Георг Вильгельм Фридрих 33 страница

Подобного рода расследования, которые с первого взгляда кажутся оправданными, по существу своему бессмысленны, так как вся эта столь значительная по своей видимости деятельность с самого начала обладает одним очень серьезным недостатком и не имеет ника-

ких последствий, более того, не может их иметь. Здесь достаточно лишь указать на то, что петиции народа, cahiers des doléances10, с давних пор были хорошо известны прежним имперским чинам. Хорошо известно и то, сколь ничтожные последствия имели эти жалобы, как каждый новый ландтаг или рейхстаг находил обычно всю эту гору жалоб нерассмотренной и как она все продолжала расти. В результате всего этого поток жалоб сам по себе, а также укоренившаяся привычка сословных представителей сеймов тщательнейшим образом перечислять все эти жалобы и недовольства, с одной стороны, и привычка правительства получать эти петиции в придачу к решениям своих сословных представителей — с другой, привели к тому, что обе стороны больше совершенно не реагировали на эти бесчисленные, потерявшие всякое значение петиции, составление и передача которых вскоре превратилась в пустую формальность. Автор данной работы где-то читал, что венский рейхсгофрат вручил комиссарам вюртембергского герцога Карла в ходе судебного процесса между этим герцогом и его земскими чинами в 1768г. жалобы последних и что эти комиссары ответили примерно следующее: пусть рейхсгофрат не удивляется этому количеству жалоб, ибо их составители уже в течение ряда лет соревнуются со своими предшественниками, пытаясь превзойти их; если верить тому, что они пишут, то страна уже более ста лет тому назад должна была бы прийти к полному разорению.

Несмотря на то что сословные представители Вюргсмберга могли благодаря королевской конституции пойти по совсем иному пути и перейти от накопления жалоб к устранению их поводов, они, следуя своей нелепой приверженности правовым принципам прежнего конституционного устройства, предпочли следовать по проторенной колее и продолжать нагромождение жалоб. Они сочли бы несовместимым со своей совестью способствовать какому-либо облегчению положения, так как тем самым они ведь могли вызвать подозрение в фактическом признании королевской конституции. К тому же гораздо легче заниматься коллекционированием жалоб, чем разработкой законодательных мер для

их устранения. Легче кичиться выполненным долгом и спокойной совестью, чем поставить перед собой трудную задачу, выполнение которой является скромной, хотя и реальной, заслугой. Бремя, подобное тому, действительно очень тяжелому, которое несло население страны из-за чрезмерного разведения дичи и охоты, можно устранить простой подачей жалобы — для его устранения нужен только приказ короля перестрелять дичь. Известно, что еще в марте (вып. II, стр. 57) в ответ на первые же представления по этому вопросу король сделал соответствующие распоряжения, «поскольку устранение этого зла зависит прежде всего от него». Когда впоследствии сословные представители, не будучи уверенными в действенности принятых мер, возобновили свои представления, они были совершенно правы. Однако, пытаясь устранить тем же способом, подачей жалоб и петиций, и все остальное, что казалось им несправедливым и нецелесообразным в области государственного устройства, они как бы считали, что король также может пресечь зло одним приказом, как он приказал перестрелять дичь.

Нельзя отрицать, что это собрание воедино всех недостатков и злоупотреблений имеет некоторое значение. Но значение этого акта делает еще более ощутимым отсутствие той необходимой дальнейшей деятельности, которая должна была бы выразиться в представлении продуманных проектов законов, способных действительно устранить зло. 26 июня на одном из заседаний, посвященном предварительному обсуждению петиции (вып. VIII. стр. 8), высказывается даже опасение, что правительство может заняться рассмотрением жалоб, ибо тем самым оно будет отвлечено от основной задачи — восстановления старой конституции Вюртемберга. В ответ на это указание граф фон Вальдек предложил внести в петицию добавление, которое бы предотвратило подобный исход. Это добавление господин Боллей сформулировал затем следующим образом: «Сословные представители не допустят, чтобы переговоры, связанные с рассмотрением отдельных неурядиц, помешали им достигнуть их основной цели, осуществить их основное стремление; тем не менее они выполнят свой

священный долг, продолжая подавать жалобы». Если представители сословий предполагали рассмотреть эти жалобы в ходе переговоров, то материала, надо полагать, хватило бы на многолетние, пожалуй даже бесконечные, переговоры, поскольку нет больше рейхсгеφρατα, который мог бы положить им конец; если же: «они не хотели решить этот вопрос ни в ходе переговоров, ни законодательным путем, то к чему вообще весь этот балласт, это нагромождение жалоб?

Быть может, они просто предоставляли министерству поступить, как ему заблагорассудится? И действительно, весь этот балласт был рассчитан лишь на то, чтобы продемонстрировать готовность сословных представителей выполнить свой священный долг, как они это называли; что касается другого, еще более священного, но и более трудного долга, выполнение которого было бы связано с рядом законодательных мер, то о нем не было и речи. 21 июля (вып. X, стр. 14) король принял единственно возможное в этих условиях решение, указав, что он должен сначала составить определенно ее мнение по этим вопросам и запросить соответствующие министерства о положении дел.

VI. ИНСТИТУТ ПИСАРЕЙ

Одна из многочисленных жалоб вскользь касается того, что принято было называть произволом nucapeй Благодаря неослабным призывам господина фон Форстнера эта проблема была выделена из «меланхолической литании жалоб» и более подробно освещена; благодаря этому обстоятельству широкая публика ознакомилась с этим специфическим вюртембергским институтом, институтом писарей, состояние которого свидетельствовало о полной деградации как с правовой и моральной: так и с интеллектуальной точки зрения. Эти данные пролили свет еще на один важный момент, на то, в чем коренится столь живое сочувствие к доброму старому праву. Ввиду той большой роли, которую этот инcтитyт сыграл в истории Вюртемберга, на нем следует остановиться подробнее.

1. Обсуждение этого вопроса сословным собранием

Уже в своем выступлении от 15 мая господин фон Форстнер сказал, что институт писарей и его влияние на государственное управление является подлинным народным бедствием. Он прямо указал на то, что корни этого зла следует искать в прежней сословной конституции Вюртемберга; именно она предоставляла писарям полную возможность чинить произвол, притеснять и грабить население (вып. V, стр. 58). Собрание выделило комитет для вынесения заключения по этому вопросу и разработки предложений для улучшения этого института. Ввиду того что по истечении шести недель к этому больше не возвращались, господин фон Форстнер 28 июня повторил свое заявление. При этом он сказал, что, если какому-нибудь достойному начальнику писарей и претят эти злоупотребления, он не сможет помешать им, а будет только втайне надеяться на реформы, так как не смеет посягнуть на священные нормы прежней конституции, понимая, что это зло глубоко в ней коренится и связано с ней самым непосредственным образом. Он добавил, что жители Вюртемберга ни при каких обстоятельствах (то есть даже при восстановлении прежней конституции это скорее вызовет обратные результаты) не ощутят облегчения, пока не будет устранено это зло, создающее невыносимые условия, которые вполне могут довести человека до отчаяния. Он приводит неопровержимые доказательства в пользу того, что это зло всегда было основной причиной столь частой эмиграции вюртембержцев, эмиграции, которая была обычным явлением и в период наибольшего расцвета прежней сословной конституции во времена правления различных суверенов Вюртемберга. Что иное, провозгласил он, могло их на это толкнуть, если не конституция? Что было в ней для них столь невыносимо? Что приводило их в отчаяние при этой конституции? Не что иное, как произвол писарей. И этот произвол, эти притеснения и прочее находили себе оправдание именно в конституции. Позже, при последующем возобновлении своего заявления (вып. XVI,

стр. 84), он приводит цитату из заключения прежнего президента одного из округов Вюртемберга, фон Геммпнгепа. Она гласит: «Сомнительное преимущество Вюртемберга перед другими странами заключается в том, что здесь процветает своеобразная деятельность людей, которые в остальной Германии исчезли со времен доктора Фауста, — деятельность писарей. Эта порода людей, — говорится далее, — особенно тягостна трудовому населению страны тем, что ее представители при благоприятных обстоятельствах подло и бесстыдно претендуют па лучшие государственные должности, при неблагоприятных же — с такой же подлостью и бесстыдством пытаются вырвать у низшего класса общества последние крохи, то есть всегда живут за чужой счет». В высшей степени интересной и обстоятельной ноте оберамтманна Хорба (вып. XIX, стр. 26 и след.) можно прочесть, что доходы, получаемые писарями за год, превышают в среднем всю сумму (по другим документам даже в шесть-семь раз) ежегодных налогов.

Что и говорить, подобные факты мало соответствуют постоянному прославлению трехсотлетнего благоденствия Вюртемберга в период действия прежней сословной конституции, восстановление которой является якобы простейшим средством устранения всех зол, получивших свое отражение в многочисленных жалобах; между тем все они, пожалуй, уступают по своему значению этому национальному бедствию. Вышеприведенная характеристика еще и потому так резко контрастирует с пылом сословных представителей, направленным на восстановление старого права, что часть представителей сословий, при этом самых видных из них, как, например, господин Боллей, возглавляли династии писарей; большинство же других депутатов могли по самому своему положению либо иметь братьев, сыновей или других каких-либо родственников в этом сословии, либо надеяться получить для своих сыновей и родственников право па долю дохода, связанного с этим «народным бедствием». Тем не менее собрание занялось этим вопросом и, как мы уже указывали, создало для его рассмотрения особый комитет. Удивительна, однако, или, если угодно, неудивительна, та медлитель-

ность, которая была при этом проявлена. Вслед за вторым заявлением господина фон Форстнера комитету было предложено ускорить окончание работы. 27 июля заседание было перенесено, но и 16 октября, на следующем заседании, по этому поводу ничего не было сказано. Господин фон Форстнер, однако, вновь поднял этот вопрос 5 декабря; к нему присоединились другие депутаты нового Вюртемберга.

В заявлении двух писарей — на одного из них сразу же после этого поступают настойчивые жалобы (вып. XIX, стр. 27),— правда, содержится просьба об улучшении положения этого сословия, которое якобы в течение многих столетий играло самую благотворную роль в государственном управлении Вюртемберга, ставя его в преимущественное положение по сравнению с другими землями (вып. XVIII, стр. 27); однако в других поступавших во все нарастающем количестве петициях, которые выражают общее мнение жителей нового Вюртемберга (многие из них не были напечатаны), говорится (вып. XVIII, стр. 95 и след.), что при любом рассмотрении тягот и трудностей это зло должно быть названо в первую очередь. Они приводят убедительные доказательства и просят «собрание принять меры к тому, чтобы писари не были вынуждены день и ночь помышлять об ограблении подданных государства и строить свое благополучие на их гибели и разорении». Во всех этих петициях приводятся возмутительные факты и выражается самый решительный протест против этого произвола.

В тот период, когда поступали все эти петиции, направленные против эксплуатации, бесчинства и грабежа писарей, сословное собрание было главным образом занято подготовкой протеста против королевского рескрипта от середины января 1816 г. о взимании налогов на 1815—1816 гг. Жалобы населения на невыносимые притеснения писарей, которые грабят людей и доводят их до полного отчаяния, и пылкое стремление сословные представителей способствовать сокращению государственных налогов идут как бы параллельно; из сопоставления этих данных создается впечатление, что взимание налогов на государственные

нужды могло бы оказаться препятствием для писарей взимать те налоги, которые они в свою очередь наложили на население.

24 апреля 1816 г., после того, как прошел уже целый год, а дело все еще не сдвинулось с места, господин фон Форстнер опять вернулся к этому вопросу (заявление его не появилось в печати). Более чем через год (в течение его члены собрания всего за несколько недель понатаскали отовсюду жалобы, распространявшиеся на все отрасли государственного управления) наконец обнаружилось, что ни доклад созданного для изучения этого вопроса комитета, ни предполагаемое выступление в собрании специально для этого назначенного докладчика, в задачу которого входило ознакомить собрание с содержанием жалоб на произвол писарей, вообще не воплотились в действительность (вып. XXII, стр. 7, вып. XXV, прилож., стр. 54). Опубликовано было лишь заключение консультанта господина Гризингера, напечатанное на 192 страницах в виде приложения к выпуску 25-му, которое читали начиная от 11 июня до 15 июля на нескольких заседаниях отрывками от случая к случаю. Кроме замечания господина д-ра Вейсхаара от 6 августа, направленного против некоего выступления на предыдущем заседании, в котором речь шла о необходимости реформ в сфере деятельности писарей (в протоколе предыдущего заседания об этом нет ни слова), и ряда нескольких случайных замечаний собрание почти до самого конца сессии не возвращалось к этому вопросу.

2. История института писарей

В пространном заключении консультанта, господина Гризингера, с самого начала указывается, что автор не станет рисовать мрачную картину «вопиющих и почти невероятных фактов, о которых сословное собрание узнало из бесчисленного количества петиций и жалоб на произвол писарей», поскольку это поручено другому лицу; как нам уже известно, результаты этой деятельности не были обнародованы. Впрочем, данное

заключение в совокупности с немногими напечатанными петициями содержит достаточно, чтобы дать представление и о природе этого столь знаменитого вюртембергского института со всеми его действительно «поразительными и почти невероятными» чертами, и о его отношении к сословной конституции. Поскольку автор рассматривает вопрос в историческом аспекте, он в связи с очень давно существующей должностью судейских писарей касается и старых судов Вюртемберга и высказывает свою точку зрения по этому вопросу. Мы не можем удержаться, чтобы не привести ряд выдержек из этого документа, прежде чем перейти к существу вопроса. Автор заключения приводит следующую выдержку из «Chroiiogr. gener.» канцлера Науклера, жившего в конце XV в., которая характеризует устройство современных ему судов: «In singulis urbibus oppidis et villis duodecim viri, vitae integritatae et honestate praecipui, eliguntur in judices, nullo habitu respectu, an sciant litcras, nee non, qui munus judicum necessario subeunt, licet remunerationem seu mercedem nullam habeant, propter honorem. Sed pro bono communi, suis posthabitis negotiis statutis diebus judiciis intendunt, jurantque singuli, se factures secundum quod eis visum fuerit justius ac melius, et praesente magistratu loci causas audiunt, partibusque ad satietatem auditis sententiam dicunt, non ut leges censent (ранее указывалось, что речь идет о leges imperatorum), quorum nullam notitiam habent, sed prouti ratio et consuetude judiciorum dictât» 11.

Разве ratio et consuetude Judiciorum, обычное право, coutumes не содержат законов12? Введение правовых норм, заимствованных извне, потребовало создания при судах должности ученых юристов, а это новшество привело к такому перерождению прежних судов, где равные по своему положению мужи, известные своим бескорыстием и честностью, творили суд не за деньги, а в виде почетной обязанности, что отмена их стала в конце концов совершенно неизбежной.

Это прекрасное описание судов, данное Науклером, автор заключения характеризует как обрисованное в ярких красках свидетельство невежества тогдашних

судов Вюртемберга. Он продолжает: «В судах такого рода, где заседали вышеописанные судьи, которым были совершенно неведомы многие (поистине многие!) разумные способы расширения и ограничения сферы действий законов, громадное количество которых исключает в наши дни возможность того, чтобы люди без юридического образования могли бы заниматься расследованием запутанных тяжб» (а между тем суды присяжных в Англии и Франции, которые рассматриваются в этих странах как палладиум свободы, состоят именно из таких людей); «в этих судах основным занятием судебных писарей могло быть только протоколирование нелепых н плоских приговоров невежественных судей этой варварской эпохи». От юриста с подобными взглядами, члена немецкого сословного собрания, вряд ли можно ждать стремления возродить прекрасные, чисто национальные, древние институты немецкого народа.

О торжестве современного права, торжестве мужественных «современных Ульппанов» 13 и об «исчезновении прежних судей Вюртемберга» далее, на стр. 31, говорится следующее: «Древнее немецкое право и древние немецкие обычаи, конечно, не идут ни в какое сравнение с римским правом. Глупость неотесанных и невежественных людей темной эпохи резко контрастирует с мудростью великих юристов Древнего Рима и всего мира; более того, они кажутся смешными и достойными презрения» и т. п. Что это, прославление немецкого народного духа? В подобном тоне и подобных выражениях? Далее иронически указывается, что на ландтаге 1515 г. и на многих последующих ландтагах высказывались горькие жалобы на ученых-юристов, которые проникают во все судебные инстанции страны; «теперь уж человек, который вынужден искать правосудия, едва ли отделается десятью гульденами там, где двенадцать лот тому назад потребовалось бы не более десяти шиллингов. Если положение не изменится, то со временем придется в каждую вюртембергскую деревню направить двух ученых-юристов, которые будут там творить суд». Напрасные жалобы—«древним немецким обычаям был вынесен смертный приговор».

Юристы, правда, не заседают во всех деревнях Вюртомберга, по их заменили писари; вряд ли стоит останавливаться на том, выиграло ли население от введения этого также отнюдь не древнего немецкого обычая.

Этих писарей, о которых, собственно, и должна идти здесь речь, господин консультант характеризует как практических деятелей в области юриспруденции и камералистики и видит специфику вюртембергских писарей именно в том, что они являются не профессионалами, а практиками. Между тем хорошо известно, что гак обстоит дело (во всяком случае до известной степени) и в других странах, что совершенно естественно, гак как в писарской деятельности университетское образование излишне, если не сказать большего. Специфика института писарей в Вюртемберге, и по данным самой этой резолюции, и по материалам петиций, совсем иная. Из всех данных явствует, что в каждом административном округе есть городской или окружной писарь (в больших городах — особый городской писарь, а для остального района, называемого округом, особый окружной писарь), который обладает монополией на ведение всей переписки и всех подсчетов в судебной и административной сфере данного округа.

Совершенно понятно, что в ряде ведомств, таких, как судебное ведомство и полиция, камеральное управление, лесное ведомство, писари необходимы в качестве помощников — именно так они и используются во всех странах. Спецификой Вюртемберга является то, что штат этих служащих не комплектуется из профессиональных юристов, камералистов и специалистов по лесному делу, а пополняется по установившейся рутине; поэтому все эти помощники не могут рассчитывать занять когда-либо более высокую должность в той сфере, где они осуществляют свою деятельность в качестве вспомогательного персонала. Должности лесного ведомства давно уже отданы в полное распоряжение дворян. Уже одно это лишает низшего служащего — бюргера всякой надежды на продвижение по службе. Что касается профессиональных юристов, то им не вменяется в обязанность до замещения ответственной должности после окончания университета заниматься в течение

года или нескольких лет практической деятельностью под руководством какого-либо чиновника для приобретения должного опыта. Между тем в других странах подобная подготовка признана необходимой и утверждена законом. В резолюции неоднократно идет речь о том, что ученые-юристы считают ниже своего достоинства работать в качестве помощников под руководством какого-либо должностного лица.

В петиции города Ураха, поданной сословному собранию, высказывается недовольство тем, что прежний — непомерно большой — судебный округ теперь уменьшен. Одним из аргументов служит следующая светлая мысль: прежние многочисленные мелкие судебные округи были полезны тем, что давали неопытному в практических делах юристу со специальным образованием необходимый предварительный опыт. Но для чего? Оказывается, для деятельности в больших по своей территории судебных округах. Как будто отличие между ними заключается не в количестве, а в качестве дел. При такой точке зрения жители небольших округов превращаются в силу чисто географических условий в animae viles [людей второго сорта], которых неопытный служащий использует для обретения необходимых чиновнику навыков. Поскольку у нас вся судебная практика, которая в других странах осуществляется молодыми юристами в подготовительный период их служебной деятельности под надзором опытного чиновника, полностью находится в руках писарей, их роль и как помощников неопытного чиновника, и сама по себе получает особое значение: ведь молодой юрист, возглавляющий судебный округ в 20000 душ и более и объединяющий в своем лице помимо судебной полицейскую и отчасти административную власть, опирается в своих действиях только на писарей.

3. Произвол писарей

В качестве основной черты института или произвола писарей (в докладах и петициях выражение «произвол писарей» стало как бы признанным техническим термином для обозначения института писарей) высту-

пает та монополия, которая предоставлена писарям города и округа. Для осуществления этой монополии при них находится десять, двадцать (в зависимости от потребности) помощников; некоторых из них они держат при себе в центральном управлении, а иных рассылают по мелким местечкам и деревням. О некоторых подробностях их деятельности можно прочесть в самой резолюции. Помимо дел, связанных с распределением налогов, составлением окладных листов, ведением податных книг, определением величины имущества, подлежащего обложению, для каждого бюргера, записью всех изменений, связанных с продажей домов, земли, вступлением в брак и т. д., а также распределением коммунальных расходов, так называемых убытков, которые несет город или округ *, следует остановиться на двух сферах деятельности писарей, в которых как в фокусе сосредоточен весь их произвол, направленный на эксплуатацию населения. Прежде всего это составление актов по гражданским делам, то есть составление договоров, брачных контрактов, особенно завещаний, инвентаризация приданого, то есть имущества молодой четы, инвентаризация наследства, назначенного для продажи с аукциона, составление актов по разделу наследства и т. п. По поводу последнего пункта, в частности, на стр. 65 говорится следующее: обычно при разделе наследства не оказывается в наличии требуемой суммы денег для покрытия расходов по оформлению; поэтому для изыскания денег с публичного торга продается лучший земельный участок; немногим лучше дело обстоит у новобрачных: либо расходы на опись их имущества поглощают их небольшие сбережения, в поте лица накопленные до вступления в брак, либо молодая чета с самого начала вынуждена брать в долг, продавать землю и т. п. Результатом всего этого является, как указано в резолюции, обнищание низших классов населения. Молодая чета не имеет права сама составить опись своего имущества в соответствии с требованием закона или поручить это кому ей заблагорассудится, а затем заверить этот документ судебным поряд- По этой терминологии строительство моста, ратуши и т. п. следовало бы отнести к графе убытков.

ком; это может совершить лишь монополист-писарь; о том, с какой обстоятельностью он это делает и с какими расходами связана вся его деятельность, речь пойдет несколько ниже. Во всех петициях и заявлениях содержатся жалобы как на самую процедуру, установленную законами, которая влечет за собой бесконечную писанину и несказанные расходы, так и на мошенничества и бесчинства, удваивающие, удесятеряющие установленные законом расходы. Второй достойной внимания сферой деятельности писарей является составление отчетов для бургомистра, то ость отчетов по коммунальным расходам и другим подобным делам, а также отчетов по расходованию фонда для бедных, подаяний, принесенных в «святых местах», подаяний на бедных, госпитальных отчетов, отчетов по уходу за больными — вообще всех отчетов по церковным фондам и фондам для бедных. Сверх этого в их ведении находится также апробация и проверка отчетов по коммунальным расходам и по опеке. Странным образом оказывается, что бургомистр и другие должностные лица, управляющие общинным имуществом, таким, как фонд для бедных и т. п., не могут сами составлять отчеты по управлению вверенными им кассами или поручить это кому-нибудь по своему усмотрению, а обязаны предоставлять ведение этих дел писарской конторе. Расходы несет община, и в этом случае термин «убытки», в графу которых они заносятся, оказывается вполне уместным.

Что касается этой графы возросших общинных расходов, то относительно нее можно привести ряд убедительных фактов: так, например, составление отчетности для одной из общин нового Вюртемберга, расходы на составление которой исчислялись в один гульден тридцать крон, а после распространения на нее метода, действовавшего в старом Вюртемберге, возросли до пятидесяти гульденов. Поселку, который раньше вообще не представлял отчетов ввиду отсутствия доходов, теперь был измышлен отчет стоимостью в 50 гульденов 20 крон (вып. XVIII, стр. 99 и след.). Все это и множество других подобных примеров могло бы казаться смешным, если бы не свидетельствовало о неслыханном, подлом мошенничестве. Приведем еще один пример:533

писарь местечка Мегглинген поочередно поручал ряду писарей составление отчетов по коммунальным расходам. Общине было предписано выплатить им за чтение и изучение актов сумму в 900 флоринов, прописью — девятьсот гульденов (причем ни один из них даже не приступил к составлению отчета); деньги писари распределили между собой. Такова была стоимость отчета еще до его составления; тот же, кто его в конце концов составил, получил, разумеется, за свои труды полное вознаграждение.

Среди жалоб, представленных сословным собранием, особое внимание обращают на себя указания на значительный рост расходов по управлению общинным имуществом, фондами для бедных и пр. Сословные представители связывают это с отменой прежней конституции. Между тем совершенно очевидно, что жалобы на деятельность писарей поданы главным образом жителями новых территорий Вюртемберга, да и наиболее подробные из опубликованных общинных отчетов свидетельствуют о том, что именно введением этого нелепого старовюртембергского института был обусловлен непомерный рост административных расходов. Можно было бы привести еще много примеров произвольных начислений, составления лишних актов и т. д. (так, внутри отчетов по расходованию общинных средств для бедных и других отчетов такого рода, изготовляемых в двух, трех экземплярах, акты, относящиеся к ремесленникам, в свою очередь изготовлялись в двух или трех экземплярах).

Такого рода законная и противозаконная эксплуатация населения и послужила материалом для тех резких красок, которыми были на стр. 9 и след. обрисованы нравы этого сословия, его невежество, грубость, неотесанность и наглость. На стр. 40 того же документа говорится, «что это сословие никогда не пользовалось уважением вюртембергского общества; а если отдельные представители его иногда с полным основанием и вызывали чувство глубокого уважения, то лишь несмотря на пренебрежительное отношение ко всему этому сословию в целом, так как действительно хорошие писари всегда были редким исключением». Впрочем,534

тот резкий обличительный тон, которым характеризуется вся резолюция, начиная с ее первого раздела, привнесен в нее не столько автором, сколько прежними и нынешними составителями различных трудов, посвященных этому сословию Вюртемберга, выдержки из которых вставлены в резолюцию. Среди авторов этих работ есть и такие, которые сами принадлежали к сословию писарей и, следовательно, были нaилучшим образом осведомлены об их нравах. Вряд ли можно найти что-либо более порочащее целое сословие, чем эти высказывания. Самое потрясающее, однако, то, что во главе городских и окружных писарей выплачивается сумма, равная той, которую зарабатывают или вымогают подведомственные ему писари по их собственным исчислениям. Тем самым создаются совершенно своеобразные отношения. Глава писарей обладает не только монополией на составление всех актов внутри данного округа: ему, осуществляющему, как предполагается, надзор за действиями своих подчиненных, уплачивается (причем не за выполненную работу, а в силу самого своего положения некоего властителя) та же сумма, которую заработали его писари, о непомерной высоте которой свидетельствуют многочисленные жалобы. Эти причинности городским или окружным писарям, которые служат источником их личных доходов, взимаются помимо государственных податей, уплачиваемых за составление такого рода документов. Об этом правильно сказано там же, па стр. 137: «Рядовые писари служат для главных писарей города или округа орудием до··бывания денег; последние лишь выигрывают от непомерно высоких противозаконных начислений и ненужных формальностей — вряд ли можно представить себе что-либо хуже подобного устройства».

Дата добавления: 2015-08-29