Санто стоял в одних трусах и смотрел на пожар. 1 страница

Девять жизней Санто

Санто стоял в одних трусах и смотрел на пожар.

Полыхало так, что его комната освещалась как днем. Санто устало вздохнул,когда этаж сложился гармошкой. Было около двух и сон уже не вернуть. Он налил себе молока в эмалированную чашку и поставил на огонь. Завтра собеседование, подумал Санто, и меня опять не возьмут, потому что я буду похож на вареную устрицу. Слизняк, скривился он и чиркнул спичкой. После того, как он бросил курить, это было что-то вроде ритуала – спички жечь. Грязные ногти он принялся чистить столовым ножом, попеременно глядя на кота. Мильф, его кот, выглядел не лучше хозяина, и зевал, издавая при этом какой-то шамкающий звук. Старый пердун, ухмыльнулся Санто и привлек его. Кот забрыкался задними ногами, но на колени все ж таки забрался, с усилием, со скрипом. Его шерсть с опалинами лезла клоками и глаза слезились.

Вдруг дом начал дрожать. Пол изогнул волну и пошел трещиной, как той морщиной, которая перехватывала Санто лоб. Будто Санто снимали скальп, да так и бросили на пол пути. Тарахтенье экскаватора внизу. Через секунду половина кухни летела в тартараты, а кот округлив дикие глаза, вцепился хозяину в шею. Санто устало вздохнул и начал отдирать дрожащего кота от себя.

-Вот и нас с тобой выселяют, -сказал он коту. –Жгут, бомбят – все одно и то же. Нравы не меняются, разве что приходят более молодые и злые. Я старый и ты старый. Мы никому не нужны. Как старая ветошь.

Кот внимательно слушал, наклонив голову сказал:

-Но ты мне нужен,Санто.

-Да ну, брось. Найдешь себе хозяина и получше. А друга во мне ты так и не отыскал.

-Нет, ты мой друг.

Санто покачал головой.

-Нет. Я тыкал тебя в твое же дерьмо,а друзья так не делают.

-Но за дело, -затряс мордой кот.-За дело,Санто. Если бы не за дело,я бы стал жить с тобой?

Трактор внизу затарахтел снова и металлический шар вновь ударил по дому. Стены тряхонуло так, что кухонные шкафчики запрыгали по кухне, как живые.

-Уходим, Мильф. Уходим же!

Подхватив кота, Санто перебежал в комнату и закрыл на ключ дверь. Руки не слушались, старые ногти царапали замок. Через полчаса все закончится, подумал Санто. Все кончится. Пот выступил на щеках и на шее. Погляделся в треснувшее от вибраций зеркало – на лбу прилипли полоски штукатурки и маленькая салфетка. Большой у меня лоб, подумал Санто. Как журнальный стол. Только бестолковый. Рассеянно огляделся, медленно осел на кровать. От кровати пахло затхлостью и мочой. Временем и смертью. Одиночеством.

-Мильф, - позвал Санто.

-Ну чего, - Мильф сидел в углу на тюле, измазан в побелке и отфыркивался.

-Давай сыграем в города, а? Где я был, и где ни разу не был! Я был, например, в Москве. Хотя… в Москве многие побывали. Ну, последний раз, клянусь!

-Что-то не хочется, Санто. Лучше расскажи мне, как ты жил с Мариной.

-Да я сто раз рассказывал, - озадаченно посмотрел на кота Санто.

-Расскажи еще. Каждый раз что-то новое добавляется, интересное.

-Да, да. Наверное, я уже начал привирать многое, памяти уже нет, мозги уже не те.

Санто откашлялся как перед большой аудиторией и театрально взмахнул рукой

Меня нашли в капусте. Клянусь своими седыми бакенбардами. На грядке, рядом с зарослями сельдерея и петрушки. Мама – красивая стройная женщина, с загорелыми руками и каштановыми волосами, нашла меня, когда вышла сорвать народившийся кочан. Она вскрикнула и выронила секатор. Подбежал папа, и они вдвоем смотрели на меня. Маму звали Лида, а папу – Кеша. Она продолжала причитать, папа лишь многозначительно вскинул бровь – папа был на редкость спокойным человеком и даже когда я писал ему на брюки, вынимал изо рта трубку, приглаживал ладонью аккуратный пробор и стучал трубкой по столу. Сначала негромко, затем все громче и на сей стук кто-то обязательно прибегал. Никогда меня не ругал, но ругался матом весьма грязно. Тихо и смачно. Я учился у него всему. Ээээ…

Мильф начал топтать сухонькое тело Санто.

-Продолжай, Санто. Не сбивайся с мысли.

-Может ты прекратишь бродить по мне как по бульвару?

-Милый друг, ну что ты так…

Мильф прошел к голове Санто и улегся на лоб.

-От твоих лап пахнет сам знешь чем, - укоризненно покачал потяжелевшей головой Санто.

-Ой, да ладно, сам-то не розами благоухаешь.

-Ах ты старый бандит! - Санто вскочил и схватив кота за здание лапы швырнул его в стену. Не сильно так, для профилактики.

-Ай,- застонал Мильф и скрылся под диван.

Воцарилась тягостная тишина. В этой тишине занял выжидательную позицию даже бульдозер. Голоса снаружи и далекий шум города будто замерли, умоляя, продолжай, Санто, не сбивайся. Но Санто так стар, он уже не помнит, как нужно завязывать шнурки и нужно ли менять рубашку. Санто не помнит, нужно ли есть человеку, чтобы иметь силы бродить бесцельно по комнатам и смотреть в окно, на мир. Поэтому если бы не кот,который ругает его и царапает ему руки,когда тот проваливается в тяжелый сон, который предшествует смерти…Санто перебрасывался бы уже с ангелочками в картишки, и его бы это вполне устраивало. Кот-то хитрее и умнее старика. Кот ходит лакомиться сахарными косточками у соседей, отбирая у незадачливого пса по кличке Юнкер…

-Слышишь? - Мильф показал усы из под дивана. Дивные длинные усы. –Слышишь? Кажется, ушли.

-У них перекур, старый растяпа.

Мильф мяукнул натуженно, и прошамкал.

-Все, мир, Санто. Мир.

-Ладно, - Санто лежал на диване в грязной рубашке и портках, от которых и вправду тянула как из кошачьего горшка. –Что тебя интересует еще?

-История. Та. Про тебя.

Санто поиграл губами и причмокнул.

Санто рассказывал, когда завели бульдозер, Санто продолжал рассказ, когда крики снаружи уже заглушил шум обрушившейся стены, Санто все рассказывал,когда затряслась стена комнаты, в которой находились два друга. Вот и кухни нет, подумал Мильф. Ну и больно хотелось. Санто все равно не знает,что ему нужно есть. Он со вчерашнего вечера ничего не ел, только пил свое дурацкое молоко. Подогревал и пил. Прямо как старый котяра.

Я рос странным сорванцом. Не сорванец в полном смысле этого слова, нет, а какой-то не вписывавшийся в беззаботную атмосферу детства мальчик. Друзей не было у меня, в детский садик я не ходил, по причине какой-то странной неизлечимой болезни, и сидел дома и смотрел в стенку или в окно, как другие люди ходят. Смешно ходили. Кто-то как гусь,- важно и задрав назад голову, кто-то как тюлень, - прямо, будто ластами отбивал по дороге, кто-то как страус – бегом бежал, и ноги длинные сверкали. Ух. Еще играл, иногда. С папой играл, но папе быстро наскучило со мной возиться, и он мне подарил солдатиков. Но потом из всего полка у меня осталось их всего пять штук – всех я сгрыз. Война проиграна, думал я. Но теперь не будет больше войны. Никогда. Я завернул выживших солдатиков в платочек и захоронил за домом. Пропел что-то вроде гимна и, довольный ушел на кухню, влекомый запахом блинов.

Уткнулся в передник бабули и спросил,а сколько ей лет. Бабуля улыбнулась и сказала,что столько не живут. Я наелся тогда блинов до отвалу. Макал их в сметану и в варенье и слизывал сладкие ручейки с ладоней и локтей. Весь перемазался, а бабуля улыбалась. Когда мне исполнилось семь лет, у меня появились друзья. До этого момента даже и рассказывать нечего – детство как детство. Правда, такое светлое,согретое лучами западно-украинского солнца. Красивый оборот, правда Мильф? -Мильф только фыркнул.–Ну вот, играли мы во дворе, чего только не вытворяли. На поле прыгали как кузнечики, пытаясь подражать направлению ветра, раздували щеки и гудели. Взрослые, стоявшие в наклонку, будто молились закатному или рассветному солнцу на поле, и улыбались нам. Потом устав, мы прибегали к моей бабушке Зине. Она наливала из запотевшего кувшина молока, и мы с жадностью пили.

Молоко проливалось на подбородок и на нос – получалась борода и усы. Мы были усатыми дядьками и расхаживали руки в боки, подражая нашему председателю, такому грузному дядьке, с большим животом.

Потом убегали на речку. Удочки смастерили из прутиков и нашли где-то леску. Перемотав изолентой прутик в нескольких местах,закрепив леску, мы радовались – дело идет. Я своровал несколько поплавков и удил у папы и мы разделили на троих наше богатство. Мне досталось целых три поплавка и одно грузило. Ребятам – по два и без грузил. Вместо грузил, мы брали шарики из смолы. Мы удили долго. Рыба не хотела признавать в наших дохлых червяках добычу. Затем догадались прикормить. Теперь была очередь Володьки воровать.

Володька был кучерявый паренек с носиком пуговкой, веснушчатым и зубы у него были как частокол у бабы Марфы – через один и переломанные. Мы все потешались за это над ним и стучали костяшками пальцев по своим, – вот, мол, смотри, дурень,какие у нас плохие зубы. А у тебя хорошие, - через один и вообще нету. Зубы чистить не надо,к врачу ходить не надо, никто в драке не разобьет. Он пошел на дело,когда я ему все растолковал: у моего отца появилась женщина и она приносила ему лепешки с рисом, пиво, яички вареные и помидоры. Мама ничего не знала, но все кто работал на поле, были уже взрослыми и понимали все прекрасно. Я не понимал. Я ревновал, но не мог выразить этого чувства. Ведь мама такая умная и красивая, у нее глаза как небо в январе, -бирюзовые и с легкой поволокой перистых облаков. А у этой тетки были смоляные волосы и приторное выражение лица. Она мне не нравилась.

Как-то я подсмотрел,что она показывает ему ноги свои,а папа хмыкал и держался за икру и гладил ее, и подумал,что это такое? У нее что, ноги болят? Но ведь папа не врач? Когда они в очередной раз пошли в кусты, на речку поглядеть, как карасики в неводе бьются серебряными спинками, или что-то такое, то Володька стащил из сумки всю еду и пиво. Так я отомстил. Хотя не знал еще, что такое месть.

Мы напились и съели все, так что на подкорм нам ничего не осталось. Так и разбрелись по домам.

На следующий день папа все время хмыкал и хмурился. Мама порхала как бабочка. У мамы было хорошее настроение, и она поцеловала меня семь раз, пока я жевал, будто резиновую, манную кашу. Я специально загибал пальцы и прятал кулачок под стол. Мама работала и ночью теперь. Я гордился своей мамой. У Володьки вот мама не работала столько,а у Афи вообще не было мамы. Папа хмурился. Папе тоже не нравилось, думал я, что у Афи нету мамы. У всех должна быть мама – какая-никакая.

Афя был только не повязан, думал я. Мы то все в одной команде, а он будто рыжий. Хотя он и был огненно рыжим, но это уже другая история. Афанасий, полное его имя, был каким-то ломким мальчиком, с прозрачной, будто водянистой кожей, которая особенно контрастировала на фоне пожара на его голове. Володька даже как-то решил поджечь голову Афи, и спросил разрешения у Афи, на что тот вежливо сказал: нет. Володька был таким выдумщиком и таким дурашлепом, что диву давались все, включая нас. Он как-то похитил курицу, и на наших глазах свернув ей шею, начал пить ее кровь.

-Попробуйте, -говорил Володька. –Я в книжке прочитал одной,так про вампиров она и там говориться, что нужно пить кровь, тогда будешь крутым и сильным.

Мы были в ужасе и дня два играли с компанией Макса. Вообще, у нас были свои компашки и не было такого,чтобы все в одном котле варились и все дурачились вместе. Конечно, мы могли, но зачем? Если нам интереснее всего было втроем…

…

Послышался треск. Это стена соседней комнаты просела. Санто потянулся за шкаф и извлек оттуда пачку сигарет -она была вся в пыли и какая-то затасканная. Мильф предостерегающе зашипел.

-Если закуришь, я вцеплюсь в твои слезящиеся глазки, Санто!

-Ай! Дай старику нормально помереть! У тебя все так –или-или. Ты же кот,а не взвинченная любовными передрягами баба!

-Старый дурак. Ладно, Бог с тобой.

-Так то лучше, -ободрительно провел рукой по шерсти Санто. -Знаешь,у меня в жизни было не так уж много радости. Вернее была и в детстве, и в отрочестве, но такая, чтобы непроходящая – ни разу,а ведь жил я ради этого момента. Ради непроходящего блаженства, которое окутает как одеялом, и ты будешь счатлив, навсегда уже. Вот у тебя жизнь отличная – сидишь дома, на работу ходить не надо, тебя кормят, холят, лелеют, страданий ты не испытываешь, от несчастной любви не пострадал.

-Тогда где мои капли глазные? – Мильф сощурился и слезы потекли из глаз градом. – Где, я спрашиваю?

-Вот что тебе для счастья еще надо - глазные капли.

-Ой, Санто, похоже ты тронулся рассудком, -кот встревоженно расхаживал по телу Санто и прилег в районе сердца.

-Ну что,еще бьется.

-Моторчик уже с перебоями.

-Ну дык, - Санто сделал глубокую затяжку и закашлялся…

…

Афя был глупый и тихий мальчик. Может потому что глупый, поэтому тихий. Он ненавидел, а может, не умел, читать и считать, и я выменял у него все книги на какие-то безделушки. Книги у него дома стояли даже в ванной, и обложки вздувалась пузырями, будто плеснули кислотой. Книги мокли, потом сохли, становились ломкими, потом умирали. Они жили своей жизнью, но они умирали от перенаселения, как люди. Их было слишком много, и никто не трогал и не гладил их. Они умирали без любви. Это очень плохо. Я любил читать, это спасало меня. Так как я ничего не делал и в школу ходил крайне редко, по причине все той же болезни, то я забирался под одеяло, брал соломинку и пакетик с соком, и книгу.

-Ну, давай я тебе свисток, а ты мне Верна, идет? Две книги.

-Ээээ. Нет! Ты меня не проведешь! Свисток и пневматику!

-Да ты отстань! Не много ли просишь? Тогда, давай свисток и набор пулек? Три, ну четыре кулька.

-Давай.

Я прижимал книжку к голове и холодная обложка становилась теплой, горячей: я отдавал ей частичку себя,а книга мне что-то от себя. У нас дома не было книг, так как папа заложил их все до единой, при игре в карты и проиграл. Да, это были те времена, когда они имели какую-то цену. Мы подросли и когда Афю забирали в армию, я решил окончательно духовно его обобрать и набрал все деньги, которые копил, разбил такую, знаешь, стереотипную керамическую свинью, которая задыхалась от пыльных купюр и грязных рублей, и пошел с прошением к нему.

Прошение мое возымело силу, и Афя махнул рукой – мол, забирай, не жалко. Папа-профессор, жаба с мятым черепом, мягким, будто пластилин, придвинулся к стене и дотронулся до лба долгим движением ладони. Схватился за голову,что ли. Профессоришко играл в драм кружке в университете. Привычка.

Поняв,что я заплачу и хорошо, стал банчить мне свои труды и прочую научную литературу. Я хотел потрогать все его лысину, но сдерживался. Я ненавидел его – Афю забирали в армию, он впал в депрессию и забивался в углы, прятался от всех. Дома не появлялся, а все валялся на лугу, около озера, где мы и рыбачили давным-давно и рыдал. Пил водку за 80 рублей. Чекушками. Жуть. Сиганул в пруд,но по пьяне не утонул, и потом сторонился воды как огня. Даже хуже. Боялся больших канистр с водой, начинал захлебываться, закатывал глаза.

Но мы забежали далеко. Вернемся к тому месту,где Афя отличился.

Афю мы подрядили угнать мотоцикл на пару дней. Дикая затея,не осуществимая, но мы хотели рвануть в город втроем: посмотреть мир и себя показать. Нам было по 13-14 и были мы горячи. Кровь с молоком. Капелькой дегтя в бочке меда оказался Афя, который пойдя на дело, рассказал «по секрету» своей мамочке. Мамочка накрыла нашу шайку, придя ко мне домой с ремнем. Афя забился в угол и рыдал. Он рыдал,когда не знал, что делать. Хорошая контратака. Мамочка увела его, прижимала и целовала. Я завидовал люто и обозлился на всех. Тупые у меня дружки, думал я. А, значит, я не лучше.

Потом мы с Афей грабанули ларек. Все же наша банда отличилась. Он устроился уборщиком и работал неполный график. Раздобыв ключи от склада, мы набрали вискаря, шампанского и рогалики колбасы… Веселые были времена…

…

-Не засыпай, Санто! Расскажи про жену! Я просил про жену,а не про детство твое непутевое! – Кот нахохлившись, если коты только умеют нахохливаться,сидел на кресле и гневно сверкал глазами. Капли от глаз уже не спасли бы…

-Драная ты варежка, а не кот! Надо бы тебя сдать было токсидермистам в свое время.

-Давай, давай, старый засранец. Ты только и умеешь плеваться матами и ненавидишь любого.

-Что?! Кстати, будешь молока?

Кот полакал немного из миски и удовлетворенно взглянул на Санто. Санто ковырялся в ушах и отрешенно смотрел в потолок.

Тишина была скрипучей,как несмазанная калитка. Под эту нескладный мотив кот заснул.

Санто тоже пустил струйку слюны по щеке и старческими пальцами все перебирал во сне складки платья дочки. Ей 8 лет и она прелестна,как звездное небо. Безлунные и темные глаза, пухлый ротик, как мазок художника, а кожа как млечный путь. Текла незаметно, долго, тихо по небу, на которое так любовался Санто. Это счастье, любоваться ей, думал он. Это радость. Может, поэтому он так любил молоко? Его мучили воспоминания о дочери. Где она теперь? Сколько ей лет и почему она не напишет ему. Ведь, напиши она, он мог бы умирать со спокойной душой. Он как дряхлый атлант – его плечи трясутся,а из глаз течет молоко… Кот слизывает. Не плачь,Санто,не плачь.

Сон был ломким, как слой глазури на самодельном куличе и Санто перед тем,как окончательно открыть глаза, облизнул пересохшие губы. Слизал усы из молока и хмыкнул. Уши заложило- дом сносили снова.

Что-то долго, подумал Санто. Сколько можно мутозить старика?

-Санто, а почему ты Санто? – Кот хитро глядел на него, удобно усевшись на кучу тряпья в углу.

-Что?

-Почему тебя назвали Санто? Тебя же изначально звали не так.

-Да, это мое пятое имя. Я менял имена, просто потому что хотел. Я и в паспорте записан как Санто.

-Нда…

-А что, звучит ведь? Галицын Санто Игоревич. Человек привыкает к имени,срастается с ним. А я не хотел расти, мужать,а потом дряхлеть с одним именем! Не хотел! Это обидно видеть в зеркале пышащего здоровьем мужчину и потом, - немощного старика – одного и того же человека! Это подло со стороны природы и Бога! Это издевка, плевок! Человеку нужно несколько имен, чтобы как-то обозначить его физиологическое и душевное состояние! Это нужно понимать.

-В постели ты никогда не был Гераклом, не так ли? – Кот был полон ядовитого сарказма, ему явно нравилось теребить разошедшегося старика.

-Эх, милый Мильф, да я уж и не помню как выглядит женщина.

Снова закурил. Дым отрезвлял его что-ли, возвращал к чувству страха. Страх есть – значит все в порядке,думал Санто, когда вдруг дверь отворилась и в комнату словно весенняя гроза, наэлектризованная и наполовину причесанная, влетела Ксения. Она направилась к окну и настежь отворила его, затем, руки в боки, повернулась к Санто.

-Папа, ты опять куришь!

У Санто выпала изо рта сигарета.

-Ну что ты рот открыл от удивления? Мы поедем маму навестить, нет?

-Я… я… не знаю.

-Больница отсталая,слов нет, и только ты, и такой как ты, - жмот, мог так поступить! Она ведь там мучается! Она мечется по постели в агонии! Ну что ты наделал!!!

-Что…что… ты со мной разговариваешь?

Ксения даже топнула ногой от возмущения.

- Ты всегда был таким- чуть что, - сразу голову в песок! Неужели ты никого не любишь? Не любил?!

Санто ткнул пальцем кота.

-Ты ее тоже видишь?

-Кого, Санто? Продолжай рассказ.

Санто снова перевел взгляд на Ксению и она начала растворятся в клубах дыма.

Дым?

Дым!!!

-Горим, Мильф, горим!

Санто вскочил и подслеповато зашарил руками, но кот уже верещал где-то далеко.

-Мильф! Мильф, твою же мать, ты где?!

-Санто, старый черт, путь отрезан!

Стена огня встретила Санто в коридоре. Жар завивал мертвые, словно пакля волосы Санто и брови, начали колоситься и потрескивать, как старый транзистор, пытающийся поймать волну.

-Мильф!

Санто остановился. На его глазах появились слезы. Тугие, будто бусины, которые все не хотели стекать.

-Это слезы светлой грусти,- пояснил Санто коту,который верещал, как старая бабка за стеной огня и тут все прекратилось. В смысле, стало так тихо, как бывает разве что в чистилище. Или там не так?

Санто прислушался, и тугая тишина сдавила его старческие перепонки.

Он закрыл уши руками и тут почувствовал себя в постели. Он лежал, будто в болоте – было мерзко влажно и тело ломило.

Кот мурлыкал у его ног и глядел в предрассветную белую мглу. Утро, как перед войной.

Санто тяжко сел и посмотрел на свои ноги. Волосы на ногах почти все выпали, а пальцы- узловатые, походили на дохлых сверчков.

-Ну и сон, - протянул он и привстав с постели, смахнул засохшие крошки печенья и скомкал пропитанную пивом и всеми сквернами простыню, и подойдя к окну, выбросил ее.

Потом поглядел на свое отражение в створе окна. Блик, неясный контур, но такой отталкивающий, такой чудовищный, будто на него глядел дьявол, заросший и опухший – что Санто остановился в нерешительности. Как бы мне узнать номер Ксении? Как бы мне ее увидать хоть разок, может, я живу последний день!

Он взволновался не на шутку и начал кряхтеть, потом задыхаться. Не хватало воздуха, и он повалился на облезлый выцветший ковер. Упал лицом на него, тут же стер лоб о шершавый и жесткий ворс, пытаясь перевернуться. В горло лез мусор и ошметки кошачьих волос, скатанные в клубки.

Санто часто задумчиво попинывал их ногой и они, беспечные перекати-поле были неотъемлемой частью его самого. Он даже подумывал, а что будет, если кот умрет раньше него? Умрет ли он тогда же? Как сиамский брат-близнец? Боясь этого и дрожа всем телом, он заключил с котом пари: если умрет первый Санто – кот выбегает на улицу и бросается под машину. Если умирает кот… Тут Санто лукавил и юлил. В его старой пыльной башке осталось еще немного серого вещества и лукавства. Он обманул кота, как мог бы обмануть человека, но людей он не видел с прошлой пятницы… Когда соседка, добрая, с лицом старого пропитого ангела и паутиной морщин на шее приносила ему еду. Но что-то она не зашла в этот раз, и в прошлый, и вообще три дня уже как…

-Мильф.

-Ну.

-Мильф. Мне нужно умереть.

-Что значит нужно?

-Я уже не я. Я не понимаю где я и кто я.

-Да ты давно из ума выжил и что?

-Ты не понимаешь. Мне иногда кажется, что я смотрю на мир твоими глазами, что я бегаю по подвалам и сижу у окна целыми днями.

-Ну и что. Ты просто старый человек, Санто, тебе простительно.

-А помнишь ту соседку, а? Ну которая нам носила еду.

-Добрая женщина, конечно помню.

-Вот. Я увидел твоими глазами, что она лежит бездыханна. Ты обнюхиваю ее плечи и запускал лапы в спутанные седые волосы. Ты ведь был у нее?

-Плохой день для шуток, Санто.

-Ты был. Она умерла.

Кот судорожно потянулся на кровати. Он видел ее на днях, и действительно, на живую она не походила. Бедная старушка, она поскользнулась, когда мыла посуду и разбила себе голову о холодильник. Вода так и журчала в раковине, когда Мильф со всех ног мчался подальше от этого места. В глазах кота стояли слезы. Ему было страшно за старого дурака Санто. Он в последнее время плел всякие небылицы и пытался уличить его, его самого верного друга в измене. Мильфу было больно, и он, лапой открыв дверь в кладовке, просидел там до утра, боясь взглянуть на Санто. Он прислушивался к неровному посапыванию и вздохам. Он слышал, как старик воет и мечется по постели и зовет по имени свою жену и просит дочь открыть окно.

Он задыхается, он опять задыхается и Мильф кусает себе лапы, чтобы эта боль, перекрыла звуки умирающего человека…

Санто рассказывает про свою жизнь. Рассказ выходит рваным и Санто с жаром трясется, машет руками и спрашивает у кота, ясно ли ему, то, что тот говорит.

Мильфу ясно, уже давно.

-Я видел сон, в котором мы сгорели! Мы ничего не могли сделать! Разве с нами могут так обойтись?

На следующий день постучали, но Санто метался в лихорадке по постели и кот догадывался кто это.

Но почему они тогда не вскроют дверь, не снимут с петель?! Ведь они слышат его стоны! Что это за бессердечность к одинокому старику?!! Они ждут, пока он умрет, и только тогда вскроют?!

Утром Санто открывал дверь, забирал из ящика почту, а она сплошь состояла из извещений о выселении. Эти желтые клочки бумаги выплевывал почтовый ящик,будто желудок несвежий утренний салат из авокадо, который приносила добрая соседка… Клочки злили Санто, он ругался и, собрав все клочки, шел с ними в туалет.

Мильф свыкся со всем и просил еще раз рассказать про свою жизнь бедного полоумного старика.

Старик садил кулаком об стол и с жаром приступал к очередной небылице. Или это была правда? Какая из этих историй его или это солянка. Если Санто и вправду так жил, то ему можно только позавидовать: путешествия, женщины, деньги, интересные люди, алкоголь, женщины, любовь, женщины. Санто засыпал частенько на середине и тогда кот, зевнув, пристраивался у него в ногах.

На следующее утро Санто не забрал почту…

Дом содрогнулся он удара и стены поехали в разные стены, потолок обрушился на них быстро и незаметно. Мильф видел сон о том, как он сидит на коленях у доброй женщины, она гладит его, а другой рукой сжимает безвольную руку Санто. Потом Санто оживает и начинает рассказывать ей, как жил с третьей женой. Санто, умоляю, не рассказывай про Ксенью! Ты плачешь на этом моменте хуже девченки! Санто! Санто!

-Мильф?

-Мяу.

-Старый застранец, ты еще отвечаешь.

-Санто?

-Да?

-А потолок почему упал сразу? Ведь в твоих рассказах мы бегаем в панике по квартире и даже тогда не умираем. А сгораем.

-Эх, Мильф. Глупое ты существо.

-Ты тоже.

-Я знаю.

Кошмар. в духе Кафки

бездомный сукин сын стоит на Бруклинском мосту и в кулаке у него зажата моя зарплата. полы его дырявого плаща развеваются на холодном осеннем ветру; глаза вращаются и слезятся, рваные по краям веки дрожат, нос дергается в ужасном тике, когда то белого цвета майка, подчеркивает грязное тело, испещренное ранами и увечьями. я пытаюсь уговорить его, -парень, вспомни, что-нибудь хорошее. ведь у тебя тоже были мама и папа; настоящие, вспепрощающие и бесконечно любящие. мама в желтой мини-юбке и красивыми ногами и папа в полосатой сорочке с газетой в руках; ведь ты любил трепать Арни за уши и тыкаться головой в его большое волосатое брюхо,- брюхо унылого и лохматого сенбернара, названного в честь кумира детства; у тебя ведь тоже была любовь,- девочка, -словно фарфоровая куколка,- которую ты держал, будто боясь сломать, бережно и нежно, за прохладную узкую ладошку и верил, что жизнь прекрасна и все теряло смысл, кроме этого ощущения маленькой ладошки в твоей руке... -у меня ничего нет,а у тебя есть вот это, но и этого не будет! ты станешь, такой же как я! - и он начинает запихивать себе в рот мою наличку, нелепо пританцовывая. чавкая и утрамбовывывая пальцами очередную купюру он вопросительно смотрит на меня. медленно и тяжело, будто пробиваясь сквозь водную толщу, я подбегаю, вырываю кровно заработанные из его вонючей пасти, но задыхаюсь от его зловоний, они поглощают меня, как неведомые клыкастые существа, они впитываются через мои поры. он хохоча начинает жевать мои пальцы, в его безумных стеклянных глазах отражаюсь я,- такой маленький и скрюченный - человечек, пущенный под каток грязной и пошлой системы ценностей. мои фаланги весело хрустят на его зубах, кровь приятно холодит кожу, я невольно слизываю одну из этих красных ниточек - она отдает машинным маслом и железом. - деньги - это жизнь, -тошнотворно выдыхает он. -когда их нет - тебя нет. - и он деловито вытирая губы моим галстуком, достает наручники. -ты убьешь меня, -посасывая свои обрубки, причитаю я. -но за что? ведь я такой же, как и ты, с такой же отравленной душой, с такими же гнилыми ногтями и мыслями, такой же одинокий в бездонном многоуровневом океане офисного ада. я последний человек - последняя рыбка. планктон, фосфорицирующий и согбенный пред более крупными рыбами. - я мечусь в агонии, мои пальцы- их больше нет, они пошли на корм этой большой рыбе - больше меня в два раза, в три, в десятки... этот бездомный ублюдок растет на глазах, у него появляется одышка, запах одеколона вместо вони, он жиреет, его пузо уже рвет пуговицы на штанах и они со звоном пролетают мимо моего уха. - прыгай! - командует он. ты должен прыгнуть. ты должен стать таким же как все. отделяться от коллектива нехорошо. прыгай. будь паинькой. клерком. половым. тружеником. пчелкой. будь... -будь ты проклят, вопию я и бросаюсь через перила, но понимаю, что прикован к мосту наручниками и тогда я пытаюсь вывернуть руку,сломать ее, прыгаю снова и вешу на ней, дергаясь, будто птичка, попавшаяся в силок. сквозь кисть все тело пронизывает острая боль, отрезвляющая меня - передо мной вновь тот бездомный - он стоит и выпучив свои идиотские глаза улыбаясь наблюдает за моими страданиями. - я хочу стать как все! - надрываюсь я, но голос мой тонет в реве мотора - пароход идет внизу. -я хочу стать клерком! хочу служить! -бездомный пожав плечами разворачивается и уходит. - мои деньги! эй! пидор! дай мне хоть немного на пропитание, будь ты проклят, выверни свой желудок на мостовую и наскреби хоть немного! -заслужил ли ты? - и он по-отцовски грозит мне пальцем. -довольствуйся малым. -но у меня ничего не осталось! -высвободись и продай эти наручники или упади и разбейся об воду. всегда есть варианты. шансы. всегда. в отчаянии я начал безвольно и смешно барахтать культей, выворачивая распухшую руку и наконец уцепившись за невидимый выступ, подтянулся. пошел мелкий мерзкий дождь, он царапал мое зареванное, искаженное в гримасе ужаса и боли лицо. наручники раскрылись сами собой... я сидел и смотрел в черноту внизу. во всяком случае, за наручники я выручил неплохие деньги.

Дата добавления: 2015-08-28