«Якоб положил капусту в корзину и пошел следом за старухой. Она брела не очень-то скоро, и прошел почти час, пока они добрались до какой-то дальней улицы на окраине города и остановились перед

ГОЛУБАЯ ДВЕРЬ

«Якоб положил капусту в корзину и пошел следом за старухой.
Она брела не очень-то скоро, и прошел почти час, пока они добрались до какой-то дальней улицы на окраине города и остановились перед маленьким полуразвалившимся домиком. Старуха вынула из кармана какой-то заржавленный крючок, ловко всунула его в дырочку в двери, и вдруг дверь с шумом распахнулась. Якоб вошел и застыл на месте от удивления: потолки и стены в доме были мраморные, кресла, стулья и столы - из черного дерева, украшенного золотом и драгоценными камнями, а пол был стеклянный и до того гладкий, что Якоб несколько раз поскользнулся и упал»...

- Всё-всё, спать. Завтра дочитаем. Девочке завтра предстоит много дел, нужно хорошенько выспаться. Спи, дорогая, - эти слова я говорю себе каждый вечер перед сном. Наверное, их вполне мог бы сказать тот, с кем я живу, но рыжие коты не очень-то разговорчивы. А уснуть без теплых слов вряд ли получится. Поэтому – сама себе. После сказки на ночь.

Да, завтра девочке предстоит действительно нелегкий день. У взрослых девочек вообще жизнь не самая простая, это правда. Хорошо бы приснилось что-нибудь этакое, чтобы утром было что погонять в голове, кроме очевидных мыслей о работе.

То, что это никакой не сон, было понятно с самого начала. Разве во сне может так пахнуть вареньем из дынных корочек? Ну, и что с того, что это варенье вовсе не из моего, а из папиного – полувековой давности – детства? Все равно – во сне такого запаха не может ни при каких условиях!

Аромат был действительно восхитительным: закипающее на плите дынное варенье, сваренное из очищенных от грубой кожуры корочек. Еще пахло жучком-древоточцем, наделавшим ходов в древней мебели, и конечно – всегдашней полуподвальной плесенью старого дома, окна которого были вровень с тротуаром последние лет двадцать. Дом был заслуженным, пережившим многое за свой век, а от того уставшим и словно прилегшим отдохнуть на один бок. Со стороны казалось, что он опирается на крыльцо, как ивалид на костыль, но именно благодаря этой подпорке и не теряет вертикального положения. Напротив крыльца росли одичавшие золотые шары – голенастые подзаборные цветы, чьи лохматые желтые головы поднимались почти вровень с крышей. В доме, хоть в нем и было всего четыре квартиры, жило немалое количество народа, от младенцев до глубоких стариков. Люди сменяли друг друга, кто-то въездами и выездами, кто-то – рождением и смертью, а дом словно упрямо переживал их всех.

То, что в первой – крайней – квартире прямо сейчас варится дынное варенье, знали все жильцы. Да и как было не знать, если густой аромат шел прямо из-под двери, а хозяйка квартиры – Глафира Сергеевна – то и дело мелькала в окне с большой деревянной ложкой в руках. Эта женщина была ровесницей дому, и за долгую жизнь стала чем-то похожа на него. Им обоим недужилось в ветреную погоду, оба молча и при этом очень выразительно поглядывали на малышню, что каталась по старым трясущимся перилам. И конечно, оба они упорно отказывались от водопровода и прочих удобств, поскольку это означало бы снос крыльца-подпорки вместе с конурой Тарзана, огромного, косматого, жуткого на вид и абсолютно беззубого от старости пса.

Если немного потерпеть и не попадаться на глаза, можно дождаться вареньевых пенок на синем блюдце. По краю они уже застынут и станут похожими на фруктовую тянучку, а в серединке будут жидкими, янтарно-желтыми и сладкими до приторности, с ошеломляющим ароматом корочек от спелой дыни. М-м-м-м…. Еще полчаса. Если я не стану «маячить» и ходить кругами по кухне, через полчаса блюдце с янтарной вкуснотой будет безраздельно принадлежать мне. Можно будет уйти подальше от всех, за большую капустную «гряду», прислониться к теплому забору и, окуная палец в самую серединку блюдца с пенками, облизывать его раз за разом, пока не обмелеет янтарное озерцо. Счастье! А потом можно будет умыться в бочке с дождевой водой и помечтать о том, что не дает мне покоя с позавчерашнего вечера…

_____________________________________________________________

Собственно, именно позавчера и началась вся эта история. Родители привели меня в это странное место, сказали, что тут за мной присмотрят, и стремительно куда-то уехали. Я стояла посреди маленькой темной кухни и во все глаза рассматривала ту, на чьем попечении была оставлена. А посмотреть было на что!

Крошечного роста старуха была одета почему-то в мужскую майку-тельняшку прямо на голое тело. Майка была заправлена в длинную старую юбку, из-под которой торчали мужские же растоптанные ботинки без шнурков. Седые, почти белые волосы были кое-как заколоты одной шпилькой на макушке, а в основном свисали вдоль лица, от чего изрытая морщинами кожа щек казалась еще темнее.

На вид ей было страшно много лет, так много, что я вообще усомнилась: а родилась ли она когда-нибудь? Ведь это значило бы, что она была тогда розовым младенцем в рюшечках, ее брали на руки и говорили «какая хорошенькая девочка», а как это могло быть, если сейчас передо мной стояла очень-очень старая женщина? Мне вообще всегда казались сомнительными даже бабушкины рассказы о ее собственном детстве, а уж моя бабушка выглядит куда моложе!

- Зови меня Глафирой Сергеевной. Ты Даша?

Я кивнула. Имя ей очень подходило. Я моментально перекрестила ее про себя в «Графину Сергеевну» и подумала, что если мне сейчас скажут про то, что ничего трогать, делать и говорить нельзя, я объявлю бойкот. Что такое «бойкот», я не очень-то знала, но помнила, что его объявляют в похожих непростых ситуациях.

- Ты можешь делать все, что тебе захочется. Я думаю, ты уже большая девочка и понимаешь, что прыгать вниз головой с сарая - не очень осмотрительное решение. К тому же под ним растет крапива. Все остальное здесь вполне безвредно. Как проголодаешься – скажи, я тебя покормлю. Особых разносолов нет, но если ты не ешь квашеную капусту или манную кашу, обещаю тебя ими не пичкать. Гулять можно где хочешь, только старайся особенно не пачкаться и не возись с водой, мне не во что будет тебя переодеть. Придется сидеть дома, пока высохнет твое платье. У тебя есть вопросы?

Я мотнула головой, опять молча. Эта странная старуха разговаривала со мной каким-то особенным образом. Отсутствие многих зубов мешало ей четко произносить слова, но тембр ее голоса, непривычные мне выражения, неспешность и стройность ее речи завораживали меня и одновременно придавали мне значимости, как будто я становилась взрослой благодаря разговору с ней.

- Ладно. Погуляй пока. Да, пройди по переду, толкни все форточки внутрь, пора их закрыть, а то в комнате воздух сырой будет. Ты дотянешься, они совсем низко теперь стали…

Я уже знала, что «передом» называлась та часть дома, которая выходила на улицу. Я звала ее «лицо». У этого дома лицо было грустное, какое-то просевшее, так что хотелось подвязать его снизу платочком. Я стала закрывать форточки, которые были в метре от земли, и не заметила, как дошла до двери. Дверь находилась в самом конце «переда», была двустворчатой, плотно закрытой и без ручки. Голубая краска на ней почти облупилась, козырек сверху насквозь прогнил, а из-под порожка пробивалась трава. Понятно было, что дверью никто не пользуется.

Разумеется, мне тут же захотелось узнать, что находится за этой дверью. Я дозакрывала форточки и пошла прояснять этот важный для меня вопрос у «Графины Сергеевны». Она поливала из старой лейки капусту позади дома. Кочаны были огромными, зеленовато-белыми, на длинных черенках. Мне тут же вспомнился жутковатый эпизод из «Карлика Носа», когда в корзине уродливой носатой старухи вместо капустных кочанов оказались человеческие головы, и именно тогда жизнь мальчика Якоба навсегда изменилась. Эту сказку я знала наизусть, и временами мне казалось, что не очень-то она похожа на выдумку, слишком уж часто в жизни появлялись напоминания о ней.

Так вот, «Графина Сергеевна» поливала капусту из старой лейки и не обращала на меня никакого внимания. Она напевала что-то себе под нос, слов было не разобрать, но мне показалось, что песенка эта не на русском языке. «Интересно, на каком же языке она поет? - подумала я. – Все-таки очень странная старуха!».

- Прости… Те… Я хотела спросить… Я форточки когда… и там дверь…голубая такая…без ручки… Что там? – странно, в присутствии этой старой женщины моя в общем-то хорошая для восьмилетнего ребенка речь становилась обрывистой и нескладной.

Старуха прекратила поливать, разогнулась и пристально посмотрела на меня.

- Тебя интересует, что за этой дверью? Да ничего. Это просто старый вход в дом. Тот, которым сейчас все ходят, раньше назывался «черным». Через него ходили по хозяйственным нуждам, в огород и на колонку за водой. А по вечерам, когда хозяева дома наряжались и хотели пойти погулять, выходили через эту голубую дверь. Этот дом застал еще те самые времена…. Да…

- Но ведь на ней даже ручки нет! И трава выросла под порогом… Почему она сейчас заперта?

«Графина Сергеевна» молча поставила лейку на землю, отерла руки о юбку и пошла к дому, поманив меня рукой. Я как заколдованная двинулась за ней.

В «гостиной» - большой, обставленной темной старинной мебелью комнате – был сумрак. Низкие окна не пропускали свет с улицы, а люстру было принято включать только по вечерам. Старуха подвела меня к комоду. На нем стояла фарфоровая балерина, явно отколовшаяся от чего-то более крупного и значительного, и еще фотография.

С фотографии на меня смотрели двое, мужчина и женщина. Усатый мужчина был в военной форме, он браво и хитро смотрел прямо на меня, как будто что-то задумал. У женщины, которая сидела на стуле, было красивое грустное лицо, спокойный взгляд и еще очень красивая прическа. Она была одета в длинное платье с кружевным воротничком. Сразу было понятно, что эти люди не чужие друг другу, потому что рука мужчины как-то очень уверенно лежала на плече женщины.

- Кто это? – спросила я старуху.

- Это мои родители. Фотография сделана за год до моего появления на свет. Маме тут 19 лет. Это их единственное фото вместе. А вскоре мама умерла… При моем рождении.

- Это они ходили через голубую дверь?

- Да, и они тоже. А потом все очень изменилось в жизни. И стало некому ходить через нее, только через черный ход. Парадные двери стали никому не нужны…

«Графина Сергеевна» замолчала, потом молча провела ладонью по фотографии, словно отирая невидимую пыль.

- Скажите… А ключ… Есть какой-то ключ от этой двери?

- Был. Только он давно потерян. Там совсем простой замок, его можно открыть и булавкой, если уметь. Только к чему ее теперь открывать? Впрочем, если тебе так уж хочется, можешь попробовать…

____________________________________________________________

Наверное, я наелась вареньевых пенок на всю оставшуюся жизнь! Уф, как же сладко! Мама говорит, что иногда бывает до того приторно, что хочется соленого огурца. Наверное, сейчас как раз тот случай. Блюдце вылизано до скрипа, на платье – пара засохших пятен от дынного варенья, лицо и руки липнут, а осы проявляют ко мне особый интерес. Все, я больше не хочу ничего сладкого!

Умывшись в бочке для полива огорода, я все-таки решила попробовать открыть голубую дверь, которая никак не давала мне покоя. Ну, как же так! Если это дверь, то через нее надо входить и выходить, а иначе это просто стена! А это вовсе даже не стена, а самая настоящая дверь, и в нее наверняка каждый день входила и выходила эта грустная красивая дама с фотографии и ее усатый муж-военный. И они ехали куда-нибудь в гости или шли гулять, и в руках у нее был красивый кружевной зонтик...

И можно сколько угодно убеждать меня в том, что дверь ведет в тот же самый общий коридор, что и дверь черного хода, я-то знаю, что это не так! Вернее, это может быть и так, а может быть….и совсем иначе. И вообще, во всех сказках за запертыми дверями происходят всякие чудеса, взять хотя бы несчастного Карлика Носа! Так что мне обязательно надо было ее отпереть…

- Эй, ты откуда тут взялась? Я тебя раньше не видел.

Рядом со мной стоял мальчишка, черноволосый, с короткой прямой челкой. Я не заметила, как он подошел, пока, пыхтя от усердия, шуровала большой разогнутой скрепкой в замке голубой двери. Булавки, про которую «Графина Сергеевна» сказала, что даже ею можно открыть этот замок, если уметь, я не нашла, и решила, что скрепка тоже подойдет, если ее разогнуть. Но опыта взлома замков у меня не было никакого, поэтому дело пока с места не двигалось.

Мальчишка смотрел на мои тщетные усилия. Он был одет в клетчатую рубашку с коротким рукавом и шорты. Его пыльные босые ноги, видимо, не признавали летом никакой обуви. Он все время колупал корочку на содранной коленке, при этом иногда морщился от боли и втягивал воздух сквозь зубы. На вид парень был немного старше меня, выше, шире в плечах и как-то основательней. Выражение лица у него было суровое и решительное, так что я поначалу даже испугалась. Уже потом, позже, я увидела, что в улыбке его лицо необыкновенно милело, становилось обаятельным и теплым. Однако, застав меня врасплох, он и не думал улыбаться.

- Ты зачем замок ломаешь? Не тобой заперто – не тебе отпирать. Вот я Глафире Сергеевне расскажу, что ты тут вредишь – она тебе покажет. Она знаешь какая строгая!

- Эх ты! А еще мальчик! Ябеда ты. Мне, между прочим, Графина…ой, то есть Глафира Сергеевна разрешила. Она сказала, что ключ давно потеряли, а эту дверь можно даже булавкой открыть. И что если мне очень надо, то и пожалуйста. А я булавку не нашла, у меня скрепка вот есть. Только пока ничего не получается…

- А тебе для чего ее открывать понадобилось? Чем тебе та, вторая дверь не подходит? Какая разница, через какую дверь ходить, раз обе в один дом ведут?

- Ты что, сказок не читал? Не знаешь разве, что за запертой дверью обязательно бывает Большая Тайна? Я хочу отпереть дверь и узнать, какая за ней тайна. Может, она вообще ведет не в дом этот вовсе, а в какой-нибудь… волшебный дворец! И там все как в настоящей сказке! А вы тут живете столько лет все, через черный ход свой ходите и не знаете, что у вас под носом делается!!!

Мальчишка молча посмотрел на меня и взял из моих рук разогнутую скрепку. Один ее конец он согнул крючком, так что получилась как бы маленькая ручка, а второй сделал буквой «Г» и сунул его в замок.

- Не смотри под руку. Видишь, дело делаю. Мешаешь же! – сурово пробурчал он мне.

Я отошла на пару шагов и стала наблюдать…

В общем, через пять минут дело было сделано. Это было понятно по скрежету, с которым мальчишка провернул скрепку-отмычку в замке, и по широкой щели, которая появилась между створками голубой двери, раньше плотно прилегавшими друг к другу.

- Готово. Делов-то было! – заявил мой неожиданный помощник с деланым пренебрежением и сунул отмычку в карман. – Пригодиться может, хорошая штуковина, надежная. Ну, давай, открывай, чего стоишь? Сама же хотела ее открыть и посмотреть, что там!

_________________________________________________________

Будильник. Черт его побери совсем! Как всегда. В самый неподходящий момент. Такой сон был чудесный! Эх, надо вставать… Доброе утро, девочка. Пора начинать новый день.

Мне часто снится этот сон. С каждым разом я все четче и детальнее вижу его, как будто тот, кто показывает мне это кино, настраивает резкость, придает событиям объемность, яркость, сочность. Сегодня вот добавился чудесный аромат дынного варенья… А от пенок с варенья до сих пор как будто сладко во рту!

Этот мой сон основан на вполне реальных событиях. Все это случилось в моей жизни, когда-то, уже достаточно давно. Все почти так и было, как снилось. Соседский мальчишка смог справиться с замком старой голубой двери, потому что мне очень нужно было узнать Большую Тайну, которая за ней непременно должна была скрываться. Но Большой Тайны найдено не было. Все оказалось куда проще и…трогательнее.

За дверью мы обнаружили фарфорового солдатика, как оказалось, давным-давно отколотого от балерины, которая стояла на комоде. Они были разлучены на долгие десятилетия, и вот наконец-то снова могли быть вместе. Солдатик провалялся столько времени между досками пола, в грязи и темноте, за запертой дверью, но был по-прежнему молодым и бравым.

А еще мы нашли тогда под порогом голубой двери написанную синими чернилами записку. Буквы растеклись от влаги и старости, но все же главное мы разобрали. Это было любовное послание от мальчика. «Глаша! Ты мне очень нравишься. Давай с тобой дружить». А ниже – кривоватое трогательное сердце, пронзенное стрелой, и буквы: Г+А=Л.

Записку мы решили тогда показать Глафире Сергеевне. Она почему-то очень долго и внимательно читала ее, прищурив глаза, потом бережно сложила и убрала в карман своей старой юбки. Это была записка от мальчика Алеши, влюбленного в девочку Глашу, ученицу второго класса женской гимназии. Он подложил ее под порог, но Глафира Сергеевна, то есть Глаша, не обнаружила ее в тот день. А потом дверь заперли и все стали пользоваться другой, черной.

Мы с Колькой – так звали моего помощника – очень огорчились. Значит, Глаша так и не узнала об Алешкиной любви... Но Глафира Сергеевна нас успокоила. Она вышла за Алешу замуж, когда они выросли, и прожила с ним долгую жизнь, почти полвека вместе. Была война и много чего трудного и разного, но жизнь все равно была счастливая. Счастливая, потому что Г+А=Л. А солдатик вернулся к своей балерине на комод. Думаю, они тоже были вполне счастливы. Вот такая история.

Интересно, а как сейчас Колька, то есть уже, наверное, Николай поживает? Может, написать ему письмецо?.. Адрес тот же: улица Дзержинского, старый дом с голубой дверью.

Дата добавления: 2015-08-29