— Лактатный раствор Рингера, большую капельницу. Определите ее группу крови и резус-фактор. Где, черт побери, гинеколог?
— Теперь пора. Ahora,[xxiii] миссис Веласкес. Empuje.[xxiv]
— Пришел педиатр.
— Как раз вовремя. Возьмите ребенка.
— El sellamo Joaquim![xxv]
— Да, миссис Веласкес. Отличное имя.
— Еще одна потуга, — уговаривала медсестра Анна-Лиза, — и у вас появится малыш.
— Отсосите у малыша слизь! Я хочу, чтобы ему ввели трубку, чтобы он дышал кислородом.
— No quiera morir.[xxvi]
— Пульс девяносто восемь. Сердцебиение пятьдесят ударов в минуту.
Громкий вой какого-то аппарата.
— Мать теряет много крови.
— Помассируйте матку. Сильнее! Сильнее!
— Введите питоцин, быстро две капельницы крови первой группы, резус отрицательный, иммуноглобулин.
— Где, черт возьми, ходит гинеколог? Включите селектор.
Анна-Лиза схватила медсестру за халат и притянула к себе.
— Я не хочу умирать!
— Вы не умрете, — успокоила она. — Еще одна потуга, Анна-Лиза. Еще одна хорошая потуга.
Она сцепила зубы, потужилась, и внезапно ее сын появился на свет.
— В животе ребенка много воздуха.
— Вы же вводили трубку в пищевод. Повторите процедуру еще раз.
— Частота шестьдесят три. Наполнение слабое.
— Подключите систему жизнеобеспечения. Введите один кубик атропина, ноль три адреналина и три миллиграмма бикарбоната натрия.
— Возьмите кровь на анализ газов.
— У нее остановка сердца!
— У него фибрилляция желудочков!
Измученная Анна-Лиза взглянула на здоровый сверток в своих руках и крепко прижала его к груди.
По ту сторону занавески велись две автономные войны. Одна — за спасение жизни женщины, которую чуть не забил до смерти муж. Вторая — за возможность жить ее ребенку. Время от времени занавеска вздымалась, и безумие выплескивалось за границы личного пространства Анны-Лизы.
Сейчас она уже различала два голоса: врача, который спасал жизнь миссис Веласкес, и врача, который боролся за жизнь новорожденного.
— Начинайте наружный массаж сердца.
— Разряд триста пятьдесят вольт. Введите ей трубку!
«Бух! Бух! Бух!» — звук электрического разряда, чтобы запустить сердце.
— Еще кубик адреналина.
— Введите ему еще ноль три адреналина.
«Бух!»
— Остановка сердца!
Через секунду:
— Остановка сердца!
Потом оба врача одновременно:
— Довольно.
Анну-Лизу должны были перевести в родильное отделение, но все о ней забыли из-за трагедии в соседней «палате». Еще полчаса за занавеской раздавались голоса, потом все стихло.
На стене громко тикали часы. Анна-Лиза очень медленно встала с кушетки, подошла к кувезу, взяла сына на руки. У нее все болело, она устала, но еще никогда не чувствовала себя такой сильной. Она отодвинула занавеску, отделяющую ее от Марии Веласкес.
Женщина лежала на спине, изо рта у нее, словно перископ, торчала трубка. Ее лицо и тело покрывали ссадины и синяки. Анна-Лиза приподняла синюю простыню, которой прикрыли несчастную, и увидела фиолетовые рубцы вдоль все еще вздутого живота.
Два часа назад худшее, что могла себе представить Анна-Лиза, — это оказаться в месте, подобном «Сент-Винсент», и родить здесь ребенка. Она плакала, потому что в родзале не было обоев, потому что доктор, который первым возьмет на руки ее сына, родом не из семей первых поселенцев, прибывших на «Мейфлауэр». Она верила, что ее сын должен начать жизнь особенно, чтобы он вырос и стал таким, как мать.
Храни его Господь!
Мария Веласкес жила в городе, которого Анна-Лиза не знала. В городе, где женщин насилуют и избивают, а потом оставляют корчиться от боли. Подруги Анны-Лизы были обеспокоены тем, как рассадить за ужином гостей, как вежливо отклонить приглашение, как убедиться, что служанка не пьет на работе. Если они и замечали, что другие борются за выживание, то немедленно отворачивались, потому что если не видишь, то не нужно и внимание обращать.
С другой стороны, Анна-Лиза слышала, как умирала эта женщина.
В кувезе лежал малыш. Чуть больше половинки буханки хлеба, хрупкие, как у птички, косточки, обтянутые тоненькой кожей. Переложив сына на другую руку, Анна-Лиза взяла на руки мертворожденного сына Марии Веласкес.
Какая разница, где родиться: в «Ленокс-Хилл», в «Сент-Винсент», на дереве? Она взглянула на избитую Марию Веласкес и тяжело сглотнула. Все сводится к тому, чтобы просто быть любимым и любить.
Когда вошла медсестра, она вздрогнула.
— Чем это вы тут занимаетесь?
— Я… я просто… — Анна-Лиза собралась с духом и вздернула подбородок. — Я просто подумала, что кто-то должен взять его на руки. Хотя бы один раз.
Медсестра, которая была готова отчитать ее, застыла. Потом молча кивнула и вышла, опустив за собой занавеску.
В палату к Анне-Лизе вошла акушерка в сопровождении Джозефа, который выглядел ошеломленным и обезумевшим от увиденного вокруг. Он бросился к Анне-Лизе и потрясенно уставился на сына. Тот зевнул и вытащил из-под одеяла кулачок.
— Ох, Энни, — прошептал Джозеф, — я опоздал!
— Нет, ты как раз вовремя.
— Но тебе пришлось ехать сюда… — Анна-Лиза промолчала, и Джозеф задумчиво покачал головой. — Разве он не чудо?
— Верю, что он им станет, — ответила Анна-Лиза.
Муж опустился рядом с ней на кровать.
— Мы сейчас же уедем отсюда, — сказал Джозеф. — Я уже позвонил доктору Посту в «Ленокс-Хилл», он…
— Честно говоря, я бы хотела остаться здесь, — перебила его Анна-Лиза. — Доктор Хо очень хороший врач.
Джозеф открыл было рот, чтобы возразить, но взглянул на жену и кивнул. Погладил сына по головке.
— Ты уже… дала ему имя?
«El se llamo Joaquim!»
— Я хотела бы назвать его Джек, — ответила Анна-Лиза.
3 июля 2000 года
Окружная тюрьма Кэрролла
Вы когда-нибудь держали за руку любимого человека? Не просто мимолетно касались, а по-настоящему соединяли руки так, что ваши пульсы бились вместе, а пальцы изучающе гладили пальцы и ногти другого человека, как картограф исследует карту страны?
Эдди потянулась к Джеку, словно утопающая к спасательному кругу, и их руки сомкнулись над столом в подвале окружной тюрьмы. Она касалась его, пытаясь передать чувства, которые бушевали внутри с тех пор, как она дала показания. Она прикасалась к нему тысячу раз, но все равно ей хотелось подойти к скамье подсудимых и положить руку Джеку на плечо, поцеловать его в шею. Она касалась его и понимала, что даже от столь невинной вещи, как сплетение пальцев, у нее мурашки бегут по спине, а сердце учащенно бьется.
Эдди была в восторге оттого, что они созданы друг для друга, — ладонь Джека как раз такая, чтобы в ней полностью поместилась ее ладонь, — и не замечала, что человек, за руку которого она ухватилась, отчаянно хочет уйти.
Лишь когда Джек мягко высвободил пальцы, Эдди подняла на него взгляд.
— Нам нужно поговорить, — негромко сказал он.
Эдди вгляделась в его лицо. Упрямо вздернутый подбородок, мягкий рот, легкая золотистая щетина на щеках, напоминающая блестки, которыми осыпает детей сказочная фея, — все, как обычно. Но его глаза — равнодушные и темно-синие — были пусты.
— Кажется, все идет хорошо, ты не находишь? — сказала она, улыбаясь изо всех сил, так что даже щеки заболели.
Она обманывала его, и оба это понимали. Над ними, словно надвигающаяся буря, висело воспоминание о Мэтте Гулигане, зачитывающем первое обвинительное заключение. Если уж это облако нависло над Джеком с Эдди, то что говорить о присяжных?
— Джек, — произнесла Эдди, смакуя его имя, как ириску, — если ты о моем заявлении, мне очень жаль. Я не хотела выступать в качестве свидетеля. — Она закрыла глаза. — Когда Чарли пришел тем утром, я обязана была соврать ради тебя. Все дело в этом, да? Если бы я солгала, у тебя было бы алиби. И ты был бы свободен.
— Эдди, — произнес он до боли равнодушным голосом. — Я тебя не люблю.
Можно быть привязанной к самому твердому стулу и, тем не менее, почувствовать, как земля уходит из-под ног. Эдди уцепилась руками за край стола. Куда исчез мужчина, который уверял, что она луч света, помогающий ему пережить эти унижения? В какой момент между вчера и сегодня все изменилось?
«Иногда, когда меня одолевают мысли, что я проиграю, я представляю, что уже отсидел».
На глаза Эдди навернулись слезы, горячие и злые.
— Но ты говорил…
— Я много чего говорил, — горько произнес Джек. — Но ты же слышала прокурора: мои слова не всегда правда.
Она отвернулась к подвальному окну, крошечному квадратику грязного стекла практически под потолком, пошире открыла глаза и посмотрела вверх, чтобы не разрыдаться. Ей вдруг вспомнился отец, каким он был после смерти матери. Однажды она обнаружила его в гостиной, на удивление трезвого, в окружении газет и сувениров. Он протянул ей шкатулку с безделушками.
— Тут мое завещание. И еще кое-что, что должно быть у тебя. Первое письмо, которое я написал маме, моя медаль за войну в Корее…
Эдди взяла шкатулку онемевшими пальцами и открыла. Здесь лежали предметы, которые собирают после смерти человека, — как сделал отец, когда похоронил маму, как совсем недавно поступила она сама с вещами Хло. Этим ты словно отпускаешь ниточки их жизней, чтобы иметь возможность двигаться дальше. Эдди увидела, что отец кладет в шкатулку свои модные золотые часы, и поняла: он наводит порядок, чтобы ей не пришлось этим заниматься.
— Ты же не. умираешь! — заявила тогда Эдди и швырнула ему шкатулку.
Рой вздохнул.
— Но ведь могу умереть…
Эдди медленно повернулась к Джеку. Ему нечего было ей завещать: ни медалей, ни воспоминаний. Но он возвращал ей ее сердце, чтобы, когда он уйдет, их ничего не связывало.
— Нет! — решительно заявила она.
Джек непонимающе смотрел на нее.
— Прости?
— Еще бы! Смотришь мне в глаза и беззастенчиво врешь. Господи, Джек, если ты хочешь поставить точку в наших отношениях, то мог бы придумать предлог, в который я бы поверила. Например, что ты меня недостоин. Или что ты не хочешь, чтобы я страдала вместе с тобой. Но говорить, что ты меня не любишь… Извини, в эту глупость я не поверю. — Эдди подалась вперед, видя, что ее слова попали Джеку прямо в сердце. — Ты меня любишь. Любишь! Черт возьми, я устала оттого, что люди, которых я люблю, уходят до того, когда я буду готова их отпустить. Больше этого не случится.
Она встала, окутанная, словно королевской мантией, злостью и решимостью, и направилась к двери, за которой маячил надзиратель, оставив Джека страдать оттого, что она уложила его на обе лопатки.
— Если ты не выспишься, — предупредила Селена, — завтра от тебя толку не будет.
Два часа ночи, а они лежат, уставившись в потолок.
— Да я и сам знаю, — согласился Джордан.
— Ты очень напряжен. — Селена привстала на локте. — Хотя это и кажется невозможным после того, чем мы только что занимались.
— Не могу ничего с собой поделать. В ушах стоит голос Гулигана, который читает этот чертов приговор.
Селена на минуту задумалась.
— Тогда я заставлю тебя отвлечься от этих мыслей.
— Селена, мне уже сорок два года. Ты хочешь моей смерти.
— Макфи, выбрось из головы всякие глупости. — Она села, скрестив ноги, и натянула на себя простыню, как шаль. — Вот послушай. Один парень получает повестку в суд, потому что почтальон поскользнулся на обледеневшей подъездной аллее к его дому и сломал мизинец. Через два дня жена этого парня посылает письмо своему адвокату, начиная бракоразводный процесс. Парень по горло сыт адвокатами, поэтому идет в паб и заливает горе.
— Звучит многообещающе, — прервал ее Джордан.
— Десять рюмок текилы — и он пьян как сапожник. Он залазит на стойку бара и кричит что есть мочи: «Все адвокаты — козлы!»
— Отлично. И как это должно помочь мне отвлечься?
Селена не обратила на его язвительные замечания никакого внимания.
— Мужчина в другом конце бара орет: «Эй, за базаром следи!» Пьяный усмехается и спрашивает: «Да? А ты что, адвокат?»
Джордан закончил анекдот за нее:
— Нет, я козел.
Селена выглядела расстроенной.
— Ты уже его слышал!
— Милая, это я его сочинил. — Он вздохнул. — Нужно сделать что-нибудь приятное, расслабляющее. Может, написать вступительную речь для ирландских экстремистов?
— Ты должен поработать за одного моего знакомого адвоката, — заявила Селена.
Джордан улыбнулся.
— Ты обвинишь меня в сексуальных домогательствах?
— Не знаю. А ты станешь добиваться моей руки?
— Я знаю, чем нам с тобой лучше всего заняться, — пробормотал он.
Селена ожидала, что Джордан обнимет ее, но он отвернулся. Она склонилась над ним, ее волосы коснулись его плеча.
— Джордан?
Он схватил ее за руку, понимая, что удержать ее будет не так-то легко.
— Ты снова хочешь меня бросить, Селена?
— А ты снова хочешь меня придушить, Джордан?
— Я просил тебя выйти за меня замуж. Не думаю, что это преступление.
— Джордан, ты не хотел на мне жениться. Ты просто не мог оправиться после дела Харта, и я оказалась ближе всех.
— Не говори мне, чего я хотел, а чего нет. Я знаю, чего хотел. Тебя. И продолжаю хотеть.
— Почему?
— Потому что ты умная и красивая. Потому что ты единственная знакомая мне женщина, которая станет рассказывать дурацкий анекдот об адвокатах в два часа ночи. — Его хватка стала крепче. — И потому что ты заставляешь меня верить, что существуют вещи, за которые стоит бороться.
— Секс со мной, возможно, и сделает тебя счастливее, но куда же еще усерднее заниматься делами клиентов! — Она покачала головой. — Твоя жизнь неразрывно связана с работой. Ты и меня заставляешь так жить.
— Селена, останься со мной. Я прошу тебя сейчас, чтобы ты не говорила, что это как-то связано с исходом процесса.
— А может быть, это и плохо, — попыталась отшутиться она. — Возможно, стоит попросить присяжных решить нашу судьбу, раз уж у нас тобой не получается?
— Присяжные каждый день выносят неверные решения.
Она пристально посмотрела на него.
— Думаешь, они и на этот раз ошибутся?
Джордан не понял, имеет она в виду вердикт по делу Сент-Брайда или вердикт их личным отношениям, но взял ее руку, коснулся губами кончиков пальцев и пообещал:
— Нет, если у меня будет что возразить.
К трем часам ночи Джиллиан не только досчитала овец до семидесяти пяти тысяч, но и для разнообразия перешла на других животных скотного двора. Время тянулось мучительно медленно, каждая секунда — вечность. У нее была причина для беспокойства. В шесть часов снова созовут суд, и адвокат Джека Сент-Брайда получит возможность распутать все, что запутало обвинение.
Она крутилась и вертелась так сильно, что простыни сбились в комок. Джилли со вздохом отбросила одеяло, чтобы стало немного прохладнее. При звуке шагов в коридоре она застыла.
Где-то щелкнул выключатель, и она сжала кулаки. Звук льющейся воды, снова скрип. Очень тихо, очень осторожно она протянула руку, нащупала одеяло и натянула его на себя, словно завернулась в плотный кокон.
Когда отец открыл дверь, Джиллиан лежала на боку, делая вид, что спит. Она слышала, как под его шагами поскрипывает пол, чувствовала, что он присел на край кровати. Его рука нежно коснулась ее виска.
— Моя девочка, — прошептал он, и боль в его голосе вывела ее из себя.
Джиллиан не шелохнулась и продолжала ровно дышать, даже когда сквозь пальцы отца просочилась слеза и потекла по ее щеке, вязкая, как клей.
Как ни прискорбно, но самым выдающимся событием в сегодняшней жизни Томаса был поход за почтой. И дело не в том, что он чего-то ожидал. Там могли быть только просьбы предоставить кредитную карточку и чертовы бойскаутские журналы, которые Томас перестал читать еще лет в двенадцать, но которые преследовали его, словно привидение. Но когда тебе пятнадцать и самое яркое событие за день — поедание несвежих хлопьев на завтрак или чтение романа на следующий урок английского, то поход за почтой — это не безделица.
«Томасу Макфи для передачи Джордану Макфи».
Конверт был легким и объемным и здорово смахивал на тот, в котором брат одного осужденного клиента-мафиози прислал его отцу дохлую крысу. Томас с бьющимся сердцем надорвал конверт, и оттуда выпала тетрадь.
Он нахмурился. Тетрадь была обернута, словно подарок, блестящей серебристой лентой. На обложке название «Книга теней». Томас раскрыл ее. «Как привлечь деньги. Любовное заклинание № 35». На каждой странице, как в кулинарной книге, сначала список ингредиентов, потом способ приготовления. Все написано от руки, но разным почерком, как будто к «рецептам» приложил руку не один человек. На полях — краткие пометки и забавные рожицы, сродни тем, что он от скуки рисовал в учебнике по истории.
Самая длинная статья: Имболк[xxvii]1999. Это было похоже на пьесу, расписанную для четырех актеров, с репликами для каждого участника. Но то, что они говорили и делали… Такого он никогда раньше не видел и не слышал.
Нахмурив брови, Томас начал читать.
— Вы понимаете, насколько мне важны ваши показания? — пробормотал Джордан, нервно поглядывая на сидящую рядом женщину. Своими седыми непослушными волосами, веревочными сандалиями, серебряными браслетами и длинными серьгами она производила неизгладимое впечатление. Скорее можно встретить подобную женщину на концерте «Грейтфул дэд», нежели за свидетельской трибуной.
— Абсолютно, мистер Макфи, — ответила Свет Звезды. Она полезла в карман и достала маленький синий мешочек, перевязанный пурпурной лентой. — Передайте это своему клиенту.
— Джеку? А что это?
— Что-то вроде талисмана. Капелька лавра, корня ипомеи, зверобоя и вербены. И на всякий случай немного кедровых орехов, табака и семян горчицы. И конечно, изображение открытого глаза.
— Конечно… — негромко повторил Джордан.
— Чтобы правосудие было к нему благосклонно.
Что на это ответишь? Джордан опустил мешочек в нагрудный карман пиджака, как носовой платок, а Свет Звезды поднялась на место для дачи свидетельских показаний.
К ней было приковано все внимание присяжных. Свет Звезды выставила руку из своего длинного колоколообразного рукава и коснулась Библии.
— Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет мне Бог. — Она улыбнулась. — И Богиня. — Потом повернулась к судье. — Можно мне одну минутку?
Похоже, судья Джастис утратила дар речи, поэтому лишь махнула рукой, чтобы свидетельница продолжала.
Свет Звезды полезла в сумку из пеньки, которую принесла с собой на свидетельское место, достала термос, зеленую свечку, стакан, пакет сахара и бутылочку со специями с надписью «Шафран».
— Начинается, — пробормотал Мэтт Гулиган. И добавил громче: — Протестую, Ваша честь!
— Протест принят, — объявила судья. — Мадам, я должна спросить: что вы делаете?
Свет Звезды раскачивалась, расставив руки и закрыв глаза.
— Просто пробуждаю энергию, Ваша честь, — наконец ответила она. — Хочу изгнать злых духов.
— Прошу прощения?
— Можно повернуть кресло? Я должна сидеть лицом на юг.
За столом защиты Джордан обхватил голову руками.
Судья посмотрела в сторону обвинения.
— Да ради бога! — ответил Мэтт и криво улыбнулся. — Если нужно изгнать злых духов, нужно изгонять злых духов.
Свет Звезды зажгла свечу и налила немного жидкости из термоса в принесенный с собой стакан.
— Это всего лишь молоко, — пояснила она и добавила в стакан содержимое двух пакетов. — С шафраном и сахаром.
Она поднесла стакан ко рту, глубоко вздохнула и, закрыв глаза, представила, что к ней направляются три женщины — в черном, в красном и в белом.
— Я была с вами с самого начала, — произнесла она и выпила.
В зале суда повисло молчание. Потом раздался легкий шепот удивления. Свет Звезды мысленно засыпала силу землей, наложила заклинание и вышла из круга.
— Думаю, это поможет.
Судья Джастис повернулась к Джордану.
— Мистер Макфи, развлекайтесь! — разрешила она начать допрос.
Джордан встал и встряхнул головой, собираясь с мыслями. С одной стороны, вызвать Свет Звезды в качестве свидетеля — сумасбродная затея, однако она сработала на руку защите, потому что Джиллиан тоже занимается магией. С другой стороны, если пожилая женщина покажется совсем чокнутой, присяжные не поверят ни одному ее слову.
— Вы знакомы с Джиллиан Дункан?
— Да. Она довольно часто заходит ко мне в магазин. — Свет Звезды повернулась к присяжным, в ней заговорил предприниматель. — У меня своя «Ведьмина лавка» — оккультный магазинчик в Уиндхэме.
— Оккультный магазинчик? Что это такое?
— Мы продаем книги, амулеты, травы для людей, исповедующих языческие религии.
— Когда мисс Дункан приходила в ваш магазин последний раз?
— Двадцать пятого апреля.
— Что она искала? — поинтересовался Джордан.
— Протестую! Показания с чужих слов! — воскликнул Мэтт.
— Ваша честь, я собираюсь поставить под сомнение достоверность рассказа Джиллиан о событиях того вечера.
— Протест отклонен, мистер Гулиган. Я тоже хочу услышать ответ на этот вопрос.
Свет Звезды продолжала:
— Она хотела узнать рецепт зелья, благодаря которому ведьмы могут летать.
— Может быть, на минутку вернемся назад? — предложил Джордан, делая вид, что испытывает замешательство. — Ведьмы?
— Да. Так называются те, кто исповедует викканство, языческий культ.
— Не могли бы вы рассказать, во что верят виккане?
— На самом деле все просто. Первое: не навреди, но прислушивайся к своим желаниям. Второе: любая ведьма или колдунья может пробуждать энергию, делать наговоры, творить чудеса и общаться непосредственно с Богиней.
— Протестую, Ваша честь! — подскочил Мэтт. — Здесь рассматривается дело об изнасиловании, а не эпизод из «Околдованных».
Джордан обернулся.
— Если дадите мне минутку, Ваша честь… Я подхожу к основному.
Судья отклонила протест.
— На земле много ведьм? — задал Джордан следующий вопрос.
— От трех до пяти миллионов, но не все в этом признаются. — Она посмотрела на судью. — А вот эта леди сама могла бы летать на метле.
— Даже не рассчитывайте на это! — отрезала судья.
— Старые привычки трудно забыть, дискриминация существует, хотя единственное, чем занимаются ведьмы, — это чтят женщин и уважают природу. Ведьм нередко обвиняли в трагедиях, которые происходили в городе. Или объявляли сатанистами. — Она улыбнулась. — Не нужно далеко ходить. В Сейлем-Фоллз в парке поставлен монумент Джайлзу Кори в память об истерии тысяча шестьсот девяноста второго года.
— Вы сказали, что Джиллиан Дункан спрашивала вас о зелье, благодаря которому летают. Что это?
— В средние века ведьмы использовали специальное зелье, чтобы достигать психоделического эффекта. В нем содержались такие вещества, как гашиш и белладонна, которые вызывают галлюцинации. Излишне говорить, что в наши дни оно не используется. Джиллиан пришла в магазин и спросила, есть ли у меня такой рецепт.
— И что вы ей ответили?
— Что это противозаконно. Я посоветовала ей направить энергию в другое русло и отпраздновать Белтайн.
— Белтайн? Это что?
— Последний из трех весенних праздников, суббота, знаменующая свадьбу Бога и Богини. Одним словом, мистер Макфи, праздник секса, — пояснила она.
— Белтайн отмечают как-то особенно?
— Ведьмы развешивают на ветках дерева в качестве подношений Богу и Богине еду и травы. Обычно разжигается костер, через который, отбросив все условности, перепрыгивает шабаш.
— Костер? — повторил Джордан.
— Да. И майское дерево. И часто совершаются помолвки…
— Помолвки?
— Пробный брак. Вы хватаете за руку своего суженого и прыгаете через костер. И потом на год вы вместе. Испытательный срок, если хотите. И конечно, после помолвки всегда Великая церемония. — Она засмеялась, заметив недоуменный взгляд Джордана. — Ритуальное соитие, мистер Макфи, прямо там, в лесу.
— Знаете, — покраснел Джордан, — звучит весело.
Свет Звезды подмигнула.
— Не стоит судить, не попробовав.
— Белтайн отмечают в какой-то особый день?
— Каждый год в один и тот же день, — ответила Свет Звезды. — В ночь с тридцатого апреля на первое мая.
Первый свидетель, которого вызвал Макфи, красноречивее всяких слов продемонстрировал, что обвинению Мэтта ничего не грозит. Неважно, кем является Джиллиан Дункан — язычницей, баптисткой или шаманом племени. Несмотря на атрибутику, свечи и изгнание нечистых духов, ничто не опровергало тот факт, что в ту ночь Джиллиан Дункан была изнасилована.
— Мисс Свет Звезды, — начал Мэтт, — кроме слов самой Джиллиан Дункан, какими еще доказательствами того, что она ведьма, вы располагаете?
— Я не в ее шабаше, если вы об этом.
— Вы присутствовали на поляне за кладбищем в ночь Белтайна?
— Нет. Я праздновала в другом месте.
— В ту ночь вы вообще не видели Джиллиан, не так ли?
— Да.
— И мистера Сент-Брайда той ночью тоже не встречали?
— Его я вижу в первый раз, — ответила Свет Звезды.
— Следовательно, вам неизвестно, были ли подсудимый и мисс Дункан вместе в ночь на первое мая?
— Нет.
Мэтт уже направился к своему месту, но неожиданно обернулся.
— Этот обряд изгнания духов, который вы здесь проводили… Другие ведьмы о нем знают?
— Да, в той или иной форме. Заговоры-обереги очень распространены.
— От чего он защищает?
— От негативной энергии, — ответила Свет Звезды.
— Но если бы подсудимый сейчас встал и схватил вас…
— Протестую! — воскликнул Джордан.
— …швырнул на землю и прижал…
— Протест принят!
— …смогло бы это заклинание уберечь вас от изнасилования?
— Мистер Гулиган! — хлопнула судья ладонью по столу. — Прекратите немедленно!
— Снимаю вопрос, — ответил Мэтт. — У обвинения больше вопросов нет.
Доктор Роман Чу оделся как скейтбордист, волосы его стояли торчком, на черной футболке виднелась надпись «ИЗМЕЛЬЧИТЕЛЬ». Если бы Джордан не был знаком с ним лично, подумал бы, что Роман — подросток, которого подобрали на улице и заплатили, чтобы он сыграл роль эксперта. Но когда токсиколога привели к присяге и он начал давать свидетельские показания, сперва перечислив свои регалии и сведения о профессиональной квалификации, заверенные тремя независимыми комиссиями, а после упомянув о том, сколько уголовных процессов у него за плечами, прокурор вынужден был прислушаться к его показаниям.
— Моя работа состоит в том, чтобы установить наличие наркотических веществ в организме путем выделения, установления и определения токсикологических веществ в биологическом материале, — объяснил Чу. — По сути, я — дорогостоящая ищейка.
— Может ли токсиколог определить, был ли принят лекарственный препарат с терапевтической целью либо произошла его намеренная или случайная передозировка? — спросил Джордан.
— Да, мы используем новейшие аналитические процедуры, такие как хромотография и спектрометрия, чтобы определить долю вещества, а потом сравнить уровень его содержания и клинический ответ, чтобы определить полученный фармакологический эффект. — Он улыбнулся присяжным. — Мы тоже ходим в школу и умеем произносить слова, в которых больше шести слогов.
Присяжные засмеялись — именно по этой причине Джордан любил вызывать Романа в качестве эксперта.
— Доктор Чу, вы проводили анализ образца крови Джиллиан Дункан?
— Да.
— И каковы результаты?
— В исследованном образце крови обнаружены следы атропина.
Мэтт замер в своем кресле. Присяжные подались вперед, потрясенные доказательством того, что Джиллиан солгала.
— Атропина? — удивился Джордан. — А что это такое?
— Лекарственный препарат, который используется в медицине для расслабления мышц кишечника, он также ускоряет сердечный ритм, снижает секрецию во время анестезии, иногда применяется для лечения астмы.
— Как быстро действует лекарство? — спросил Джордан.
— Действие наступает практически мгновенно, самая высокая концентрация в плазме крови наблюдается через час, эффект длится от двух до шести часов.
— Чтобы обнаружить атропин в крови, сколько должно пройти времени с того момента, как человек его принял?
— Следы вещества можно обнаружить в течение суток, — ответил токсиколог.
— Уровень атропина в крови мисс Дункан соответствовал обычной дозе?
— Обычно терапевтическая доза атропина составляет от 0,1 до 1,2 миллиграмма. В ее крови было выявлено 23 нанограммма на миллилитр через четыре часа после приема лекарства. Поскольку время полураспада занимает от трех до четырех часов, это означает, что в первый час концентрация атропина в крови составляла сорок шесть нанограммов. Учитывая вес мисс Дункан, количество подкожного жира, приблизительное время приема, получаем дозу атропина, равную десяти миллиграммам, то есть приблизительно в сто раз больше нормы.
— И что это означает?
— Мисс Дункан приняла слишком большую дозу, — ответил доктор Чу.
— Это как-то повлияло на ее поведение?
— Еще бы! Даже два миллиграмма вызывают учащенное сердцебиение, сухость во рту, расширенные зрачки, расфокусированное зрение. Доза до пяти миллиграммов вызывает тревогу, человеку тяжело говорить и глотать, у него болит голова, он весь горит, замедляется перистальтика кишечника. Если принять десять миллиграммов, как мисс Дункан, к вышеперечисленным симптомам добавятся едва прощупываемый, учащенный пульс, расфокусированное зрение, «пылающая» жаром кожа, волнение и беспокойство, проблемы с передвижением и речью, галлюцинации, расстройство сознания и кома.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |