ОНА. Нет.
ОН. Они тебя ждут. Это Йонас устроил... договорился о работе для тебя на заводе Воскова.
ОНА. Не бери меня.
ОН. Ты мне нужна. Мне нужно многое сделать, я обязан. А без тебя не могу прожить даже несколько дней.
ОНА. Что это?
ОН. Вороны; утро уже.
ОНА. Уже не засну.
Часть третья.
Плотность.
1.
Дача под Ленинградом. Сентябрь. День.
ОНА. Что это? Сон? Сад, веранда, колодец настоящий, сосны? А мы поедем еще в Ленинград?
ОН. Глупая, а мы где? Сорок минут электричкой до финляндского вокзала! Зато посмотри, какая дача! Я тебя обманул?
ОНА. В чем? Нет.
ОН. Большая комната; веранда; — летняя к сожалению; кухня; газ.
ОНА. И все это наше?
ОН. До лета. А может быть и летом, там видно будет.
ОНА. А это кровать?
ОН. Тебе не нравится?
ОНА. Огромная.
ОН. Это кажется. После сегодняшнего ложа.
ОНА. О, у меня все бока болят.
ОН. Я не могу спать с тобой одетым, это безнравственно! Нас спасли твои замечательные английские туфли. Они сияли на тумбочке как золотое руно, озаряя это безобразное жилище.
ОНА. Мы их можем продать.
ОН. Зачем? Они тебе разонравились?
ОНА. Нет! Но ведь я истратила все деньги, я сама не знаю, как это получилось.
ОН. Это получилось так: я оставил тебя на полчаса, ты пошла по Невскому и влюбилась в английские туфли. Где они? Поставь их вот здесь, чтобы, проснувшись утром, ты могла часок-другой полюбоваться ими.
ОНА. А как мы будем спать?
ОН. Сегодня?
ОНА. Да.
ОН. Сегодня мы не будем, я не дам.
ОНА (освобождаясь). Знаешь что, ты обещал мне прогулку. Здесь же сосны!
ОН. Ты устала.
ОНА. Я уже отдохнула немножко, пойдем, а?
ОН. Пойдем. Если ты устанешь, я тебя понесу.
ОНА. Как ежик. Я только переоденусь.
ОН. Давай.
ОНА. А ты выйди.
ОН. Это еще зачем?
ОНА. Я стесняюсь.
ОН. С ума сошла? В Астрахани голая по квартире ходила.
ОНА. Это в Астрахани.
ОН. Знаешь что?
ОНА. Что?
ОН. Я тебя люблю.
ОНА. Нет.
ОН. Почему?
ОНА. Это слишком много: и Ленинград, и дача, и это. Ты мне дашь переодеться?
ОН. Нет.
ОНА. Почему?
ОН. Это слишком много: и Ленинград, и дача, и это!
ОНА. У меня такое чувство... Ну что мы забрались в чью-то чужую дачу. Сейчас придут хозяева и выгонят нас, нет?
ОН. Тсс. Послушай.
ОНА (испуганно). Что?
ОН. Слышишь, как тихо? (Пауза). Листья падают. (Пауза). Скоро выпадет снег. Глубокий, чистый. Он накроет сад, веранду, дачу. Мы затопим печку. Ты любишь, когда печка топится?
ОНА. Да.
ОН. Сядем у огня. Святое семейство. Будем смотреть на огонь, разговаривать. Пройдет жизнь. Что же ты плачешь? Ну что? Что?
ОНА. Понимаешь, пусть до лета, но ведь это наш дом.
ОН. Наш.
ОНА. И завтра мы поедем в Ленинград.
ОН. Поедем.
ОНА. И будем бродить, сколько захотим.
ОН. Натурально!
ОНА. Все! Уходи! Я буду переодеваться!
ОН. Я не могу уже об этом слышать! Ну сколько можно!
ОНА. Сейчас получишь!
ОН. Поцелуй.
ОНА (целует). Все. Убирайся.
ОН. Фи! Какая грубая девчонка. (Уходит, возвращается).
ОНА. Ну что?
ОН. Я только хотел сказать, что завтра мы едем к мастеру.
ОНА. К какому мастеру?
ОН. К Йонасу.
ОНА. Нет.
ОН. Почему?
ОНА. Я не готова.
ОН. Ты хочешь сказать, что еще не оделась? Ну так завтра же, завтра.
ОНА. Дай мне неделю, а?
ОН. Это зачем?
ОНА. Я поживу, немножко привыкну.
ОН. Ну поживи немножко, ладно. (Уходя). Поживи, конечно. Немножко пожить, это можно.
Оставшись одна, ОНА проходит по комнате, останавливается. Замирает, как животное в незнакомом месте. Подходит к кровати, трогает железную спинку. Убирает руки.
ОНА. Саша! Саша!
ОН. Что? Что случилось?
ОНА. Знаешь что, не уходи.
2.
Дача. Месяц спустя. Ночь. Герои только что пришли.
ОНА. Не зажигай свет! (Пауза). Как холодно. Холоднее, чем на улице.
ОН. Ранние заморозки, как и обещано. Надо протопить.
ОНА. Не надо. Давай ляжем так. Оденемся теплее.
ОН. Сапоги не будем снимать, молнию только расстегнём и всё.
ОНА. Но ведь поздно уже. Она пока протопится.
ОН. Знаешь что, ты утепляйся и ложись, а я всё-таки затоплю, а то очень сыро. (Сменив плащ на куртку, выходит).
ОНА снимает пальто, платье, сбросив всё на стул, быстро надевает халат и, избавившись от сапог, ныряет под одеяло.
ОН возвращается с дровами, стараясь не шуметь, закладывает в печь; разжигает. Убедившись, что дрова взялись, переодевается в домашнее.
ОНА. Почему ты не захотел остаться?
ОН. Я думал, ты спишь.
ОНА (не сразу). Николь так просила. Мы бы им действительно никак не помешали. Столько комнат.
ОН. Ещё не поздно. Хочешь, я позвоню? Скажу что мы передумали и через час приедем.
ОНА. С тобой сегодня невозможно разговаривать.
ОН. Я не люблю оставаться где бы то ни было, если есть возможность вернуться домой.
ОНА. Вот видишь, и ты говоришь: домой.
ОН (пожав плечами). Это наш дом. И больше всего на свете я ценю это. То есть возможность встать завтра в семь, умыться во дворе, если не будет дождя, и сесть за свой рабочий стол. Если бы мы остались, то завтрашний день был бы потерян.
Пауза.
ОНА. У неё правда свой магазин в Париже?
ОН. Да, маленький салон. Продаёт картины, книги.
ОНА. А у них в квартире много дорогих вещей, да?
ОН. Я думаю, достаточно.
ОНА. А их как бы нет вовсе. Другое, всё другое. Это такая красивая лавочка, где много всяких тёплых вещей. Они тёплые, стёртые, живые и у каждой своя судьба. Каждый уголок подобран, обжит и всё дышит.
ОН. Это Николь... Её дыхание.
ОНА. Николь, да! Она чудесная! Знаешь, она такая... Когда ты говорил: француженка, я думала, ну в общем представляла высокую, обязательно в чёрном открытом платье с голыми плечами и такой длинный мундштук с сигаретой. А Николь прелесть! И она такая тонкая и умница. В ней всё своё, естественное, её и никого больше. Платье, косметика... Я такое платье ни на ком больше не смогла бы представить. И так красиво, просто.
ОН. Ты завидуешь ей?
ОНА. Я? Нет. Да. По-хорошему.
ОН. Любопытно, что Николь говорила тоже самое про тебя.
ОНА. Про меня? Вы говорили обо мне? Когда?
ОН. С кровати не упади. На кухне.
ОНА. А что она говорила?
ОН. Да всё то же самое, только с акцентом.
ОНА. Ну что? Что?
ОН. Тебе так важно знать, что она о тебе думает?
ОНА. Да.
ОН. Она от тебя без ума. Сказала, что бросит Йонаса, вы снимите маленькую квартирку и обживёте в ней каждый уголок. Ещё сказала, что у вас будет много теплых вещей.
ОНА. Она никогда не уйдёт от Йонаса.
ОН. Это почему?
ОНА. От него нельзя уйти.
ОН. Что, так хорош?
ОНА. Нельзя и всё. (Пауза). Когда ты был с Николь на кухне, а Катя и этот плакатист начали спорить, я вышла и пошла по коридору. Там дверь в эту первую комнату была открыта, и я туда вошла. Ну, там где инструменты.
ОН. Я понял, что дальше.
ОНА (не сразу). Там темно было. Только свет от фонаря с улицы. Инструменты на стенах. Я села в кресло в углу...
ОН. И вдруг вошёл Йонас.
ОНА. Откуда ты знаешь?
ОН. Догадался. И что дальше?
ОНА. Остановился в дверях, потом прикрыл их и сел к роялю.
ОН. И начал играть?
ОНА. Да. Тихо-тихо. Только для себя.
ОН. Или для того кто сидит в углу в кресле тихо-тихо.
ОНА. Он меня не видел.
ОН. Откуда ты знаешь?
ОНА. Потому что вошла Николь.
ОН. И тоже остановилась в дверях.
ОНА. Да.
ОН. Потом прикрыла дверь.
ОНА. Да.
ОН. И подошла к Мастеру.
ОНА. Нет. Она осталась стоять там. Как хорошо он играет.
ОН. От Бога.
ОНА. Да, от Бога.
ОН. Что же дальше?
ОНА (не сразу). Он опустил руку... Уронил, вот так. И она подошла и села ему на колени. Осторожно, легко, как кошка.
ОН. И он перестал играть.
ОНА. Нет. Он обнял её свободной рукой и поцеловал.
ОН. Замечательно, и чем кончилась эта пастораль?
ОНА. И они...
ОН. Что?
ОНА. Он её поцеловал.
ОН. Ай да Мастер!
ОНА. Он начал наигрывать какую-то песенку и она стала напевать её по-французски. И он тоже. Это была их песенка, их двоих и ни кого больше. Ты улыбаешься так многозначительно, как будто что-то знаешь.
ОН. Не надо завидовать Николь.
ОНА. Я не завидую.
ОН. Она мужественный, красивый человек, но завидовать ей не надо.
ОНА. Почему?
ОН. У Йонаса две мастерские. В одну из них Николь может войти, в другую — нет. Может, конечно, но никогда этого не сделает. В одной он работает, а в другой живёт или бывает его... В общем песни царя Соломона.
ОНА. Ты врёшь!
ОН. Чего ради? Любовница ему необходима также как кисть или палитра, когда кисть изнашивается, он берёт другую. Он — вампир, то есть художник, подпитывающийся от чужой энергии. Он перестаёт писать, если по нему не станут сходить с ума, если сам он не будет прыгать через две ступеньки. Второе бывает реже и тем ценнее. Он должен ревновать, беситься, и он готов всё отдать той, которая заставит его чувствовать, иными словами: жить. И чем этого больше, тем больше выброс в творчестве, и тем дольше их отношения.
ОНА. Значит их было много?
ОН. Достаточно.
ОНА. И никто никогда... Никто из них...
ОН. Это невозможно. На время — да. Энергию нельзя впитать от другого, как бы чувственно феноменален этот другой не был.
ОНА. Почему?
ОН. Это не та энергия. Я не могу складно объяснить, но это не та энергия. На этом теряешь!
ОНА. Что теряешь, что? Я хочу понять.
ОН. Да, боже мой, себя! Свой центр, орбиту! Себя надо создавать из одиночества, из праха. Создавать и отдавать.
ОНА. Но разве это мешает? Если другой человек, если чувство к нему, его чувство... Что такое любовь?
ОН. Давать, если есть что. Давать, а не брать.
ОНА. Так ведь я же про это и говорю.
ОН. Ты хочешь занять её место?
ОНА. Чьё?
ОН. Ну той, от которой берут. Оно сейчас как раз свободно. И оттого идиллия, приёмы и французские песни вместо работы.
ОНА. Ты хочешь, чтобы я ушла?
ОН. Избави Бог. Но я бы понял.
ОНА. Как же Николь...
ОН. Браво! Ты про неё вспомнила. Но тут мы будем сострадать впустую. Разве Николь похожа на женщину, которую можно бросить?
ОНА. Нет. Но я бы так не смогла.
ОН. Поэтому ты не сидела у него на коленях.
ОНА. Целовать, зная...
ОН. А если бы я сказал тебе, что у меня тоже...
ОНА. Что?
ОН. Да нет, ничего.
ОНА. Договаривай.
ОН. Что у меня тоже возникает желание уйти в другую комнату и наигрывать что-нибудь в темноте. Ты не находишь, что мы вернулись чужие?
ОНА. Да.
ОН. Почему?
ОНА. Не знаю.
ОН. Нам надо лечь в одну постель и согреть друг друга. (Пауза). Я в электричке смотрел на тебя и думал, что не имею на тебя права.
ОНА. Почему?
ОН. Не заработал. (Пауза. ОН встаёт).
ОНА. Пожалуйста, дай мне тапочки.
ОН подаёт.
Обними меня.
Обнимает.
Крепче. Ещё.
Пауза.
Не отпускай меня, ладно? Держи меня крепко-крепко.
ОН. Нет.
ОНА. Что?
ОН. Держать я тебя не буду.
Отстранившись, ОНА подставляет губы, глаза её закрыты. ОН целует, ОНА качает головой, ОН целует крепче и дольше.
У нас стало тепло, правда?
ОНА. Да.
ОН. И у нас ведь есть свои тёплые вещи?
ОНА. Есть.
ОН. И ты у меня одна?
ОНА. Одна.
ОН. Вот видишь.
3.
Дача. Янтарный свет поздней осени. Густой, вязкий. Он держит комнату, как золотое вино стакан. ОНА стоит над столом, заваленным отрезками ватмана. В руках — почти сделанный летящий ангел. Подклеивает широкие крылья, сгибает, стягивает их ниточкой. Ангел готов. Встав на табурет, подвешивает его к потолку.
Слепое лицо обращено вперёд; маленькие ручки протянуты вниз к людям. Грива волос скользит меж изогнутых вдоль цилиндра спины крыльев к выпростанным ножкам.
Спустившись, ОЛЯ любуется; ставит на табурет два больших яблока, кладёт пучок чеснока и охапку красных листьев. Прикрепляет к планшету бумагу, открывает коробку с акварелью. Услышав шаги, оборачивается к двери. ОН врывается, как ураган.
ОН. Снег идёт! Все на палубу! Снег! (Сбросив куртку, исчезает).
ОНА. Где? Ох! (Выбегает следом).
Крупные белые хлопья медленно, бесшумно, ровно идут к земле.
ОН. УРА!
ОНА. УРА! Я не видела, когда он пошёл!
ОН. Только что! Даёшь зиму!
ОНА. Даёшь!
Натянув ей на голову свою шапочку, пускается в дикий пляс. Подхватывает её и вот ОНА уже сидит на нём верхом: оба орут, скачут и падают.
ОН (поднимая её рывком). Быстро встань, попу простудишь. Ах, ты! Я же строчку не записал! (Бежит в дом, стучит на машинке).
ОНА (кричит вслед). Сейчас обедать будем, уже всё готово.
Оставшись одна, поднимает руки, ловит снег лицом, ртом, ладонями; смеётся от удовольствия.
(Спохватившись). У меня же пригорает! (Летит на кухню).
ОН (за машинкой). Любила ли она той любовью... которая, заглядывая в самою себя, обретает для души... абсолютную свободу и крылья...
ОНА (из кухни). Ты мне?
ОН. Нет, нет, человечеству.
Бормочет, печатает. ОНА сервирует стол. Белоснежная скатерть, тарелки, приборы, бутылка сухого вина. Вносит гусятницу, водружает по центру. Налюбовавшись подходит к ГЕРОЮ. Подсев на кончик его табурета, заглядывает через плечо в страничку.
ОН (ударив последний раз, вынимает лист). Всё.
ОНА. Это из «Наследников»?
ОН. Да. Бежал домой, как переполненная рюмка, боялся расплескать и забыть. (Увидев стол). У нас гости?
ОНА. У нас курица.
ОН. Курица! Бройлерная!
ОНА. Жирная.
ОН. Жирная, бройлерная, с сухим вином!
ОНА. И поджаренным хлебом.
ОН. И болгарскими томатами! О! Что же ты со мной делаешь (усаживаясь за стол), родная! (Выуживает пальцами помидор из банки).
ОНА. Не смей! Ты руки мыл?
ОН. Мыл!
ОНА. Когда?
ОН (поднимает крышку гусятницы и тут же бросает её на пол). Она же горячая!
ОНА. А ты не хватай.
ОН. Ну и чёрт с ней. (Нюхает). А! Запомни, милая, гений и бройлерная курица — две вещи не совместные, не так ли? (Лезет в гусятницу).
ОНА. Ну куда? Подождать нельзя? Я ведь положу.
ОН (светским тоном). Я полагал, курицу едят руками.
ОНА. Но накладывают не руками!
ОН. Нет, накладывают другим местом, это я точно знаю.
ОНА. Ты меня хочешь вывести из себя, да?
ОН (убрав руки под стол). Я тебя хочу вывести в свет, детка. Я тебя хочу выучить хорошим манерам, чтобы мне не пришлось за тебя краснеть. (Увидев на своей тарелке ножку). О, Господи! О! Как это жестоко!
ОНА. Ну что ещё? Ешь.
ОН. Чем?
ОНА (рассерженная, бросает ему вилку). Чем хочешь, тем и ешь!
ОН. Фи! (Светские манеры). Разрешите поухаживать за вами? (Обернув полотенцем бутылку, разливает вино по рюмкам, нюхает). Бордо. Разлив: одна тысяча восемьсот девяносто пятого года. Вы должно быть не знаете, а в то лето сгорели виноградники всей южной Франции. Ваше здоровье. (Отпивает). Божественно. (Аккуратно вытирает салфеткой губы). Курица — моя слабость. (Ест). Какая прелесть.
ОНА. Вкусно?
ОН. Замечательно. Душечка, подайте, пожалуйста, соус.
ОНА. Сейчас как влеплю за «душечку» в глаз этим соусом.
ОН. В глаз не надо, соус острый.
ОНА. Не чмокай.
ОН. От удовольствия, Нюра, от большого удовольствия. (Обглодав ножку, бросает через плечо).
ОНА. Что?! Что ты делаешь?
ОН. Запомни пожалуйста: в лучших домах Нью-Орлеана и Филадельфии всегда бросают кости собакам.
ОНА. Поросенок! Сам будешь убирать!
ОН (отпивает глоток). А!
ОНА. Перестань.
ОН. А если мне хорошо?
ОНА. Наслаждайся молча.
ОН (закрыв глаза). Милочка...
Не успевает договорить; заряд сметанного соуса ударяет ему в щеку.
(Опешив). Зачем же так строго, детка?
ОНА (хохочет). Какой... ты... красивый... Ну прости... пожалуйста. (Стирает соус салфеткой). Больно?
ОН. Напротив: очень приятно. Повторите еще.
ОНА (целует его в щеку). Не надо выпендриваться.
ОН. Но я-то каков, а? Вот что значит воспитание! Ты представляешь, что было бы, если бы я не положил полотенце на брюки. Вот они — манеры! (Развернувшись на стуле, замечает ангела). Что это?
ОНА. Ангел. (Пауза). Ангел нашего дома.
ОН. Это ты сделала?
ОНА. Да.
ОН. Какой славный. (Подойдя, заглядывает в раструб подола). А кто это? Мальчик? Девочка? Почему не обозначены признаки? (Разглядывает профессионально). Хорошая работа. Ты прирожденный дизайнер.
ОНА. У меня не получилось.
ОН. Скромность украшает гения, а не женщину — ты перепутала.
Спускает ангела; он тихо поворачивается. Они молча наблюдают за его движением.
Можно я тебя поцелую? Я вытерся салфеткой.
ОНА подставляет лицо; ОН целует.
Тебе пора заняться делом. Со следующей недели поступаешь в распоряжение Йонаса, он окончил рисунок; в понедельник привезут смальту.
ОНА. Ты был у них?
ОН. Но я боюсь за тебя. Нельзя подниматься на высоту.
ОНА. Почему?
ОН. Тебе захочется летать.
ОНА. Нет, это невозможно.
ОН. Что, летать?
ОНА. Мозаика... Я же работаю. Кто меня отпустит?
ОН. Я. Я тебя отпускаю. Завтра же и увольняйся. Прописка у тебя есть. А мне обещали в этом месяце второй участок. Мне ведь без разницы, мести час или два. Я всё равно сочиняю. А может быть, если ты конечно будешь стараться, Йонас тебе и денежку какую-нибудь даст.
ОНА. Мы ещё подумаем, а?
ОН. А как же? Мы еще будем думать, взвешивать.
ОНА. Прочти мне то, что ты написал вчера.
ОН. Это можно. Сядь сюда. Нет, лучше сюда. (Достает рукопись. Откашливается). Рукопись. Моя. (Читает). «Ах как воет, как лает собака» (Останавливается). Это образ такой. Собака — это образ; у нее щенки сдохли, а она еще не знает об этом.
ОНА. Ну читай!
ОН (читает). Ласка, овчарка, длинная, худая. Потерянно, отчаянно трусит по саду ночью, — сквозь листья падает на худые бока луна — поворачивается, смотрит настороженно: что там? Где? Или там? Окликнешь — не ответит. Какая ночь. Прозрачная, тихая. Яблоки светятся, мерцают. Ласка скулит тихонько; словно надорвав худое собачье горло; мокрые глаза смотрят на дом, только что возведенный хозяином в глубине сада.
Случилось что-то. Ночь — молоко любви; слышно как течет кровь по жилам. Теплая, живая. Сверчки не мешают тишине, они ее стражи. Когда падают яблоки, земля вздрагивает, как спящая женщина от ласки мужчины, еле заметно. Звук закупоренный, мягкий, уплотненный до нежности. Сандалии чуть шуршат по бетонным плитам, ветка ударяет по лицу, и вздрагиваешь голосом внутрь. От неожиданности? боли? любви? Сад полон любви; мерцающей, затаенной, провисающей на цепи в глубине колодца. Шлепнешь ладонь о ладонь — звук любви; наклонишься — ароматный хмель схватит за шею зелеными мятными руками, повалит на землю, в траву. Руки в крови от мякоти вишен; косточки вгрызаются в плечо; звезды — сосцы, наклонились к самым губам...
Дом. Какое творение любви! Опоясанная каменным фундаментом Надежда; гарантия нежности, переходящей из комнаты в комнату; с телом — матерью; пристройками — детьми. Как рождался от упрямства рук хозяина... «Ничего, ничего: передохну, а завтра начнем снова, и послезавтра начну снова, и опять, и опять! Я тебя построю, так тебя и так! Паршивец, плоть от плоти моей, тоска моих ладоней, мой дом!» Свежая краска полов и рам; какой запах, какая ночь!
Ночь. В одной из пустых еще комнат не спит старуха. Она сидит на кровати, положив узловатые руки на белую ночную рубашку — невероятно старая для дома, пахнущего столярной нежностью и парным молоком новорожденного; старая до безобразия, пережившая свою память, своих детей, вкус своей любви, яблок, звезд, ночи...
«Бабушка, я — Зоя, Настина дочка.»
«Николая?»
«Я Настина дочка.»
«Павла?»
«Я принесла вам лепешек.»
Сухими, тревожными глазами смотрит она в черноту за окном дома.
«Я принесла вам лепешек.»
«Я не слышу, ничего не слышу, ничего не знаю и ничего не помню. Я старая, мне девяносто лет, но сейчас мне кажется... там за окном... собака...»
Пальцы рук — маленькие, скорченные чудовища — еле заметно шевелятся. Кровь, девяносто лет выполнявшая ежедневную работу, продолжает носить воду на коромысле, варить обед, бегать по огороду за курами, выкапывать картошку, жать, резать горло птице, ждать, пока теплая и темная стечет.
Сейчас она неподвижна.
Старуха.
Павла убили ночью, он позвал. Она встала, разбудила всех: «Павел меня зовет, здесь он, рядом! Ох, дитятко, иду, иду!» Дети ее держат: Мама, какой Павел! Павел на фронте. Далеко, мама. «Пустите, он здесь! Павлик, они меня держат!»Окно черное глухое, а за ним Павел зовет ее:
«Мама, я ранен, я умираю.»
Пустите же ее, пустите! Кровь ее позвала, кровь!
Утром найдут его недалеко от деревни в сугробе, замерзшего. Двое их было, и товарищ. что нес его, тоже замерз. Но только один голос слышала мать, одну беспомощную, задыхающуюся кровь:
«Мама, я здесь, я ранен, я умираю.»
«Иду я, сыночек. Пустите же вы, пустите.»
Окно черное, глухое, но за ним — лето. Цикады, ветки яблони, золотой непонятный плод. Что он значит? Что будет? Куда меня ведут? Чей это дом?
«Это мой дом, я построил его вот этими руками, и вы не в праве им попрекать. Мать я к себе не возьму.»
Что знала она в жизни, кроме потерь, голода, изнурительного труда? В чем был смысл? Назначение? Радость ее жизни? Любила ли она, испытывала ли безумие, хмель счастья? За что она боролась душой, обретая торжество и упоение победы? За землю? в которую сошли ее муж и дети? За горький хлеб? Для кого она вырывала его из черной утробы земли? Для детей, которые сейчас за стенкой решают промеж себя, кому взвалить на свою спину ее старость и похороны? Видела ли она красоту мира и души? Открылась ли ей тайна мироздания, или звезды были — соль на горбушку ее жизни? Любила ли она той любовью, которая, заглядывая в самою себя, обретает для души абсолютную свободу и крылья? И чем она счастливее нищенки, питающейся подаянием, без крова, без детей и долга перед кем-либо?
Нищенки, греющей сбитые ноги на той же самой земле, пропитанной тем же солнцем? Может быть она, эта бродяжка, в глубине своей бездонной памяти хранит минуты такого разрушительного счастья, какого не даст никакое созидание, труд или дом.» (Пауза. ОН разрывает страницы пополам, бросает в печку).
ОНА (бросившись к печке). Зачем?! (Распрямляет, разглаживает).
ОН. Ах, не надо быть такой впечатлительной. Во-первых, это красивый жест, который говорит о неудовлетворенности мастера, во-вторых, у меня есть еще экземпляры, я ведь печатаю под копирку. А в-десятых, нужно избавляться от красивости, как от гнойного аппендицита. Все это переписать. А теперь закрой глаза.
ОНА закрывает глаза. ОН достает из своей сумки портативный магнитофон «Сони», наушники.
Не открывай. (Осторожно вешает магнитофон ей на шею). Не открывай, пока не скажу! (Надевает наушники, пускает кассету).
ОНА широко раскрывает глаза, невольно поднимает руки. Пауза.
ОНА (громко). Откуда?
ОН. От Николь. Тебе подарок.
Вздрагивая в такт музыке, ОНА исполняет неуловимый, трепетный танец.
Николь влюблена в тебя. Слышишь? Нет. Я тебя очень люблю. Слышишь?
ОНА качает головой, на губах — блаженная улыбка.
И очень боюсь потерять. Нет?
ОНА качает головой.
4.
Дача. Темно. Открыта дверца прогорающей печки. ОЛЯ с нотами забралась на кровать, укуталась в одеяло. Проходит время. В саду появляется ГЕРОЙ в костюме Деда Мороза, в руках мешок для подарков, елка. Остановившись под окнами, топчется, втыкает елку в снег, оглядывается на окно, уловив слабые отблески света, начинает пританцовывать.
ОН. Веселится стар и млад
Дед-Морозу всякий рад!
Елочка, елочка, зеленая иголочка!
ОНА быстро подходит к окну.
(Пускаясь вприсядку).
Пошла баба темным лесом
Повстречалась с хмурым бесом.
Этот самый хмурый бес
Тотчас на нее залез!
Елочка, елочка, зеленая иголочка!
А теперь, ребята, позовем Снегурочку, пусть она выйдет к нам на крылечко и споет веселую песенку. Ну-ка, хором: Сне-гу-роч-ка! Выходи скорее к нам!
ОЛЯ выбегает на крыльцо.
ОНА. Елка!
ОН. Мы тебе подарок дам.
Пришла Снегурочка,
Поверила, дурочка!
ОНА (валит его в снег). Вот тебе «дурочка»! Вот тебе, вот!
ОН (вопит). Ребята, это баба-яга, а не Снегурочка, бежимте скорее отсюда!
ОНА. А подарок! Нет, старикашечка, не убежишь! Давай-ка сюда свой мешок!
ОН. Не тронь! Это дитячьи подарки!
ОНА (извлекая наборы). Вот тут что! Конфетки, яблоки! Ворованные!
ОН. Остатки! Честно заработанные тяжелым трудом Мороза! Ребята, грабют! Отдай!
ОНА. Я тебе покажу «зеленые иголочки»! Ворюга! Попался! Борода у него приклеенная! Ребята, это шпион, это не дед Мороз!
ОН. Тихо, дура, поймают. (Целует ее).
ОНА. Фу! Усы жесткие!
ОН (вскакивая). Быстро! Встать! (Поднимает ее). Нас ждут.
ОНА. Кто? Куда?
ОН. Неважно. Забирай английские туфли и едем. (Убегает в дом, оттуда). Что ты наденешь? Выше щиколоток?
ОНА (входит в дом). Саша, мы же решили...
ОН (из кухни). У нас не будет сиротского праздника; мы приглашены, и я не вижу основания для отказа.
ОНА. Зачем же я целый день готовила? Салат с кальмарами? Мясо? Я даже пирожное сделала!
ОН (с тазом и чайником). Вот их-то мы и заберем с собой. А мясо и кальмаровый салат будем есть завтра. (Моется).
ОНА. Пожалуйста! Я тебя очень прошу. Я никуда не хочу ехать. Новый год — это семейный праздник.
ОН. Ты еще национальный гимн исполни.
ОНА. Я никуда не поеду, ты езжай.
ОН (вытираясь, подходит к ней, мягко). Девочка, нас пригласили двоих.
ОНА. Кто?
ОН. Николь, Йонас.
ОНА. Ну вот!
ОН. Что именно?
ОНА. Мне не в чем ехать, у меня нет платья.
ОН. Оставь эти судороги золушки! (Выбрасывая из шкафа ее платья). Что это? А это? А это что?
ОНА. Перестань.
ОН. На таком роскошном теле любая тряпочка — верх прелести нездешней. Это уж вы мне поверьте! (Выбрав платье). Вот это. Его как бы и нет вовсе.
ОНА (вырывая). Оно летнее.
ОН. Тогда вот это. Чем тебе не нравится это? Надень.
ОНА. Не буду.
ОН (изменив тон). Я люблю это платье на тебе, пожалуйста, надень.
ОНА. Ну зачем?
ОН. Я хочу посмотреть: нет, так нет! Но ведь сначала надо надеть, подойти к зеркалу. Так делают даже кривобокие и страдающие зобом. (Стягивает с нее джинсы).
ОНА. Саша... Ну подожди, я сама. (Роется в белье, уходит за ширму).
ОН (одеваясь). Где твои туфли? Ты их не уничтожила в порыве самоуничижения? А, вот они! Пожалуйста! (Ставит рядом с ширмой). Что касается вечернего платья, то оно тебе уже заказано. Сразу после праздников купим материал и отдадим портнихе.
ОНА (из-за ширмы). Какой портнихе? Какое платье?
ОН. Выходное, вечернее, голое. Личной портнихе Николь. Она, эта портниха, согласна шить в рассрочку. Николь обо всем договорилась, и она, портниха, нас ждет.
За ширмой тихо.
ОНА (появляясь одетой). Ты говорил с Николь об этом?
ОН (ослеплен). Боже мой!
ОНА. Ты говорил с Николь о моем белье?
ОН. О белье нет, только о платье.
ОНА снимает платье, швыряет комом, сбрасывает туфли.
Что?
ОНА надевает халат. Пауза.
Я давно хотел тебе предложить, только все как-то... не решался. Давай заложим окна мешками с песком? (Пауза). Запасемся мукой и рисом. Можно протянуть месяц или даже два. Если достать мешок картошки, то и до весны хватит. (Пауза). Долго ты будешь бегать от жизни? Курсы бросила. У Йонаса работать отказалась. Ты, когда ехала сюда, даже мечтать не смела, что тебя могут принять в группу монументалистов. Работать со смальтой? — пожалуйста! Йонас, к которому любой профессионал за честь... Нет. Ты сидишь на даче и рисуешь акварели. Правда, еще пишешь на заводе лозунги. Хорошо. Хочешь, скажу, что с тобой будет? Месяц ты будешь наслаждаться тишиной и покоем. Хотя это уже в прошлом. Гулять по лесу, варить мне обеды, писать лозунги. Потом пройдет сон, начнутся истерики — это уже в настоящем; слабость. Ты перестанешь гулять. Сначала по лесу, потом по двору, потом по комнате. Перестанешь вставать с постели, расчесывать волосы, умываться. У тебя появятся пролежни, и я выхлопочу для тебя с помощью Йонаса — потому что это не так просто, нужен блат — инвалидность, и ты будешь получать пенсию. (Другим тоном). Что с тобой происходит? В чем ты не уверена? В себе? В своих силах? Если в себе, то что это? Изощренное кокетство? Есть миллионы женщин, которые, не секунды не думая, отдали бы все свое роскошное белье, квартиры, бассейны, за такую вот... (оглядывая ее) тупость! Начиная с Николь. Одевайся.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |