Сердце огненного острова 29 страница

bah, sekali pantai beroepah.

После цунами берег не такой, как был раньше.

Малайская пословица

Грохот, с каким взорвался остров Кракатау, а его обломки разлетелись и упали на соседние острова и в море, был таким оглушительным, что напугал даже жителей Сингапура. Этот взрыв слышали в Сайгоне и Бангкоке, в Маниле и Австралии, а раджа из Новой Гвинеи поинтересовался, по какой причине белые люди палят из пушек. Звук взрыва донесся и до Цейлона, а волна цунами, пронесшаяся по морю, унесла людские жизни на побережье этого изумрудного острова. Даже далеко-далеко в Тихом океане, на расстоянии двух тысяч миль от Кракатау, было слышно, как рухнула огненная гора.

Вероятно, вулкан обрушил свое раскаленное дыхание, полное пепла и камней, лишь на Кетимбанг и возвышавшиеся над ним склоны Раджабасы; главную разрушительную работу он предоставил морю. Огромные волны цунами ударили по западному побережью Явы, неся смерть и разрушения на много миль вглубь острова. Исчез с лица земли портовый город Аньер вместе с его маяком, как и многие другие города и селения до Бантама и дальше. Побережье Суматры представляло собой не менее ужасную картину: был разрушен не только Кетимбанг, но и Телукбетунг и многие другие участки берега вдоль залива Лампунг. Более детально картину ущерба пока не знал никто. Она будет составлена позже, когда вернутся из пострадавших земель посланные туда в первых числах сентября чиновники колониальной администрации. Тогда определят и более точное число погибших, которое уже теперь оценивалось во много тысяч. Впрочем, слишком многие были унесены в море волной цунами, и подсчитать их количество было невозможно. Правда, несмотря на противоречивые сообщения, было ясно: в том аду погибло совсем мало европейцев, чуть больше трех дюжин. Пострадали малайцы, яванцы, китайцы и арабы. Гнев Оранга Алийе обрушился на его собственные народы.

И он пощадил Батавию. Правда, из-за потемневшего неба в городе наступил небывалый холод, а на порт обрушились одна за другой несколько волн цунами и понеслись с огромной силой по каналам в город, но, за исключением нескольких затопленных лавок, особого ущерба не принесли. Батавия обрадовалась этому и взяла реванш, устроив в пользу пострадавших вихрь благотворительных балов и прочих развлечений, как всегда, роскошных и чрезмерных. Этими и другими деньгами, поступавшими со всего мира, распоряжался созданный для этого комитет. Принц Оранский собирал пожертвования в Нидерландах, семейство Крупп из Эссена прислали шесть тысяч флоринов. Ведь, в конце концов, надо было подумать о торговцах и плантаторах, потерявших многих работников, оказавшихся без мостов и транспорта. И пока «Ява Боде» расхваливала всяческие удовольствия и благотворительность, рекламировала преимущества комфортабельного отдыха, как благотворного отвлечения от тягот деловой жизни, в разделе объявлений появлялось все больше просьб о деньгах и сборе вещей для нуждающихся и адреса благотворительных обществ.

– Цирк задерживается в городе еще на несколько дней и дает благотворительные представления, – сообщила Якобина и зашелестела газетой, складывая ее. Сквозь прорези в ставнях пробивалось утреннее солнце, наполняя комнату мягким светом, а из сада доносились веселое пение птиц и стрекотание цикад.

Флортье лежала рядом с Якобиной на их общей кровати.

– Я знаю, – покраснев, ответила она и, скрывая неловкость, намотала на указательный палец прядь волос. После благополучного спасения ей все еще казалось, что ее длинные волосы пахли паленым, сколько бы она их ни мыла, сколько бы ни втирала в них ароматное масло, поэтому вчера она решила подстричься. Теперь она со своими локонами выглядела как смазливый паж из оперетты.

Якобина отложила газету в сторону, вытянулась во весь рост на кровати и пристально посмотрела на Флортье.

– Ты ничего не хочешь написать ему?

– Зачем? – прошептала Флортье, отпустила свою прядь, а вместо этого потрогала руку тряпичной куклы, которую Ида прижимала к себе в полусне. Эту куклу они купили недавно, как и скромный набор одежды, обуви, шляпок и необходимые туалетные принадлежности. Теперь их финансов хватало лишь на магазин «Ван Влётен & Кокс». – Через пару дней он все равно уедет с цирком. Да он уже наверняка и забыл обо мне.

Якобина хотела что-то возразить, но хорошо понимала, что творилось в душе ее подруги.

Бурная радость от спасения быстро сменилась потрясением еще на буксире, который вез их в Батавию, когда перед их взорами предстала ужасающая картина полного разрушения побережья Явы. Груды обломков и грязи, сломанные деревья и дымящиеся камни, сваленные в кучу трупы животных и первые костры, на которых сжигались мертвецы. Когда они прибыли в целую и невредимую Батавию и почувствовали себя там чужими, их с удвоенной силой настиг ужас пережитого. Они плохо спали, все трое, причем днем, а не ночью, так как зажженные лампы не спасали от кошмаров, после которых они пробуждались в холодном поту, а иногда и с криками. Якобину и Флортье охватил паралич, отчасти вызванный ощущением вины, ведь они пережили эту катастрофу и почти не пострадали, а множеству других она стоила жизни. Теперь им больше ничего не было нужно, кроме этой чистой комнаты, мягкой постели, ванны и хорошей еды. Возможно, прав был врач в госпитале, который обследовал и обработал раны, рекомендовав им покой. Просто у них было нервное истощение после пережитых ужасов. Ведь это был только пятый день после того, как буксир подобрал их под склонами вулкана Раджабаса – 30 августа, как они узнали. Им просто не верилось, что они провели в темноте два с половиной дня; их охватывал ужас, когда они думали об этом. Конечно, пройдет еще какое-то время, прежде чем они полностью восстановятся и смогут думать о своей дальнейшей жизни.

– Мы можем поехать в Америку, – прошептала Флортье.

– Да, можем, – тихо ответила Якобина.

Флортье посмотрела на нее.

– Ты теперь свободный человек.

Уголки губ Якобины дрогнули, а брови сошлись на переносице. Бейеринк с семьей совершил ужасную одиссею по сожженным склонам вулкана. Через два дня после Якобины и Флортье их подобрал на берегу залива тот же буксир и привез в госпиталь Батавии – Иоханну Бейеринк чуть живую от усталости, а двух выживших детей – с сильными ожогами. Еще из госпиталя Бейеринк обратился в городской суд Батавии по делу Якобины ван дер Беек; ответ пришел с обратной почтой: никакого обвинения. Телукбетунг был разрушен, как и приемная доктора Деккера, который числился пропавшим. Кроме того, были уничтожены все материалы, которые могли бы свидетельствовать о вине или невиновности Якобины: труп Мелати, ртуть и результаты вскрытия. Супругов де Йонг, по всей вероятности, больше не было в живых, море смыло маленькую могилу Йеруна в Телукбетунге. Весьма вероятно, что Энда, Нингси и Рату тоже не пережили катастрофу.

Слезы навернулись на глаза Якобины, когда она подумала об этих трех женщинах и о Йеруне с Мелати. Она понимала, что должна испытывать облегчение; однако, решение суда казалось ей Пирровой победой и оставило горький привкус. Порой ей даже казалось, что страшное подозрение навсегда прилипло к ней, что она никогда от него не отмоется. Теперь она лучше понимала Флортье, которая боялась повстречать в Батавии кого-то из своих бывших клиентов, боялась, что по ее манерам люди догадываются о ее прошлом. Поэтому Флортье не слишком устраивало местоположение их отеля – на углу Моленвлиет-Оост и Нордвейк, поблизости от «Европы» и «Дес Индес», прямо напротив «Гармонии»; с этими местами у нее было связано слишком много воспоминаний. Однако они не нашли ничего другого, что было бы им по карману и такого же симпатичного, как большое белое здание отеля «Эрнст» с приятным садом, в котором они проводили дневные часы. Они почти никуда не выбирались, даже в «Леру»; те беззаботные дни давно прошли.

– Или, может, в Австралию? – предложила Флортье.

– Или туда, – согласилась Якобина.

Обе понимали, что еще какое-то время не смогут принять решение насчет своей дальнейшей жизни, но им было ясно, что хранившихся в банке сбережений Якобины и тех наличных денег, слегка опаленных, но годных, которые Флортье спасла на своем теле, надолго не хватит. По сути, сейчас их ситуация мало чем отличалась от той, что была полтора года назад, когда они познакомились на борту «Принцессы Амалии»; а в чем-то оказалась даже хуже. Но зато они обогатились новыми мыслями и чувствами, стали гораздо опытнее, как в хорошем, так и в плохом, и уж, конечно, гораздо более зрелыми. И теперь они были вместе.

– Ну, это мы еще решим, – бодро заявила Флортье, и они с Якобиной невольно посмотрели на Иду.

Тело девочки сравнительно неплохо перенесло катастрофу, но после той бесконечной ночи в Кетимбанге Ида замолчала. Ее губы с тех пор не произнесли ни слова. Лишь изредка она издавала возглас недовольства или согласия. Спала она неплохо, почти не плакала, но в остальном проявляла мало эмоций. Ничего необычного после таких потрясений, сказал врач, речевой аппарат на месте, она заговорит снова. Когда-нибудь.

Когда у Якобины уладилась ситуация с правосудием, она пошла в городскую ратушу и официально сообщила, где и когда видела господина и госпожу де Йонг в последний раз, что Ида находится под ее попечительством, и указала адрес отеля. Вчера она получила известие, что супруги де Йонг распорядились в случае их смерти передать детей отцу Маргареты де Йонг, проживающему в Амстердаме; что господин Ахтеркамп уже извещен о случившемся несчастье, и до его ответа Якобина может и дальше заботиться об Иде.

Якобина делала это охотно и радовалась, что Ида еще немного побудет с ней. Она со страхом ждала дня, когда девочку придется отдать ее деду. Вот и сейчас она грустно погладила ее по светлым волосам.

– Или мы вернемся в Европу, – негромко размышляла Флортье.

– Но только не в Нидерланды! – тотчас заявила Якобина, и Флортье хихикнула.

– Нет, ни в коем разе! – воскликнула она и потянулась. – Может, в Англию… или… – Она замолчала, задумавшись. Теперь не было и речи, чтобы они остались здесь, в этой стране, на этом острове, на который они приехали, полные таких больших ожиданий, и где они получили такие глубокие раны, которые будут заживать намного дольше, чем порезы и ожоги или израненные ступни. Они надеялись увидеть рай и какие-то время жили в раю, пока не заглянули в зияющую бездну. И эта бездна чуть не поглотила их.

– В Италию! – У Флортье заблестели глаза. – Красивая страна! Ты помнишь, как в порту Неаполя мы…

В дверь постучали, и подруги переглянулись.

– Наверно, почта, – сказала Якобина, сползла с кровати и заковыляла к двери. – Кто там? – спросила она, уже открывая, и на ее лице засияла улыбка при виде светловолосого великана с грубоватым лицом. Светлый костюм обтягивал его мускулистое тело; на левой руке была надета бежевая кожаная перчатка.

– Добрый день, – сказал он по-немецки звучным басом. – Я – Джон Холтум. – В его ярко-голубых глазах сверкнули искорки. – Вообще-то я пришел к Флортье.

– Да, она тут. Проходите.

Флортье села и, не веря своим глазам, уставилась на гостя.

– Я пойду с Идой в сад, – сказала Якобина, но тут же усомнилась, что Флортье слышала ее слова. С добродушной усмешкой она взяла на руки зевающую девочку вместе с ее куклой, схватила на ходу детскую панамку и тихонько прикрыла за собой дверь.

– Здравствуй, Цветочек. – Он посмотрел оценивающим взглядом на ее короткие волосы. – Тебе идет такая прическа.

Флортье все никак не могла оторвать от него глаз. Она слезла с кровати.

– Как ты меня нашел? – беззвучно прошептала она. Сердце бешено стучало в ее груди, а под ложечкой что-то радостно трепетало.

Он растянул в улыбке свой большой рот.

– Когда портье передал мне вот это, – его правая рука выудила из кармана пиджака тканевый цветок и снова сунула назад, – я заплатил одному мальчишке из моего отеля, чтобы он искал тебя во всех отелях и пансионах. И уже почти потерял надежду. Но вчера отправил его снова. – Он сдвинул брови на переносице. – Где ты была?!

– Я… я… – забормотала Флортье. Ее колени подкосились, и она, всхлипнув, присела на край матраса. Сквозь слезы она видела, как Холтум подошел к ней и опустился на колени. Он, самый сильный человек на свете, которого домогаются тысячи женщин, стоял перед ней на коленях! На секунду она почувствовала триумф, но потом его сменило ощущение блаженства и тепла.

Он медленно и ласково погладил Флортье по щеке.

– По тебе видно, что тебе есть что мне рассказать. – Он заметил заживающую царапину на ее лице.

Она кивнула.

– Но не сейчас. – И она едва не растаяла, когда Холтум нежно провел большим пальцем по ее влажной коже.

– Нет, не сейчас, – согласился он. – Поэтому я и пришел сюда. Послезавтра мы снимаемся с места и едем сначала в Сингапур, потом в Индию. После этого сезон закончится, и я вернусь в Англию. – Флортье сглотнула. – Я не считаю себя ни дураком, ни излишне сентиментальным, но после той ночи ты не шла у меня из головы. Если хочешь, может, ты поедешь со мной, Цветочек? Будешь меня сопровождать? – Она ошеломленно глядела на него. – Я знаю, – тихо продолжал он, – тебе трудно мне доверять; возможно, ты думаешь, что будешь слишком зависеть от меня. Но это не так. Я говорил с Анной Уилсон, в больших городах нам понадобится еще одна хорошенькая девушка, которая будет продавать программки. Зарабатывать ты будешь немного, но это будут твои собственные деньги. Жить ты сможешь вместе с Салли, другой девушкой, а питание бесплатное. А если ты не захочешь больше меня видеть, у тебя будут хотя бы деньги в кармане, и ты сможешь строить дальнейшие планы. – Немного помолчав, он добавил хриплым голосом: – Хотя я бы хотел, чтобы ты хорошо ко мне относилась и осталась со мной.

В ее грудной клетке вдруг лопнул узел, который она почти не замечала до этого момента.

– Как ты можешь желать такую, как я? – вырвалось у Флортье.

– Я уже говорил тебе, что у меня на многие вещи есть собственное мнение, – усмехнулся он. – Не то чтобы мне все равно, нет, но дело в тебе. Я представляю себе, что ты пережила и как это отразилось на тебе. К тому же, – он снял перчатку с левой руки, – мне очень даже известно, каково выставлять себя на продажу. Продавать свое тело.

Флортье посмотрела на его большую, сильную кисть, на которой не было среднего и безымянного пальцев, и бережно провела кончиками пальцев по бледным шрамам и оставшимся обрубкам. Его рука показалась ей символом ее собственного поруганного тела и израненной души, и она всхлипнула.

– А если я никогда не смогу дать тебе то, что ты, возможно, от меня… – Она смущенно замолчала и низко наклонила голову.

– Мы посмотрим. Когда надо, я могу быть очень терпеливым. – Он снова погладил ее по щеке. – В Азии есть поговорка: лотос цветет только тогда, когда его корни уходят в ил. И это лотос, который, как никакой другой цветок, символизирует чистоту и красоту. А ты немножко похожа на лотос, Цветочек.

На лице Флортье появилась счастливая улыбка, но тотчас пропала.

– Я не могу иметь детей, – выпалила она и покраснела.

Брови Холтума почти болезненно сошлись на переносице, но потом уголки губ поползли кверху. Он снова погладил Флортье по щеке.

– У меня уже есть сыновья. – Тут же он серьезно добавил: – Но я не стану скрывать от тебя, что пока не хочу развода – из-за моих мальчишек. Ты могла бы примириться с этим?

Флортье прикусила нижнюю губу. Уже долгое время ей ничего не хотелось так сильно, как выйти замуж. Но эти планы не только рухнули, но и навлекли на нее беду. Джон Холтум оказался прав, ей было трудно ему доверять, и она в самом деле боялась снова попасть в зависимость, как это было с Киан Джаем. Но если она будет самостоятельно зарабатывать и не будет за Джоном замужем, она сможет в любой момент уйти от него, если ей будет плохо. Ее успокоила такая мысль.

– Да, – ответила она, наконец, со слабой улыбкой. – Я могу примириться с этим.

Его угловатое лицо тоже озарилось улыбкой.

– Тебе не обязательно решать это прямо сейчас. Ты можешь догнать нас и через пару дней или позже.

Тепло в груди Флортье разливалось все шире.

– Я, в любом случае, должна посоветоваться с Якобиной, – прошептала она и лишь теперь обнаружила, что все время гладила его покалеченную кисть. Тогда она бережно поднесла ее к губам и стала целовать все пальцы и шрамы на ней, а потом прижала ее к своей щеке. Флортье было хорошо и покойно, так, как в детстве, когда у нее были отец и мать; потом это чувство надолго пропало и отчасти вернулось, когда у нее появилась подруга – Якобина.

– У тебя ведь есть список городов, где мы будем? – рыдала Флортье у плеча Якобина. – Английский адрес Джона тоже у тебя записан?

– Да, у меня все есть, – сдавленным голосом ответила Якобина и одной рукой крепко прижала к себе Флортье, другой она держала за руку Иду. Ей было больно расставаться с Флортье, но ведь Джон Холтум хороший, порядочный человек. Всякий раз, когда она думала о том, что пришлось перенести ее подруге, у Якобины щемило сердце. Флортье заслужила счастье.

– Я стану присылать тебе почтовые открытки из всех мест, где мы остановимся, обещаю! – всхлипнула Флортье. – А ты можешь приехать к нам в любое время; Джон поможет найти работу и тебе.

– Хорошо, – сквозь слезы пообещала Якобина и еще крепче прижала к себе подругу. – Береги себя, Флортье.

– Ты тоже береги себя! – Флортье с трудом оторвалась от Якобины и нежно погладила по голове Иду. – До свидания, мышка-малышка. – Она еще раз улыбнулась; потом служащий отеля помог ей подняться в экипаж, где уже сидел Джон Холтум.

– До свидания! – крикнула Флортье, когда кучер щелкнул поводьями, и лошади тронулись. Она высунулась из дверцы и помахала Якобине. – До свидания!

Якобина не произнесла ни звука, она лишь махала вслед рукой, пока экипаж не скрылся за поворотом. Тяжело дыша, она постояла еще какое-то время, потом утерла рукавом светлого летнего платья мокрое лицо и присела, чтобы посадить Иду на руки.– Теперь мы с тобой совсем одни, – пробормотала она и слегка покачала Иду. – Что нам теперь делать, пока не объявится твой дедушка? – Ида лишь молча смотрела на нее голубыми глазенками. – Я вот что подумала – может, мы разыщем твоего брата Ягата? Как ты думаешь? – Девчушка заморгала и прижалась головкой к шее Якобины, еще мокрой от слез Флортье.

– Завтра мы поедем на лошадке, – сообщила Якобина Иде, расхаживая по комнате и собирая их скудные пожитки в новый чемодан. Девчушка сидела на кровати, прижав к груди куклу, и смотрела на нее огромными глазенками. Якобина купила и новую одежду – детское пальто и шапочку Иде, а себе жакет; она надеялась, что они окажутся достаточно теплыми для ноябрьского Амстердама. Ничего более солидного в Батавии просто не продавалось. – Мы приедем в порт, поднимемся на большой пароход и поплывем по морю! – Она уже привыкла как можно чаще разговаривать с Идой, чтобы, с одной стороны, к девочке снова вернулась речь, а с другой, потому что она скучала без разговоров с Флортье.

Якобина подошла к письменному столу и с улыбкой взяла открытки, полученные от Флортье, две из Сингапура и одну из Калькутты. Похоже, дела у подруги шли хорошо. За прошедший месяц она и сама написала ей два раза. Теперь-то уж они постараются не терять друг друга. Она бережно убрала открытки в саквояж, где уже лежали новые документы на нее и на Иду, выданные ратушей. Пожалуй, неплохая мысль – поехать к Флортье и Холтуму, как только она передаст Иду в руки ее деда.

– Мы едем к твоему дедушке, мышка, – продолжала она, складывая платьица. – Он уже ждет тебя! – Недавно она получила от Адриана Ахтеркампа хорошее письмо. Не теряя времени, он сразу же заказал билет на пароход для Якобины и внучки и выслал четыреста флоринов, чтобы они не испытывали в пути недостатка в средствах. Возможно, в Амстердаме найдутся хорошие доктора, которые вернут девочке речь. Но все же у Якобины было тяжело на сердце, ей не хотелось расставаться с Идой, хоть она и не знала, на какие средства они будут жить. Впрочем, пока что она не думала всерьез о своем будущем. Сначала она отдаст Иду ее дедушке, а уж потом посмотрит. Разумеется, она навестит свою семью и, может, сумеет уговорить отца, чтобы он выплатил ей хотя бы часть ее приданого; теперь она созрела для такого разговора.

Сейчас она без сожаления упаковывала чемодан. После отъезда Флортье ее уже ничего не держало на Яве. Она жалела лишь о том, что так и не нашла Ягата. Несколько раз она ездила с Идой на садопо кампонгам, где могла жить семья Мелати, и расспрашивала местных жителей на своем плохом малайском. Но найти сына майора ей так и не удалось. А ведь она собиралась оставить ему немного денег, и еще ей хотелось, чтобы Ида еще раз увидела своего единокровного брата. Якобину ужаснула обстановка во многих кампонгах: ветхие хижины под крышей из пальмовых листьев, грязь и нищета, и все это на окраинах такого богатого города, как Батавия, где наверняка из каждой малайской семьи работало хотя бы по одному человеку. Контраст между жизнью в Конингсплейне и той, какую вели в кампонгах семьи прислуги, удручал Якобину. Ей уж точно не хотелось теперь жить на Яве. Она в сердцах сунула в чемодан новое платье из плотного хлопка. В дверь постучали; она вскинула голову.

– Ой, – удивленно сказала она Иде. – К нам кто-то пришел в гости! Кто бы это мог быть? – Она открыла дверь, и ее сердце дрогнуло.

– Здравствуй, Якобина.

Он выглядел точно так же, как год назад, когда они познакомились в саду у супругов де Йонг, и как в августе, когда она видела его в последний раз на похоронах Йеруна. Чуть взъерошенные светло-русые волосы, бородка вокруг узких губ, которые она так часто целовала, загорелое, плоское лицо. Вероятно, даже коричневый костюм был тот же самый, что и тогда. Вот только складка между бровями стала глубже, а серые глаза глядели чуточку неуверенно.

– Привет, Ян.

– Ты хорошо выглядишь, – тихо проговорил он. – Я рад видеть тебя целой и невредимой.

Якобина совершенно не нравилась себе, когда гляделась в зеркало. Ее черты лица заострились, и, хотя кормили в отеле вкусно, она похудела, по сравнению с Суматрой, и под платьем вырисовывались костлявые плечи и острые локти. Но теперь это уже не имело никакого значения; главное, что она здорова и уверена в себе.

Она уперлась рукой в бок.

– Да. Кто знает, может, я и уцелела в тот день, потому что сидела в тюрьме.

Его взгляд оживился.

– Поэтому я и пришел. Хочу попросить у тебя прощения. Можно мне войти?

Якобина поспешно загородила проход. На лице Яна отразились разочарование и озадаченность.

– Я занята, собираю вещи и завтра уезжаю в Амстердам, чтобы передать Иду ее родственникам.

– Да, конечно. Я слышал об этом. – Он сморщил лицо и опустил глаза на шляпу, которую держал в руках. Якобине показалось, что она видела на его глазах слезы. – Ужасная история… с Винсентом и Грит. – Якобина молчала, и он добавил: – Грит была виновницей. Она так боялась за Йеруна и…

– Так я и думала, – прервала его Якобина. После того, что ей рассказала Флортье, она домыслила остальное, а детали ее не интересовали. Они ничего не меняли в поступке, стоившем Йеруну жизни. Йеруну, милому мальчугану с резкими чертами лица и большими голубыми глазами, так похожими на глаза Иды, что Якобина иногда смотрела на Иду, а видела вместо нее Йеруна. С болью и радостью. Йерун… как он нуждался в любви… «Я люблю тебя, нони Бина».

– Я бы раньше пришел, – снова заговорил Ян. – Но я не знал, как ты к этому отнесешься. Пожалуй… я не буду прощаться с малышкой, ей это будет тяжело. – Он неуверенно взглянул на Якобину. В ответ на ее молчание он помялся и добавил: – Я вот думаю пойти в ратушу и написать заявление. Теперь, поскольку Грит…

– Нет, Ян, – снова перебила его Якобина, на этот раз резче. – Не надо этого делать. Ради Иды. Она и так пережила страшные вещи, хватит с нее. – Немного помолчав, она добавила: – Ты должен был сделать это в августе. Тогда ты был мне очень нужен.

Ян шумно вздохнул и провел ладонью по волосам.

– Я знаю. Я поступил глупо и трусливо. Мне не надо было слушаться ван дер Линдена. Но в тот вечер такое решение казалось мне правильным.

Якобина обвела взглядом коридор отеля со множеством дверей, потом посмотрела прямо в глаза Яну.

– Ты загородил своей спиной Грит, а меня подставил под нож. А ведь ты был мне очень нужен. Я ждала, что ты меня защитишь. И не только от этого чудовищного обвинения. Но и от меня самой.

Он слабо улыбнулся.

– Поверь мне, с тех пор не было и дня, чтобы я не раскаивался в своей ошибке. Ты могла бы меня простить, как ты думаешь? Тогда мы могли бы начать все сначала… – Он с мольбой посмотрел на нее.

Якобина оглянулась на Иду и, убедившись, что девочка возится с куклой, снова повернула лицо к Яну и тяжело вздохнула.

– Знаешь, Ян, у меня было много времени на раздумья. По-моему, жизнь слишком коротка для половинных решений. Если я обещаю мужчине перед богом и людьми, что выйду за него, я вправе рассчитывать, что он твердо будет на моей стороне. Даже если… – ее губы дрогнули, – даже если будет рушиться мир.

– Значит, ты никогда не простишь меня?

Якобина пожала плечами.

– Возможно, прощу. Когда-нибудь. Но не забуду никогда. – Она слегка пожала плечами. – Благополучную семью на этом не построишь. Во всяком случае, я не смогу так жить. – Помолчав, она сказала: – Будь здоров, Ян.

Она тихо закрыла дверь. Не остановилась, не прислушалась, ушел он или нет. Она подошла к кровати и легла рядом с Идой, которая тут же устроилась на ее плече и сунула в рот большой палец. Якобина прижала ее и ласково погладила по щеке. Удивительно, но визит Яна оставил ее равнодушной; она не испытывала ни гнева, ни грусти, ни сожаления. Словно нити, связывавшие ее с ним, были давно перерезаны, возможно, еще на Суматре, во время цунами, огненного вихря и бесконечной ночи. Она чувствовала лишь спокойную, несокрушимую уверенность, что поступила правильно.

Якобина подставила лицо ветру и прищурилась на солнце. Она лежала в шезлонге, вытянув босые ноги. Рядом с ней Ида нянчила свою любимую куклу. Под ними покачивалась палуба парохода, а за рейлингом простирался безбрежный голубой океан. Перед посадкой она немного боялась за себя – выдержит ли она плавание по волнам после того, как едва не утонула в волне цунами; но, как ни странно, никаких сложностей не возникло. Не боялась ничего и Ида; наоборот, она с любопытством разглядывала все, что видела вокруг. Кажется, малышке пока что нравилось их путешествие. Якобина надеялась, что так будет все три недели.

– Смотри-ка! – Якобина одной рукой прижала к себе девочку, а другой показала на море. – Вон там плывет большой пароход, такой же, как наш!

Адриан Ахтеркамп хорошо позаботился о них. Хотя они плыли в Амстердам с той же пароходной компанией, с которой Якобина прибыла в прошлом году в Батавию, но теперь на «Принцессе Марии», гораздо более импозантном и комфортабельном судне. В кают-компании висели филигранные люстры, в коридорах лежали ковры; на борту плыли даже музыканты, игравшие вечерами танцевальные мелодии. Впрочем, желающих танцевать почти не находилось – пароход был полупустой. Дед Иды зарезервировал для них даже каюту с иллюминатором, просторную, комфортабельную, с детской койкой для Иды и удобной, широкой койкой для Якобины.

– Ай! – взвизгнула Якобина, когда большая волна ударилась о корпус, и брызнула пена. Ида весело засмеялась. Якобина уткнулась носом в волосы девочки; они пахли солнцем, медом и ванилью. Этот запах всякий раз дарил ей ощущение огромного счастья и одновременно вызывал болезненный укол.

Она почувствовала на себе чей-то взгляд и приподняла голову. В нескольких шагах от нее у рейлинга стоял мужчина с азиатской внешностью, вероятно, китаец, хотя его кожа была цвета светлой бронзы; он сел на пароход в Сингапуре и ехал один. Для азиата он был высоким, даже долговязым, а одет с преувеличенной элегантностью – костюм-тройка нежного карамельно-коричневого цвета, рубашка ослепительной белизны; табачный и светло-бежевый узор галстука повторялся на маленьком платочке в нагрудном кармане; коричневые, начищенные до блеска ботинки выглядели сшитыми на заказ. Денди, явно знавший, как хорошо он выглядит, и казавшийся почти высокомерным. Когда ветер трепал его черные, блестящие волосы, незнакомец приглаживал их, и тогда на его мизинце сверкал золотой перстень с камнем. Мужчина немного повернул голову, и Якобина рассмотрела его лицо с высокими скулами, тяжелой линией подбородка, темными глазами и полными губами цвета розового дерева. Он закурил сигарету и улыбнулся Якобине сквозь дым.

Она ответила вежливой улыбкой и отвернулась, но при этом украдкой принюхалась – не несет ли ветер табачный дым на них. Но вместо этого шаловливый ветер швырнул ей в ноздри дым из пароходной трубы, и Якобина закашлялась. Ее желудок взбунтовался, когда в ней ожило воспоминание об огненном вихре и пепле. О смертном страхе, который она ощущала в те часы, сидя на полу домика, о сожженных лесах и обугленных трупах. Она прижала локоть ко рту и носу и давилась рвотой.

На ее лицо упала тень; кто-то сел рядом, положил ей на спину ладонь, а другой рукой сжал ее локоть.

– Простите, мадам, – сказал по-английски приятный, теплый голос. – Вам нехорошо?

– Запах, – пробормотала Якобина, не убирая руки от лица. – Я не выношу этот запах.

– Принесите, пожалуйста, воды! – крикнул тот же голос; приблизились торопливые шаги, голос кого-то поблагодарил. Якобина медленно опустила локоть. К ее губам поднесли стакан.

– Пейте не торопясь, – посоветовал голос. – По глоточкам. Вот так… Ну, вам лучше?

Дата добавления: 2015-08-29