Посвящается Пилар: за твое замечательное содействие. 18 страница

— В Мадриде нет ни одной женщины, которая могла бы затмить вас своей красотой, моя дорогая Кэтрин! — воскликнул Хоакин.

Ошеломленная словами Тревелеса, «дорогая Кэтрин» смотрела на него не мигая.

Его поведение было более чем смелым, однако у него не было времени на долгие ухаживания, да и вообще он был не ахти каким знатоком в подобных делах. Поскольку он с самого начала решил завоевать ее одним решительным штурмом, ему, конечно, следовало умерить свой пыл лишь в том случае, если женщина поведет себя сдержанно.

— Благодарю вас, вы очень любезны.

Кэтрин, похоже, отнюдь не собиралась сдерживать своего нового кавалера.

— С того самого дня, когда я с вами познакомился, я стал вашим тайным почитателем. — Тревелес продолжал льстить англичанке, а та начала нервно облизывать свои губы, которые у нее от волнения стали сухими.

— Ваша белая шелковистая кожа, ваши глаза, ваша очаровательная улыбка — буквально все в вас настолько восхитительно, что я каждую ночь вижу вас в своих снах. — Хоакин продолжал решительно наступать.

Кэтрин чувствовала себя несколько неловко от такого неожиданного и импульсивного проявления интереса к своей особе.

Кавалер, попавший под действие ее чар, всегда вызывал у нее определенные надежды и кое-какие нескромные мысли. Она еще ни разу не отвергла притязания ни одного ухажера, но тем не менее, изобразив на лице недоверчивость, глубоко вздохнула.

— Извините, но я не понимаю, какие у вас мотивы.

Хоакин пытался сыграть на ее чувствах и заставить ее отключить логическое мышление.

— Мои намерения — такие же благородные, как и ваша красота, и единственное, что мне нужно, — так это наслаждаться вашим присутствием. Я пришел попросить у вас разрешения навещать вас. Пожалуйста, откройте свое сердце вашему самому преданному поклоннику!

Хоакин встал на колени и склонил голову, показывая, как сильно он ей предан.

Кэтрин с довольным видом посмотрела на Тревелеса: уже давненько никто не домогался ее так, как этот мужчина. Кроме того, она все еще была сердита на своего мужа за то, что тот лишил ее общества симпатичного юноши, который соблазнял ее пару месяцев назад. Не давая никаких объяснений, Бенджамин выпроводил этого юношу из посольства и отправил его в Севилью изучать испанский язык. Она до сих пор не простила своему супругу этот поступок.

— Поднимитесь, мистер Тревелес. Хотя я все еще удивлена вашим пылким признанием, я Чувствую искренность ваших слов и добропорядочность ваших намерений. По правде говоря, я даже и не знаю, что вам ответить.

— Если я вам неприятен — скажите мне об этом прямо, и я больше не стану докучать вам — даже имея лишь благородные намерения. Но если вы не прогоните меня, я обещаю ухаживать за вами так, как вы того заслуживаете.

— Сколько в вас рыцарского благородства, мой дорогой друг! Я не привыкла сдаваться уже после первой встречи — поверьте мне, я еще никогда так не поступала, — однако в вас есть нечто вызывающее у меня интерес, а потому с этого момента я вам разрешаю навещать меня так часто, как только захотите.

Хоакин придвинулся к пухлому телу Кэтрин и посмотрел ей в глаза с таким пылом, как будто на всем белом свете не было более привлекательной женщины, чем она.

А тем временем братья Тимбрио и Силерио Эредиа, стоя в мастерской у наковальни, готовились заменить износившиеся подковы лошадей из конюшен герцогини де Аркос: Силерио большими железными щипцами доставал металлические заготовки из огня и клал их на наковальню перед Тимбрио, а тот придавал им нужную форму и толщину.

Прошел уже почти месяц с того момента, как они нанялись в эту мастерскую. Объем работы, необходимой для поддержания в порядке конюшни герцогини де Аркос, был настолько велик, что братья все время были заняты и в течение этих неполных четырех недель почти не покидали мастерскую, расположенную рядом с дворцом герцогини.

Впрочем, братья были довольны, что им удалось устроиться в этой мастерской. Платили им больше, чем в других местах, кормили обильно и вкусно, а комната, которую им выделили для проживания, отличалась явно в лучшую сторону от убогих каморок с не менее убогими кроватями, в которых им раньше приходилось жить.

Время от времени, оставшись вдвоем, братья обсуждали свои дальнейшие действия, так как они все еще пытались ослабить терзавшую их сердца боль. Братья с гордостью вспоминали о небывалом переполохе во дворце Монклоа, виновниками которого они были. Они обдумывали различные варианты, мечтая еще раз отомстить тем, кто исковеркал их жизнь, надеясь хоть немного залечить свои душевные раны.

Тимбрио плеснул из бадьи водой на раскаленную докрасна подкову, от которой тут же скользнуло вверх прозрачное облачко пара. Одобрительно посмотрев на результат своего труда, Тимбрио решил несколько минут отдохнуть и присел на кипу соломы.

— Силерио, ты уже придумал, как нам обезопасить себя, когда мы снова нанесем удар по этим негодяям? Иногда мне кажется, что мы уж слишком сильно рискуем.

— Еще не придумал. Но мы наверняка найдем способ, как пробраться в это место.

— Мы правильно сделали, что сменили свое жилище и место работы. Сейчас мы ближе к ним, мы их видим, мы знаем, кто они и где живут. На этот раз мы нанесем более мощный и смертоносный удар.

Кэтрин вдруг вспомнила о том, что ей нужно срочно вернуться в посольство. Из-за появления Хоакина Тревелеса, столь приятно прервавшего ее скучную прогулку, и последующего волнующего разговора с ним у англичанки совсем вылетело из головы, что сегодня к ее мужу — а стало быть и к ней — должен явиться с визитом австрийский посол с супругой.

То и дело поглядывая на часы и чувствуя неловкость из-за внезапной спешки, Кэтрин попрощалась с Тревелесом и пригласила его навестить ее в посольстве на следующей неделе, сообщив, что ее муж планирует важную поездку в Лондон, а потому он, по всей видимости, будет в отъезде недели две — а то и дольше.

Хоакин, сойдя на тротуар, послал смотревшей на него из окна удаляющейся кареты англичанке воздушный поцелуй. И тут он совершенно неожиданно услышал сзади знакомый голос — с ним здоровалась герцогиня де Аркос.

— Я была удивлена, увидев, насколько улучшились наши отношения с Англией.

Хоакин стоял молча, словно был не в силах произнести и слово, — то ли от гнева, то ли от неспособности дать быстрый и вразумительный ответ на подобный выпад.

— Герцогиня… — наконец еле выдавил он из себя.

Взяв свою лошадь под уздцы, он подошел к карете герцогини.

— Алькальд…

Она еще больше высунулась из окошка кареты.

— Тут все дело в политике. Ну, вы понимаете… — начал мямлить Хоакин.

— Не переживайте, я ничего не расскажу вашей подруге. — Герцогиня явно не захотела принять оправдания Тревелеса.

— Благодарю вас и очень надеюсь на ваше молчание.

— Я не нарушу своего слова. А вы признайтесь: что нашли в этой толстухе?

— Извините, но я не могу рассказать вам о мотивах этого поступка. Уж слишком все запутано.

Герцогиня посмотрела на Тревелеса, взглядом давая ему понять, что у нее вполне хватит времени и терпения на то, чтобы выслушать рассказ о самых что ни на есть запутанных ситуациях. Однако затем ей вдруг стало жаль его, и она решила сменить тему разговора.

— Хотя мы и виделись с вами на свадьбе моего ныне покойного друга герцога де Льянеса, у меня тогда не было возможности спросить вас кое о чем. Вам уже известно, кто мог покушаться на наши жизни тогда, во дворце Монклоа? Может, те же самые люди причастны и к жуткому убийству моего дорогого Карлоса Урбиона?

По выражению лица Тревелеса было понятно, что он очень обрадовался перемене темы разговора.

— Мы рассматриваем две основные версии.

— А можно конкретнее?

— Пока что мы подозреваем двух цыган, которых сейчас и разыскиваем. Однако в данный момент нам известны лишь их имена.

— Цыган? А разве их всех не отправили на судоверфи?

— Считается, что да, однако, насколько нам известно, многие из них сумели убежать. Мы развесили по всему городу объявления о розыске этих двух цыган — с указанием их имен и описанием их внешности.

— И как же их зовут?

— Тимбрио и Силерио Эредиа.

— Как вы сказали?

Тревелес повторил названные им имена, с удивлением заметив, как сильно побледнело лицо герцогини.

— Они работают у меня в конюшне… — Ее руки задрожали. — Я наняла их менее месяца назад. Я не знала, что они цыгане. Они у меня занимаются…

— Вы уверены, что это именно они? — перебил ее Тревелес.

— Абсолютно.

Хоакин вскочил на коня и, даже не попрощавшись с герцогиней, поскакал в направлении ее дворца. Встретив по дороге группу конных стражников, он потребовал, чтобы они последовали за ним и помогли ему арестовать двух цыган.

Хотя он и не верил в счастливый случай, но сегодня такой случай, по всей видимости, с ним как раз и произошел.

С удивлением увидев, как их старый знакомый поспешным и решительным шагом направляется прямо к ним, Тимбрио и Силерио прервали свой разговор.

— Что привело вас сюда, друг наш Клаудио? — Оба цыгана настороженно уставились на неожиданного гостя.

Это был их бывший хозяин, у которого они работали в кузнице, и вряд ли он мог появиться здесь с визитом вежливости.

— Я уже не одну неделю разыскиваю вас по всему Мадриду. Я думал, что вы будете совсем в другом месте, а вы оказались здесь. — Он прерывисто вздохнул. — Вас хотят арестовать!

— Пожалуйста, не говорите так громко. Вас могут услышать. — Тимбрио не только словами, но и жестами стал убеждать Клаудио говорить тише.

— А кто, вы говорите, хочет нас арестовать? — спросил Силерио.

— Стражники, — все еще тяжело дыша, ответил Клаудио. — И некий Тревелес, алькальд королевского двора. Хорошо, что я вас вовремя нашел.

— Вы сначала отдышитесь, а потом расскажите нам все по порядку. — Тимбрио озабоченно посмотрел на побагровевшее лицо Клаудио.

— Вам нужно немедленно исчезнуть отсюда и вообще из Мадрида и переждать некоторое время где-нибудь в укромном месте!

— Да успокойтесь, Клаудио!

Силерио предложил Клаудио выпить стакан воды, и тот осушил его одним махом.

— Они появились вскоре после вашего отъезда. Расспрашивали про вас. Говорили, что вы якобы кого-то убили. Я им ничего не рассказал, потому что не знал, говорят они правду или нет. Впрочем, это было не так уж важно, потому что я считаю вас своими друзьями и не хочу, чтобы с вами произошло что-то плохое. Я только сказал им, что вы — цыгане, а еще назвал ваши имена. Они били меня палками.

— Не переживайте. Вы и так сделали для нас очень много. Мы такого даже и не ожидали. Интересно, а как они напали на наш след?

Тимбрио лихорадочно размышлял. Совет Клаудио немедленно исчезнуть из Мадрида отнюдь не казался ему неразумным. Если про них двоих уже известно почти все, то разыскать их будет не так уж трудно. Многие знатные вельможи приходят в этот дворец в сопровождении вооруженной стражи, и рано или поздно их с братом кто-нибудь узнает.

Он решил, что им следует последовать совету Клаудио.

— Мы уходим прямо сейчас, Силерио. Клаудио прав: если за нами сюда придут, это место может оказаться для нас мышеловкой. Так что лучше убраться отсюда еще до того, как нас здесь обнаружат.

Они пошли в комнату, в которой жили, чтобы забрать свои скудные пожитки, а затем вернулись в мастерскую, где их терпеливо ждал Клаудио.

— Чтобы вас обезопасить, мы не скажем вам, где именно мы намерены скрываться. Мы, конечно, покинем Мадрид уже в ближайшие дни, но лишь после того, как провернем одно дельце, на подготовку которого мы потратили уж слишком много времени, чтобы отказаться от него.

— Не доверяйте никому, — посоветовал Клаудио. — И все время оглядывайтесь по сторонам. Не забывайте о том, что в любой момент вас могут попытаться схватить. Будьте поосторожнее, прошу вас.

— Не переживайте, наш хороший друг, мы будем осторожны.

Стараясь, чтобы их никто не заметил, они прокрались к стене сада и пошли вдоль нее по направлению к воротам. Теперь они оказались за густой живой изгородью, и, находясь во дворе, их уже нельзя было заметить. И вдруг они услышали нечто такое, что заставило их остановиться: издалека донеслись гулкие удары конских копыт о мостовую. Всадников, по всей видимости, было много, и они на большой скорости приближались. Оба цыгана и Клаудио тут же спрятались за огромным лавровым деревом, полностью укрывшись от посторонних глаз.

Кто-то постучал в деревянные ворота и крикнул:

— Откройте представителям властей!

Цыгане и Клаудио испуганно переглянулись. Тимбрио шепнул своим товарищам, чтобы они были готовы по его сигналу броситься бежать что есть сил, не теряя ни секунды и не оглядываясь назад. Может, им повезет и они сумеют остаться незамеченными, и тогда у них будет несколько секунд для того, чтобы выскользнуть на улицу, — если, как они надеялись, все до одного стражники завернут за угол оранжереи, которая скроет беглецов, даже если стражники распределятся по всему внутреннему двору.

Тимбрио насчитал десять стражников. А еще с ними был человек, который, судя по его одежде, являлся алькальдом. Тимбрио понимал, что стоит им троим допустить сейчас хотя бы малейшую оплошность — и их с братом тут же схватят и затем приговорят к смертной казни. Однако если они будут достаточно осмотрительными, то еще погуляют на свободе. Ему казалось, что его сердце вот-вот разорвется на части: оно билось так, что пульсировали даже вены на висках.

Тимбрио увидел, как последний из всадников исчез за стеклами оранжереи, и тут же подал сигнал своим товарищам. Они быстро, без единого звука вышли на улицу. Они боялись, что их вот-вот увидит кто-нибудь из стражников, что раздастся крик «стой!», что за ними бросятся в погоню. Но ничего подобного не произошло. На их счастье, алькальд не поставил снаружи ни одного караульного, и улица была тихой и пустынной. Теперь ничто уже не мешало им позабыть о предосторожностях и броситься бежать что есть сил — подальше от этого места.

Тимбрио бежал впереди. Он оторвался от остальных, чтобы первым встретиться лицом к лицу с опасностью, если таковая вдруг возникнет. В руке он держал нож.

И вдруг он увидел свою дочь. Она очень повзрослела и теперь была больше похожа на женщину, чем на девочку, однако, без сомнения, это была она — его дочь Амалия. Она шла ему навстречу, неся в руках плетеную корзину и о чем-то задумавшись. Шум его шагов привлек ее внимание, и она тоже его увидела. Однако не успела она издать крик от удивления, как Тимбрио зажал ей рот рукой.

— Амалия, девочка моя!

— Отец!

— За нами гонятся. Я не могу здесь оставаться. Быстро расскажи мне, где ты сейчас живешь. Я приду за тобой, когда смогу.

Он все время оглядывался и нервничал, однако был очень рад этой неожиданной встрече: он наконец увидел свою дочь, которую считал погибшей.

— Я работаю в доме герцога де Льянеса. Там со мной и Тереса.

Девушка, расчувствовавшись, заплакала: она встретилась со своим отцом и дядей, которых уже давным-давно не видела.

— И Тереса? Какая радость, доченька моя!

— Нам нужно немедленно отсюда уходить, Тимбрио! — напомнил ему Клаудио.

— Мне нужно идти, но я клянусь, что очень скоро мы снова увидимся!

Верховный совет инквизиции

Мадрид. 1751 год

12 сентября

Они размышляли, ругались и спорили до тех пор, пока им стало уже невмоготу что-то доказывать друг другу. Первым делом они стали отбрасывать один за другим различные варианты, пока не остался только один, и тогда они стали всесторонне его анализировать. В результате долгого обсуждения они пришли к выводу, что и в самом деле единственным вариантом, который давал им шансы на наибольший успех, было проникновение в главную резиденцию инквизиции, расположенную на улице Релох.

Повод, который они придумали для своего появления там и последующего проникновения внутрь здания, казался им вполне подходящим, и пока они не видели, что могло бы им помешать. Самый трудный в затеянной ими авантюре момент должен был наступить несколько позднее, а именно когда они окажутся с тем человеком наедине. Уж тогда-то они будут действовать исключительно быстро, четко и эффективно.

Было еще довольно рано, а в Мадриде уже кипела жизнь: по его улицам сновали туда-сюда люди, лошади, грохочущие повозки. Было холодно, и напоенный ароматами воздух, попадая при вдохе в нос, вызывал неприятные ощущения: он казался колючим, чрезмерно сухим.

Укутавшись от холода в толстые шерстяные плащи, двое мужчин быстро шли по улице в полном молчании. Их лица были напряженными. Большой риск, которому они подвергали себя при реализации своей затеи, вынуждал их быть настороже и внимательно следить за всем, что происходит вокруг.

Заявление о желании сделать разоблачение было вполне достаточным поводом для того, чтобы рассчитывать на беседу с глазу на глаз с главным альгвасилом инквизиции — вторым по значимости человеком среди инквизиторов после главного инквизитора Переса Прадо. Вообще-то по большому счету их главной целью был именно Прадо, однако добраться до него было невозможно: уж слишком тщательно его охраняли. Поэтому они ре шили на этот раз заняться его заместителем, а там, глядишь…

— Я взял с собой все необходимое, однако не знаю, как нам прикрепить к нему этот символ.

— Гвоздями.

— Если мы будем слишком сильно шуметь, это может привлечь внимание.

— Я хорошенько заточил гвозди: они войдут в него, как в масло. Нам и прибивать-то их ничем тяжелым не понадобится.

Они уже близко подошли к фасаду нужного им здания: оставалось сделать всего лишь несколько шагов.

— Теперь самое главное — вести себя непринужденно. Нужно ни в коем случае не показывать, что мы волнуемся, а иначе могут возникнуть подозрения.

Они три раза постучали в дверь. Через некоторое время послышались чьи-то шаги, раздался звук отодвигаемых двух больших засовов, и дверь приоткрылась. Их взору предстал низкорослый человек с узкими, как у китайца, глазами. Взглянув на них, он вдруг закашлялся, причем с такой силой, что, казалось, вот-вот рухнет наземь от изнеможения. Они терпеливо ждали, когда у него пройдет приступ кашля.

— Извините. Этот холод когда-нибудь загонит меня в могилу. — Он громко высморкался в довольно грязный носовой платок. — Чем могу помочь в столь ранний час?

— Мы хотим поговорить с главным альгвасилом.

Привратник всмотрелся в их лица, наполовину скрытые воротниками плащей.

— С отцом Акилино? Он назначил вам встречу?

— Нет, но нам нужно обязательно с ним поговорить. У нас есть очень важные сведения, о которых ему необходимо узнать, — и чем раньше, тем лучше.

— Если вы хотите, чтобы я вас пропустил, я должен услышать от вас что-то более конкретное.

От беспрестанного кашля глаза привратника были красными и слезились, однако в его взгляде чувствовалась непреклонность, а в выражении лица — решительность.

— У нас есть сведения, которые наверняка будут для него интересными. Мы пришли сюда, чтобы из самых благих побуждений сообщить ему о порочном поведении и еретических взглядах одного высокопоставленного священника. Поскольку данное дело является очень деликатным, мы считаем, что можем сообщить эти сведения только тому человеку, который сумеет затем распорядиться ими достаточно благоразумно.

Такое заявление вызвало у привратника новый приступ кашля, лишивший его возможности что-то ответить. Он лишь полностью распахнул дверь, пропуская их внутрь.

— Подождите здесь… — наконец выдавил из себя привратник — и тут же снова согнулся едва ли не пополам, однако на этот раз он не закашлялся, а громко чихнул. — Я сообщу ему о вашем приходе.

Вестибюль здания имел круглую форму. В его центре стояла колоссальная статуя архангела Гавриила — в шлеме, в доспехах и с мечом в руке. Архангел уверенно попирал ногой поверженного дракона.

На стене вестибюля, напротив входа, висел огромный шелковый ковер, на котором были изображены символы инквизиции — зеленый крест и расположенные по бокам от него меч и оливковая ветвь. За четырьмя аркообразными проходами простирались бесконечно длинные коридоры, а на стенах в промежутках между арками висели другие ковры с символическими изображениями четырех евангелистов — ангела, тельца, льва и орла.

Понимая, что подвергают себя огромной опасности, посетители переглянулись, стараясь подбодрить друг друга.

— Единственное, что нам нужно, — так это чтобы нас отвели к нему в кабинет. Когда попадем туда, все пойдет как по маслу.

— Если там больше никого не окажется.

— Будем надеяться, что не окажется.

Вдруг они увидели, что по коридору к вестибюлю идут какие-то люди. К счастью, их оказалось только двое: привратник и еще один человек — по всей видимости альгвасил. Этот второй настороженно осмотрел посетителей. Еще не зная, ни кого из священников эти двое хотят разоблачить, ни какой этот священник занимает пост, он, тем не менее, решил, что дело, скорее всего, очень серьезное. Обычно его начальник — епископ Перес Прадо — занимался подобными делами лично, однако в его отсутствие выслушивать доносы вменялось в обязанность его заместителю.

— Я — Артуро Акилино, главный альгвасил инквизиции…

Он не имел ни малейшего понятия, как ему в подобном случае следует себя вести: вежливо подать этим двоим руку или же держаться от них на некотором расстоянии. Их таинственный вид не внушал ему особого доверия.

— Мы хотим сообщить вам кое-какие компрометирующие сведения относительно одного священника — точнее говоря, епископа, — касающиеся его возмутительных поступков. Он подает верующим плохой пример.

— Понятно…

Альгвасил, похоже, не знал, какое решение ему следует принять, а потому воцарилось долгое и напряженное молчание, вскоре начавшее действовать на нервы всем присутствующим.

Наконец это молчание стало просто невыносимым.

— Мы могли бы поговорить с вами с глазу на глаз? — спросил у альгвасила один из посетителей, демонстративно покосившись на привратника — который, впрочем, явно не горел желанием выслушивать какие-либо разоблачения.

— Ну конечно… Это было бы весьма разумно. Давайте пройдем в мой кабинет. Там вы сможете мне все рассказать.

Они двинулись по одному из коридоров и затем свернули направо. Альгвасил открыл первую за поворотом дверь и жестом пригласил посетителей войти. К счастью, по дороге к этому кабинету им никто не встретился — да и вообще, судя по тишине, в этом крыле здания никого не было.

Они стали действовать быстро и эффективно. Пока один из них схватил альгвасила за горло, второй тут же засунул ему в рот кляп, чтобы не были слышны его стоны. Затем они силой усадили альгвасила на стул и крепко привязали его щиколотки к ножкам стула.

— Подержи его руки, пока я буду их привязывать.

Они завели ему руки за голову и, связав их веревкой, привязали к шее. Затем еще одной веревкой они обхватили его туловище и привязали его к стулу, полностью лишив свою жертву возможности двигаться.

Лицо альгвасила исказилось от страха: было очевидно, что ничего хорошего от подобных действий ждать не приходилось. Он с ужасом смотрел, как эти двое уверенно и расчетливо суетятся вокруг него. Они молчали, но и без разговоров было понятно, что они знают, чего хотят.

Тот, который был постарше, достал из-под полы своего камзола войлочную сумку и вытащил из нее блестящую желтую звезду — скорее всего, сделанную из латуни. Он полностью расстегнул камзол альгвасила и, обнажив ему грудь, приставил к ней звезду.

— Замечательно, правда? — Он улыбнулся, увидев страх в глазах своей жертвы. — Это все еще мелочи по сравнению с тем, что начнется сейчас.

Первый гвоздь легко вошел в тело альгвасила, попав как раз между ребер. Со вторым и третьим пришлось повозиться: поначалу никак не получалось их вогнать так, чтобы они прошли через оконечности звезды, но при этом не уперлись в ребра. Наконец после нескольких неудачных попыток удалось вогнать в тело альгвасила все гвозди. С двумя последними гвоздями все прошло совсем уж гладко. Затем истязатели отошли на пару шагов от жертвы, чтобы полюбоваться результатом своих усилий, — у них все получилось именно так, как они и задумали.

— Посмотри на него, посмотри! Обрати внимание на его глаза! — возбужденно произнес тот, который был помоложе.

Его товарищ подошел к альгвасилу и, достав остро отточенный нож, отрезал ему ухо.

— Ты был в своей жизни палачом и сеял вокруг себя смерть! — Он тщательно завернул отрезанное ухо в кусок ткани и упрятал его себе за пазуху. — А теперь твои жертвы хотят увидеть, как ты умрешь, грязное животное!

— Ладно, хватит болтать! — вмешался тот, что был помоложе. — Кончай с ним. Нам нужно уходить.

Альгвасил начал извиваться на стуле, изнемогая от боли и страха. Внутренний голос подсказывал ему, что чем раньше его прикончат, тем меньше ему придется пережить мучений, а потому он даже жаждал скорой смерти. И она не заставила себя ждать.

Один из его истязателей размахнулся молотком и так шандарахнул альгвасила по голове, что череп не выдержал и проломился.

Убийца удовлетворенно улыбнулся, глядя на вошедший вглубь черепа и застрявший там молоток.

— Оставь его так, как есть, и пошли отсюда, да побыстрее, — торопливо произнес его товарищ.

Выглянув из кабинета и убедившись, что в коридоре никого нет, они быстро прошли по нему до вестибюля, в котором по-прежнему находился только лишь привратник.

Удар кинжалом — и отдававшийся эхом по коридорам кашель привратника затих навсегда.

А затем за этими двумя таинственными посетителями тихо закрылась входная дверь.

— С того самого момента, как ты пришла сегодня утром меня разбудить, ты все время тихонько напеваешь себе под нос. С тобой что-то происходит — не знаю что, но ты явно чему-то очень рада. Так что же с тобой случилось? — спросила Беатрис.

— Да, я очень рада, сеньора…

Амалия как раз закончила приводить в порядок одежду своей хозяйки.

— И что у тебя вызывает такую радость?

Цыганка подошла к сундуку, в котором лежало постельное белье, и вытащила из него новый комплект простыней, чтобы перестелить постель.

— Вчера я видела своего отца! — Амалия нервно захихикала.

— Но разве ты не говорила мне, что его держат на судоверфи в Кадисе?

— Он мне не рассказал, как он оказался в Мадриде. Он бежал с моим дядей и еще с одним мужчиной по улице, бежал очень быстро, а потому не смог со мной толком поговорить. Но он жив, и он здесь…

— Ничего не понимаю. Как это он не смог с тобой поговорить, если вы с ним так долго не виделись?

Амалия стащила с кровати уже использованные простыни и принялась застилать ее чистыми простынями.

— Сеньора, вспомните о том, что мы, цыгане, подвергаемся всяческим гонениям. Думаю, именно по этой причине он и не смог поговорить со мной подольше. Но это не важно. Я наконец-то его встретила, и скоро мы с ним снова увидимся. Он мне это обещал.

Беатрис вдруг стало завидно: с ней самой ничего подобного произойти уже не могло.

Она внимательно посмотрела на Амалию. Смуглая кожа с оливковым оттенком казалась еще более смуглой на фоне белого одеяния служанки, а из-под копны подкрашенных волос уже проглядывали корни волос её естественного черного цвета. В каждом ее движении и в выражении лица уже чувствовалось, что она чистокровная цыганка и ей свойственно все то, что характерно для этого древнего и мудрого народа.

— Подойди сюда!

Служанка оставила простыни и направилась к Беатрис. Она улыбалась так широко, что, казалось, освещала своей улыбкой всю комнату. Подойдя к Беатрис, она присела на корточки у ее ног.

— Я вовсе не дочь графини де Бенавенте. — Пальцы Беатрис начали теребить ее волосы.

Амалия, ошеломленная заявлением своей хозяйки, нахмурила брови.

— Мою маму звали Юстина. Ее убили пять лет назад. Она умерла у меня на глазах. Те, кто ее убил, упрятали в тюрьму и моего отца — моего любимого папочку. Они отняли у меня мою настоящую жизнь, уничтожили мои надежды, лишили меня возможности снова увидеться с отцом — потому что, оказавшись в тюремных застенках, он не выдержал этой вопиющей несправедливости и умер.

Беатрис рассказывала обо всем этом удивительно спокойно, потому что была уверена, что ее очень хорошо понимает эта девушка, которой довелось испытать в жизни примерно то же, что и ей самой. Она еще плохо знала Амалию, однако осознавала, что между ними много общего и что они прекрасно друг друга понимают.

Амалия чувствовала, что ей сейчас не следует задавать никаких вопросов — она должна лишь слушать и сочувствовать.

— Меня удочерили и вырастили граф и графиня. Я не знаю, предопределена ли заранее судьба каждого из нас, но эта самая судьба свела меня с мальчиком-цыганом, который стал моим лучшим другом, а впоследствии мы полюбили друг друга.

На лице Амалии появилось выражение удивления, но Беатрис тут же ответила на ее немой вопрос.

— Ты знаешь Марию Эмилию. Она усыновила этого мальчика, когда жила вместе со своим мужем на судоверфи Ла-Каррака, где Браулио использовали на принудительных работах — так же как и твоего отца.

Амалия тут же догадалась, что эта любовь оборвалась из-за какого-то трагического события.

Беатрис чувствовала, что ей очень легко общаться с Амалией. Она коснулась ладонью ее лба, радуясь, что между ними установилось взаимопонимание. Она подумала, что Амалия, наверное, тоже может слышать тихие голоса, которые время от времени раздавались в голове у Беатрис. Похоже, что Амалия обладала такой же внутренней силой, что и она. Беатрис постепенно убеждалась в этом все больше и больше, и это ей нравилось.

Дата добавления: 2015-08-28