
Правда, красавица? Конец 60-х
Основным специалистом по супам была и остается моя мама. Сейчас она готовит все реже, поскольку пользуется плодами воспитания – ей готовит Ксения, а так хорошо никто на свете больше не готовит. Мамины же коронные блюда – супы, картошка и форшмак. И всякого вида паштеты. Научила ее готовить баба Поля – Лидка тогда танцевала. И вообще, у бабушек всегда больше времени! Баба Поля чистила для супов овощи, она сама просила все время какой-то работы и оставляла маме разноцветные горки нарезанной моркови, картошки, свеклы, сельдерея, лука и зелени в отдельных пиалах, и мама, как великий художник, соединяла эти цвета в шикарный авторский суп! К слову сказать, когда не стало отца и мама безумно горевала, Ксеня купила ей специальную приставку к компьютеру для художников – мама называет ее «рисовалка». В 70 лет освоила компьютерную графику и стала молодым художником, хотя никогда раньше не рисовала. А сейчас позади уже пять персональных выставок. Замечательно оформила несколько отцовских сборников. Раньше критиковала его стихи – была ведь профессиональным литературным критиком, сейчас, когда его самого уже нет, а остались только его стихи, дополняет их своими чудесными картинами. «Никому это, конечно, не надо», – ворчит. Надо, мам, обязательно надо. Это сделано с такой душой и таким чувством цвета, с таким настроением и иногда юмором, с такой светлой грустью, что надо делиться этим восприятием жизни, выплескивать его пошире, чтобы красок досталось всем. Теперь она соединяет краски не только для супа, но и для холста.
Почему именно супы – непонятно, времени на хозяйство у нее совсем не хватало, она была всю жизнь рядом с отцом. В прямом и переносном смысле. С Литинститута, где они познакомились. И на все последующие сорок лет. На всех выступлениях, концертах, в поездках, на отдыхе, в больницах, везде и всегда. И даже я, совсем маленькая, это понимала. Спокойно с бабушкой ехала провожать их в Шереметьево, махала тщедушной ручкой, ехала домой, хорошо себя вела, ждала их. Вызванивала в справочную Аэрофлота, до сих пор помню номер: 155–50–05. Узнавала, приземлился ли самолет в Гаване, Куала-Лумпуре, Найроби, Сиднее. Из школы сразу домой. Вдруг позвонят? Надо быть у телефона. Мобильных же тогда не было. Потом наступал, наконец, день, когда надо было ехать встречать родителей в любимое Шереметьево. Мы с бабушкой приезжали заранее, я любила посидеть в тамошнем кафе. Мы набирали тарелку бутербродов с немного подсохшим сыром, с красной икрой, вернее, красными икринками, и веселой розочкой из сливочного масла, с бужениной и запивали весь этот банкет лимонадом или чаем. Внимательно слушали объявления, пока не дожидались того самого, родного, из какого-то очередного далекого города.
На персональной выставке среди картин
С Ксенией
Приглашение от мамы на семейный обед
С Галиной Волчек
Папу я высматривала издалека – он благодаря своему росту всегда возвышался над толпой, а мама точно была где-то рядом. Однажды только это правило не сработало: одно время папа возглавлял Союз баскетболистов и возвращался со своими подопечными из какой-то поездки, так вот, папа оказался тогда ниже всех – он ведь приехал с гигантами! Родители тоже обычно выискивали меня среди встречающих, я это знала и пыталась подпрыгнуть как можно выше. Потом дома начиналась разборка вещей, подарков и гостинцев, я очень ждала этого момента. Мама всегда припасала мне что-то интересное. Из Стокгольма привезла Барби, их местную, сильно рыжую с челкой, в замшевом пальто, берете, туфельках и перчатках. И еще целый гардероб, включая купальник! Ох, мне любви к этой кукле хватило на все детство! А мама ради этой куклы сэкономила на еде. Но это я узнала потом.
А еще большим успехом среди подарков пользовались одноразовые аэрофлотовские вилки-ложки, пакетики с сахаром, солью-перцем и горчицей. И салфеточки. Мы с бабушкой обе пытались завладеть этими трофеями! В общем, я садилась в чемодан, оттуда всегда пахло чем-то вкусным, волшебным и очень заграничным, а мама с папой начинали свой рассказ про поездку. Рассказывали все в подробностях – кто как встречал, когда куда ездили, что видели, где и что ели. А на следующий день мама вставала к плите и варила, например,
Рыбкин суп
…который я очень любила. В небольшую кастрюлю наливалась вода, кубиками резалась картошка, кружочками – морковка, соль-перец, корешки и травки, как водится. Вареный лук, в отличие от мамы, я не любила, и она нашла решение, чтобы и суп был вкусный, и я чтоб ела. Она резала луковицу прямо с шелухой пополам и поджаривала эти половинки на раскаленной сковородке без масла до коричневого цвета. Потом эти половинки варились в супе, давая вкус и цвет, а после безжалостно выкидывались. Хотя нет, вру, их безжалостно съедала мама. Кроме нее я не встречала ни одного человека, который любил бы вареный лук. Когда картошка с морковкой и кореньями были почти готовы, в суп выпускали лосось в собственном соку – одну баночку. Давали вскипеть – и все, готово! Подавала мама этот рыбкин суп со сметаной и зеленью.
Суп у нас на столе был всегда. Мама редко подавала его в кузнецовской огромной супнице: во-первых, считала, что он остынет, если его туда-сюда переливать, во-вторых, суп в промышленных количествах мы никогда не варили, а в-третьих, в супнице, которая стояла в шкафу среди сервиза, лежало множество разных мелких предметов, и вынимать их оттуда, чтобы торжественно подать пару тарелок супа, не имело смысла. Какого-то одного знаменитого маминого супа не было – они все были по-своему хороши и сезонны: зимний темный грибной из сушеных белых шляпок, с лесным запахом на весь подъезд, с овощами и перловкой и светлый летний и легкий из шампиньонов с вермишелью – грибная лапша; чечевичный со шкварками и гороховый с копченостями – оба зимних, сытных, ложка стоит; фирменный «суп-мечта» – так назвал его папа, когда впервые попробовал: суп-пюре из тех овощей, что были под рукой с добавлением плавленого сыра, детский; согревающие, лечебные и просто божественные бульоны с крутыми или взбитыми с кинзой перепелиными яйцами, клецками или вермишелью; щи и борщи, в основном постные, со свежей или квашеной капустой – еда зимне-весенняя, густая, с большим количеством сметаны и зелени; тяжелые, насыщенные, вмещающие в себя почти все запасы из холодильника рассольники и солянки, сделанные в основном по заказу к приходу гостей; весенний щавелевый с яйцом и майский крапивный витаминный и кисловатый; череда летних холодных супов, незаменимых и не сравнимых ни с чем, часто весь обед и состоял из одной окрошки или свекольника – настолько они утоляли голод и освежали в жару.
Мамина окрошка
Перетереть мелко нарезанный зеленый лук с зеленью и солью, чтобы пошел дух, добавить чайную ложку горчицы, растолочь отварную картошку и вареные яичные желтки, добавить все хрустящее и мясное – нарезанную редиску, свежие огурцы, оставшийся яичный белок, отварное мясо или докторскую колбасу, кто что любит. Разложить окрошку по тарелкам и залить квасом.
И мой любимый свекольник
Его надо, в отличие от окрошки, задумывать заранее. За сутки, скажем. Несколько сырых средних свекол натираем на крупной терке, выдавливаем сок от одного лимона, пару столовых ложек сахара, соль по вкусу и все это заливаем кипятком на сутки. Лимон заберет у свеклы цвет и получится насыщенный, красно-бордовый глубокий настой. Запекаем в духовке несколько средних свекол, чтобы все витамины сохранились, очищаем и натираем на крупной терке, кладем в настой. Основа, по идее, готова. Теперь делаем то, чем эту основу надо наполнить. Отделяем у крутых яиц белки и желтки, белки нарезаем кусочками, а желтки толчем с солью, кинзой и укропом и кладем на дно тарелки. Режем на полоски свежий огурец и кладем тоже в тарелку. Мелко-мелко еще нарезаем кинзу-укроп. Заливаем нашу яично-огуречную горку свекольным настоем с тертой свеклой из холодильника. Все хорошенько перемешиваем и заправляем сметаной.
Маме 14 лет
Семья. 60-е
Мы с мамой
С внуками Митей и Даней на даче
С Даней
У мамы совсем небольшой набор любимых блюд, можно пересчитать по пальцам. Но на первом месте, конечно, драники – это точно. Во-первых, легки в приготовлении, во-вторых, не очень калорийны, в-третьих, необычайно вкусны, в-четвертых, и в пир, и в мир, и в добрые люди, нравятся всем без исключения. Кстати, драники делаются всегда, когда на пороге появляются нежданные гости, помните, как у Молоховец: «Если на пороге появились нежданные гости, спуститесь в погреб и возьмите баранью ногу» – полный идиотизм, по-моему, ногу надо сначала замариновать, а потом испечь, и что, гости будут сидеть и ждать, умирая от голода? А драники – раз и готово! Так что очень советую – хороши во всех отношениях!
Драники
Картошку потереть на колючей, самой мелкой тёрке. Форма тёрки для дерунов имеет большое значение для нашего семейного рецепта. На этой же тёрке протереть луковицу и добавить в тёртую картошку. Лук придаст вкус и не позволит картошке потемнеть. И сразу же сметану или кислое молоко, чтобы драники были светлыми. В отдельной миске взбить яйцо и вылить в картофель.
Посолить, поперчить по вкусу, добавить муку, выдавить чеснок, а можно и не выдавливать – кто как любит – и хорошо размешать. Ложкой выложить на разогретую с маслом сковороду. Обжарить с двух сторон до румяной корочки. И очень важно правильно выбрать нагрев. Масло должно быть достаточно горячим и в хорошем количестве, чтобы драники быстро схватились и не впитали масло вовнутрь, но и не слишком раскаленным, чтобы не подгорали. Обычно их подают со сметаной или с соусом из сметаны, чеснока и укропа.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |