Алексей помолчал, заметно было, что её слова его совсем не обрадовали.
— Почему?
— Да не потому о чём ты подумал. К кому я ещё могла пойти, как не к тебе?
— К этому своему… Как его… — Лицо Асадова красноречиво перекосило. Марина не выдержала и фыркнула.
— Господи, ты совсем не меняешься!
— Вот уж глупости!
Хотел ещё что-то добавить, но Марина его перебила.
— Аркаши больше нет в моей жизни.
Лёшкин взгляд тут же стал серьёзным.
— Почему?
— Потому что… Это, конечно, не твоё дело, но я скажу. Он поставил меня в такое положение, что нужно было выбирать — он или Юля. Я выбрала Юлю.
— Он не захотел?..
— Не захотел, — подтвердила Марина, уворачиваясь от настырного взгляда Алексея.
— А ты?
Появилось некоторое раздражение.
— Если ты хочешь выяснить, сильно ли я страдала, когда он ушёл, то нет — не сильно! Я знала, что он так отреагирует, поэтому не удивилась. Нужно было просто сделать выбор, и я его сделала.
— Да ладно, не злись. — Алексей вроде бы попытался её задобрить, но на лице промелькнуло удовлетворение. — Я просто спросил.
Подобное притворство Марина даже ответом не удостоила. Промолчала, но Асадов сам напомнил ей о сути их разговора.
— Так почему ты не хотела идти ко мне за помощью?
— По этому вопросу не хотела.
— Марин…
— Я боялась, что ты… Обидишься, в общем.
— Обижусь? — Алексей непонимающе смотрел на неё.
Очень трудно было об этом говорить, приходилось подбирать практически каждое слово, да ещё люди вокруг… Сбивали с мысли.
— Мы же говорили об этом… Тогда. Ты хотел, а я… отказалась, в общем. А теперь вот…
— Марин, что за глупости?
Она кинула на него быстрый взгляд.
— Не обиделся?
— Я уже давно на тебя не обижаюсь.
Она умоляюще на него посмотрела, и он тут же стал серьёзным.
— Я не думаю, что приёмный ребёнок мог нас… то есть, спасти положение. Тогда. Дело ведь не в усыновлении, я прав? Дело в ребёнке. Вот в этой маленькой девочке и больше ни в ком.
Ужасный, ужасный разговор. Марина не сразу сумела отвести взгляд от глаз Алексея, а это нужно было сделать. Вновь повеяло какой-то безнадёгой, и Марина поспешно отыскала глазами Юлю.
— Ты долго на меня злилась, Марин?
Не нужно было пояснять, о чём он говорит, произносить какие-то лишние слова. Она только плечом дёрнула, якобы рассержено.
— Может, я до сих пор на тебя злюсь?
Алексей улыбнулся.
— Не злишься.
— Ещё раз так улыбнёшься, и разозлюсь.
— Откуда ты знаешь, как я улыбаюсь? Ты же на меня не смотришь?
Это была такая игра, которая обоих сводила с ума.
— Я знаю, — пробормотала Марина, не удержавшись, и в который раз порадовалась, что подбежавшая Юля спасла положение. — Наигралась?
— Да, я попить хочу.
— Садись давай. — Алексей притянул девочку к себе и усадил к себе на колени. — А пирожное?
— Да!
— Нет, — покачала головой Марина. — Тамара Ивановна что скажет, когда ужинать не захочешь?
— А я… А я ей скажу, что пирожных наелась!
Алексей рассмеялся.
— Вот, правильно. Надо всегда говорить правду. Пошли пирожное выбирать?
Юля с готовностью кивнула и взвизгнула, когда Асадов поднялся и немного подкинул её вверх.
Марина наблюдала за ними, как они стоят у витрины, выбирают самое красивое пирожное, и боялась, что всё это больше никогда не повторится.
" " "
— Я очень рада, что всё хорошо закончилось, — понизив голос, проговорила Валентина Алексеевна, посмотрев на сына, который устроился в кресле напротив и выглядел не на шутку серьёзным. Но тут же отвлеклась на внука, который, отпустив колено отца, направился к деду, размахивая пластмассовой машинкой. Валентина Алексеевна внука поддержала, боясь, что он упадёт, запнувшись о край ковра.
Григорий Иванович Антону улыбнулся, поймал его, а потом посмотрел на жену и сына. Кивнул.
— Я тоже рад. Что всё устроилось.
— Это уже тебе спасибо, папа.
— Вся моя заслуга в нужных знакомствах, а это… — Он лишь рукой махнул.
— А это сыграло важную роль.
— Но ты её видел? Ну что ты, мой хороший? Иди к бабушке… — Валентина Алексеевна усадила ребёнка к себе на колени и поцеловала в тёмную макушку. Антон посмотрел на бабушку, закинув голову назад, чтобы видеть её лицо, а потом указал ручкой на отца. — Кто там, папа? — Алексей невольно улыбнулся, наблюдая за ними.
— Видел, Алёш? — повторил Григорий Иванович вопрос жены.
— Видел, вчера. Хорошая девочка. Глаза огромные, смотрит, словно в душу заглядывает.
— Ну, дай бог, дай бог, — пробормотала Валентина Алексеевна. — А Марина?
Алексей грустно улыбнулся.
— Она счастлива.
Родители быстро переглянулись, думая, что он не заметил. А он всё заметил. Мать натолкнулась на взгляд сына и неожиданно почувствовала неловкость.
— А Тоня с Толей? — попыталась она выкрутиться.
— Всё хорошо, мам. Они уже познакомились и…
— А вот и кофе! — Соня появилась в комнате с подносом в руках и окинула всех быстрым взглядом, отметив возникшую при её появлении паузу. — Григорий Иванович, вам чёрный?
— Ему со сливками, — ответила Валентина Алексеевна, перебив мужа, и совершенно не обратила внимания на то, как он недовольно поджал губы. Алексей лишь усмехнулся, наблюдая за всем этим. — Я всё пытаюсь отучить его пить кофе, особенно вечером, но пока не выходит.
— Да, поэтому ты портишь мне его сливками и молоком, чтобы я сам от него отказался, да? — съязвил Григорий Иванович, не спуская с жены глаз, но та лишь нетерпеливо отмахнулась.
— Гриша…
Алексей поднялся и забрал у матери сына, который уже и без того тянул к нему ручки.
— Милый, ты кофе будешь? — Соня посмотрела на него и улыбнулась.
Он засмотрелся в её счастливые глаза, а потом покачал головой.
— Не буду.
— Я! Я! — требовательно возвестил Антон Алексеевич и указал на поднос.
Асадов покачал головой.
— И ты кофе не будешь.
— Да!
— Нет.
Родители рассмеялись, а Антон выразительно насупился. Алексей поцеловал его в надутую щёку.
— Твой характер, Алёш, просто копия. Ты тоже любил права качать с младенчества. И ведь не плакал, просто "Дай!" и всё тут.
Соня улыбнулась, потом подошла и встала рядом с Алексеем. Одёрнула на сыне футболочку.
— Вы правы, Валентина Алексеевна, он Лёшина копия. Особенно, когда дуется, как сейчас.
Асадов нахмурился.
— Я никогда не дуюсь.
— Дуешься, я лучше знаю. — Она звонко рассмеялась. Антон потянул к ней руки, и она забрала его у мужа.
— Я не дуюсь, я злюсь. Это несколько разные вещи.
— Сейчас у Антоши такой интересный возраст, — вмешалась Валентина Алексеевна, стараясь сменить тему. — Только наблюдай. Ему всё интересно, всё любопытно. Дети такие милые в этом возрасте.
Алексей взглянул на жену и заметил, как та едва заметно досадливо поморщилась. Наверное, подумала, что это он мать подговорил на подобные замечания.
— А я жду, когда подрастёт, — улыбнулся Григорий Иванович, — когда можно будет его забирать на выходные. За городом детям приволье будет.
Соня растерянно моргнула и обратила непонимающий взгляд к мужу.
— Детям? — с улыбкой, но несколько напряжённо проговорила она.
Родители как-то сконфуженно переглянулись, и Алексей с трудом подавил вздох. Конечно же, Соня всё заметила и насторожилась.
— Детям, Сонь, детям, — разулыбался Алексей и в упор на жену уставился. Довольно многозначительно, надо отметить. Соня покраснела, он даже не понял от чего — от смущения или от злости.
Ничего удивительно, что родители вскоре засобирались домой. Они каждый раз спешили уехать, как только улавливали возникающую между молодыми напряжённость. Алексей поначалу старался их останавливать, начинал убеждать, что им показалось, но потом понял, что ничего хорошего из этого не выходит и лучше, чтобы родители, на самом деле, уехали, и лишний раз не расстраивались.
Проводив родителей, Алексей прошёлся по пустой квартире, сегодня даже у няни Маши был выходной, Людочка после того, как подала ужин, ушла домой, и в квартире было непривычно тихо. Заглянув в детскую, он увидел жену, которая ходила по комнате, укачивая на руках хныкающего Антона. Заметив его в дверях, Соня махнула на него рукой.
— Уходи, — шикнула она, — увидит тебя, вообще не уснёт.
— Давай я его укачаю.
— Не надо.
— Соня…
— Я сама!
— Не кричи, — еле слышно рыкнул он и дверь закрыл, весьма недовольный тем, что его выпроводили.
Антон на самом деле долго не засыпал, Соня появилась в спальне только спустя минут сорок. Выглядела раздражённой и на него, Алексея, поглядывала с подозрением. Асадов смотрел телевизор, даже особо не стараясь вникнуть в суть фильма, просто наблюдал за судорожными попытками главного героя выпутаться из щекотливой ситуации, и на жену внимания не обращал. Она походила по комнате, присела перед туалетным столиком, но постоянно косилась на Алексея, стараясь в зеркале поймать его взгляд. Ей не терпелось начать какой-то разговор, Асадов это понимал, но она почему-то не решалась. В конце концов, скрылась ненадолго в ванной, а оттуда появилась в соблазнительной сорочке, шёлк мягко струился по её телу, а небесно-голубой цвет оттенял глаза.
— Что за фильм? — мягким тоном поинтересовалась она, ложась в постель и придвигаясь к мужу. Тот пожал плечами.
— Понятия не имею. — И переключил на другой канал. — Ты дверь в детской открытой оставила?
— Конечно. — Её рука оказалась на его груди. Погладила, но Алексей почему-то был уверен, что на романтический лад жена совсем не настроена, что-то её беспокоит. И оказался прав. — Алёш, а о чём вы весь вечер шептались?
— В смысле?
Соня отодвинулась от него и села, чтобы видеть его лица.
— Не притворяйся. Ты весь вечер о чём-то шептался с родителями, стоило мне выйти, а потом переглядывались. Думаешь, я не заметила?
— Ты обиделась?
— А ты думаешь, что нет? Меня никто всерьёз не воспринимает.
— Сонь, это обычные разговоры между сыном и родителями, вот и всё.
— Ах, так они у тебя выспрашивают, хорошо ли тебе со мной живётся?
— Соня!
— Ну что? Я хочу знать!
Алексей долго смотрел на неё, потом хмыкнул, продолжая раздумывать. Соня потрясла его за руку.
— Лёша!
— Марина берёт ребёнка из детдома. Отец помог ей… с оформлением бумаг, вот и всё. Твоё любопытство удовлетворено?
Он специально ей рассказал, зная, что иначе она его с ума сведёт своими придирками, да и скрывать ему, по сути, было нечего. Всё равно Соня всё узнает и довольно скоро, и ему совсем не хочется, чтобы она взорвалась, не дай бог, на глазах у людей, а ещё хуже, родителей. Рассказал и сразу отвернулся к телевизору, не желая наблюдать, как меняется взгляд жены, как он застывает или наоборот загорается не добрым огнём.
— Ребёнка из детдома? — выдохнула она наконец, и пренебрежительно скривилась. — Она что, с ума сошла?
— Соня, это не твоё дело.
— Но зато твоё, как я понимаю.
Он поджал губы.
— Ошибаешься.
— Ну, конечно! — воскликнула она и вскочила с кровати. — Это что же получается? Она берёт ребёнка из детдома, усыновляет его…
— Её.
— Какая разница?! Она даёт этому ребёнку свою фамилию. Я всё правильно понимаю?
— Я не понимаю, к чему ты ведёшь.
— А я тебе объясню! Я веду к тому, что твоя бывшая жена, при всей своей обиде на тебя и безмерном горе, в котором она утонула…
— Рот закрой! — рявкнул на неё Алексей, перестав сдерживаться.
— Не закрою! Твоя бывшая до сих пор твою фамилию носит, и получается, что какая-то безродная девчонка из детдома будет Асадовой?
Алексей намерено ответил ей спокойно.
— И что?
Соня улыбнулась так, что от этой улыбки стало неуютно.
— Конечно, ничего, милый. Тебя ведь всё устраивает, правда? Она никак не успокоится, она всё вернуть тебя пытается. Не вышло с акциями, ты умолять не бросился, так она ребёнка тебе чужого подсовывает?
— Соня, — устало проговорил Алексей. — Что за чушь ты несёшь?
— Мой сын — Асадов. Антон, понимаешь? Единственный сын, единственный внук и никаких детдомовских я не потерплю.
— А я тебе ещё раз говорю — не твоё дело, вот и не лезь.
От его тона, задевшего её за живое, она замерла, оскорблённая.
— Я о твоём сыне забочусь, а ты…
— Не надо придумывать то, чего нет. Что за манера — интриги плести? Вот только попробуй проболтаться кому-нибудь!..
— Не угрожай мне.
— А ты не делай глупостей!
— Твои родители эту… девочку в виду имели, когда говорили о детях? Я права? И ты позволишь, чтобы Антона отодвинули в сторону ради какой-то сироты?
Пульт отлетел к стене и из него выпали и раскатились в разные стороны батарейки. Алексей свирепо уставился на жену, судорожно втянул в себя воздух, а потом как можно спокойнее, но от этого не менее страшно и угрожающе, проговорил:
— Пожалуйста, Соня, не заставляй меня думать, что ты глупее, чем есть на самом деле. Я знаю, что это не так. И прекрати нести чушь и разжигать скандалы не вздумай. Всё будет так, как должно быть. И если мои родители назовут эту девочку внучкой, тебя это ни с какой стороны касаться не будет, потому что это не твоё дело. И эти глупости про то, что Антона в какую-то сторону отодвигают — это смешно. И она будет Асадовой, и если понадобится — Алексеевной.
— Не дождёшься, я согласия не дам.
Он согласно кивнул.
— Я об этом и не прошу. Но только не дёргай никого. И всё само встанет на свои места.
Сказав это, Алексей съехал по подушке вниз и выключил лампу на прикроватной тумбочке со своей стороны.
— Ложись спать.
Он глаза закрыл, но чувствовал, что Соня продолжает сверлить его взглядом. Стояла у кровати, уперев руки в бока, и её, кажется, даже трясло от негодования. Но он не смотрел, не хотел.
Она всё-таки легла, и свет выключила, натянула на себя одеяло. Отодвинулась на самый край и спиной повернулась. Алексей повернул голову и стал вглядываться в темноту, пытаясь разглядеть жену на краю широкой постели.
— Соня…
Она не ответила, но Алексей знал, что она плачет. Не для того, чтобы вызвать его жалость и дать понять, насколько он виноват, как поступала порой. Сейчас Соня была искренна и плакала от обиды. И Асадов знал причину этой обиды, вот только слов, чтобы попросить прощения так и не нашёл.
= 10 =
— Что значит "погожие деньки"?
— Значит, хорошие.
— С солнышком?
Марина кивнула, а на Юлю взглянула выразительно. Та сидела на подлокотнике дивана, вся такая задумчивая и серьёзная, и разглядывала яркую обложку книжки, которую Марина держала в руках.
— С солнышком — это хорошо.
— Юль, давай ещё раз прочитаем, — предложила Марина. — Ты ведь не помнишь?
— Помню, — возразил ребёнок и начал громко декламировать: — Деньки стоят погожие, на праздники похожие!.. М-м… А в небе — солнце тёплое, весёлое и доброе. Правильно?
— Да, правильно. Дальше помнишь?
— Все реки разливаются, все почки раскрываются. Ушла зима со стужами, сугробы стали лужами. И дальше я помню… — Юля на подлокотнике подпрыгнула, на секунду призадумалась, а когда вспомнила, от радости подпрыгнула. — Покинув страны дружные, вернулись птицы южные!
Марина рассмеялась.
— Наоборот! Страны южные, а птицы дружные.
— А как птицы могут быть дружными? Они тоже умеют дружить? По-настоящему?
— Наверное, умеют.
— Наверное или умеют?
— О Господи, почемучка! — Марина отложила книжку и потянула девочку к себе. Поцеловала, а Юля рассмеялась и попыталась вывернуться. — Сколько у тебя вопросов всегда.
Калерия Львовна заглянула в комнату, спустила очки на кончик носа и поинтересовалась:
— Ну что, выучили?
— Выучили! — воскликнула Юля, выбираясь из Марининых рук. — На каждой ветке скворушки, сидят и чистят пёрышки. Тётя Лера, кто такие "сковорушки"?
— Скворушки, — поправила её Калерия и напустила на себя побольше серьёзности. — Сейчас расскажу. Пойдём на кухню, я ватрушек напекла, — вдруг опомнилась она. — И там я тебе расскажу.
Юля забрала книжку и отправилась за Калерией на кухню, но на ходу обернулась.
— Мам, пойдём ватрушки есть!
— Юль, ну какие ватрушки?
— Не забивай ребёнку голову, — чуть нахмурившись, проговорила Калерия и даже пальцем Марине погрозила.
— Платьев у мамы ну прямо не счесть, — жизнерадостно начала Юля за стенкой, — синее есть и зеленое есть, есть голубое с большими цветами — каждое служит по-своему маме!
— И в них ещё нужно влезать, — пробормотала Марина, зная, что слышать её никто не может. Но улыбаться не перестала.
Хоть не плакала больше. В первые дни ревела постоянно. Юля улыбалась, смеялась, осматривала квартиру восторженными глазками, бегала по комнатам, даже шумела, а потом подбегала к Марине, садилась рядом, цеплялась за её руку и сидела тихо-тихо. А у Марины к горлу комок подкатывал каждый раз.
Поначалу Юля вела себя очень осторожно. Сейчас, спустя месяц, стала спокойнее, увереннее и называла её "мамой". Что-то невероятное. Марина почему-то об этом совершенно не думала. Только хотела забрать девочку, окружить заботой, иметь возможность прижимать к себе, успокаивая. Юля очень любила прижиматься к ней, даже в детском доме могла подолгу сидеть у неё под боком, они о чём-то негромко разговаривали, а то и вовсе молчали. Вот и дома Юля время от времени подбегала к ней, прижималась, переводила дух, и бежала играть дальше. Поначалу эти объятия были судорожными, пугливыми какими-то, видимо Юля свыкалась со своей новой жизнью и пыталась поверить, что это правда, что ничего больше не изменится. Это сейчас, привыкнув немного, из Марининых объятий выныривала, фыркала от смеха и жаловалась на щекотку, как любой нормальный ребёнок, которого привычно обнимают каждый день, а раньше только молча жалась к ней. И сама назвала её мамой. Марина укладывала её спать, укрывала одеялом, наклонилась, чтобы поцеловать девочку на ночь, а та обняла её за шею и довольно чётко произнесла:
— Спокойной ночи, мама.
Она повернулась на бок и глаза закрыла, а Марина застыла рядом с детской кроватью, не в силах пошевелиться. Даже моргнуть боялась, потому что слёзы тут же полились бы из глаз, а она боялась Юлю напугать. Очень тихо вышла из комнаты, дверь прикрыла и тут же рот себе зажала ладонью. И груди рвались какие-то страшные звуки, даже на рыдания не были похожи, скорее на вой.
Она теперь мама. Не просто женщина, которая заботится об этом ребёнке, любит его, а мама.
На работе пришлось взять отпуск, потому что времени ни на что не хватало. Марина боялась надолго уйти из дома, потому что Юля начинала волноваться, даже родители, которые приходили чуть ли не каждый день, её отвлечь не могли. Их семья ещё только строилась, и нужно было проводить вместе, как можно больше времени. Они гуляли подолгу, если погода позволяла, играли, валялись на ковре в детской и смотрели мультфильмы. Но гулять Юля любила больше всего. Могла подбежать и сказать:
— Пойдём гулять? Просто так.
Никак не могла привыкнуть к отсутствию чёткого расписания в своей жизни, ей хотелось всё делать не так, как было раньше.
Они вместе ходили по магазинам, и не столько покупали что-то, как просто рассматривали витрины, неспешно прохаживались по огромным торговым центрам, потом сидели в кафе и баловали себя чем-нибудь вкусным. То есть, баловала себя Марина, а Юля смело заказывала себе пирожное или молочный коктейль.
— А как же я теперь пойду в школу? — забеспокоилась Юля в один из вечеров.
Калерия Львовна сняла со сковородки тонкий блин и водрузила наверх стопки. Юля сидела за столом, мотала ногами и на блины смотрела с удовольствием.
— Как пойдёшь? Так и пойдёшь.
— Так школа там осталась.
— Значит, пойдёшь в другую. На соседней улице очень хорошая школа, вот туда и пойдёшь, — безапелляционным тоном заявила Калерия. — Моя подруга там математику преподает, я с ней поговорю…
— На соседней улице? — неловко вклинилась Марина в размышления домработницы.
— А что? Очень хорошая школа.
— Я ещё не задумывалась о школе всерьёз.
— А вот и зря. Но ты не беспокойся, я сама обо всём подумаю.
Марина моргнула, а Юля сунула палец в тарелочку с вареньем, облизала и уточнила:
— Так в школу я всё-таки пойду?
— Ну, конечно, пойдёшь! — в один голос воскликнули Марина и Калерия Львовна.
В школу Юля пошла даже раньше, чем кто-либо ожидал. Калерия своё обещание исполнила, с подругой встретилась, чаепитие их затянулось часа на три, после чего было дано срочное указание покупать портфель.
— Будет ходить на подготовительные занятия, нечего ребёнку дома киснуть.
— По-моему, это замечательно, — согласился Алексей, когда Юля при встрече за сорок две секунды рассказала ему о первом занятии, учительнице, других детях, о том, что её похвалили, и пообещала показать портфель. Самый настоящий школьный портфель!
— И на нём принцесса нарисована, — ещё похвасталась Юля.
— Здорово, — "изумился" Асадов.
Алексей появлялся редко. За месяц дважды, и в квартиру никогда не поднимался. Они гуляли вместе в парке, он больше не заводил с Мариной никаких серьёзных разговоров, в основном с Юлей общался, выслушивал детские новости и удовлетворённо кивал. Только напоследок неизменно спрашивал Марину:
— У тебя всё хорошо?
— Просто отлично, — на его манер отвечала она и улыбалась, правда, старалась в глаза ему не смотреть. Зачем душу тревожить?
Не удивительно, что Юлю всё это заинтересовало. В один из дней, после встречи с Асадовым, она спросила:
— А Лёша — он кто?
Марина обернулась на неё. Юля рисовала и, казалась, сосредоточенной на своём деле, заштриховывала что-то синим карандашом и на Марину совсем не смотрела. Но это совсем ничего не значило. Марина призадумалась, стараясь подобрать правильный ответ.
— Лёша — это… Как тебе объяснить? Мы друзья.
Юля перестала штриховать и сунула кончик карандаша в рот. Потом кивнула.
— Ясно.
Марина вздохнула с облегчением, а когда Юля задала следующий вопрос, даже рот открыт от изумления.
— Он нас бросил?
Потребовалось не меньше минуты, чтобы прийти в себя. Даже в жар кинуло от пытливого детского взгляда. Но затем встряхнулась и сказала:
— Нет. Если честно, это мы его выгнали.
— А-а, так это совсем другое дело, — с умным видом заявил ребёнок.
— Почему это? — заинтересовалась Марина и неожиданно улыбнулась.
— Ну как же… Если мы его выгнали, мы можем его простить. А вот если бы он сам ушёл, было бы совсем плохо.
— Мы и так его простили, — осторожно заметила Марина.
— Тогда почему он сюда не приходит?
Марина подошла и погладила её по голове, заглядывая в альбом.
— Понимаешь, солнышко, всё немного сложнее… У взрослых бывают проблемы, которые так просто не решаются. Мало сказать "прости", есть разные обстоятельства… Как бы тебе объяснить?
Юля показательно вздохнула.
— Всё ясно. Он очень плохо себя вёл.
Марина не знала, то ли расстраиваться, то ли смеяться. Поцеловала девочку в макушку и подтянула ей хвостики.
— Не думай об этом. Нам ведь с тобой вдвоём хорошо, правда?
Юля с готовностью кивнула.
— Ты его совсем запугала, — сказала на следующий день ей Калерия.
Марина удивлённо посмотрела.
— Кого?
— Алёшу, конечно. Боится зайти.
Марина оглянулась на дверь, удостоверилась, что ребёнка поблизости нет и, понизив голос, нравоучительно проговорила:
— А ему здесь делать нечего. Вот зачем он придёт?
Калерия Львовна хитро прищурилась и чуть ли пальцем ей не погрозила.
— А зачем ты с ним на улице встречаешься?
Марина отвернулась, не зная, что ответить. Потом рукой махнула.
— Ладно… Какой смысл об этом говорить?
— Дёргаешь мужика за ниточки. Игрушка он, что ли?
Марина обиженно посмотрела.
— Это я его дёргаю? Я его зову, да? Он сам!..
— Сам, — кивнула Калерия. — Потому что зовёшь. И говорить что-то ни к чему. Сами знаете прекрасно, Марина Анатольевна.
Ну вот, она уже и Марина Анатольевна. Калерия обиделась.
Но согласиться Марина с ней не могла. Не зовёт она Алексея, не хочет звать. Сейчас, когда всё вроде бы наладилось, наконец; когда даже их отношения заняли какую-то определённую нишу в их жизнях, не хотелось ничего усложнять…
Пройдёт год, три, пять лет, а они будут вот также встречаться на улице, в кафе, по привычке назначать друг другу… нет, какие там свидания? Встречи. Да, именно так, встречи. Будут обмениваться новостями, важными и не очень. Будут знать, как растут их дети, как сложатся их жизни. Станут друзьями.
А если не станут? И новости из жизни другого будут попросту не интересны?..
Дружить с Лёшкой!.. Чего только в голову не придёт, в самом деле. Нет ничего глупее, чем дружить с бывшим мужем, которого когда-то сама отпустила и при этом чуть не лишилась рассудка.
Такие мысли пугали. Не общаться с Алексеем — было гораздо проще. Обижаться, злиться друг на друга, и не вспоминать при каждой встрече о…
— Пришла пора весенняя, пришла пора цветения, — вновь в полный голос продолжила Юля на кухне, и Марина очнулась. — И, значит, настроение у всех людей — весеннее!
Да уж, настроение весеннее…
" " "
Они въехали на стоянку друг за дружкой. Точнее, он опередил её на какие-то пару секунд. Лихо зарулил, обдав её новенький Рено, грязью из лужи.
— Да что б тебя, недоумок!..
При этом недоумок оказался ещё и негодяем, потому что занял самое удобное место на стоянке. Нина чертыхнулась вторично, пристроила машину с краю, и поторопилась выйти, чтобы не упустить этого хама. А когда увидела его, только усмехнулась.
— Я могла бы и догадаться! — воскликнула она в спину мужчине. — Манеры отсутствуют на корню!
Томилин видимо торопился, почти бежал к подъезду, но когда услышал женский голос, достаточно возмущённый, обернулся.
— Извините?
— Не извиню. Что за моду вы взяли, скажите мне на милость, при каждой встрече наступать мне на ногу?
Он уже не особо торопился и даже несколько шагов Нине навстречу сделал, сунул руки в карманы куртки.
— Я наступил вам на ногу? Вы уверены?
Он так выразительно уставился на её замшевые сапожки кофейного цвета, что Башинская с трудом сдержала улыбку. Если бы этот здоровенный мужик наступил ей на ногу, страшно подумать, что было бы.
— Это образное выражение, — чуть язвительно пояснила она.
— Да вы что? И такое есть?
Он откровенно смеялся над ней. И глядел именно насмешливо, без всяческой заинтересованности. Если бы она ему в спину не крикнула, он бы даже взглядом её не удостоил, просто прошёл бы мимо, Нина почему-то была в этом уверена. Она гордо вскинула подбородок, наградила этого нахала намеренно небрежным взглядом и прошествовала мимо.
— Могли бы и извиниться.
— Так вы же сказали, что не извините? — удивился он. — Зачем тогда стараться?
— Странная логика, — не удержалась она. Мужчина лишь плечами пожал.
Перед дверью остановилась, но на Томилина не взглянула, даже не сделала попытки посмотреть в его сторону. Просто ждала. Тот же неприятно хмыкнул.
— Знаете, некоторые… дамы личного шофёра нанимают, а вот вам лакей нужен. Чтобы двери открывал.
— Так значит, вы меня запомнили?
— А как же? Очень хорошо запомнил.
— Просто замечательно. Дверь откроете?
— Она не заперта.
Нина перестала улыбаться. Но всерьёз разозлиться не успела. Почувствовала всплеск жгучего раздражения, а когда Томилин вдруг рассмеялся, с удовольствием наблюдая её замешательство, неожиданно растерялась.
— Прошу. — Томилин распахнул перед ней дверь, от её пытливого взгляда скрываться не стал, наоборот, улыбнулся широко и несколько ехидно. Нина только вздохнула и шагнула в подъезд.
Это довольно странно, когда тобой не интересуются. Незнакомое ощущение. Она довольно ясно ощущала на себе взгляд Томилина, вот только особого восторга этот взгляд не вызывал. Её рассматривали с любопытством, если, по мнению этого человека, она вообще достойна его любопытства. А ещё над ней смеялись. Над её манерой держаться, разговаривать, даже над её давным-давно отрепетированными высокомерными и в то же время обжигающими взглядами. Благодаря этим взглядам Нине всегда удавалось держать ситуацию под контролем, с первой минуты, она чувствовала себя хозяйкой положения, а вот сейчас её за это самое высокомерие и привычную насмешливость, по носу щёлкнули, и над ней же теперь смеялись.
Нина украдкой оглянулась на мужчину через плечо. Томилин даже не пытался держаться от неё чуть позади, чтобы лучше рассмотреть. Он шёл след в след и совершенно неприлично, с усмешкой, таращился на её макушку. Если честно, то она уже не так сильно им и интересовалась. Никогда не любила хамов, да ещё настолько бестолковых.
— Да что же это… Отодвиньтесь от меня. — Башинская толкнула его рукой в грудь. Под ладонью оказалась пуховая куртка, мягкая и приятная на ощупь.
— Я просто хотел лифт вызвать. Или это вы делаете сами?
— Почему вы так со мной разговариваете?
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |