Нет, вы не ослышались.
Джон сказал, что эта тварь ростом с грузовик двигалась на шести лапах, украшенных рогами, и панцирь, как у существ, которых можно увидеть в ресторане, специализирующемся на морепродуктах. Однако мех и наличие рук делало ее похожей на млекопитающее. Пожалуйста, не забывайте, что с того места, откуда Джон вел наблюдение, тварь выглядела размером с десятицентовик, так что критиковать описание обезьяны верхом на крабе я не буду — хотя все мы понимаем, что это полный бред.
Тварь поползла в сторону — боком; из ее пасти все еще торчали чьи-то ноги. Защелкали выстрелы, и снег у подножия холма осветили дульные вспышки. Люди побежали в лес. Джон подождал, затем включил задний ход и остановился на противоположном склоне — так, чтобы его не видели те, кто находился рядом с грузовиком. Правда, при этом он утверждает, что сам он грузовик видел, хотя это физически невозможно.
Из леса донеслись звуки стрельбы. Из леса донесся визг животного. Из леса снова донеслись звуки стрельбы. Затем снова вой, новые выстрелы — десятки выстрелов, сливавшиеся друг с другом. Огонь очередями. Визг.
На секунду воцарилась тишина, и Джон увидел какую-то фигуру, бегущую из леса к грузовику. Человек прыгнул в кузов, вытащил два маленьких контейнера размером с коробки для завтрака и бросился обратно в лес. Снова завопило животное. Выстрелы. Снова вопли. Снова выстрелы. Потом из леса раздался низкий, звериный стон. Стрельба стихла. Джон включил задний ход и приготовился проехать мимо грузовика, пока не вернулись эти люди, но он опоздал — тот самый человек уже бежал обратно. Он нес маленькие контейнеры, которые, похоже, стали легче. Человек снова нырнул в грузовик, вытащил две новые коробочки и вернулся в лес. Стрельба возобновилась; за ней последовали вопли обезьяны-краба.
Это продолжалось часа полтора, и наконец шум стих. Люди вышли из леса, сели в грузовик и поехали. Джон последовал за ними. Они миновали поворот, который вел к заводу по производству очистителя — вероятно, на парковку для сотрудников. Джон увидел, что вход перекрыт воротами из проволочной сетки. В фильме в жанре экшен, подумал Джон, он протаранил бы ворота. Однако это был не реквизит, а его собственная машина, и мой друг рассчитывал утром поехать на ней на работу. Кроме того, за ремонт пробитого радиатора ему пришлось бы отдать недельный заработок.
Но, что более важно, грузовик, за которым следовал Джон, не свернул, а моему другу очень хотелось узнать, куда направляются эти люди. Он держал дистанцию, ориентируясь по следам шин. Следы шли по главной подъездной дороге индустриальной зоны и через двухполосное шоссе, которое пересекало эту дорогу. Дальше грузовик поехал по белому полотну, где должны были построить автостоянку, и оказался у обратной стороны восточного крыла подковообразного торгового центра.
Джон подождал немного — столько, чтобы люди в грузовике успели выйти и отправиться по своим делам. Затем осторожно объехал здание — так, чтобы видеть грузовик, припаркованный у пандуса, и заколоченный вход в помещение, которое должно было бы стать универмагом. Какое-то время Джон сидел в засаде, но ничего не увидел. Затем, потеряв терпение, он, совершенно безоружный, без фонарика, вопреки инстинктам самосохранения протопал к входу и зашел в здание как к себе домой.
В торговом центре, похожем на пещеру, стоял зверский холод, словно в морозильнике. Из дыры, пробитой в стеклянной крыше год назад, струился лунный свет. На полу под дырой лежал слой снега. По краю снежного покрова, похожего на слой муки, вели следы — пять-шесть отпечатков, за которыми начинался длинный занос. Джон решил, что здесь кто-то поскользнулся и упал. Мой друг не повторил этой ошибки, обогнул заснеженный участок и пошел по следам. Они привели Джона к металлической двери с табличкой «ТЕХОБСЛУЖИВАНИЕ», и он задумался о том, является ли техобслуживание данного здания самой легкой или самой тяжелой работой в мире. Дверь была заперта, но Джон утверждает, что сумел взломать замок. Никогда не знал, что мой друг умеет вскрывать замки, но я и не утверждаю, что мне известны все его секреты. А может, дверь просто не заперли.
Короче, Джон говорит, что взломал замок и обнаружил маленькую грязную комнатку без окон, полную паутины и каких-то темных, разбегающихся во все стороны теней. В комнатке не было ни единого выхода. Мой друг зажег зажигалку и убедился в этом: никаких дверей, люков и тоннелей. Следы вели в комнату и обрывались, как и в доме Эми. Джон собрался уходить, но краем глаза заметил какой-то проход и почувствовал себя полным идиотом: как можно не заметить дверной проем в самом центре стены? Мой друг повернулся к проему и снова увидел перед собой сплошную стену.
Джон снова повернулся и еще раз увидел размытый силуэт большой двери. Это походило на оптический обман — дверь была, но ее там не было. Джон подошел к стене и стал шарить по ней в теплом свете газовой зажигалки, пытаясь найти рычаг, шов, спрятанные дверные петли или что-то в атом роде. Через несколько минут он решил, что это просто сплошная стена, посмотрел на часы…
5:06.
…и понял, что меньше чем через полчаса ему нужно быть на стройплощадке. С тем он и ушел — справедливо предполагая, что еще вернется в торговый центр.
5:18.
Я то включал, то выключал двигатель, чтобы пользоваться «печкой» и при этом не отравиться угарным газом — говорят, что такое бывает, если машина слишком долго стоит с включенным двигателем. А в моей-то и при нормальных условиях иногда попахивает тухлыми яйцами. Мне всегда казалось, что это какая-то проблема с выхлопной трубой, и поэтому от запаха не спасет даже генеральная уборка. Правда, на практике я эту теорию не проверял.
Волосы Эми пахли клубникой. Девушка прислонилась ко мне, положив ноги на подлокотник пассажирской двери и направив ствол пистолета в сторону бардачка. Ветровое стекло полностью побелело, словно кто-то накинул на машину простыню. Во второй раз за эту ночь у меня возникло ощущение невесомости, странное чувство — будто мы последние люди на Земле.
— Можно задать тебе вопрос? — спросил я.
— Не-а.
— Как ты очутилась в «Пайн-Вью»? Ты ведь, в общем, нормальная. Я, как налогоплательщик, имею право знать, почему тебя туда отправили.
— Я попала в аварию, несколько месяцев не ходила в школу, а когда вернулась, у меня возникла куча проблем. Мне прописали антидепрессанты и тому подобное. Веллбутрин. А потом я укусила учителя, и меня отправили к психам.
— Ты укусила учителя?!
— Ну да, — вздохнула она. — Однажды мы — мама, папа и я — поехали покупать мне одежду для школы. Мне было четырнадцать, я только перешла в старшие классы. Я заснула на заднем сиденье, а когда проснулась, то почувствовала, что меня как будто кто-то трясет. Потом меня перевернуло вверх ногами и прижало к мостовой. Повсюду стекло и кровь. Папу выбросило из машины, и он умер на месте, в двух футах от меня. Его лицо просто… стало похоже на резиновую маску. Совершенно… пустое. Мама кричала от боли — ей придавило ноги капотом. Я, в общем, не пострадала, но мне перекрутило спину, ноги онемели, а рука оказалась под дверью. Я лежала и уговаривала маму успокоиться, говорила, что скоро нам помогут. Мы пробыли там целую вечность. И я ведь слышала, как мимо проезжают автомобили, и думала: «Почему же они не останавливаются? Казалось бы, кто-то…»
Эми замолчала и отвернулась к окну.
— Меня вытащили, и я увидела, что моя кисть, в общем, превратилась в гамбургер. Из нее торчали сухожилия и все прочее — отвратительное зрелище. Она едва держалась — типа, висела на тоненькой полоске кожи и раскачивалась взад-вперед. Мама умерла в больнице. Джон, конечно, не пострадал, ведь он остался дома. Он чуть с ума не сошел, словно это все его вина. Кисть прооперировали, пришили обратно. Потом мне сделали операцию на спине — в том месте, где треснул позвонок. Вот сюда… — Эми завела руку за спину и указала на точку между лопаток — … вставили металлический штырь. От этого я стала на полдюйма выше. Странно, правда? Было очень больно, и поэтому врачи время от времени укладывали меня в растягивающее устройство — чтобы, типа, растянуть, уменьшить давление на позвоночник. А с рукой возникли большие проблемы. Несколько лет все было ничего, но потом, в старших классах, я утратила чувствительность в этих двух пальцах…
Эми сделала жуткий жест — подняла обрубок руки и показала на то место, где когда-то были безымянный палец и мизинец.
— И тогда мне сделали еще одну операцию. А потом еще одну. Боль была просто невероятная. Из-за этого и из-за спины я каждые четыре часа пила болеутоляющее — и от него меня все время тошнило. Врачи снизили дозу, но ее не хватало, и последние два часа я считала минуты до новой таблетки. Мне, типа, приходилось выбирать между болью и тошнотой.
Антидепрессанты. При одной мысли о том, что у этой девочки была депрессия, мне захотелось зашвырнуть эту планету на Солнце. Ну, то есть захотелось сильнее, чем обычно.
— И я укусила учителя. Мои пальцы — почти все — снова онемели, и я ничего не могла ими удержать. Я все роняла. Меня отправили к дяде Биллу и тете Бетти, а они в тот момент разводились, я им только мешала. Однажды я уронила крошечную стеклянную статуэтку, и дядя Билл совсем взбесился. Ну да, он не виноват в том, что со мной произошло, но я-то что могла поделать? В общем, он на меня наорал, а врачи сказали, что нервная ткань отмирает и поэтому у нас остался последний шанс на то, чтобы рука заработала.
Эми посмотрела вниз и сняла что-то с носка.
— Ну вот, меня прооперировали. Я проснулась в палате, еще не совсем пришла в себя. Мне приснилось, что руку отрезали; просыпаюсь — так оно и есть. Руки нет, вместо нее — пустое пространство, белые простыни. Так странно. Я плакала, плакала и плакала. Ревела. Часами. Они знали, Дэвид, знали, что руку придется отрезать, и ничего мне не сказали. И вот я лежу в палате, и мне вдруг становится ясно, что отныне я всегда буду отличаться от остальных. Понимаешь?
Я что-то промычал.
— И так будет всегда — что бы я ни делала, что бы ни говорила, куда бы ни пошла, я навсегда останусь «Эми, ну той девочкой, у которой нет руки». А самое худшее — когда знакомишься с людьми, и они не сразу замечают руку, не видят ее. А ты сидишь, разговариваешь с ними и ждешь, пытаешься угадать, когда же это произойдет. Люди меняются в лице, когда видят ее — словно им за меня стыдно.
Эми умолкла.
— Этот мир — отстой, — сказал я.
— После этого я ушла, переехала к Джиму. Знаешь, я все еще ощущаю свою руку. То, что говорят про фантомные ощущения в отрезанной конечности — это правда.
— А она что, чешется?
— Нет, но я чувствую, что кулак сжат и не могу его разжать. Странно, правда? — Эми выставила перед собой здоровую руку и сжала кулак. — Вот. Чувствую, как ногти впиваются в ладонь — на руке, которой нет. Наверное, это все в голове, это как-то связано с нервами. И так всегда. Если я очень стараюсь, то могу немного расслабить пальцы, но минуту спустя они снова сжимаются. И эта легкая боль — в паре дюймов от места, где кисть отрезали — все время со мной. Я каждое утро просыпаюсь с ней.
Я подумал о том, не рассказать ли ей трагическую историю о том, как пролил на промежность расплавленный воск, но решил, что на Эми этот рассказ не произведет впечатления. Девушка скрестила руки и потерла ими друг о друга, борясь с холодом. Я обнял Эми, чтобы согреть ее. Пушка лежала на полу.
— Знаешь, когда я впервые тебя увидел — там, в доме, — то ничего не мог понять. Я не знал, что стало с твоей рукой…
— Ну, когда я училась в школе, рука еще была на месте…
— …но Джон знал.
— Ну да, — сказала она. — Он заходил к нам иногда.
— Давай я расскажу тебе все, что нужно знать о Джоне. Удивился я потому, что Джон никогда не называл тебя «девочкой, у которой нет руки».
5:36.
Я понятия не имею, что Джон делал после того, как покинул торговый центр, и до того, как появился на стройплощадке. Но, зная Джона, можно предположить, что он рассказал кучу смешных историй про свой член, выпил дешевого алкоголя, а затем занялся сексом с очередной девушкой, в которую я был тайно влюблен, но никак не мог набраться храбрости и заговорить с ней. Кроме того, в какой-то момент он переоделся в свою рабочую одежду — кучу фланелевых рубашек и комбинезон, заляпанный кровельным варом.
На месте аварии все уже убрали, и когда Джон проезжал мимо него снова, о происшествии напоминали только спутанные следы шин. Кровельщик Стив стоял у заднего входа на завод и расспрашивал охранника о том, как попасть на крышу. Этот охранник был одним из тех, кого Джон видел на месте аварии, поэтому мой друг закрыл лицо газетой, вытащенной из мусорки, чтобы его не узнали. Опять же, так говорит Джон, так что… сами понимаете. Разумный скептицизм. К шести часам утра над и под дырой в крыше толпилось тринадцать человек из бригады Стива, а растаявший снег и лед стекали мини-водопадами в заводскую комнату отдыха. Залитые водой ковролин и аппарат, продающий шоколадные батончики, пришли в полную негодность.
Джон залез на крышу и сразу понял, что она не обвалилась под тяжестью льда; ее пробили изнутри, словно в здании что-то взорвалось, и куски досок, черепица и прочий мусор полетели снизу вверх и во все стороны. Тайлер Шульц, похожий на бойца «Гитлерюгенд», высокий светловолосый юноша, который иногда играл с группой Джона, тоже это заметил и сказал, что тут, похоже, приключилась какая-то жесть. Джон ответил, что при резком похолодании теплый воздух в здании расширяется и это приводит к локальному взрыву — точно так же взрываются шарики, если надуть их не холодным воздухом, а теплым. Тайлер возразил, что Джон заливает. Джон ответил, что об этом явлении пишут в книгах — он прекрасно понимал, что Тайлер проверять не станет.
Затем Джон спустился по лестнице в отсыревшую комнату отдыха. Поперек коридоров натянули пластиковые ленты, чтобы в комнату не забрели работники. Прежде всего мой друг обратил внимание на то, что аппарат по продаже чипсов и конфет выглядит так, словно побывал в аварии: стекло разбито, повсюду валяются конфетные обертки. Пока парни из бригады суетились у Джона над головой, готовя тент и очищая от снега «рану» в потолке, мой друг бродил по зданию, пока не заметил коридор, перекрытый знакомой черно-желтой лентой с надписью «ОПАСНОСТЬ».
Уже второй раз за день Джон как бы случайно поднырнул под ленту, на которой было написано: «КАК БЫ СЛУЧАЙНО ПОДНЫРИВАТЬ ПОД ЛЕНТУ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», и увидел еще одну дыру — на этот раз в стене. Ее тоже что-то проломило — «что-то» размером с автомобиль или обезьяну, сидящую верхом на огромном крабе. По краям дыры на гипсокартоне остались следы, похожие на царапины или шрамы: следы когтей. Джон наклонился вперед и заглянул через отверстие в стене.
И увидел комнату, не обозначенную в плане здания, — маленькую, размером с обычную гостиную, совершенно пустую. Четыре голые стены. Джон отвернулся, и в ту же секунду увидел идеально круглую дыру в полу, шириной с саму комнату. Ход вел вниз. Глубоко вниз. По словам Джона, это было похоже на пропасти, которые по какой-то причине есть на всех космических станциях в фильмах «Звездных войн». Через такие пропасти всегда ходят по мостикам, не огороженным перилами.
Когда Джон посмотрел прямо на пропасть, ее там не оказалось — только кафельный пол. Точно так же, как и в торговом центре. Значит, краб сбежал отсюда, но команда, которой поручили его уничтожить, вернулась в заброшенный торговый центр. Все вело в торговый центр, верно? Джон подумал о Роберте Марли, пациенте-ноль, который жил на фуд-орте, о Дэнни Векслере, который нес какой-то бред про невидимые двери. Мой друг решил, что всю эту хрень нужно тщательным образом расследовать.
Я ополоснул лицо водой и осмотрел свои покрасневшие глаза в зеркале. Как хорошо снова оказаться дома, в своей ванной. Я стащил с себя рубашку и почувствовал, что за нее что-то зацепилось. Что-то зудящее. Я повернулся и посмотрел на спину в зеркало. У меня перехватило дыхание.
Из лопатки торчала какая-то штука в полдюйма длиной. Тонкая, словно иголка. Розовая.
Тук.
Стук в дверь.
Я наклонился к зеркалу, изучая это новообразование, протянул руку, но побоялся прикоснуться к наросту и вздрогнул от омерзения.
Тук-тук.
— Дэвид? Привет! — раздался приглушенный голос за дверью.
Это Джон. Что он здесь делает?
Тук-тук-тук.
— Минутку, — сказал я; открывая ящик туалетного столика и вытаскивая зеркальце. — Скоро выйду. Я тут яйца брею.
Я поднял зеркало, наклонил его так, чтобы видеть эту штуку на спине, и едва не закричал: из спины торчал стебелек с глазом на конце, как у слизня. Стебелек закрутился во все стороны, а черный глаз стал дергаться, словно осматриваясь…
Я вздрогнул и проснулся.
ТУК.
Мне было холодно. Шею пронзила боль. Я почувствовал сладкий искусственный запах клубничного шампуня. Если подумать, то у клубники ведь нет запаха. Она пахнет просто мокрой травой.
Соберись.
Грудь словно перетянули стальным тросом. Я не мог пошевелиться: какой-то груз не давал сдвинуться с места. Я разлепил веки, увидел чьи-то глаза, заглядывающие через заиндевевшее стекло, моргнул, посмотрел вниз и увидел красную медь. На моей груди лежала рыжая голова. Меня обнимала чья-то рука; пальцы вцепились в ткань рубашки, выкручивая ее.
Я лежал, упершись головой в дверь машины, в спину вонзилась ручка стеклоподъемника. Ноги раскинулись по сидениям, а ботинок уперся в дверь со стороны пассажира. Эми, похоже, чувствовала себя вполне комфортно — ведь она спала на матрасе с подогревом в виде меня. Она лежала на мне, свернувшись калачиком. Ее веки подергивались. Кошмары.
Привыкай, малыш.
За стеклом, кое-где очищенным от снега, я разглядел неясные очертания лица Джона. Он махал мне рукой.
На моих часах 8:07.
Похоже, в какой-то момент наша машина заглохла: двигатель не урчал и печка тоже не работала. Мы с Эми отцепились друг от друга; я толкнул дверцу и выбрался на мороз. Казалось, кто-то набил суставы толстой стальной проволокой. Заглянув в салон, я увидел Молли. Она посапывала на заднем сиденье, подергивая лапами: похоже, ей снилось, что она дерет кого-то когтями — возможно, меня.
— У тебя первое свидание и ты решил заночевать с девушкой у пончиковой? — спросил Джон. — Ты что, не знаешь, что пончиковая откроется только через три месяца?
Кроме Джона у машины стояли еще пятеро, но из них я узнал только Тайлера. Они приехали на двух высоких фургонах, на бортах которых красовалась надпись «Крыши и желоба Андерсона».
— Нам пришлось покинуть дом, — сказал я, взглянув на незнакомцев. — А вам ведь работать нужно, да?
— Понадобилось купить кучу разной хрени в магазине хозтоваров, — ответил Джон. — Мы с этим уже два часа трахаемся. Проезжали мимо и увидели твою тачку. А что произошло в доме?
Эми в офомном анораке вылезла из машины, подошла к нам и немедленно прижалась ко мне.
— Привет, Джон. Ух как холодно! — сказала она и обхватила меня рукой. — Согрей меня.
— Погоди, мне нужно потолковать с Джоном. — Я схватил Эми за плечи и вроде как отстранил ее, затем пошел прочь, жестом приказав Джону следовать за мной. Мы дошли до конца стоянки. Я щурился, пытаясь привыкнуть к свету.
— Хреново выглядишь, — заметил Джон.
— Я перегорел. Серьезно. Не уверен, что справлюсь с этим делом. Чувствую себя крошечным кусочком масла, который намазывают на огромную вафлю. В конце концов оно падает в одну из дырок, и тогда размазывать больше нечего, и приходится наклонять вафлю, чтобы добыть оттуда масло.
— Дейв, на заводе творится какая-то жесть. И в торговом центре тоже.
Именно тогда Джон поведал мне сомнительную историю о том, что произошло на месте аварии, в лесу и в торговом центре. Я поднял ставки, рассказав ему про существ-теней.
Я оглянулся и посмотрел на свою машину. Дверца со стороны пассажира была открыта: Эми боком сидела на сиденье и копалась в сумочке, пока наконец не вытащила коричневый флакон с таблетками.
— Ну вот, Дейв, значит, на заводе делают не только средство для прочистки труб. Более того, можно сказать, что там делают зло.
— Нет, так сказать нельзя.
— Я хочу узнать, куда идет эта нора. Мне кажется, что монстр вышел из нее.
— Джон, мы не сможем туда попасть: завод работает в три смены, круглосуточно.
Сделав круг по стоянке, мы вернулись к моей машине. Облокотившись на нее, Тайлер и еще один парень курили и попивали кофе из дымящихся кружек-термосов.
— Возможно, есть и другой путь, — заметил Джон.
Он рассказал мне про торговый центр и про дверь, которая существовала и не существовала одновременно.
— По-моему, все эти потайные двери ведут в одно и то же место. Черт побери, Векслер прав — наверное, в городе полно таких дверей.
Я обреченно кивнул.
— Ну, по крайней мере мы не будем ждать, пока за Эми снова придут.
— Разумеется. Встретимся в полдень.
— А что произойдет в поддень?
— С крышей мы закончили — нас попросили просто закрепить ее и заделать дыру, чтобы снег не падал внутрь.
— Ты все-таки будешь чинить им крышу?
— Стиву заплатили авансом. Кроме того, мне нужны деньги.
От моей машины поднимались клубы выхлопных газов: Эми включила двигатель, чтобы согреться.
— Не знаю, что с ней делать, — сказал я. — У нее дома полный пипец.
Я заметил, что Тайлер прислушивается к нашему разговору, и заговорил тише.
— За ней — как и за мной — следят из телевизора.
Эми увидела нас и вышла из машины, держа в руках большую бутылку «Маунтин дью».
— Можно мне попить? — спросила она, подойдя к нам.
— Ты уже держишь эту красную дрянь в машине? Это ведь один из двенадцати тревожных симптомов, — заметил Джон.
— Я там обедаю. Если ешь в машине, с тобой никто не пытается заговорить.
В глазах Джона появилось что-то похожее на жалость.
— Угощайся, Эми, — сказал я.
Съежившись от холода, она попыталась отвинтить крышечку. Кто-то протянул Джону стаканчик с кофе.
— Перерыв! — воскликнул мой друг.
— Точно, блин! — отозвался Тайлер и стал смотреть на то, как Эми пытается открыть бутылку одной рукой. На нем были темные очки в гибкой оправе; в них он выглядел полным мудаком и вел себя соответствующе. Кряхтя от напряжения, Эми старалась придержать бутылку, прижав ее локтем, но мокрая бутылка постоянно выскальзывала.
— Может, она посидит где-нибудь, пока мы занимаемся этим? Где у нас самое безопасное место? — спросил я Джона.
— Пока вы занимаетесь чем? Можно мне с вами? — встряла Эми.
Почему-то после этих слов Тайлер с жалостью посмотрел на Джона и плюнул на землю. На Среднем Западе выплевывание табака часто является методом невербального общения. Наверное, в детстве Тайлер часто проливал кофе, а сейчас у него была здоровая кружка-непроливайка — одна из тех, которые сильно расширяются книзу. При каждом глотке казалось, что он говорит в мегафон.
— Потом об этом поговорим, — сказал я.
Эми уронила бутылку и разочарованно вскрикнула — словно кошка, на которую наступили. Я потянулся, чтобы помочь девушке, но она ударила меня по руке и продолжила борьбу с крышечкой.
— Домой ей возвращаться нельзя, — продолжал я. — Не знаю, есть ли у нее деньги или нет, но мы что-нибудь придумаем. В крайнем случае будет спать на моем диване.
Джон вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Тайлер хитро прищурился.
— Вот интересная история, — сказал он. — У моего брата с женой родился ребенок с синдромом Дауна. Он заливает все слюной, срет в штаны и все такое. Они попросили мою маму посидеть с ним пару раз, и еще пару раз, а потом она стала сидеть с ним каждый вечер. Каждый вечер, черт побери. Знаете, что произошло потом?
— Твой мозг вытек из ушей? — предположил я. Эми перестала мучить бутылку и смотрела на нее, застыв на месте. — Слушай, мне пора…
— Нет, ты послушай, брат. Послушай. Они оставили пацана там, в мамином доме, и теперь время от времени заезжают в гости, а маме приходится каждый день кормить и мыть это существо. Теперь это ее работа. Круглосуточная работа. Ни в лото поиграть, ни на свидание сходить, ни еще — это словно тюрьма. А все потому, что мама хотела быть доброй.
Эми свирепо взглянула на него, словно придумав реально убийственный ответ, но потом скривилась, как будто надкусила яблоко и увидела в нем червяка. Она развернулась, сделала два шага к моей машине, поднесла ладонь ко рту и согнулась.
Совет: если вам кажется, что вас сейчас стошнит, не надо подносить ладонь ко рту, пытаясь поймать то, что рвется наружу. Это рефлекс, но он не работает — блевотина просто разбрызгивается во все стороны.
Ну вот, Эми стояла в снегу, рвота стекала с ее ладони и собиралась в лужицу у ног. Неловкая ситуация. За моей спиной раздались бормотание и смех.
Я подошел к Эми.
— Идем.
Я подвел ее к машине, усадил на сиденье.
— Не двигайся.
Я подбежал к задней двери, открыл ее и достал красно-белую сумку-холодильник. Это моя аптечка. В ней лежал моток изоленты, пара штанов, конверт с двумя сотнями долларов, два пакета сухофруктов, два пакета сушеной говядины, три бутылки с водой, рулон толстых салфеток, которыми пользуются механики, небольшая металлическая труба — отлично подходит для разбивания голов — и накладная борода. На всякий случай.
Я вытащил бутылку воды, намочил салфетку и попытался передать ее Эми, и почувствовал себя идиотом, когда поднял, что девушка не сможет ее взять. Единственную кисть Эми залила рвота.
— Вот. — Я взял девушку за запястье и вытер рвоту. Эми с отвращением сморщилась, но я, если честно, не припомню ни одной вечеринки у Джона, где кого-нибудь не стошнило, либо на меня, либо рядом со мной. Так что я вроде как привык.
— В седьмом классе я пригласил Эмили Паркс на осенний фестиваль. Это было мое первое в жизни свидание. Мы бродили по парку аттракционов, ели пончики, конфеты, пили лимонад — ну, как обычно. Потом мы сели на «чертово колесо», и в са-а-амом конце я согнулся в три погибели и наблевал Эми на колени. Колесо остановилось, ну, ты понимаешь, чтобы пассажиры смогли выйти. Мы оказались на самом верху. И стали ждать. Она сидела с блевотиной на коленях и плакала. Мы ждали це-лу-ю веч-ность.
Ладонь Эми уже была чистой. Я выбросил грязную салфетку, дал девушке новую и бутылку воды.
— На следующее свидание я пошел, когда учился в старших классах, — сказал я, сделав шаг назад. — Мне было семнадцать, а я даже не держал девушку за руку. И все потому, что где-то в голове у меня засело, что на свидании я непременно наблюю на девушку.
Эми молча выпила воды и вытерла следы рвоты с брюк и ботинок. На таком морозе ее пальцы, наверное, уже совсем замерзли. Краем глаза я увидел выражение ее лица и этот взгляд — знакомый взгляд: смущение, которое практически парализует тебя. Казалось, что ей хочется провалиться сквозь землю и чтобы земля на этом месте еще и травой поросла.
В моей голове разлилось тепло, а перед глазами все покраснело, словно кто-то налил в череп соус «табаско». В животе закололо; мышцы напряглись. Я поднял грязные салфетки и пошел к мусорному баку, в тот угол стоянки, где были Тайлер и остальные. Когда я выбросил салфетки, Тайлер наклонился ко мне и шепнул:
— Ты хороший парень, Дейв, так что будь осторожен. Это все, что я хочу сказать: будь осторожен. Если будешь добрым, тебя поимеют.
В глазах потемнело. Жгучая боль в руке. Кровь.
Чьи-то руки схватили меня за куртку и потащили. Костяшки пальцев ободраны, челюсти сжаты, во рту теплый, медный вкус крови. Тайлер стоял на четвереньках; его нос и губы были разбиты. Он рычал, говорил, чтобы меня держали, что я долбаный психопат, что я ему нос сломал. Затем появилось лицо Джона. «Спокойно, спокойно, остынь, уходи», — сказал он. Я посмотрел на зудящие руки: кожа на костяшках рассечена, словно я бил по бетонной плите. Джон оттолкнул меня от остальных, посмотрел мне за спину и сказал кому-то:
— Уведи его отсюда.
Рядом с Тайлером возникла его располневшая версия — толстый светловолосый парень; наверное, брат или кузен. «Вот видишь, — говорил толстяк, — видишь, Тайлер, что бывает, если не держишь язык за зубами. Когда-нибудь эта болтовня тебя погубит, скажешь лишнее, и какой-нибудь ниггер выстрелит тебе в спину».
Джон повернулся и подошел к остальным. А я остался один — дезориентированный, сбитый с толку. Тайлер тяжелее меня на семьдесят пять фунтов. Я целыми днями расставляю DVD по палкам, а он поднимает черепицу на крыши. Но самым странным, самым отвратительным было желание, которое промелькнуло в моем мозгу, когда я стоял над Тайлером…
…желание КУСАТЬ…
…и я понял, что все произошло снова — я потерялся, потерял время. Кто-то потянул меня за куртку, и снова возникло это ощущение — то, что меня обнимает рука без кисти.
— Пойдем. Дэвид, пойдем.
Эми обошла вокруг меня, держась за рукав куртки.
— Эми, я…
— Идем. Все хорошо. Идем.
Я почувствовал, что все смотрят на нас. Эми развернула меня, зашла за спину и стала подталкивать к машине.
— Идем, Дэвид. Дыши глубоко. Все в порядке.
— Эми, не…
— He-а. Идем. Не оставливайся. Вж-ж-ж-ж…
Подпихивая меня, Эми изображала звук работающего двигателя, словно я — машина, а она — водитель. Девушка открыла дверь и затолкала меня на сиденье: так полицейские усаживают в машину арестованных в наручниках. Потом она захлопнула дверцу, обошла машину и забралась на соседнее сиденье. Мы посидели так какое-то время; выглянув из окна, я увидел, что все наблюдают за нами. Я повернул ключ зажигания и понял, что двигатель работает. Я попытался успокоить дыхание. Дрожь в руках не унималась.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |