I. Пролог [«У мамы пропала шинель»]

I. Пролог [«У мамы пропала шинель...»]

ОК Раньше, когда я была маленькой, мне казалось, что я знаю о войне всё. О той, далёкой – Великой Отечественной. Война для меня была, как и для многих моих сверстников, знакома по фильмам, по книгам, по скупым рассказам родных (отчего-то фронтовики не очень любили вспоминать те годы), по старым потёртым от времени «треугольникам», приходившим с фронта, которые бережно хранились мамой и которые она, перечитав перед самой смертью, почему-то порвала. Все. До единого. Для меня этот порыв остаётся загадкой по сей день. Это были письма с фронта, адресованные моей бабушке Анне Ивановне Ермаковой. Письма от старших маминых братьев и от неё самой.

СБ Я родилась почти через десять лет после окончания войны, и война для меня была, прежде всего – Победа. Великий День – 9 Мая! Моя мама других праздников почти не признавала (исключение – Новый Год). Даже свой день рождения (18 апреля) она отмечала в мае. Я долгое время, да почти до её ухода, так и думала, что она родилась 9 Мая, и поэтому её назвали Майей...

ЛГ Праздник! Счастливые люди на улице. На груди многих – ордена и медали. И у моей мамы тоже. С утра все направляются на главную улицу к памятнику погибшим воинам-землякам – на митинг. Ветеранов Великой Отечественной ещё много, некоторые из них так же, как моя мама – ещё молодые. Люди из администрации поселка, школьники и просто знакомые дарят им цветы, обнимают их, искренне желают здоровья и счастья... Мама с дядей Аркашей – в центре этих праздничных событий!

Потом все направляются в наш прекрасный Летний сад. Майское солнце, первая зелень на деревьях, жёлтые головки одуванчиков, взрослые с цветами и флажками, приветливо разговаривают друг с другом, а мы бежим наперегонки – успеть бы первыми на качели:

АП

Сад. Огромные качели.

Дед Егорыч без руки.

Нетерпением горели

Мы, считая медяки.

Отплывали: трали-вали...

Раскачались – будь здоров!

Так взмывали, так взмывали,

Аж до самых облаков!

Был на небе, на земле ли

Дед с билетами в руке.

И от радости звенели

Ордена на пиджаке.

ОД Когда на праздничный посёлок опускались сумерки – в небо взлетал фейерверк. Завораживающий салют! Вечером в этот День мы все: моя мама, Майя Андреевна, мамины сестра Валентина Андреевна и брат, фронтовик Аркадий Андреич с женой Раисой Иванной, собирались за праздничным столом.

Тут же толклись и мы, мелкота – мои двоюродные сестры Мила, Оля и я. Собирались обычно у дяди Аркаши, потому что там была большая двухкомнатная квартира, и было пианино. Аркадий Андреич, несмотря на то, что не имел специального музыкального образования, благодаря абсолютному слуху замечательно пел и играл.

На чём только он не играл!.. В этот день он торжественно садился за «инструмент» (так он называл фортепиано), и брал первые аккорды... «Враги сожгли родную хату» – это он всегда пел в полной тишине. Замолкали даже мы, ребятня, чувствуя пронзительность песни и важность момента. Дальше – «Синенький скромный платочек...», «Бьётся в тесной печурке огонь» и другие замечательные песни о войне. Их подхватывали уже не только взрослые, но и мы – дети.

МП Потом мы уходили в детскую комнату играть. Под впечатлением взрослых разговоров о войне, как-то раз мы придумали игру «штаб фронтовых действий». Самая старшая Мила назначила меня комиссаром, а Олю – командиром. Мое шестилетнее сердечко замерло. Мне так хотелось быть самой-самой... И я тихо спросила сестру:

– А кто главнее – командир или комиссар?

Мне показалось, что командир главнее, наверное, потому, что от слова «командовать».

– Да что ты?! – почувствовав моё замешательство, воскликнула Мила. – Конечно же, комиссар!

И я заулыбалась, готовая немедленно громить врага.

Когда я подросла и стала более внимательно прислушиваться к разговорам взрослых, к моим детским книжным представлениям о войне добавились новые яркие живые штрихи. Я уже понимала, что и моя мама, и её брат дядя Аркаша ВОЕВАЛИ. Что они могли быть ранены или... убиты. Как погибли двое их старших братьев – Виктор и Михаил.

АБ Обязательно в этот день вспоминали про мамину шинель, которую украли из чулана.

– И как же это мы не проверили замок, – в очередной раз сокрушалась мама.

– Как украли? – почти в один голос спрашивали Мила с Олей.

Я-то уж про эту шинель много раз слышала.

– Вот так. Ночью. Зимой. Мы спали, не почувствовали ничего. А наутро дверь в чулане распахнута, вещи кое-какие вынесены... А на улице на снегу следы.

– Нашли вора?

– Нашли. По этим следам милиция и нашла. Оказалась женщина из соседнего дома. Кое-что нам вернули. А вот шинель она успела кому-то продать...

АП

У мамы пропала шинель.

Она её с фронта хранила.

Зимой это, помнится, было –

За окнами выла метель.

Когда кто-то старую дверь

В чулане открыл среди ночи.

Замок оказался непрочным

У мамы пропала шинель.

О том, что прихвачен портфель,

Гитара и плащ из болоньи...

Об этом никто и не вспомнил.

У мамы пропала шинель.

СБ Но больше всего меня впечатлял рассказ мамы о том, как они, девчонки зенитно-прожекторного полка, зимой 44-го года начали получать гуманитарную помощь из Америки...

– Тушёнка. К нам на передовую прислали ящики с тушёнкой... И одна из нас не выдержала – съела в один присест целую банку.

– Ну и что? – недоумевала я. – Подумаешь, я могу банку сгущёнки выпить.

– И я могу. Сейчас. А тогда мы питались совсем не так. Паёк был не очень богат. Так что, когда с непривычки съешь так много, да ещё чужеродного продукта...

Врезался этот случай в мою душу.

АП

Помню эту дьявольскую стужу.

Рев пурги, огня, снарядов вой.

Как ремни затягивали туже

У зениток на передовой.

Как американскую тушёнку

Получили, помню, а потом...

Самая голодная девчонка

Съела банку целую тайком.

Оставался год ночей кошмарных.

Год до мирных звёзд над головой.

Всхлипывая «ПАЛА СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ»

Выводила писарь полковой.

Но – за похоронкой похоронка.

Ордена под хрупким сургучом.

И американская тушёнка

Здесь была, конечно, ни при чём.

ОК – Да, – тушил очередную папиросу дядя Аркаша, – всем досталось.

Сам прошёл фронтовыми дорогами и Финскую, и, не повидавшись с родными, ушёл на Отечественную...

– Американцы выжидали, – говорил дядя, – чья возьмёт. Только в конце войны и начали нам помогать. Если бы немцы побеждали, так к ним бы присоединились.

– А я вот немецкий в школе учу, – однажды сказала я. – Что мне теперь, отказаться от этого предмета?

– Нет. Врагов нужно знать хорошо. В том числе и их язык, – поучительно сказал дядя Аркаша. – Да и не все немцы – фашисты... И культура у них – дай бог. Слышали про такого поэта – Гёте?

Мила с Олей, которые были старше меня, тотчас закивали.

– Слышали, – громко сказала я.

– Понятно, усмехнулся дядя. – Прочитаешь ещё... А может, и переведёшь.

– Вообще-то, – он задумчиво посмотрел на меня, – не могу я слышать немецкую речь. Не могу – и всё.

АП

Привезли однажды в город

На экскурсию ребят.

Человек, примерно, сорок.

Из Берлина, говорят.

К нам приехали отряды –

Кто рабочий, кто студент...

Я не прочь, и все мы рады.

Пусть посмотрят белый свет.

Я не прочь... Но как услышу

Резкий говор тех ребят,

То невольно тут же вижу

Каску, крест и автомат...

II. Лётчик [Виктор]

АБ+АП+СБ

АБ – Эх, был бы жив Виктор... – всегда горестно вздыхала моя крёстная тетя Валя.

АП – И что бы было?

АБ – Не так бы мы жили...

АП – А как?

– Хорошо бы жили. Свозил бы нас Виктор в далёкие тёплые края. Отдохнули бы на море...

– На самолёте увез бы?

– На самолёте, ведь он летчик.

СБ – Или на пароходе, – подхватывал дядя Аркаша. – Служил он в особых войсках – лётно-морских. Туда трудно было попасть.

АП И тут они начинали вспоминать, как поступал перед войной в элитное училище в городе Ейске Виктор. Как будущих курсантов проверяли на выдержку.

СБ – Например, идёт наш дядя Витя по ровному полу и вдруг... раз – проваливается в яму. А тут уж специалисты подбегают и проверяют, не частит ли пульс.

АП – Не частил?

СБ – Нет. Всё было в полном порядке. Слабонервных туда не брали.

[Тёмная ночь]

СБ

«Здравствуй, мама!

Как ты там, родная?

Как Андрей,

братишка мой живёт?

Здесь у нас теплынь стоит такая –

Море в двух шагах! Сплошной курорт!

Пусть Андрюха физику подучит,

А потом мечтает в облака.

Мама, ты же знаешь, я везучий,

Ни одной царапины пока»...

МП От дяди Вити сохранилось одно-единственное письмо, и одна открытка. И то, и другое из 1939 года. В письме из Ейского высшего лётного истребительского училища любимой старшей сестре Валентине, он подробно и очень искренне пишет о своей непростой любви к оставшейся в родном посёлке – девушке Фисе. Правда, слово «любовь» Виктор избегает, скромно говорит о дружбе, но из всего написанного понятно – дело он ведёт к свадьбе.

СБ Здравствуй, Валентина!!! Нежданно-негаданно получил от тебя письмо, а на другой день получил от Фисы, да притом заказное, в котором она меня немного ругает, а я в свою очередь ругаю её. У нас, Валентина, вышла такая история, куда-то пропали наши письма. Я ей пишу, она не получает, она пишет – я тоже не получаю. Вот мы теперь друг друга и ругаем. Но сейчас как будто письма доходят, как до меня, так и до неё.

В общем, после перерыва я от неё уже получил два письма, и два письма ей отослал. Самое главное, нужно, Валентина, чтоб она не волновалась, а успокоить мне её трудно. Хотя бы вы, Валя, успокаивайте её, а то чёрт знает, может кто-нибудь и в самом деле перехватывает наши письма, чтоб расстроить нашу дружбу. Потому что разве мало людей, которые не хотят, чтобы мы дружили с Фисой, вот они-то и могут подстраивать разные штучки. Но мы, Валентина, постараемся как-нибудь этих людей по боку.

И пусть разные люди говорят, что мы с Фисой не пара, что Фиса мне впоследствии изменит, пусть они болтают, посмотрим, как она будет жить. А Фису я повезу с собой, если она меня дождётся. Пусть хоть она и дамочка, ведь не обязательно выбирать девчонку, да их и не очень много, а нужно выбирать человека. Ведь с человеком придётся жить, правильно, Валя? А Фиса как человек – лучше не надо. Может быть, я ошибаюсь, но мне так

кажется... Вот жаль, Валентина, что я нынче Аркадия не застану дома, он, наверное, уже уйдёт в армию, так что мою свадьбу будем праздновать без него...

МП Однако такой желанной Виктором свадьбы – не случилось.

Что произошло? Почему Виктор не женился на «дамочке Фисе» – не знаю. Зато помню рассказы о том, как 25-летний лейтенант приехал в родной дом в форме лётчика морской авиации!

Это было событием для всего посёлка! Анна Иванна надевала свой лучший наряд и неторопливо прогуливалась вдоль поселка под ручку со своим сыном-лётчиком. Я думаю, эти минуты были самыми счастливыми в её жизни. Ещё бы! Ведь в конце тридцатых, после рекордного перелёта экипажа Валерия Чкалова из СССР в США через Северный полюс, к каждому лётчику относились как к герою. А Виктор был ещё и летчиком морской авиации. Я думаю, он был первым и единственным в те годы мальчишкой из посёлка Вахруши, который взлетел на такую высоту.

[Тёмная ночь ушла]

АП 13-й истребительный авиационный полк ВВС Балтийского флота перед войной базировался на аэродроме на полуострове Ханко, который с первых дней Великой Отечественной войны стал важнейшим стратегическим пунктом; этот форпост называли «балтийский Гибралтар». Защитники Ханко не только не пропустили в Финский залив ни одного крупного вражеского корабля, который мог бы представлять серьёзную угрозу для Ленинграда, но и «оттянули» на себя в самый решительный момент значительные силы противника.

Оборона полуострова длилась 164 дня и закончилась 2 декабря 41-го года. Защитники ушли непобеждёнными. Они оставили форпост, подчинившись приказу Верховного главнокомандования.

[]

Имя Виктора Андреича Ермакова осталось в военной истории как самая первая потеря истребительной авиации Балтики.

АБ В один из летних военных дней, в перерыве между боями, прославленный лётчик Балтики Герой Советского Союза капитан Антоненко рассказывал однополчанам о воздушном бое, в котором он сбил немецкий самолёт. В это время в воздухе пролетела ракета. Боевая тревога! Эскадрилья капитана Антоненко, где служил Виктор Ермаков, поднялась в воздух. В это время 50 немецких бомбардировщиков и 30 истребителей двигались на город Ленинград. Завязался бой. Девятка наших истребителей стремительно атаковала вражеские бомбардировщики. Три стервятника были сбиты, а остальные, побросав смертоносный груз в море, не достигнув цели, повернули назад. Но бой был не закончен, в воздухе находились вражеские истребители. Советские летчики дрались умело и хладнокровно. Вот в воздухе загорелся один, второй, третий... Один из них был сбит лётчиком Ермаковым. У противника началось замешательство. Но в это время командир звена Виктор Ермаков увидел десятку новых приближающихся немецких истребителей. Немедленно сообщив об этом командиру эскадрильи по радио, он смело пошёл в лобовую атаку на противника.

Прошло несколько секунд и от меткого выстрела Ермакова пират с чёрными крестами на крыльях горящим упал в море. Увлечённый боем Виктор не заметил, как на него с хвоста напали два «мессера» и открыли огонь. Из этого боя летчик Виктор Ермаков не вернулся на аэродром.

[Тёмная ночь]

СБ

...Но стучалась с плачем почтальонка

И кляла судьбу в тот страшный год...

Баба Анна вместе с похоронкой

Стертый треугольник бережёт.

Сядет у окна, обнимет внучку

И глядит с тоской на облака.

И опять читает –

«...я везучий,

Ни одной царапины пока».

III. Учитель [Михаил]

ОД+ЛГ

ЛГ Самым тяжёлым в эти дни было воспоминание о старшем брате – Михаиле. Все называли его уважительно Михаилом Андреичем. И не только потому, что он был самым старшим, но ещё и потому, что он был учителем.

ОД Надо же иметь такую волю и стремление, что чуть ли не пешком ходить в областной центр в пединститут!.. И ведь окончил. Вернулся в посёлок преподавать физику-математику.

ЛГ Тут уж дядя Аркаша лукаво поглядывал на мою маму:

– И никогда не ставил тебе больше тройки.

ОД – Да, не ставил. Потому что я его сестра. И пятерки ему было ставить мне неудобно.

– Так уж и скажи, что не сильна была в математике.

ОД – Не сильна... Зато как он с порога, входя в класс, бросал портфель на учительский стол! И ни разу не промахнулся!

ЛГ – Мог бы на войну не ходить – бронь была. Но пошёл добровольцем. Да никто тогда и не прятался, все рвались на фронт.

ОД И все вдруг замолкали.

В 42-м пришло извещение: Михаил Андреич Ермаков, пропал без вести под Сталинградом... Неопределённость формулировки включала в себя то, что дядя Миша мог попасть в плен. А именно тогда в 42-м вышел Указ Сталина «Ни шагу назад», и фронтовики, попавшие в плен, приравнивались к врагам народа. Про плен боялись думать, у всех ещё теплилась какая-то надежда...

Но, как потом оказалось, в плен он действительно попал. И... умер мученической смертью в концентрационном лагере «Славута-цвай» на Украине в 1943 году.

* * *

ОК В 39-м Михаил участвовал в боях на Халхин-Голе. Успел до войны демобилизоваться из армии, вернуться в Вахруши и снова заняться своим любимым делом – учительствовать. Есть фотографии двух выпускных классов 40-го и 41-го, где он снова среди своих учеников.

ЛГ...А в 41-м году старший лейтенант Михаил Ермаков – заместитель командира дивизиона 711 артиллерийского полка 227 стрелковой дивизии – уже сражался под Ростовом-на-Дону.

10 июня 42-го от него пришло последнее письмо.

Вся оставшаяся жизнь дяди Миши заключена между двух записей в карточке Гросс-лазарета Славута: 2 июля 42-го Ермаков Михаил Андреич, русский, учитель, рост 170, блондин, здоров – попал в плен у Кор о чи.

14 марта 43-го умер от туберкулёза легких.

...Попал в плен под Кор о чей... Где это?.. Как это случилось?.. Что происходило тогда на фронте?..

ОД...Если до прихода немцев беженцы шли на Восток, то через некоторое время на Запад потянулись колоны наших военнопленных. Конвоировали их не немцы, а наши предатели, как их называли «власовцы». Свирепствовали они ужасно – были хуже немцев. У каждого из них, кроме оружия, была плётка из толстого чёрного провода. Малейшее неповиновение и пленного избивали до крови. Некоторых больных или раненых, кто уже не мог самостоятельно идти, расстреливали здесь же на обочине дороги. Неизвестно, кто их потом хоронил...

ОК...5 января 44-го года подразделения 226-й стрелковой дивизии вошли в Славуту, и местные жители указали им на концлагерь «Гросс–лазарет».

Подошедшие бойцы дивизии обнаружили там горы трупов, на земле лежало множество мёртвых тел, облитых карболкой. В бараках находилось 525 истощённых военнопленных, которых немцы не успели расстрелять перед тем, как оставить Славуту.

Уже в 1944 году была создана специальная комиссия по расследованию. При медицинском освидетельствовании освобожденных из «Гросс-лазарета» было установлено, что у 435 – крайняя степень истощения, у 59 – осложнённое течение ран, у 31 – нервно-психическое расстройство. Судебно-медицинская экспертиза на основании внутреннего исследования 112 и наружного осмотра 500 эксгумированных трупов пришла к заключению, что администрация и немецкие врачи «лазарета» создали такой режим, при котором была почти поголовная смертность больных и раненых.

Судебно-медицинские эксперты установили, что основными причинами смерти военнопленных было истощение крайней степени, инфекционные заболевания, нанесение ран из автоматов и холодным оружием. Смертность доходила до 300 человек в день.

Выводы комиссии были использованы в качестве обвинительного материала на Нюрнбергском процессе.

...Больные и раненые в большом количестве, сосредоточенные в помещении за дощатой перегородкой, не получали никакой медицинской помощи. Днём и ночью из их палаты доносилась непрерывная мольба о помощи, просьба о том, чтобы им дали хоть каплю воды. Сквозь щели между досками проникало тяжёлое зловоние от гноящихся и запущенных ран.

ОД В «Гросс-лазарете» периодически отмечались вспышки заболеваний неизвестного характера, называвшиеся немецкими врачами «парахолерой». Эти вспышки были плодом экспериментов немецких врачей. Они возникали внезапно и так же внезапно заканчивались. Исход заболеваний «парахолерой» в 60–80 процентов случаев был смертельный. Трупы умерших от этого заболевания вскрывались немецкими врачами, русские врачи к вскрытию не допускались.

Одним из видов пыток в «лазарете» было заключение больных в карцер, который представлял собою холодное помещение с цементным полом. Заключённые в карцер на несколько дней лишались пищи, и многие там умирали. Больных и слабых немцы с целью ещё большего истощения заставляли бегать вокруг зданий «лазарета», а тех, кто не мог бегать, запарывали до полусмерти. Нередки были случаи убийства военнопленных немецкой охраной ради потехи. За малейшие «проступки» пленные наказывались смертью. Раненых и больных военнопленных, несмотря на их крайнюю степень истощения, лагерное начальство принуждало к физическому труду. На военнопленных перевозились тяжести, вывозились из лагеря трупы. Изнемогающих и падающих военнопленных конвоиры убивали на месте. Путь на работу и с работы был, как в е шками, отмечен маленькими надмогильными холмиками.

Какая именно из этих адских мук оказалась смертельной для Михаила, попавшего в лагерь тридцатидвухлетним сильным, спортивным, как иезуитски отмечено в карточке – здоровым мужчиной – уже не узнать никому и никогда. Но очень важно, что я, мой сын, мои племянницы знают, что пришлось ему испытать. Эти ужасы описали те, кто героически составлял списки военнопленных для передачи подпольщикам, те, кому, все-таки, удалось спастись.

ОК...Сейчас город Славута относится к Хмельницкой области...

...Смотрю по телевизору и в интернете, что происходит на Украине. Что происходит там, где всего лишь 70 лет назад уже воплощался ад на земле. 70 лет – это ведь миг, который соизмерим даже с кратким сроком человеческой жизни. Если уж нам тяжело смотреть новости из Украины, то что испытывают те, кто спасся в огне второй мировой?!

А что испытывал бы Михаил Андреич Ермаков, в 33 года принявший такую мученическую смерть?!

Дата добавления: 2015-08-28