Сергей Сергеевич Минаев 8 страница

— В первом приближении. Судя по тому, куда вы клоните, в середине девяностых с метафизической зоны вышло по УДО сразу несколько злых демонов, которые отняли у всех российских граждан не только понятия, но и сбережения, так?

— Чё-то ты загнался. Не было никаких демонов. Хотя, — Рашпиль обвел зал торжествующим взглядом, — может, и были. А я думаю, просто люди понятия сами смешали, и наступил окончательный пиздец. Вор делит бабки с ментом, врач наркотой барыжит, учитель детей ебет, поп за партию «Единая Россия» подписывает. А простые люди увидели это и поняли, что при коммуняках Ленин был понятием, при Ельцине беспредел был понятием, а сейчас только бабло понятием и осталось. А бабло понятием быть не может. Нету у бабла никакого Дао. Потому как если бабки есть — ты при понятиях, а бабки кончились? А? А Дао никогда не кончается, не может кончиться.

— При этом Ван Фучжи, — я мучительно выуживаю из извилин скудный запас знаний о китайской философии семнадцатого века, чтобы хоть как-то соответствовать, — учит, что Лао-цзы был слеп. И еще никто не избежал конкретности вещей.

— Пидорасина этот твой Ван Фучжи! — Рашпиль жахает рукояткой вилки по столу. — Откуда фраерок? Из шанхайских? Я щас позвоню, спрошу, что они там за петушар вырастили, если позволяют себе Лао-цзы вот так запросто хуесосить!

— Да бросьте вы, не стоит он того. — Я опускаю глаза на пепельницу, понимая, что такими дешевыми приемами, или «погремухами», в блатной риторике, можно сбить с толку только первокурсницу МГУ, а не новоявленного китаиста с тремя судимостями.

— Главное — понять, в чем твое Дао. — Рашпиль прикрыл глаза и сделал длинный выдох. — А как у каждого придет осознание Дао, будут и понятия. И порядок будет, и жизнь будет. Как в Китае.

— В Китае применяют пытки и существуют концлагеря, — робко пытаюсь я занять последний бастион либеральных ценностей.

— Вот только пропагандой американской мозги мне ебать не надо! — ощеривается Рашпиль. — Лагеря! Лагеря у нас на Магадане. А у них — исправительные центры. Мало ли гондонов штопаных, которые не хотят свое Дао искать и другим мешают? Тычутся по жизни, как слепые с паперти, и других баламутят. Я вот осознал себя воином и теперь с этим Дао живу. — Рашпиль мечтательно закатил левый глаз. — И когда-то, Вовка, я проснусь на берегу Хэнань. Может, рисовым зерном, а может шумом в соснах, и наступит вечность. А разве может думать о деньгах тот, кто собирается ступить за бамбуковую занавесь, чтобы быть всегда, Вовка? Готовясь к такой ебатории, думаешь только о том, как бы лишних косяков здесь не напороть. А другим так прет, и они уже при жизни понимают, что на самом деле они рисовое зерно. И тогда совсем благодать наступает. Как в чифире утонул. — Рашпиль посмотрел на часы и молодцевато расправил плечи.

— Только почему-то так выходит, Алексей Михайлович, что как только осознаешь себя рисовым зерном, тебя тут же склюет какой-нибудь петух, вроде вашего чиновника.

— Вот поэтому я пока воин, — вздохнул Рашпиль, потом отвернулся от меня и сделал знак охране. Детина принес ему листочек. — Слушай сюда. Час назад какие-то фраера в банях на Пресне порезали двух шлюх и одного халдея. Не насмерть. По слухам — подломили у фраеров чемодан с бабками. Не твой ли это чемоданчик, Вова? Имеется наколка на сутера, что баб в ту баню возил. Адресок, телефончик. Один поедешь или людей дать?

— Я сам, Алексей Михайлович. Буду делать первые шаги на пути воина.

— Это ты молодец, Володя! — Рашпиль по-отечески похлопал меня по плечу. — Действуй, а я поеду. У меня через два часа урок китайского, а до этого надо еще одного коммерсанта в русло Гуанчжоу вернуть.

— Это как?

— Да взял компьютеры у знакомых китайцев (они же теперь все через меня идут) и бабки не платит. Приехал к нему в офис представитель компании продавца, рассказал про дракона, который безнаказанно воровал рис у крестьян Поднебесной, а коммерс его послал. Он думает, если это Москва и у него два джипа сопровождения ментовских, можно и драконов на хуе вертеть?

— И что теперь?

— Будем вызывать на товарищеский суд. Шутка ли, пять лимонов грина! За такие бабки любой кедровый орех из Манчжоу-Го станет гранатой РГД. Ладно, это его путь. А ты помни, Володя, про Дао. Познай его. И про вечность помни.

Уже в машине я подумал, что городская легенда о лучах, которые случайно вырвались из недр секретного НИИ и поразили почти всех жителей города, не совсем вранье. И может быть, в числе первых жертв был Алексей Михайлович Головня 1952 года рождения, отсидевший один срок за разбой (по малолетке) и полтора срока за убийство (по второму освобожден условно-досрочно), проходивший по делу об организации преступной группировки в России и на Украине, в отмывании денег в Испании, по заказным убийствам в Москве, Донецке и Израиле. Алексей Михайлович Головня по кличке Рашпиль, вор в законе, который только что рассказал мне не «за братву и зону», и даже не «за Бога забыли», а про Дао, Конфуция и Гонконг. Возможно, я не прав, и Рашпиль действительно стал той самой бабочкой, махнувшей крылом на площади Тяньаньмэнь, чтобы породить финансовый ураган в Нью-Йорке.

Но что-то во всем этом разговоре отдавало морозной тревогой. Что-то такое, что словно намекало — пиздец особенно близок.

Косвенно наличие тревоги в воздухе подтверждал щит с рекламой «Газпрома», глядя на который невольно думаешь, что как раз тем, кто собирается в вечность, деньги, по ходу, нужны еще больше.

Я закурил и принялся вспоминать, нужно ли получать визу в посольстве или в Гонконге ее ставят прямо в аэропорту?

ДИЛЕР

Двор в районе метро «Курская». Двадцать три часа пять минут

— Ты чего, в Майами? — Кирилл ошарашенно смотрел то на Севу, то в зеркало заднего вида.

— А чего такого? — Сева выпрямился, протер рукой приборную панель и облизнул пальцы. — Не кипешуй, карму портишь.

— Какая, в жопу, карма? — Кирилл сильнее обхватил лежащий на коленях чемодан. — Чего, до дома потерпеть нельзя? Обязательно в машине хуячить?

— Блин! — Сева чихнул, выпустив из левой ноздри легкое облачко. — Я же тебе говорил, карму портишь. Ну вот. Теперь нужно повторить. Не хочешь с панели, давай кейс.

— Э-э! — Кирилл хлопнул Севу по руке. — Давай только не на моем кейсе!

— А чё у тебя там, килограмм героина? — расхохотался Сева. — Тогда понятно, почему ты «первый» не хочешь.

— Кто про что, а вшивый про баню. У тебя, кроме как про наркоту, других шуток нет? — скривился Кирилл.

— А чего это мы такие правильные? В четыре утра будить друга из-за шести граммов ты не стесняешься. Чего у тебя в кейсе-то? Прижал, будто там лимон грина лежит! — В глазах Севы мелькнул злобный огонек. Кирилл похолодел и выпустил воздух, как спущенный шарик:

— Документы там у меня, — промямлил он, — в Латвию, на вид на жительство подаю.

— Ого! — присвистнул Сева. — Ты мне не рассказывал. А чего так поспешно?

— Менты работать не дают, а деньги просят. Телки умные стали. Через день в ресторанах ошиваются, в поисках сазана. Трое за месяц свалили. Ну и вообще… заебала эта рашка.

— А ты уже недвижимостью обзавелся? Говорят, если квартиру там покупаешь или дом, сразу вид на жительство дают.

— Присматриваюсь, — уклончиво ответил Кирилл. — Ладно, делай, что ли.

Сева хмыкнул, принял у Кирилла кейс, положил на колени, достал целлофановый пакет граммов на двадцать и отсыпал на крышку небольшой холмик.

— Не боишься столько возить с собой? — теплым участливым голосом поинтересовался Кирилл.

— Работа! — пожал плечами Сева и передал пакет. — Брось в дверцу, если что — сразу за окно, только ногтем дырку продырявь, чтобы по ветру разнесло. А то мне не с руки, я рулить буду.

Кирилл подождал, пока Сева нагнется к крышке кейса, и незаметно убрал пакет в карман своей куртки.

— Богота, — выдохнул Сева, передавая Кириллу карточку. — Чистая Богота!

— Кто?

— Неважно. Давай, ты такого еще не пробовал. Я сам такого, почеснаку, давно не пробовал.

Склоняясь над кейсом, лежащим на коленях у Севы, Кирилл бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— Если на нас сзади кто смотрит, подумает, ты у меня сосешь! — заржал Сева.

— Слышь! Шутки выбирай, в натуре. — Кирилл резко выпрямился и в этот момент понял, что ему не показалось. Сзади приближались фары — менты!

Кирилл бросил на пол карточку, распахнул дверь машины и побежал. Раздался визг протекторов. Кирилл бежал долго, петляя между деревьями, пока не оказался на другой стороне парка. Уже виднелся в просвете аллеи павильон метро. Кирилл перешел на шаг, восстановил дыхание, огляделся по сторонам, остановился.

Вытащил сигареты из одного кармана, полез за зажигалкой в другой, и пальцы нащупали предмет, оказавшийся при свете уличного фонаря пакетом с кокаином. Кирилл оценил на глаз весовую стоимость, подумал о том, как менты будут ловить Севу, а тот пустой, как завтра Сева позвонит и срывающимся от волнения голосом поинтересуется судьбой пакета. А Кирилл ответит, что выбросил со страху. Сева тихонько заскулит и пробормочет что-нибудь о трешке грина.

Кирилла охватил нервный хохот. Деньги к деньгам. Он прижался спиной к березе и прикрыл рот ладонью, чтобы не привлекать внимание. Смешно было так, что пришлось присесть, чтобы сбить истерику.

Отсмеявшись, Кирилл выбросил погасшую сигарету, достал новую, зажег. Глубоко затянулся и вдруг почувствовал холодок между лопатками. Что-то его не отпускало. Что-то говорило Кириллу об изменении в атмосфере. Будто бы час назад он был одним, а теперь стал… или не стал? Или что-то у него было между парком и машиной Севы, а теперь… карточка, менты, пакет с коксом… А-А-А-А-А!..

Кажется, последнее он уже прокричал.

БЕГИ, КРОЛИК!

Беги, кролик, кролик, беги, реки

крови, огни.

Танцуй, плыви, гори, скользи,

Убивай лишки, смотри,

Все бессмысленно и бесполезно.

Mujuice. Беги, Кролик; беги! А-А-А-А-А! Й-Ю-Ю-Юху! — закричал Сева, убедившись, что фары милицейской машины больше не показываются в зеркале заднего вида. Для верности он совершил еще пару маневров, чтобы сбросить «хвост», — проехал дворы за театром «Ромэн» и вырулил на Третью улицу Ямского Поля. Припарковавшись между служебных машин у здания ВГТРК, первым делом вышел, открыл пассажирскую дверцу и принялся осматривать салон в поисках пакета, который передал Кириллу. В дверце было пусто. На полу, между сиденьями, в бардачке — ничего похожего. Для успокоения Сева приподнял коврик и пошарил рукой, но реальность била наотмашь. Пакет исчез.

— Минус три, — Сева уселся на корточки, как азербайджанцы на рынке, и закурил. — Даже звонить бесполезно, скажет, что выбросил со страху. Или правда выбросил. Всяко не легче.

С одной стороны, подумал Сева, три тысячи потерять обидно. С другой — если бы менты прихватили с таким пакетом, отдал бы десятку, а то и больше. А учитывая последние тенденции борьбы за чистоту рядов, десятку можно было не отдать, а получить. В таком разрезе выходила не просто экономия, а сразу условно-досрочное освобождение. Картину счастливого исхода слегка подгадил Кирюха, умыкнувший стаф, но в сочетании с угрозой сменить модную джинсовку Dsquared на лагерный ватник это выглядело досадным пустяком. «Ему еще бед карма обраткой-то вернется», — заключил Сева.

Кейс, валявшийся за спинкой пассажирского кресла, он обнаружил, когда садился за руль. «Вот завтра мы и устроим натуральный обмен моего товара на твой вид на жительство», — улыбнулся Сева, погладив шершавый пластик, — а если там еще и паспорта лежат, тебе пиздец, брателло. А они там наверняка лежат».

То, что лежало в кейсе, вполне можно было бы назвать видом на жительство. В последний раз такое количество денег Сева видел в спортивной сумке, стоявшей на кухонном столе в офисе Таракана, который продавал наркотики оптом. Это было на прошлой неделе. И на позапрошлой тоже. Такое бывало, когда Сева сталкивался в тараканьем офисе с «региональными дистрибьюторами». Они пили чай и травили анекдоты, пока помощник Таракана нарочито медленно пересчитывал деньги.

Каждый раз, наблюдая за этой процедурой, Сева размышлял над тем, сколько же снюхивает население Подмосковья, учитывая то, что даже это немалое количество порошка будет разбодяжено втрое, а то и вчетверо. А по телевизору говорят об инфляции и безработице. А вчера вроде как кризис был. А Москва и окрестности все так же «невер слип».

Еще Сева пытался прикидывать выручку этих ребят, но всегда спотыкался. Считать чужие деньги было однозначно плохой кармой, но гораздо хуже было осознание того факта, что посчитав их, можно прийти к выводу, что заработать даже двадцать процентов от годового оборота этих ребят невозможно. А такое знание делало жизнь унылым беспросветным говном и низводило профессию драг-дилера (модная машина, открытые двери в злачных местах города, общение с опасными, но правильными людьми) до уровня заместителя менеджера по персоналу в крупной конторе, подсчитывающего бабки начальника в перерывах между мастурбацией с кредитным авто-калькулятором и просмотром горящих путевок.

Хотя на самом деле Сева знал, что дилером его зовут только близкие друзья, из вежливости и ради потакания Севиному кумиру — Тони Монтана из «Лица со шрамом». А остальные — просто барыгой.

Крутить наркобизнес Сева начал три года назад, после знакомства с одним майором из ФСКН, принявшим его на дискотеке с двумя таблетками экстази и подписавшим на роль — вначале осведомителя, потом — мелкооптового продавца.

Как человек неглупый и знакомый с религиозными течениями, Сева понимал: чтобы пробиться наверх наркопирамиды, надо обладать не просто «монтановскими» яйцами, но еще и сильным тотемным символом, потому что на фразу: I want my fuck-in'human rights, now! Just like the President Jimmy Carter says, — придут не офицеры иммиграционной службы США, а два подполковника-силовика. Причем второй придет уже с видео, взятого с ютьюба, на котором отчетливо видно, как Сева устраивает взрывы в московском метро.

Прочитав книгу про транснациональные корпорации в торговле, Сева уяснил, что единственный способ противостоять крупному ритейлеру типа Wal-Mart, уничтожавшему конкурентов с помощью низких цен, можно двумя путями — объединением мелких торговцев для получения больших скидок от поставщика или переходом в формат All-in-one Concept store, когда широта ассортимента и близость к жителям своего района дает тебе шанс на большую лояльность покупателей.

На первом пути вместо скидок можно схлопотать по роже, а за объединение в натуре лишиться лицензии на торговлю (читай: грохнут).

В книге еще описывался вариант, когда монстры торговли просто покупали бизнес у наглого малыша-конкурента, оставляя хозяев в управлении, но то, что слияния-поглощения в России происходят на уровне выше курирующего Севу майора, он уяснил давно.

Оставался кропотливый путь «старого доброго магазина нашего квартала», хозяина которого любят соседи как своего. «Стать Lovemark» — учила книга. Ассортиментный ряд — иногда кокс, чаще героин, экстази, гашиш, унизительная и малоприбыльная торговля бутиратом. Контингент покупателей соответствующий — щенки-студенты, играющие в тусовщиков, нищие районные джанки, угрюмые айтишники и местная гопота. С «Лавмарк» было еще тяжелее. Добрые соседи ненавидят барыг. Главное — непонятно почему.

Чтобы успокоиться, Сева отошел от машины и добил небольшой косяк, из тех, что лежат на черный день в запасном колесе. Кейс сулил феерический полет за мечтой, которой Сева проникся после первого визита в Голландию. С того момента он заболел идеей переезда в небольшой голландский город, покупки лицензии на кофешоп и организации бесперебойного туристического трафика для жителей эрэфии. Сева знал процедуру оформления заявки, примерную стоимость бизнеса, разбирался в сортах травы и текущих ценах на внутреннем голландском рынке. Тема кофешопа всплывала каждый раз во время пьянок с товарищами. Каждый из них знал, что делать на следующий день после севиного отъезда. Со временем мечта доросла до размеров холдинга со своим туроператором, продажей авиабилетов и сторонним бизнесом вроде автозапчастей. Словом, Сева, как человек нежадный, комфортно устроил в своей мечте всех приятелей. Оставалось одно небольшое «но». И вот сейчас, в эту самую минуту, это «но» лежало у Севы на коленях.

В стакане между сиденьями изредка трепыхался мобильный, высвечивая одного и того же абонента — «Кирилл».

— А вот хуй! — сказал Сева телефону, когда тот в очередной раз заерзал. Телефон, видимо, понял и умолк.

Трогая, Сева не особенно понимал, куда ехать. Сначала позвонил Машке и спросил, как у нее с загранпаспортом, на что она пропищала: «Сколько времени, знаешь? Опять обнюхался!» — и еще много обидного. Потом остановился и выкинул все оставшиеся в багажнике косяки. Включил диск Найка Борзова и долго ездил по Садовому кольцу, подпевая «Лошадке» и барахтаясь в теплых мечтах о Голландии. Правильная музыка и правильная трава постепенно делали свою работу, и на втором круге Сева ощущал себя в салоне самолета, то ли приземляющегося в Скипхоле, то ли стартующего из Шереметьево.

Я маленькая лошадка,

И мне живется несладко.

Мне трудно нести мою ношу —

Настанет день, и я ее брошу.

То, что машина «Нового желтого такси» двигается за ним от «Курской» до «Маяковки» не случайно, Сева понял, когда ошибся поворотом и вернулся на Садовое, а таксист исполнил тот же маневр. Желтый «Форд» отстал от него только на Смоленской. Зато сразу после «Парка культуры» на хвост села «Рено».

Интересно, откуда они про кейс узнали? Кирюху вели? Сева включил поворотник. Ехать к Машке, спрятать у нее кейс и отсидеться? Там двор такой неудобный, зажмут — не выберешься.

Я маленькая лошадка,

Но стою очень много денег.

Я везу свою большую повозку

С того на этот берег.

На втором круге по Садовому к таксистам добавилась машина ГИБДД, проследившая за Севой вплоть до съезда на проспект Мира, где ее сменил знакомый «Форд», выпрыгнувший со стоянки у метро. Несомненно, таксисты передавали эстафету гаишникам, а те обратно таксистам. Причем делали это так слаженно, что сперва и не подумаешь, что следят. Конкретно, суки, натренировались. Нет, к Машке точно нельзя. Может, к ее отцу в сервис, они вроде с утра работают? Но тут он вспомнил, как недобро посмотрел ее отец, когда Сева на вопрос о своей профессиональной деятельности ответил: «Коллега. Колеса продаю, присадки, там, всякие». Автосалон отпадал. Старому мудаку доверять нельзя. Сдаст или обкрадет. Делать нечего. Как говорится, дома и стены помогают.

Мне машут даже деревьев ветви,

Меня приветствуют все, все как один —

Я привезла им новый мир!

Я привезла кокаин!!!

Сева ехал так, как ночные птицы улетают от более грозного хищника. Медленно двигался в полузнакомых дворах, чтобы потом совершить стремительный бросок по главной дороге. Зависал на светофорах, проверяясь, останавливался у обочин, разворачивался и уходил обратно в центр. Последнего таксиста он сбросил в районе Песчаной. Тот делал вид, что остановится у метро, а сам в последний момент поехал дальше, но Сева уже предугадал его маневр и свалил во дворы.

Уже на районе последний раз проверился и припарковался за пять домов, а там кустами добежал до своего подъезда.

— Сев! — окликнули его сзади. Сева вжал голову в плечи, развернулся и автоматически выставил вперед кейс как щит. От стены у подъезда отделился торчок. Имени его Сева не помнил. Из тех, кому уже и тащить из дому нечего. — Сев, я ща сдохну!

— У меня нет ничего, отвали! — буркнул Сева и двинулся вперед.

— Брат, я тя прошу, брат. Я сдохну ща, реально!

— Я те чё, врач? — огрызнулся Сева. С торчками в таком состоянии нужно быть предельно конкретным и ни в коем случае не вестись на всякие суицидальные угрозы, это Сева уяснил давно. — Иди домой, бля!

— Я н-н-не могу, меня ломает, — затрясся торчок, — я тебя прошу, хочешь, на колени встану!

Сева прикинул, как глупо стоять, держа в руках кейс, полный денег, ранним утром, в не самом лучшем московском дворе. Особенно когда на коленях перед тобой стоит нарколыга в ломках.

— Ладно, — посмотрел он по сторонам, — пошли!

Оставив торчка стоять перед входной дверью, Сева быстро достал из сливного бачка полиэтиленовый сверток и вернулся на лестницу.

— Сколько тебе?

— А это на сколько тянет, как думаешь? — протянутой к Севе ладони, с впитавшими грязь, дым, и еще черт знает что линиями судьбы, жизни и прихода, лежало тусклое желтое кольцо.

— Это что? — Сева сделал шаг назад. — Я тебе чё, ломбард? Нал есть?

— Материно, золотое, брат. Я потом выкуплю, брат. Материно. — Ладонь придвинулась ближе. — Возьми!

— Да хоть бабкино, оно мне не нужно!

— Обручальное… — Ладонь сунулась Севе практически в лицо. Кольцо, потом эти чертовы линии, мелкий кафель в просвете между пальцами. — Брат, я тя прошу, брат!

— Да какой я тебе брат?! Нахуй пошел отсюда! — Сева вдарил по руке, кольцо отлетело в сторону, и в тот самый момент, когда оно должно было издать звук, ударившись о кафель, нарколыга прошипел одно слово:

— Сучара…

НОЧЬ

Вова, гостиница «Марриотт Грандъ Отель». Три часа утра

Выпускаю в потолок тугую струю табачного дыма, ловлю себя на мысли о том, насколько тяжелым и старомодным кажется мне виски, с тех пор как я «пересел» на Bacardi Spice. Тем не менее добиваю миниатюрную бутылку Dewars и аккуратно кладу под кровать. Она катится, потом звякает, ударяясь о кучу своих пустых подруг из мини-бара, и останавливается.

В голове клиповая нарезка: встреча с Рашпилем, десять сигарет в машине, поимка сутенера, потом клубы, клубы, поиски этого гребаного дилера, какие-то торчки на танцполе, извивающиеся полуодетые поблядушки и набыченная охрана. И саундтрек к воспоминаниям, очень кстати:

She is your friend until the ocean breaks

And when you dream, dream in the dream with me

And when you dream, dream in the dream with me

81-82-83-84, —

кидаются в меня заученными еще в школе строчками Simple Minds. Оглядываю неимоверно большой номер «Марриотта», натягиваю плед к подбородку, достаю очередную сигарету, но курить больше не хочется.

— У меня рука затекла, — отзывается из ванной прикованный к батарее Кирилл.

— Да ты что! — нехотя отвечаю я.

— Мне лежать неудобно, — истерит он. — Спину ломит!

— Не ври, я подстелил одеяло. — Встаю, беру с тумбочки листок для заказа завтрака, изучаю ассортимент.

Веры в то, что Кирилл не знает логова этого дилера, нет никакой. Знает, сучонок, еще как знает. Просто в квартире, где прячется этот пушер, лежит чемодан с деньгами. С его, как ему кажется, кирюхиными бабками, которые дилер украл. И между бабками и Кирюхой — я и одна ночь в «Марриотте». Он перетерпит. Даже две перетерпит. Ну, реально, не убьет же его этот службист (то есть я) в плохо сшитом костюме? Опять же, как ему кажется. Ну, изобьет, ну заморочит голову допросами, делов-то. А миллион — это миллион. Даже если челюсть сломают.

На экране телевизора «Информаторы» — рок-звезда выходит из ванной, обвязывает вокруг пояса полотенце, берет бутылку водки и ступает на пол. Следующий кадр — он поскальзывается, бутылка падает из рук, разбивается. Следом на осколки падает он, режет кисть. Крупный план — звезда недоуменно смотрит на руку, струйка крови стекает по запястью и падает на пол.

— Я не чувствую запястья, — снова напоминает о себе сутер.

— Завтракать будешь?

— Что? — переспрашивает он после некоторой паузы.

— Завтракать. Если сейчас закажем, есть шанс, что с утра они заберут бумажку из-под двери. Знаешь, хороший завтрак — это очень важно. Каша, например. Свежевыжатый сок. Яйца. Хотя есть яйца каждый день вредно. Вообще, все проблемы с желудком из-за того, что люди не завтракают. Перебиваются днем черт-те чем, а потом нажираются на ночь. Это неправильно. Любой диетолог скажет, ты уж поверь.

— Я не знаю, где Сева!!! — вопит сутенер. — Пожалуйста, отпусти меня! Я тебя прошу, я правда не знаю, где он! ОТКРОЙ ЭТИ ЕБАНЫЕ БРАСЛЕТЫ!

— Давай ты сейчас резко перестанешь орать, ок? — захожу в ванную. — В конце концов, это неприлично, уже три часа ночи.

— Курить хочу, — шипит сутер.

Достаю сигарету, сую ему в зубы, даю прикурить. Кирилл затягивается, выпускает дым, вытаскивает сигарету свободной рукой и смотрит на меня злобно, как дворовый кот.

— Ты с утра кофе или чай?

— Мне похуй! — Сутер бросает недокуренную сигарету на пол.

— Фу, как некрасиво! — Я смотрю на него, потом — на дымящийся на плитке окурок.

— Я ссать хочу, — развязным тоном замечает Кирилл.

— В чем проблема?

— Мне туалет нужен!

— У тебя целая ванна.

— Ну ты и козел! — огрызается он и расстегивает ремень. — Может, выйдешь тогда?

— А ты стесняешься?

— А ты чё, пидор?

— О, да! — бью ему в нос, он гулко ударяется затылком о ванну. Выхожу.

Достаю из-под кровати чемодан с инструментами, вынимаю пилу, оселок, прибавляю громкость у телевизора, вынимаю из холодильника бутылку Perrier.

— Ты там закончил?

— Я и не начал, — как-то гортанно отвечает он.

— Слушай, — делаю несколько глотков, плещу водой на ладони, протираю лицо, — я читал историю кинозвезды, которая лежала в ванне, случайно уронила в воду магнитофон, и ее убило током. На самом деле таких историй было много. И у меня все время руки чесались проверить, представляешь? Несколько лет назад я даже решил найти физическую лабораторию, чтобы поставить опыт. То есть не в том смысле — убивает или нет, а в том, какой должен быть прибор, падающий в воду, чтобы током ударило очень больно, но не смертельно. Скажем, до судороги!

— Я СЕЙЧАС НАЧНУ ОРАТЬ И КОЛОТИТЬ НОГОЙ В СТЕНУ!!! — орет Кирилл, втягивая сочащуюся из носа кровь. — ПРИБЕЖИТ ОХРАНА И СКРУТИТ ТЕБЯ, ЕБАНЫЙ МАНЬЯК! ТАКИХ, КАК ТЫ, НАДО КАСТРИРОВАТЬ ПРИ РОЖДЕНИИ, ИЛИ ВЫШКУ, СУКА, ДАВАТЬ, ПО СУДУ! ТЫ УРОД! УРОД! И ЗАЧЕМ ТЫ ТОЛЬКО ЖИВЕШЬ?! БОГ ТЕБЯ НАКАЖЕТ, МАНЬЯЧИНА!

— Зачем я живу? Хороший вопрос, — возвращаюсь в ванную, открываю воду над раковиной, плотно закрываю дверь. — Я с рожденья им мучаюсь. Так и не могу ответить. Но знаешь, что странно?

Он испуганно переводит глаза с меня на пилу и обратно.

— Странно то, что такие ничтожества, как ты, находят на него ответ очень быстро. Те, кто торгует героином, или шлюхами, или ворует чужие деньги. У них всегда есть ответ на этот вопрос. Знаешь, чувак, я столько раз встречал ублюдков похлеще тебя. И у вас всегда есть ответ. Я книгу хочу написать, даже наброски делаю, честно. Ты когда-нибудь писал стихи или прозу?

— Нет, — хрипит он, безумно повращав глазами и сконцентрировавшись на пиле.

— А я начал недавно. Год назад. Из ваших историй великолепная книга может сложиться. Как «Декамерон» Боккаччо… ой прости, это для тебя сложно. Как «Денискины рассказы». Читал, наверное, в школе?

Кирилл отчаянно кивает.

— Вот ты говоришь, что я урод и маньяк. А у тебя ведь нет оснований делать подобные выводы. — Достаю сигарету, присаживаюсь на унитаз, точу пилу. — Моя работа — решать чужие проблемы. Я торгую своими возможностями, а ты — людьми. Чувствуешь разницу?

— Угу, — кивает он. Кажется, его уже мелко трясет.

— Ты сутенер. Скажи, сколько у тебя шлюх на подхвате?

— Два..

— Что два, баран? Ты и мальчиками торгуешь?

— …Двадцать…

— Двадцать. — Я затягиваюсь с мечтательной улыбкой. — Вот ты тут мне Бога вспоминал (а ваша порода, я заметил, вообще сплошь любители поверовать, без отрыва от производства). А родители твоих подопечных тоже наверняка в Бога веруют. И сами девушки. Чистые, провинциальные девушки. А еще они верили в то, что вырастут красавицами. И счастливо выйдут замуж, нарожают детей. Они, наверное, придумывали им имена и рисовали в своих девичьих мечтах прекрасных принцев. Оставалось только школу закончить и в Москву переехать. А там сразу и принц встретится. А вместо принца им встретился ты, врубаешься? Рассказал про рестораны и машины, и богатых любовников, и пару историй, как такие же провинциалки в Америку отъезжали замуж, да? А потом отобрал паспорт и показал, как работают на ментовских субботниках те, кто сбежать пытается. Отбираешь краснокожие-то?

— Да, — разлепляет он пересохшие губы.

— А скольких ты вместе с Севой своим посадил на герку, чтобы они за дозу работали? А сколько девок пропало за время твоей работы? Ну, просто приехали к клиенту и пропали, ты же сам их не убивал, правда? Ты даже не знаешь, что с ними было! Про аборты в левых больницах, про то, скольких людей они черт знает чем заразили, я даже не вспоминаю. Я думаю не о том, зачем ты живешь, а как ты со всем этим в голове живешь. Хорошо ли ты спишь? — Я встаю и примериваюсь лезвием пилы к его щиколотке. — Да, надо будет полотенцами обложить.

— Не надо! — Кирилл начинает плакать. — Не надо, умоляю! Я не то украл, простите меня, пожалуйста. Сева, барыга этот гребаный, наверняка на дальней хате сидит. Он думает, я не знаю, а я, сука, знаю, где она…

— Так быстрее будет, — переношу пилу чуть выше щиколотки, — а тут кость чуть толще. Данте, восьмой круг ада. Что ты говоришь? Прости, я отвлекся.

— Улица Фестивальная, дом… — Он сгибает корпус, насколько позволяет цепь наручника, наклоняется ко мне, хватает свободной рукой пилу и тараторит как в припадке: — Фестивальная двенадцать, Фестивальная двенадцать, не надо, пожалуйста, миленький, Фестивальная…

— Да фиг с ней, с Фестивальной! — бью его по руке, провожу оселком по лезвию. — Ты лучше скажи, какому богу молишься, чтобы он тебя не наказал? Шиве? Мардуку? Они к тебе во сне не приходят? Сторчавшиеся, задушенные и выброшенные в подмосковном лесу. А глаза? Скажи, тебе их глаза снятся? А глаза их матерей? Знаешь, я никак не могу избавиться от глаз. Мне все время снятся глаза матерей. — Встаю, подхожу к зеркалу, приглаживаю волосы, медленно-медленно, как в черно-белом кино. — Глаза матерей всех этих Коль, Миш, Паш и Алин. Глаза матерей, которых я никогда не видел.

Дата добавления: 2015-08-29