Велланский Данило Михайлович (1774 – 1847)

Велланский Данило Михайлович (1774 – 1847)

«Философия издревле считалась душою Наук; но с того времени, когда образованные народы разорены дикими варварами, пала и она под ударами лютого невежества! С её падением уничтожились все идеальные познания; и в глубокой тьме, объявшей дух человеческий, оставались одни чувственные понятия, блуждавшие подобно ночным приведениям! В XV в. занялась только заря просвещения; но в конце XVIII и в начале XIX столетия взошло солнце на горизонте Учёного Мира – когда Фридрих Шеллинг восстановил падшую Философию Платона [выделено мною – Е.М.] и дал ей блистательнейшую, величественную форму, каковой она у древних греков вовсе не имела. Свет нового Платонизма столь яркий, что не все могут переносить оный; и многие отвращают от него взоры свои, дабы не ослепиться его блеском! Посему в продолжение сорока лет весьма малое число Учёных воспользовалось Шеллинговою Системою – и то в одной Германии – а в других странах Европы не имеют об оной настоящего сведения».

(Велланский Д.М. Предуведомление от издателя // Голуховский И. Философия, относящаяся к жизни целых народов и каждого человека. СПб., 1834).

Галич Александр Иванович (1783 – 1848)

«Но погрешность его [Платона – Е.М.] философии, и погрешность едва ли не коренная, состояла в слишком обширном, произвольном протяжении чистых действий разума; прочие недостатки, опущения, кажущиеся противоречия, тёмные места и парадоксы изъясняются из равновременного и поздновременного появления его писаний; из обыкновенной или высшей, более догматической или трезвой, открытой или таинственной точки зрения в его разговорах, из снисходительного старания сблизить свои учения с господствующими мнениями, из трудности не только изобретать вещи, но и составлять новый для них язык; из употребления старого философского словообозначения; из цели его разговоров, направленной более либо к опровержению современных или предшествовавших писаний, либо более к положительному поучению; наиболее же из наблюдаемого у Платона различия между самым идеальным умоположением и выставляемого вслед за тем для применения оного гипотезою, и какому между мифом или заимствуемым то из древних повестей и сказок, то из собственных вымыслов переносным изображением умственных истин толико настоятельна и к коему высокопарное воображение Платоново толико поползновенно. Из сих же причин, а равно и из самого высокого почтения, каковое дух Платона внушает читателям, явствует, почему изо всех философов он один долженствовал быть худо понимаем».

(Галич А.И. История философских учений. СПб., 1818).

Давыдов Иван Иванович (1794 – 1863)

«По направлению ума и способностям в новой философии Гегель то же в отношении к Шеллингу, что в древней Аристотель в отношении к Платону. Творчество, поэтическое вдохновение, увлекательное слово принадлежат равно Платону и Шеллингу; сила судительная, утончённейшая диалектика и язык математический – свойства Аристотеля и Гегеля. Отличие Аристотеля и Гегеля в отношении к их учителям состоит в том, что первый изменил воззрение Платона, а второй развил и утвердил все основные истины Шеллинга. Гегелево единство, из которого развивается двойство, сливающееся в единство, есть не иное что, как Шеллингов дуализм. Тот и другой принимал Платоновы идеи за живые сущности, которые последовательным и непрерывным движением проявляются в различных формах действительности».

(Давыдов И.И. Возможна ли у нас германская философия? // Москвитянин. 1841. Ч.2. №4).

Полевой Николай Иванович (1796 – 1846)

«Платон почти неизвестен в нашей литературе. Старинный тяжелый перевод творений его [имеется в виду перевод священника Иоанна Сидоровского и секретаря Матвея Пахомова, выполненный в 1781-1785 гг. – Е.М.] забыт! Но пусть увидят наши, особенно юные читатели, какого высокого наслаждения они лишаются, не зная творений Платона, названного современниками божественным».

(Филеб или разговор Платона о высочайшем благе (примечание издателя) // Московский телеграф. Ч.7. №1. Отд. первое. М., 1826. С.5-6).

Одоевский Владимир Федорович (1803 – 1869)

«В эпоху, о которой я говорю, я учился по-гречески и читал Платона, руководствуясь в трудных местах русским или, точнее сказать, славянорусским переводом Пахомова, который в нашей словесности то же, что Амиотов перевод Плутарха во французской. Платон произвёл на меня глубокое впечатление, до сих пор сохранившееся, как всякое сильное впечатление юности. В Платоне я находил не один философский интерес: в его разговорах судьба той или другой идеи возбуждала во мне почти то же участие, что судьба того или другого человека в драме или в поэме; даже, в эту эпоху, судьба Гомеровых героев гораздо менее интересовала меня <…>.

Продолжительное чтение Платона привело меня к мысли, что если задача жизни ещё не решена человечеством, то потому только, что люди не вполне понимают друг друга, что язык наш не передаёт вполне наших идей, так что слушающий никогда не слышит всего того, что ему говорят, и или больше, или меньше, или влево, или вправо. Отсюда вытекало убеждение в необходимости и даже в возможности [ср. название работы И.Киреевского – «О необходимости и возможности новых начал для философии» – Е.М.] привести все философские мнения к одному знаменателю. Юношеской самонадеянности представлялось доступным исследовать каждую философскую систему порознь (в виде философского словаря), выразить её строгим, однажды навсегда принятым, как в математике, формулами – и потом все эти системы свести в огромную драму, где бы действующими лицами были все философы мира от элеатов до Шеллинга, - или, лучше сказать, их учения, - а предметом, или вернее основным анекдотом, была бы ни более ни менее как задача человеческой жизни».

( Одоевский В.Ф. Сочинения в 2-х тт. Т.1. Русские ночи. Статьи. М., 1981. С.313).

Надеждин Николай Иванович (1804 – 1856)

«Никто из учеников его не был истинным учеником Платоновым: все они, не исключая и знаменитого Аристотеля, знали только поверхностно его учение, касались скорлупы и коры, но никогда не видали зерна и ядра его мудрости. Они не имели всеобъемлющего взора Платонова, были односторонними в своих занятиях и образовании; и так удивительно ли, что между ними не нашлось второго Платона?»

«По прошествии времени люди ещё менее могли достичь до такой степени совершенства: ибо Платон отнял все способы даже подражать себе».

«Пылкое и возвышенное воображение, не удовлетворяющееся обыкновенными предметами, но все виды природы возвышающее к идеальному свету, всегда парящее в область ума, в страну идеалов и низводящее божественный свет их в чувственные образы; проницательный, тонкий и глубокомысленный рассудок, никогда не восходящий за пределы своей сферы и всегда с благоговением приемлющий горний свет, отражённый в сознании, дабы заключить его в ясные, полные и точные понятия; живое и пламенное чувство, созерцающее во всём истинном и добром красоту и от оной возвышающееся к красоте незримой, коей проявления видимы в относительных красотах произведений природы и изделии искусства, погружающееся в вере, уповании и любви к бесконечному Царю, окрест Коего все; сила воли, определяемая идеями ума, приемлемыми в чувство с удовольствием; сердце чувствительное ко всем благородным, чистым и бескорыстным наслаждениям, всегда покорное нравственному закону и исполнение оного почитающее не строгим, тягостным долгом, но приятною, любезною сердцу обязанностью; чистое и ясное сознание, подобно зеркалу вод в тихое майское утро, отражающее цельно и неповрежденно божественный свет идей; ум высокий, чистый, - светлое око духа, ясно зрящее в страну, бесконечное, не ослепляющееся светом его и хотя не вполне созерцающее, но, как птенец орлий, стремящееся от туманной страны конечного к вечному духовному Солнцу: вот составные части гения Платонова!».

«Идеи Платона суть умственные представления предметов, возвышающихся над пределами чувственного опыта, которые, подобно им, неизменяемы, всегда себе равны, не приращаются и не умаляются, а посему дают основание для всякого истинного знания и изображают собою сущность вещей».

«Посему идеи служат основными началами не токмо для мышления [в смысле когерентности – Е.М.], но и для познания [в смысле корреспондентности – Е.М.]. И Платон, положивши оные во главу своей философии, избежал таким образом двух пагубных крайностей. Идеализма, недоверяющего чувственным воззрениям, и материализма, доверяющего одному токмо опыту; утвердился на среднем, безопасном пути и счастливо достиг до своей цели».

(Надеждин Н.И. Сочинения. СПб., 2000. С.549-550; С. 552; С.555-556).

Шевырев Степан Петрович (1806 – 1864)

«Если кто вникнет в сие учение [речь идёт о философии Ф.Баадера – Е.М.], то, конечно, найдёт в нём, несмотря на рапсодический его характер, единство духа и верность одному Христианскому началу. К тому же прибавим, что дух истины заключается, конечно, не в системе, органически построенной: система есть более или менее диалектическая хитрость ума; в её тонкостях и сплетениях часто видны бывают уловки мысли человеческой, признающей противоречие за необходимый закон для того только, чтобы избегнуть упрёка в противоречии. Началам Платоновой Философии более сочувствовало мыслящее человечество, нежели началам Аристотеля, а между тем Платон был только рапсодист – Философ. Аристотель же – творец первой логической системы».

(Шевырев С.П. Христианская философия. Беседы Баадера // Москвитянин. 1841. Ч.3. №5-6).

Киреевский Иван Васильевич (1806 – 1856)

«В греческих мыслителях не только не видим мы особого пристрастия к Аристотелю, но, напротив того, в большей части из них замечаем явное предпочтение Платона – не потому, конечно, чтобы христианские мыслители усваивали себе языческие понятия того или другого, но потому, вероятно, что самый способ мышления Платона представляет более цельности в умственных движениях, более теплоты и гармонии в умозрительной деятельности разума. Оттого почти то же отношение, какое мы замечаем между двумя философами древности, существовало и между философией латинского мира, как она вырабатывалась в схоластике, и тою духовною философией, которую находим в писателях Церкви Восточной, особенно ясно выраженную в святых отцах, живших после римского отпадения».

(Киреевский И. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России).

Голубинский Федор Александрович (1797 – 1854)

«Платону принадлежит величественная мысль о вечном плане, существовавшем в уме Божественном, т.е. что Бог, по представлению о целесообразных благих законах, по идеям сотворил вселенную, что Он хотел в мире изобразить Самого Себя, и потому вся вселенная есть как бы отпечаток творческого Его величия, Его Божественных совершенств. Платон представлял Бога художником и поэтом: художником, который от вечности составил себе план о вселенной; поэтом, который во времени привёл свой план в исполнение. Но Платон не был столько односторонен, чтобы не видеть зла; усматривая повсюду следы оного, особенно в человеческом роде, он приписывал его слабости человеческой. Он представлял жизнь человека изгнанием, жизнию в пещере».

«Платон преимущественно раскрыл природу души и понятие о духовных силах её: невещественность души, её различие от тела и возможность разрешаться от оного – в первый раз встречаются у Платона. Учение о происхождении души особенно заключало высокие мысли, что Бог восхотел положить образ свой в человеке, изобразить самого себя в сем мире отпечатков Его совершенств; человек сотворённый для созерцания Божества, бывший в мире совершеннейшем, ниспал оттоле в мир дольний; цель существования его души есть жизнь лучшая, небесная; ведение её повреждено чувственностию. По разумению Платона, есть в человеке некоторая высшая Богоподобная сила (ум, νοῦς), в коей скрываются высшие идеи о предметах вышечувственных».

«Замечателен у Платона тот светлый взор на мир, который составляет, так сказать, противоречие другому взору, представляющему мир темницею и местом изгнания, - взор, исходящий из той мысли, что вселенная образована по вечным идеям ума Божественного и что посему всё в ней само в себе совершенно. (Идеалистический оптимизм.)».

«Прежде назвали идеею представление, и чувственное и умственное. В этом значении принимали идею последователи Лейбница и вольфианцы. Но Платон не так понимал идею, он отличал её и от чувственных представлений, или воззрений, и от общих или родовых понятий разума». На примере идеи о Бесконечном: «В смысле Платона мы будем принимать идею о Бесконечном. Она не есть ни ощущение чувственных предметов, ни общее понятие разума, составленное из чувственных представлений. Равным образом идея отлична от форм чувственности и категорий разума».

(Голубинский Ф.А. Лекции по философии и умозрительной психологии.)

«Лучшее время для Умозрительной Психологии началось с Сократом и Платоном. Тогда она получила, можно сказать, полное образование у Платона. Он первый из греческих философов защищал многими доводами невещественность души, доказывал против Левкиппа и Гераклита, что душа не может быть ни телом, ни стихиею, ни гармониею тела, подобно той, которая происходит в флейте <…>. У него находим лучшие понятия о высших умственных и нравственных силах души, особенно о силе ума (νοῦς), так что во все последующие времена, не исключая и новейших, ничего почти нового и лучшего не присоединено к понятиям Платона, если исключить отцов Церкви, которые, усвоив себе его мнения о душе, представляли оные в более ещё определённом виде, потому что они жили жизнию ума»[1]. Вообще, отцы Церкви «многие истинные понятия» о душе взяли «из учения Платона»».

«Платон подкреплял гипотезу о предсуществовании душ тем наблюдением, что лучшие наши мысли о Божестве, об истинном, постоянном, вечном, совершенном сознаём в себе как припоминания; сознавая в первый раз сии мысли, сознаём оные не как приобретённые нами отвне, подобно понятиям, составляемым из чувственных представлений, но как знакомые уже нашему духу. Надобно заметить, что этот факт ещё не предполагает необходимо предземную жизнь души. Он может быть объяснён тем, что стремление к Божественному, истинному, вечному, совершенному не отвне получается душою нашею, а прирожденно, сродно ей. Если признавать стремление к Божеству прирождённым душе, то это достаточно будет объяснять ту любовь, с которой она объемлет первую мысль об истинном, вечном и совершенном, причём не будет нужды предполагать, что душа имела созерцания ещё в предземной жизни и принесла его в неясном, тёмном виде в ту жизнь, которую она ведёт теперь в физическом мире».

(Голубинский Ф.А. Лекции по богословию.)

Авсенёв Петр Семенович (арх. Феофан) (1810 – 1852)

«Только тогда душа именно и познаёт себя, когда то самое Высочайшее добро, коего она всеми силами своими жаждет, но коего только некоторый образ уловляет в тусклом зерцале чувственного бытия, само к ней нисходит и приемлет её в желанное вечное соединение с собою».

«Весь мир вообще, в сущности своей, есть не иное что, как идея, т.е. мысль Божия, которая всемогущим глаголом творческим быв поставлена, так сказать, вне Бога, чрез бесконечно различные формы бытия стремится соделать себя тем, чем представляет её ум Божественный».

(Авсевнев Ф. Лекции по психологии.)

Карпов Василий Николаевич (1798 – 1867)

«Сократ и Платон старались соединить все науки в одно гармоническое целое и основать их на самопознании, или философии, то есть возвесть философию, как в прошедшем столетии сделал Фихте, на степень науки наук, и чрез то возвратить ей права, отнятые у неё эгоистическим обособлением знаний».

(Карпов В.Н. Избранное. СПб., 2000. С.83-84).

«Ни древний, ни новый мир не представляют писателя, который бы имел большее право жаловаться на позднейших учёных, как Платон, которого бы так немилосердно переиначивали и перетолковывали, как его».

(Карпов В.Н. Предисловие // Сочинения Платона, переведённые и объяснённые профессором Санкт-Петербургской Духовной Академии Карповым. Ч.1. СПб., 1841. С.XXI. С.21.)

[1] Там же. С.257-258.

Дата добавления: 2015-08-28