Леонард Берковиц что такое агрессия? [1] 2 страница

ДРУГИЕ КЛАССИФИКАЦИИ

Физические и вербальные, прямые и непрямые формы агрессии. Агрессивные действия могут быть классифицированы также и дру­гими способами. Они могут быть дифференцированы, например, с точки зренияих физической природы — как физические действия, такие, как удар или пинок, или как вербальные суждения, которые могут подвергать сомнению ценность личности другого человека, быть оскорбительными или выражать угрозу объекту агрессии. Предположим, человек был оскорблен коллегой по работе. Он мо­жет ударить оскорбившего (прямая физическая агрессия) или, в свою очередь, оскорбить его (прямая вербальная атака), или же он может начать распространять об этом человеке порочащие сведения с тем, чтобы повредить его репутации (непрямая вербальная агрес­сия).

Доллард и его сотрудники из Йельского университета приводят хорошую иллюстрацию непрямой агрессии, выраженной в символи­ческой форме:

Испытуемые были приглашены якобы с цепью изучения влияния утомления на простые физиологические реакции. Им не разрешалось спать в течение всей ночи. Они были заядлыми курильщиками, но им не разрешалось курить. Они должны были соблюдать тишину; им не по­зволялось, каким бы то ни было способом, развлекаться: ни читать, ни разговаривать, ни играть в какие-либо игры... Будучи подвергнуты этим и другим фрустрациям, они проявляли агрессивность в отноше­нии экспериментаторов. Но эта агрессивность, как выяснилось по­зднее, в данной социальной ситуации выражалась только косвенно... Один из испытуемых заполнил два листа бумаги рисунками, совершен­но явно выражающими насильственную агрессию [см. рис. 1—2]. Расчлененные и выпотрошенные тела были изображены в разнообразных гротескных видах... все они представляли шокирующие деформации человеческого тела. Когда другой испытуемый спросил его, что за люди изображены на рисунке, он ответил: "Психологи!". Конечно, он и его друзья по несчастью изрядно повеселились по этому поводу» [4, р. 45].

Рис. 1—2. Спонтанные рисунки, выпол­ненные испытуемым в условиях лише­ния сна.

Хотя и юмористическая по замыслу, эта небольшая история фактически отражает некоторые весьма серьезные вещи. Доллард и его сотрудники полагают, что сильнейшие агрессивные тенденции, сти­мулированные провокацией (фрустрацией), действуют в направле­нии воспринимаемого источника фрустрации. Возбужденные люди, следовательно, предпочли бы атаковать источник своих неприятнос­тей столь прямым способом, сколь это возможно, подобно тому, как испытуемые в описанном выше эксперименте, вероятно, хотели бы прямо выразить свои эмоции, то есть поколотить фрустрирующих их психологов. Но если фрустрированные люди думают, что за пря­мую атаку подвергнутся наказанию, то так же, как испытуемые в эк­сперименте Долларда, они будут выражать свои агрессивные тенденции лишь косвенно, например, в форме карикатуры. Злобные замечания, враждебные шутки и злые сплетни — это все примеры косвенной агрессии, которая, вероятно, проистекает из подавляемой прямой агрессии.

Сознательно контролируемые импульсивные (или экспрессивные) аспекты агрессии. Агрессивные действия можно описывать, рассмат­ривая еще один фактор, который, на мой взгляд, пока не привлек достаточного внимания исследователей агрессии: степень, в которой поведение может быть сознательно контролируемым или импульсивным.

В некоторых случаях нападения осуществляются спокойно, расчетливо, преднамеренно, с ясно намеченной целью. Агрессоры знают, какие цели они преследуют, и верят, что их действия окажутся ус­пешными. Наемный киллер, убивая свою жертву, идет на рассчитан­ный риск, так как полагает, что его шансы на успех существенно выше, чем вероятность пострадать от последствий. Девочка может отшлепать своего младшего брата, чтобы привлечь к себе внимание матери.

Бывает, однако, и так, что нападения совершаются без всякого расчета, без обдумывания плюсов и минусов, собственных выгод и нежелательных для агрессора последствий. Некоторые психологи называют это «коротким замыканием» в нормальном процессе оце­нивания. Находясь в состоянии эмоционального возбуждения либо в силу особенностей личности, некоторые люди не останавливаются, чтобы подумать о последствиях своих действий, прежде чем начина­ют физически или словесно атаковать жертву. Их внимание в ос­новном фокусируется на том, чего им больше всего хочется в данный момент — на их агрессивной цели, и они не принимают в расчет аль­тернативные способы действия и возможные негативные послед­ствия.

Примерами такого вида агрессии являются многие убийства. Из­вестный детектив из Далласа говорил об этом так: «Убийства проис­ходят оттого, что люди не думают... Взыграла кровь, завязалась драка и вот уже кто-то зарезан или застрелен» [цит. по: 9]. Он имел в виду, что подобные убийства представляют собой скорее спонтанные акты, вызванные аффектом, нежели ре­зультат продуманного решения уничтожить жертву.

Это, конечно, крайние случаи импульсивной и не контролируемой сознанием агрессии, но любой из нас с легкостью припомнит множество не столь драматичных примеров. Разве вам самим не случалось поступать по отношению к другому человеку менее доброжелатель­но, чем вы того хотели бы, или «выговаривать» кому-то более резко, чем вы намеревались? Быть может, вам приходилось говорить такие вещи, которые сознательно вы и не собирались говорить, или даже совершать агрессивные физические действия, которые вы не могли сознательно контролировать. Если вам что-либо подобное знакомо по личному опыту, то вы в этом совсем не одиноки.

Многие ученые не принимают во внимание фактор импульсив­ности в эмоциональной агрессии и, по-видимому, продолжают счи­тать, что практически любой акт агрессии определяется более или менее продуманным расчетом возможных затрат и выгод. Я пола­гаю, что подобные расчеты и оценивания иногда оказываются крайне редуцированными, особенно в пылу интенсивных эмоциональных состояний. Из неспособности должным образом оценить этот фак­тор проистекает, на мой взгляд, существенное недопонимание чело­веческой агрессии.

Внешнее влияние на импульсивную агрессию. Не контролируемые сознанием акты импульсивной агрессии не случаются просто так, «ни с того, ни с сего». И они не обязательно в любом случае мотивиру­ются бессознательной враждебностью. На мой взгляд, акты импуль­сивной агрессии представляют собой эмоциональные реакции, кото­рые «запускаются» интенсивной внутренней стимуляцией. Многие, вероятно, будут удивлены, узнав, как незначительные или нейтраль­ные внешние ситуации могут повлиять на интенсивность внутренней стимуляции. Внутренний «толчок» к агрессии может усилиться на­столько, что агрессивная реакция произойдет почти автоматически.

Я хотел бы только описать эксперимент, проведенный Кристофе­ром Свэртом и мною [?]. В начале экспери­мента испытуемые подвергались грубому обращению со стороны од­ного из своих сокурсников, а затем имели возможность наблюдать, как их мучитель получал удары электрического тока. Некоторое вре­мя спустя, когда этих испытуемых просили наказывать другого че­ловека (не того, кто их фрустрировал), они наказывали особенно охотно и рьяно, если видели при этом какой-либо нейтральный объект, который сам по себе не сигнализировал о боли, но который находился в поле восприятия испытуемых раньше, когда они наблюдали страдания разозлившего их сокурсника. Другими сло­вами, испытуемые видели нечто, напоминавшее о том чувстве удов­летворения, которое они испытывали, наблюдая страдания оскорбив­шего их человека, и этот напоминающий стимул (объект), очевидно, усиливал агрессивные побуждения, сохранявшиеся от предшествую­щей провокации (фрустрации).

Другой важный момент в психологии агрессии состоит в том, что иногда агрессивные действия могут быть более (или менее) жесто­кими вне зависимости от сознательных намерений агрессора. Повы­шенная агрессивность в описанном эксперименте была обусловлена реакциями испытуемых в отношении нейтрального лица, человека, который не был тем, кто их фрустрировал раньше, и к которому они не испытывали ни особой симпатии, ни антипатии. Им не было до него никакого дела, и все же простое наличие ситуационного стиму­ла, ассоциировавшегося у них в уме с вознаграждаемой агрессией, усиливало агрессивное побуждение. Не отдавая себе в этом ясного отчета, они, по-видимому, реагировали импульсивно и автоматически на стимул, ассоциированный с вознаграждаемой агрессией.

В этом эксперименте, как и во многих других случаях импульсив­ной (или экспрессивной) агрессии, относительно непроизвольный аспект поведения дополняет более контролируемый и произвольный компонент. Испытуемым в эксперименте Свэрта и Берковица пред­лагалось наказывать человека, не сделавшего им ничего плохого (нейтральное лицо), и на сознательном уровне они поступали так, как было велено. При этом, однако, в экспериментальной ситуации существовал еще один фактор, вызывающий у них усиление по­буждения к агрессии, и испытуемые более рьяно выполняли данную им инструкцию. Давайте еще раз рассмотрим пример, который я предлагал выше: мужчина, который почувствовал себя оскорблен­ным замечанием жены. Он хочет ударить ее и приближается к ней с угрожающим видом. Затем, предположим, он замечает что-то такое, что ассоциировано в его психике с вознаграждаемой агрессией (ли­бо с агрессией в общем): висящий на стене сувенирный клинок, свой собственный портрет, изображающий его как боксера-любителя, фо­тографию Рембо с пулеметом в руках или, быть может, вызывающий вид его собственной супруги. Любая из этих деталей может усилить агрессивное побуждение, вызванное замечанием жены. Стимул про­дуцирует внутренние связанные с агрессией реакции, которые уси­ливают интенсивность порожденных фрустрацией агрессивных по­буждений. В результате муж может ударить жену сильнее, чем он сознательно намеревался. Даже если он ее и не ударит, то может нанести гораздо более сильные словесные оскорбления, чем хотел бы. Импульсивные, непроизвольные реакции «накладываются» на произвольный компонент поведения.

НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ПО ПОВОДУ ГНЕВА,
ВРАЖДЕБНОСТИ И АГРЕССИВНОСТИ

Я обсуждал агрессию в общем и ее различные формы. А что ска­зать о «гневе» и «враждебности», других двух терминах, которые часто употребляются в связи с агрессией? Как они соотносятся с агрессией? Мой ответ на этот вопрос может вызвать удивление. Давайте еще раз обратимся к примеру рассерженного мужа. Он кричит на жену и затем бьет ее. Многие сказали бы, что он «гневает­ся» и что его агрессия является проявлением гнева. Агрессивные действия мужа при этом не отделяются от его гнева. Слово «гнев» в данном случае относится как к внутреннему состоянию, или драйву, который «запускает» агрессивное поведение, так и к действию. Дело осложняется, однако, еще и тем, что слово «гнев» иногда обозначает особое эмоциональное состояние, и, таким образом, в нашем примере мы можем также сказать, что человек чувствует себя сердитым. Оче­видно, исследователи только запутают друг друга, если слова, кото­рые они используют, имеют столь различные значения. Научное ис­следование гнева требует, чтобы мы имели ясное и четко очерченное определение понятия «гнев».

«Враждебность» — еще один термин, который не имеет четкого значения в повседневной речи. Поведение оскорбляющего свою же­ну мужа может быть описано как проявление враждебности по от­ношению к жене; но что именно означает подобное утверждение? Относится ли в данном контексте слово «враждебный» к чувствам (эмоциональному состоянию) мужа в данный момент,к его постоян­ной установке по отношению к жене, или оно просто характеризует его поведение? Этот термин употребляется во всех трех значениях.

Различные значения слов «гнев» и «враждебность» не представ­ляли бы особой проблемы, если бы чувства, экспрессивные реакции, установки и поведение всегда были бы, так сказать, конвергентными. Однако, как всем нам хорошо известно, чувство гнева не всегда от­крыто выражается в поведении, и мы можем высказывать неблагоп­риятные мнения о других людях даже и тогда, когда мы не испыты­ваем побуждения нападать на них.

Я буду максимально ясно и точно различать термины «агрессия», «гнев» и «враждебность». Определения, которые я буду давать ниже, акцентируют скорее различия, нежели то общее, что есть между этимипонятиями. Это, однако, будет стоить труда. Стремясь к ясности и точности, я буду вынужден начать с некоторых значений, которые обычно вкладываются в эти понятия. Читатель должен иметь в виду, что мое понятие «гнева» не обязательно соответствует значению, в котором оно употребляется неспециалис­тами.

ГНЕВ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ АГРЕССИИ

Прежде всего, я полагаю, что особенно важно различать понятия «гнев» и «агрессия». В случае агрессии мы имеем дело с действием, направленным на достижение определенной цели: причинить ущерб другому лицу. Это действие, таким образом, направлено на определенную цель. Напротив, гнев (как я буду употреблять это понятие) вовсе не обязательно имеет какую-то конкретную цель, но означает определенное эмоциональное состояние. Это состояние в значитель­ной степени порождается внутренними физиологическими реакция­ми и непроизвольной эмоциональной экспрессией, обусловленной неблагоприятными событиями; моторными реакциями (такими, как сжатые кулаки), выражениями лица (расширенные ноздри и нахмуренные брови) и так далее; определенную роль, вероятно, играют также возникающие при этом мысли и воспоминания. Все эти сенсорные потоки комбинируются в сознании личности в переживание «гнева».

Из каких бы составляющих ни складывалось это эмоциональное состояние, оно не направлено на достижение цели и не служит реализацией конкретного намерения в той или иной конкретной ситуа­ции. В связи с этим важно отметить то, что гнев как эмоциональное состояние не «запускает» прямо агрессию, но обычно только сопровождает побуждение к нападению на жертву. Однако эмоциональ­ное переживание и агрессивное побуждение не всегда выступают вместе. Иногда люди стремятся причинить ущерб другим людям более или менее импульсивно, не отдавая себе сознательного отчета в собственном состоянии гнева.

Агрессия «запускается» внутренней стимуляцией, которая отличается от эмоционального переживания. В моем гипотетическом примере мужа, оскорбляющего свою жену, я бы не говорил, что муж бьет свою жену, потому что он разозлен на нее. Скорее, я бы пола­гал, что атака мужа является результатом побуждения, обусловлен­ного неприятным событием. В данный момент человек может переживать или не переживать состояние гнева, но если он в нем находится, то это состояние выступает вместе с агрессивным побуждением, но не создает его прямо.

ВРАЖДЕБНОСТЬ

На мой взгляд, враждебность можно определить как негатив­ную установку к другому человеку или группе людей, которая на­ходит свое выражение в крайне неблагоприятной оценке своего объекта — жертвы.

Мы выражаем свою враждебность, когда говорим, что нам не нра­вится данный человек, особенно, когда мы желаем ему зла. Далее, враждебный индивид — это такой человек, который обычно про­являет большую готовность выражать словесно или каким-либо иным образом негативные оценки других людей, демонстрируя, в общем, недружелюбие по отношению к ним.

АГРЕССИВНОСТЬ

Наконец, я определяю агрессивность как относительно ста­бильную готовность к агрессивным действиям в самых разных ситуациях. Не следует смешивать данное понятие с понятием «враждебности».

Людям, которым свойственна агрессивность, которым часто ви­дятся угрозы и вызовы со стороны других людей и для которых ха­рактерна готовность атаковать тех, кто им не нравится, присуща враждебная установка к другим людям; но не все враждебно пред­расположенные к другим люди обязательно агрессивны. Таким об­разом, с моей точки зрения, было бы целесообразнее рассматривать агрессивность как предрасположенность к агрессивному поведению.

В общем, я надеюсь, читателю вполне понятно, что я рассматриваю стимулирование агрессии, агрессию, гнев, враждебность и агрессив­ность как отдельные, различные, хотя и взаимосвязанные фено­мены.

Ученые могут исследовать, когда и почему тот или иной из этих феноменов значимо связан с любым другим, а также когда и почему их взаимосвязь оказывается слабо выраженной. На мой взгляд, од­нако, было бы ошибочным полагать, что они суть одно и то же, или даже считать, что они всегда тесно взаимосвязаны.

Литература

Bandura, A. (1973). Aggression: A social learning analysis. Endewood Cliffs, N. J.: Prentice Hall.

Bartol, C. R. (1980). Criminal behavior: A psychosocial ap­proach. Engtewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall.

Buss, A.H. (1961). The psychology of aggression. New York: John Wiley.

Dollard, J., Doob, L. W., Miller, N. E., Mowrer, 0. H., & Sears, R.R. (1939) Frustration and aggression. New Ha­ven, Conn Yale Univ. Press

Felson, R. В. (1978). Aggression as impression management. Social Psychology, 41, 205—213.

Feshbach, S. (1984). The catharsis hypothesis, aggressive drive, and the reduction of aggression. Aggressive Behavior, 10, 91—101.

Gelles, R.J. (1983). An exchange/social control theory. In D. Finkelhor, R. J. Gelles, G. T. Hotaling, and M. A. Straus (Eds.), The dark side of families: Current family violence re­search. Beverly Hills, Calif.: Sage. Pp. 151—165.

Kadushin, A., & Martin, J.A. (1981). Child abuse: An interac­tional event. New York: Columbia Univ. Press.

Mulvihill, D.J., & Tumin, M.M. (1969). Crimes of violence. Staff report to the National Commission on the Causes and Prevention of Violence (Vol. 11). Washington: U.S. Govern­ment Printing Office.

Pagelow, M.D. (1984). Family violence. New York: Praeger.

Patterson, G.R. (1975). A three-stage functional analysis of children's coercive behaviors: A tactic for developing a per­formance theory. In B. C. Etzel, J. M. LeBlanc, D.M. Baer (Eds.), New developments in behavioral research: Theory, methods, and applications. Hillsdale, N.J.: Eribaum.

Patterson, G.R. (1979). A performance theory for coercive family interactions. In R. Caims (Ed.), Social interaction: Methods, analysis, and illustration. Hillsdale, N.J.: Eribaum.

Storr, A. (1968). Human aggression. New York: Atheneum.

Straus, ML A., Gelles, R.J., & Steinmetz, S. (1980). Behind closed doors: Violence in the American family. New York: Anchor/Doubleday.

Tedeschi, J. Т. (1983). Social influence theory and aggres­sion. In R. G. Geen and E. I. Donnerstein (Eds.), Aggression: Theoretical and empirical reviews. Vol. 1. New York: Aca­demic Press. Pp. 135—162.

Toch, H. (1969). Violent men. Chicago: Aldine.

Конрад Лоренц

ТАК НАЗЫВАЕМОЕ ЗЛО.
К ЕСТЕСТВЕННОЙ ТЕОРИИ АГРЕССИИ [2]

Лоренц (Lorenz) Конрад (1903-1988) — выдающийся австрийский зоолог, медик и психолог, один из основоположников науки о поведе-нии — этологии. Получил медицинское образование, однако среди его научных интересов — философия, клиническая, социальная и сравнительная психология, зоология, медицина, психология личности. С детства интересовался животными и проявил себя как талантливый наблюдатель, открыв явление запечатления у серых гусей. Вместе с Нико Тинбергеном, с которым познакомился и подружился в 1936 году, разработал теорию «врожденных пусковых механизмов» и провел ряд экспериментов, убедительно доказывающих эту теорию. В 1940 году получил первую академическую должность заведующего кафедрой сравнительной психологии в Кенигсберге (Германия), вскоре был призван на фронт. Был взят в плен, провел четыре года в лагере для военнопленных в качестве врача и исповедника. После возвращения в Австрию в 1949 году возобновил свою работу, вскоре получил престижную должность в Институте Макса Планка в Зеевизене, а после возвращения из Зеевизена при помощи австрийского правительства основал в Альтенберге Институт сравнительной этологии для исследования проблем эволюции и познания, директором которого оставался до конца жизни. Автор концепции инстинкта, собственной модели мотивации и эволюционной теории агрессии.Лауреат Нобелевской премии (1973) за изучение поведения человека и животных (вместе с Н. Тинбергеном и К. Фришем).

Сочинения: Uber die Bildung des Instinktbegriffes (Die Naturwissenschaften, 1937); Evolution and Modification of Behaviour (1966); Agression (1966); The Eight Deadly Sins of Civilized Humanity, and The Decay of the Humane (1973); Der Abbau des Menschlichen (1983) и др. В рус. пер.: Эволюция ритуала в биологической и культурной сферах (Природа, 1969); Кольцо царя Соломона (1970); Человек находит друга (1971); Год серого гуся (1984); Агрессия (1994); Оборотная сторона зеркала (1998).

ЧЕМ ХОРОШО ЗЛО

Борьба между животными различных видов есть общая черта: здесь вполне ясно, какую пользу для сохранения вида получает или «должен» получить каждый из участников борьбы. Но и внутривидовая агрессия — агрессия в узком и собственном смысле этого слова — тоже служит сохранению вида. В ее отношении тоже можно и нужно задать дарвиновский вопрос «для чего?». Многим это покажется не столь уж очевидным; а люди, свыкшиеся с идеями классического психоанализа, могут усмотреть в таком вопросе злонаме­ренную попытку апологии жизнеразрушающего начала, или попросту зла. Обычному цивилизованному человеку случается увидеть подлинную агрессию лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или его домашние животные; разумеется, он видит лишь дурные последствия таких раз­доров. Здесь можно увидеть поистине устрашающий ряд постепенных переходов — от петухов, подравшихся на помойке, к грызущимся соба­кам, к тузящим друг друга мальчишкам, потом к парням, разбивающим о головы друг друга пивные кружки, потом к отчасти уже политически окрашенным трактирным побоищам и, наконец, войнам и атомным бомбам.

У нас есть веские основания считать внутривидовую агрессию наибо­лее серьезной из всех опасностей, угрожающих человечеству в современ­ных условиях культурно-исторического и технического развития. Но перспектива справиться с этой опасностью, конечно, не улучшится, если мы будем относиться к ней как к чему-то метафизическому и неотв­ратимому; если же попытаться проследить цепь естественных причин ее возникновения — тогда, возможно, удастся помочь делу. Всякий раз, когда человек обретал способность преднамеренно изменять какое-либо явление природы в определенном направлении, он был обязан этим своему пониманию причинно-следственных связей, определяющих это явление. Наука о нормальных жизненных процессах, выполняющих фун­кцию сохранения ви-да, — так называемая физиология, — образует необходимое основание для науки о нарушениях этих процессов — пато­логии. Поэтому забудем на время, что в условиях цивилизации агрессив­ный инстинкт очень серьезно «сошел с рельсов», и постараемся по возможности беспристрастно исследовать его естественные причины. Как подлинные дарвинисты, мы по уже изложенным причинам прежде всего зададимся вопросом о видосохраняющей функции, которую выпо­лняет борьба между собратьями по виду в естественных или, лучше сказать, в предкультурных условиях, и о селекционном давлении этой функции, благодаря которому она так сильно развилась у очень многих высших животных.

Как известно, вопрос о пользе борьбы для сохранения вида поставил уже сам Дарвин, и он же дал ясный ответ: для вида, для будущего всегда выгодно, чтобы область обитания или самку завоевал сильнейший из двух соперников. Как часто случается, эта вчерашняя истина хотя и не стала сегодня заблуждением, но оказалась лишь частным случаем; в по­следнее время экологи обнаружили другую функцию агрессии, еще более существенную для сохранения вида. Термин «экология» происходит от греческого oikoV — дом. Это наука о многосторонних взаимосвязях организма с его естественным жизненным пространством, в котором он «у себя дома»; а в этом пространстве, разумеется, необходимо считаться и с другими животными и растениями, обитающими там же. Если специальные интересы социальной организации не требуют тесной со­вместной жизни, то по вполне понятным причинам наиболее благопри­ятным будет по возможности равномерное распределение особей вида в используемом жизненном пространстве. В терминах человеческой деловой жизни: если в какой-нибудь местности хотят обосноваться несколько врачей, или торговцев, или механиков по ремонту велосипе­дов, то представители любой из этих профессий поступят лучше всего, разместившись как можно дальше друг от друга.

Опасность, что в какой-то части биотопа, имеющегося в распоряже­нии вида, его избыточно плотное население исчерпает все ресурсы питания и будет страдать от голода, в то время как другая часть останется неиспользованной, — эта опасность проще всего устраняется тем, что животные одного и того же вида отталкиваются друг от друга. Именно в этом, вкратце, состоит важнейшая видосохраняющая функция внутривидовой агрессии.

Не следует пред­ставлять себе участок [территории животного] как землевладение, точно очерченное географическими границами и как бы внесенное в земельный кадастр. Напротив, он определяется лишь тем обстоятельством, что готовность данного живо­тного к борьбе бывает наивысшей в наиболее знакомом ему месте, а именно в центре его участка. Иными словами, пороговое значение вызывающего агрессивную реакцию раздражения ниже всего там, где животное «чувствует себя увереннее всего», т.е. где его агрессия меньше всего подавлена стремлением к бегству. С удалением от этой «штаб-квартиры» боеготовность убывает по мере того, как обстановка становится все более чужой и внушающей страх. Кривая этого убывания имеет поэтому разную крутизну в разных направлениях; у рыб центр области обитания почти всегда находится на дне, и их агрессивность особенно резко убывает по вертикали — очевидно, потому, что наиболь­шие опасности грозят рыбе именно сверху.

Таким образом, территория, которая, как кажется, принадлежит животному, — это лишь функция различий степени его агрессивности в разных местах, обусловленных локальными факторами, подавляющи­ми эту агрессивность. С приближением к центру области обитания агрессивность возрастает в геометрической прогрессии. Это возрастание настолько велико, что компенсирует все различия в величине и силе, какие могут встретиться у взрослых половозрелых особей одного и того же вида. Поэтому если у территориальных животных — скажем, у гори­хвосток, перед домом или у колюшек в аквариуме — известны централь­ные точки участков двух подравшихся владельцев участков, то, исходя из места их схватки, можно наверняка предсказать ее исход: ceteris paribus [3] победит тот, кто в данный момент находится ближе к своему дому.

Когда же побежденный обращается в бегство, инерция реакций обоих животных приводит к явлению, происходящему во всех саморегу­лирующихся системах с торможением, а именно к колебаниям. У пресле­дуемого по мере приближения к его штаб-квартире вновь появляется мужество, а преследователь, проникнув на вражескую территорию, свое мужество теряет. В конце концов, беглец вдруг поворачивается и столь же внезапно, сколь энергично нападает на недавнего победителя, которо­го теперь, как можно было предвидеть, бьет и прогоняет. Все это повторяется еще несколько раз, пока, в конце концов, колебания не затухнут и бойцы не остановятся у вполне определенной точки равнове­сия, где они лишь угрожают друг другу, но не нападают.

Мы можем считать достоверным, что равномерное распределение в пространстве животных одного и того же вида является важнейшей функцией внутривидовой агрессии. Но это отнюдь не единственная ее функция! Уже Чарлз Дарвин верно заметил, что половой отбор — выбор наилучших, наиболее сильных животных для продолжения рода — в зна­чительной степени определяется борьбой соперничающих животных, особенно самцов.

Важнейшая функция поединка состоит в выборе боевого защитника семьи, что предполагает еще одну функцию внутривидовой агрессии — охрану потомства. Эта функция настолько очевидна, что говорить о ней просто нет нужды. Но чтобы устранить любые сомнения, достаточно сослаться на тот факт, что у многих животных, у которых лишь один пол заботится о потомстве, по-настоящему агрессивны по отношению к собратьям по виду представители именно этого пола, или, по меньшей мере, их агрес­сивность несравненно сильнее. У колюшки это самцы, у многих мелких цихлид — самки. У кур и уток только самки заботятся о потомстве, и они гораздо неуживчивее самцов, если, конечно, не иметь в виду поединки. Нечто подобное должно быть и у человека.

Принципом организации, без которого, по-видимому, не может развиться упорядоченная совместная жизнь высших животных, является так называемый ранговый порядок.

Он состоит попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидов знает, кто сильнее его и кто слабее, так что каждый может без борьбы отступить перед более сильным и может ожидать, что более слабый, в свою очередь, отступит перед ним, когда бы они ни попались друг другу на пути. Шьельдеруп-Эббе был первым, кто исследовал явление рангового порядка на домашних курах и предложил термин «порядок клевания», по-английски «pecking order», который до сих пор сохраняется в специальной литературе, особенно английской. Мне всегда бывает как-то забавно, когда говорят о «порядке клевания» у крупных позвоночных, которые вовсе не клюют друг друга, а кусают или бьют рогами. Широкая распространенность рангового порядка, как уже ука­зывалось, убедительно свидетельствует о его важной видосохраняющей функции.

Напряженные отношения, которые возникают внутри сообщества благодаря инстинкту агрессии и вырабатываемому им ранговому порядку, могут придавать сообществу во многих отноше­ниях полезную структуру и прочность. У галок, да и у многих других птиц с высоким уровнем общественной организации, ранговый порядок непосредственно приводит к защите слабых. Так как каждый индивид постоянно стремится повысить свой ранг, то между непосредственно выше- и нижестоящими всегда возникает особенно сильная напряжен­ность и даже враждебность; и обратно, эта враждебность тем меньше, чем дальше друг от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого ранга, особенно самцы, непременно вмешиваются в любую ссору между двумя нижестоящими, эти ступенчатые различия в социаль­ной напряженности имеют благоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в борьбу на стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу «Место сильного — на стороне слабого!».

Дата добавления: 2015-08-29