Сидеть, когда приближается кто-то из старших, считалось у веннов зазорным. Вскакивая, мальчишка сразу начал прикидывать, как следовало приветствовать незнакомца.
Быть может, именно это стремление угадать, кто таков, и спасло Бусому жизнь.
Миг наития приоткрыл ему мысли чужака, и были эти мысли похожи на гнойную паутину. Вроде той, что тянулась когда-то от Резоуста. Липкие щупальца и клубки тянулись от незнакомца к нему, Бусому.
«Тьфу, пропасть!..»
Бусый не испугался, просто не успел, настолько всё случилось быстро и неожиданно. Мерзкая паутина тянулась оплести его, захлестнуть шею, залепить лицо… Бусый гадливо отпрянул назад, к самому краю. Летящая паутина растянулась, пытаясь захватить ускользающую жертву, стала распадаться на куски. Один из обрывков почти сумел дотянуться до мальчишки. Изогнувшись, Бусый поднырнул под вертящийся клок, как в пляске крутнулся посолонь и отскочил в сторону… Паутина вспыхнула ядовито-зелёным пламенем и растаяла, оставив витать в воздухе лишь затхлый запах.
Для пятерых вооружённых мужчин всё выглядело иначе.
Их главарь, раздосадованный тем, что его всё же заметили, ринулся на мальчишку, хватая его за горло. Гибкий Бельчонок увернулся от растопыренной пятерни, и главарь ударил его. Наотмашь, так, чтобы оглушить наверняка и надолго… Но маленького лесного дикаря уже не было там, куда пришёлся удар. Человек со скверными мыслями выгнулся дугой, хватая руками воздух, но воздух не дал ему опоры, и он спиной вперёд рухнул с нависшей над рекой скалы…
Прямо туда, где вода омута плескала о выглаженные течением валуны. Чужак не перелетел их, как перелетали веннские парни, прыгавшие с разбегу. Речные струи стали мутно-красными и потянули кровавый след вниз по течению, чистые воды не спешили с ним смешиваться.
Бусый увидел луки в руках товарищей погибшего и стрелы, нацеленные в свою грудь. Мир съезжал набекрень, казавшееся незыблемым вставало на дыбы и громоздилось торосами.
«За что?.. Почему?..»
Он увидел ядовитый плевок намерения, исторгнутый одним из стрелков, и следом за намерением полетела стрела. Пущена она была в ногу, с тем, чтобы не убить, но обездвижить, не позволить удрать. Бусый увернулся, стрела свистнула мимо.
Тут же к нему устремилась целая сеть липких тяжёлых нитей, сотканная так, что на сей раз никак уберечься не удавалось. Разве что…
Стрелы, выпущенные убить, пропели песнь смерти над пустой кромкой обрыва. Бусый уже летел вниз головой к воде.
И ещё на лету понял, что пропал всё равно. Вынырнешь – застрелят, как утку. Пятью стрелами враз.
Когда тело стиснули холодные объятия глубины, Бусый вместо того, чтобы всплыть, устремился дальше вниз.
На самом деле это тоже было бессмысленно. Скоро кончится воздух в груди, и хочешь не хочешь, а придётся подниматься к поверхности. «Я же не из рода Тайменя. Я не смогу, как они…»
А ещё можно занырнуть так глубоко, что всплыть попросту не успеешь. Захлебнёшься на глубине. Вдохнёшь воду, и она разорвёт лёгкие.
«Ну и что… Всё равно меня не возьмёте…»
Вниз, вниз!
Глаза начало заволакивать кроваво-чёрным туманом. Уже теряя сознание, мальчишка сумел сделать ещё один, последний гребок. И успел почувствовать, что вместе с водой падает, проваливается в какую-то пропасть, что его бешено крутит и швыряет из стороны в сторону, словно щепку в водовороте…
У водопада
Очнулся Бусый почти сразу. Он лежал в густой зелёной траве, которой на самом деле неоткуда было взяться, да и трава была, какой он никогда не видал. Рядом пенилась и оглушительно ревела вода. Белый поток падал со страшной высоты и кипел в огромной каменной чаше. Падун был так величествен, что Бусый долго не мог отвести от него глаз. Самое занятное – вода низвергалась не равномерно, поток то ослабевал, то вздувался, словно там, наверху, орудовал ковшом великан.
Вот выплеснулся очередной ковш, каменная чаша переполнилась, вода хлынула через край. Водяная пыль оросила роскошную траву и лежащего в ней Бусого…
Он обрадовался прохладе. Было жарко. Солнце стояло непривычно высоко и не просто грело, оно пекло.
Бусый приподнялся на локтях и завертел головой…
Ни Крупца, ни Белого Яра. Это была не просто незнакомая поляна в том же лесу. Это была совсем чужая страна.
Над плюющимся водопадом громоздились, нависали, возносились в ярко-синее небо и растворялась в нём ледяные неприступные горы. В другую сторону зелёными волнами катились холмы, и воздушная дымка не давала рассмотреть горизонт. Непривычное, красивое место.
«А что, если это виллы меня всё-таки подхватили и к себе унесли?..»
Поднявшись, Бусый отошёл немного от водопада, разделся и разложил мокрые порты на сухих горячих камнях.
Здесь ему попалась на глаза едва заметная тропка, что тянулась вдоль реки, спускаясь со скал. Видно было, что по ней и в лучшие времена мало кто ходил, а скоро она и вообще зарастёт. Бусый немного прошёл по ней вниз по течению, вернулся к одежде, которую, наверное, пора уже было перевернуть, и даже вздрогнул, увидев… Нет, не симурана. У озера смирно пасся серенький ослик, а рядом сидел на камне старик.
Сидел с таким видом, будто давным-давно дожидался его.
Откуда и как он здесь появился, было неясно. Место выглядело довольно открытым, и Бусый не сомневался, что уж как-нибудь да уловил бы чужое присутствие. А впрочем, экая важность. Было бы чему дивиться после тех чудес, которые сегодня он уже повидал…
Старик был одет в просторные серые шаровары и стёганую безрукавку. Какому языку и обычаю соответствовал подобный наряд, Бусый не знал. И поклонился старику по веннскому правилу, как почтительный внук.
– И тебе поздорову, сын славной матери, – прозвучало в ответ.
Дед говорил по-веннски с чужим отзвуком, но понятно и чисто. В седой бороде пряталась лёгкая усмешка. В ней не было ничего обидного, старик явно знал, откуда и как попал сюда Бусый. И конечно, сам появился возле этого места тоже совсем не случайно.
«Соболь иногда тоже так улыбается. А потом говорит, что устал, что слишком долго живёт…»
– Ты печалишься, дедушка, – сказал Бусый. – Чем тебе помочь?
Старик с насмешливым интересом взглянул на юного венна. Потом стал говорить, и было не вполне понятно, отвечал ли он Бусому или по привычке многолетнего отшельничества размышлял вслух.
– Учтивая речь, добрая душа, храброе сердце… Да, звёзды привели ко мне именно того, кого обещали… Почему, спрашиваешь, печалюсь? Радость бытия – удел молодых и глупых, таких, как ты, а чему радоваться старику, видевшему жизнь?.. С пониманием приходит мудрость, а с мудростью и печаль. Тебе ещё предстоит это… Впрочем, ты в своей короткой жизни успел уже кое-что испытать. И как, малыш? То, что ты испытал, добавило тебе радости?
Бусый честно задумался, стоя голым на солнышке. Дед был прав: последнее время он почти не смеялся. День кулачного боя стал рубежом, прежде которого он был маленьким, весёлым и глупым. Теперь…
Ох. Как когда-то его тянуло вернуться в совсем уже раннее младенчество, в тепло, уют и запах горного мёда, так теперь он, кажется, отдал бы всё за минувшую осень с её смешными детскими хлопотами, когда в небе не летали страшные птицы и был жив Колояр.
«Я дурак. Я всё-таки увернулся от стрел и даже не утонул. И солнце греет, и старик вроде не злой. На что жаловаться? И домой я уж как-нибудь да вернусь…»
– Я не знаю пока, буду ли помогать тебе, – продолжал между тем отшельник. – Сколько я зарекался вмешиваться в людские дела и в особенности – пытаться делать добро… Тебе этого ещё не понять… Ладно уж, коли так вышло, пойдём, поживёшь у меня. Приглядимся друг к другу, тогда и решу, помогать ли тебе добраться до дома. Ну как, маленький путешественник?
Бусый не сразу нашёлся, что ответить. Странный дед говорил сплошными загадками.
«А может, я всё-таки умер и на Остров Жизни попал? – вдруг осенило мальчишку. – То-то здесь травка больно уж шёлковая да мягкая…»
Он попытался присмотреться к старику внутренним взором, но тот сделал движение, которого Бусый не успел рассмотреть, и перед мысленным оком повисла непроницаемая пелена.
– А ты не так прост! – Лицо отшельника слегка оживилось, теряя налёт привычного безразличия. – Ну, пойдём. Знаешь, я вообще-то очень редко зову кого-нибудь в гости…
Бусый медленно одевался.
«Ну и дед. Ещё и гостей не любит…»
– Я люблю Истину, – ответил старик. – И не трачу своё время на тех, кто не озабочен её постижением.
– Истину? – удивился Бусый. – Какую истину?
– Она многолика, – улыбнулся отшельник. – К ней можно стремиться всю жизнь, причём Путь у каждого свой. Кого-то он приводит, скажем, к высотам богатства. Или к власти, могуществу, возможности решать судьбы других. Кому-то даёт воинское мастерство. Кому-то ещё – мастерство врачевания или составления ядов. Строительства и разрушения. Любви… Ненависти…
Старик и мальчишка, беседуя, медленно шли по тропе, и за ними неторопливо трусил ослик.
Девочка из снов
По жаре Бусый не стал надевать сапожки и вязаную безрукавку, шёл босиком, в длинной льняной рубахе, перешитой, как водилось у веннов, из отцовской. Надел её – и показалось, что Летобор обнял его, невидимо зашагал рядом…
Путь оказался недолог. Забравшись по тропинке на скалу, с которой летел поток, Горный Кузнец – так велел называть себя дед – шагнул вдруг прямо под водопад, в маленькую пещерку, скрытую густой завесой брызг и водяного тумана. Узкий лаз уходил в глубь скалы, Бусый приготовился к темноте, но почти сразу заметил впереди отблески света. Ещё несколько шагов, и лаз оказался сквозным.
Удивительные дела!
Там, где полагалось быть глубоким недрам горы, лежала залитая солнцем долина. И в ней – озеро с зоркой, по-настоящему хрустальной водой, холодной даже на вид. После рёва падуна тишина показалась Бусому оглушительной. Её нарушали только птичий щебет да еле слышный шум ветра в далёкой вышине.
Над озером прямо на скале был выстроен маленький дом, где, похоже, и обитал Горный Кузнец.
Что это был за дом!.. Бусый привык к добрым избам, настоящим домам из брёвен, под тёплыми земляными крышами, с углами, с коньками над дверью и мочальными хвостиками позади. Здесь лепилось какое-то воронье гнездо из веток, жердей, коры, громадных высохших листьев и редких тонких брёвен. И даже бумаги, пропитанной маслом.
Бусый оторопело пригляделся, и неожиданно в постройке проглянуло изящество. Бусый попробовал мысленно завалить домишко снегом, напустил на него мороз. Домик устоял, храня уют и тепло. Бусый наслал на него бесконечный дождь, подгоняемый завывающим ветром. Домик и ему не поддался.
«А и правда… – удивился мальчишка. – Ни убавить, ни прибавить…»
И, что самое занятное, дом Горного Кузнеца был плотью от плоти красоты, что окружала его. Как и веннская изба – в далёких отсюда лесах. Как домики вилл на медоносных лугах, куда нет пешей тропы…
Вблизи ноздрей Бусого коснулся чудесный запах. Запах только что испечённого хлеба. Испечённого с умением и любовью. Женскими руками.
«А говоришь, один живёшь, гостей не привечаешь. Ну-ну…»
– Можно всю жизнь идти путём познания Истины, но совершенство недостижимо, – улыбнулся старик. – Таемлу!
«Таемлу?..»
Имя показалось знакомым, Бусый определённо слышал его, но сообразить ничего не успел. Из дома, вытирая руки о передник, выпорхнула девчонка, и вот тут Бусый остолбенел окончательно.
Почему он ждал, что хозяйкой в доме окажется если не старуха-жена, то пожилая дочь Горного Кузнеца?..
Смуглое лицо, со вздёрнутым носом и широкими скулами… Чёрные волосы, разлетевшиеся по спине… Отчаянные смешинки в раскосых ярко-зелёных глазах. Ещё по-мальчишески угловатая, порывистая в движениях, тонкая и лёгкая, с нетерпеливой, летящей походкой…
Таемлу. Девочка из его снов.
Правда, во сне он никогда раньше не видел, чтобы на правой руке она носила лубок, зато всё остальное было на месте. В том числе и цветущие ромашки кругом. И казалось – ещё немного, и девчонка оторвётся от земли, чтобы улететь куда-то, словно порывом ветра подхваченная собственным весельем.
Таемлу…
– Это облако.
Весёлый заливистый смех, до того заразительный, что и Бусый, не в силах удержаться, тоже начинает смеяться. Хотя спроси кто – нипочём бы не сумел ответить, что же такого смешного в простом слове «облако».
– Оп-ла-хо?
– Облако! А это – орёл!
– Орёл…
Хозяин неба парил на огромной высоте, маленькая точка в ослепительной синеве, но у Таемлу были такие же зоркие глаза, как и у Бусого. Девчонка для чего-то решила выучить веннскую речь и упорно трудилась, указывая рукой на всё подряд и выслушивая объяснения Бусого. Занятие это казалось Таемлу невероятно весёлым. Как, впрочем, и почти любое другое занятие, за которое она бралась.
Смех смехом, а всё, за что ни бралась Таемлу, получалось у неё удивительно ладно. Вот и веннские слова с первого же раза накрепко укладывались в память. Скоро они с нею смогут по-настоящему разговаривать.
Бусого распирало желание рассказать ей обо всём. Повесть предстояла долгая, и он мучился, изобретая начало. «Ну так вот, – скажет он. – Меня принесли виллы и отдали матери и отцу…» – «Виллы?» – тут же перебьёт Таемлу, и придётся рассказывать ей о виллах. «А к ним ты откуда попал? А твои мать с отцом, они кто?..»
Солнце пекло без всякой жалости, даже сквозь рубашку обжигая незагорелую кожу. Зато вода в озере была такой же ледяной, как в Крупце. Бусый нырял в неё, разбегаясь по тёплым ладоням скал, и что-то чёрное неосязаемо уходило из тела, а обиды и беды, только что заслонявшие мир, съёживались и бледнели, из непроходимых гор становились малыми холмиками, через которые отчего бы не перешагнуть. Тем более что сила, звенящая, ликующая, победная, только прибывала.
«Да… Мне-то хорошо здесь, а дома?»
Наверное, Белки уже хватились приёмыша, поняли, что он пропал. Дошли за ним по следам до Белого Яра. И, чего доброго, застали там чужаков.
Насколько он успел мельком их разглядеть, пришлые были всё крепкие, досужие мужики. Родовичи их, конечно, скрутили, но вдруг те дали отпор? А что, если и к ним самим поспела подмога? Вдруг там целая большая ватага, которая детей ловит и в рабство потом продаёт?..
Ещё Бусому не давала покоя странная свирель в руках главаря. Та, чьи колдовские песни едва не одурманили его, не отдали сонного – голыми руками бери – на потеху пришельцам.
– Таемлу… Мне с дедом бы перемолвиться…
Река и берег
Старик ждал их возле дома. Он сидел у открытого глиняного очажка и варил уху в медном котле.
Бусый поклонился ему.
– Государь Горный Кузнец…
«Почему тебя так называют, старик? Тут нигде поблизости нет кузницы… или я плохо смотрел?»
– Духовный голод паче телесного, – усмехнулся отшельник. – И кто только выдумал, будто он известен лишь образованным племенам?.. Спрашивай, малыш, я постараюсь ответить.
Если по совести, Бусый заробел. Однако терять ему было почти нечего. Да и страхи, если от них прятаться, имели свойство умножаться числом.
Бусый сосредоточенно нахмурился.
– Ты говорил мне про Истину… про то, что к ней можно всю жизнь идти, как к далёкой гриве над лесом, и на закате обнаружить, что не дошёл, но зато набрал в корзину грибов. Думается мне, твоя корзинка потяжелей, чем у многих… – Старик не перебивал его, и он собрался с духом, чтобы довершить: – Ты могущественный колдун, дедушка. Ты скажешь мне, что сейчас у меня дома?..
Горный Кузнец оценивающе посмотрел на него. Потом ответил:
– Что делается сейчас у тебя дома, ты знаешь лучше меня. Там ещё ничего не успело произойти. Даже стрелы, пущенные в тебя, не перелетели Крупец.
У Бусого сам собой начал открываться рот. Краем глаза он заметил, как зажала себе рот ладошками хихикающая Таемлу. Девчонка знала что-то, чего не знал он. Бусый почувствовал себя дураком и ощутил, что краснеет. Всё-таки он спросил:
– Это как?..
Старик устроился поудобнее и помешал деревянной ложкой в котле.
– Ты угадал, малыш, в моей корзинке действительно кое-что накопилось… И я не солгал тебе, утверждая, что избегаю вмешательства в людские дела. У меня для этого немало причин, но не о том сейчас речь… Дело в том, что люди назойливы, мальчик. Всякий, кто обретает способность прикоснуться хоть к малой ниточке мироздания, привлекает завистливые и жадные взгляды. Ведь даже и тебе не дали спокойно посидеть у лесной речки, а каково пришлось мне? Так и случилось, друг мой, что однажды я употребил своё могущество, дабы отстраниться от людской алчности и суетного любопытства. Видишь ли… моё озеро и эта долина – Особенное место. Оно не вполне принадлежит миру, из которого пришли вы с Таемлу. Сюда попадает не всякий, кому случится этого пожелать, а лишь тот, кого я приглашу. И время у меня течёт не так, как у вас, а быстрей или медленней, смотря как я ему прикажу.
О скрытых местах, куда одни люди попадали запросто, а другим, хоть разбейся, дороги туда было не сыскать, Бусый знал. И про Беловодье, и про заветные кулижки за кряжем Камно, за быстрой Челной. И о том, что долина Горного Кузнеца была Особенная, догадался почти сразу, как только в неё попал… Но время!.. Время, которое слушается приказов! Он попробовал представить замершие в воздухе стрелы и окоченевших разбойников – кто-то с поднятой ногой, кто-то вовсе в воздухе, в прыжке, на бегу… «Как мухи в янтаре…»
Он только и нашёлся спросить:
– Это как?..
Отшельник пожал плечами.
– Это очень просто, малыш. Представь себе воду в реке. Она течёт, и по ней плывут щепки, а ты глядишь на них с берега. Берег неподвижен, но ты-то движешься невозбранно. Ты можешь идти вдоль реки, и тогда тебе покажется, что щепочки неподвижны. Ты можешь прибавить шагу и обогнать их. А можешь и побежать против течения, и тогда они понесутся навстречу… Вот и я так поступаю, смотря по тому, как мне представляется удобнее наблюдать за делами людей. Люди плывут в потоке, а я выбрался из него и сижу на берегу. Только-то и всего.
«Да-а… Только-то и всего…»
– Дедушка, – выговорил Бусый с отчаянием, ибо открывшаяся бездна была почти недоступна для осознания. – Как мне послужить тебе, чтобы ты помог мне вернуться домой?
Горный Кузнец улыбнулся. С виду – самый обычный дед, что наловил в озере рыбки и варит уху двоим любимым внучатам…
– Никак, – сказал он. – Есть Силы, перед которыми всё моё могущество – что песок на ветру. В должное время я попробую Их снова призвать, а пока… Набирайся сил, они тебе пригодятся. Где чашки, Таемлу? Уха остывает!
Любопытство Таемлу
– Осторожней, Бусый!
Таемлу кричала по-веннски, сложив ладони у рта. Кричала вроде испуганно, но даже испуг у неё получался весёлым. Таемлу напоминала Бусому звонкий колокольчик, который всё равно не сможет петь о смерти и страхе, что с ним ни делай.
«Сейчас тебе, „осторожней“…»
И Бусый пустился в пляс.
Это было действительно похоже на пляску.
Вот мальчишка ринулся камнем вниз, набрал скорость… когда уже казалось, что его вот сейчас приложит о скальный уступ и размажет в кровавый кисель – резко сжал ладонями тянувшуюся за ним верёвку. Толстые жёсткие рукавицы аж задымились, падение замедлилось, Бусый легко оттолкнулся ногами, небрежно огибая страшный уступ. И ещё стремительнее полетел дальше вниз по верёвке.
Горный Кузнец молча смотрел на него, стоя рядом с Таемлу.
«У тебя крылатая душа, малыш, – сказал он Бусому. – И она рвётся в полёт, наверное, это пробудилось в тебе благодаря Крылатой родне. Нет, ты, конечно, не виллин. Но я научу тебя лазать и быстро спускаться по скалам. А когда ты научишься… Нет, пока я даже не стану объяснять тебе, что это такое, всё равно слова здесь бессильны. Научишься – сам узнаешь. Не сегодня, конечно, учение будет долгим…»
И вот Бусый ласточкой слетал по верёвке, а Кузнец, наблюдая за ним, чувствовал нечто такое, чего не испытывал уже много лет.
Старик волновался. И был счастлив.
«Боги, – беззвучно, одними губами шептал он, глядя, что творил на скалах Бусый. – Помогите этому мальчику, Боги. Вы уже простёрли над ним десницу, не отвернитесь же. Услышьте меня…»
– Бусый Белка! – Таемлу повторяла его имя, словно пробовала на вкус. – Ты так здорово лазаешь потому, что ты из рода Белок?
«Хотел бы я сам это знать…» Вслух он буркнул:
– Наверное…
– А у вас там все такие ловкие? Может, вы и дома строите на деревьях? А горы в вашей стране есть? Слушай, вы просто Белки или Белки Летяги?..
– Наш род прозывается Красные Белки. Красный – это… красный. И ещё это значит «красивый»… – Бусый приосанился, но сразу вспомнил о своём левом ухе и отметине на щеке. – Есть белки бурохвостки, есть краснохвостки, они и есть наша родня.
– Красивый, – повторила Таемлу.
– Ну да, а ещё хороший, добрый…
– Теперь понятно, почему ты такой красивый и добрый!
Ни красивым, ни подавно добрым Бусый себя не считал. Он хмуро ответил:
– Я приёмыш в роду.
– А я знаю.
– Откуда?..
– Кузнец баял.
– А он откуда?..
– Он много знает такого, о чём другие, хоть десять жизней проживи, даже не догадаются. Он по глазам умеет мысли читать, судьбу видит и прошлое… Лучше расскажи, почему вы себя Белками прозываете?
– Мы не прозываем, мы на самом деле Белки и есть. От праотца Белки пошли.
– Это как?
Бусый не мог взять в толк, с чего бы ей любопытствовать. Если бы он хуже знал её, если бы не было тех давних то ли снов, то ли видений, где она летела рядом с ним по цветущим ромашкам, – решил бы, что затевает обиду, и на всякий случай смолчал бы. Но от Таемлу немыслимо было ждать зла, и Бусый разговорился.
– Очень давно это случилось, – начал он, как подобало. – Знаешь, у каждого нашего рода есть Предок, и каждый славен и знаменит…
– И род Гадюки есть?
– Праотец Гадюка принёс ослепшей Матери толику яда с мёдом и травами, чтобы она протёрла глаза… А наша Праматерь однажды шла зимой через лес, и путь её выдался далёким и трудным. Забралась она под дерево от метели, да и поняла, что там и останется. Но пришёл Предок-Белка, накормил женщину сушёными ягодами и орехами, и она не замёрзла. А наутро он ударился оземь и обернулся статным молодым парнем. Взялись они за руки и вместе дальше пошли…
– Значит, твой отец – потомок того самого Белки?
– Отец – нет, он из рода Клестов. Это мама от Праматери. И тётки, сёстры её. И бабки. И все, кто от них родился…
– А ты мне покажешь, как к вам белки из лесу прибегают?.. Ой! Бусый! Что с тобой? Я что-то не то спросила?..
Щепки в стремнине
– Спокойнее, малыш, не труди себя, не пытайся заставлять себя вспомнить. Просто улыбнись, скажи себе, что сейчас это обязательно произойдёт, а потом успокойся и жди, оно само и всплывёт. Мы с Таемлу только чуть-чуть поможем. Ты бы и без нас всё сумел…
Бусый, Горный Кузнец и Таемлу сидели кружочком на очень старом вытертом коврике, впрочем ещё сохранявшем яркий и красивый узор. Сидели, соединив руки и особым образом переплетя пальцы. Бусый выпрямил спину, расслабился, полуприкрыл глаза и попробовал улыбнуться. Той внутренней улыбкой, которой научил его ещё Соболь.
«Улыбнись, даже если тебе очень плохо, больно и хочется плакать, улыбнись по-настоящему, с искренней радостью, расправь плечи и выпрямись, как будто ты счастлив и горд и хочешь петь от счастья. Тело поверит и возрадуется, может, не сразу, но очень быстро, оно просто не умеет по-настоящему страдать, когда ты искренне улыбаешься. А вслед за телом опять возрадуется душа…»
Когда про эту же улыбку впервые заговорил Горный Кузнец, Бусый был поражён. Его нынешний наставник говорил почти теми же словами, что и Соболь, как будто оба услышали их когда-то от одного человека. Только Соболь рассуждал о воинском сосредоточении, а Кузнец собирался помочь Бусому кое-что вспомнить.
Например, его младенческую жизнь среди вилл. И даже нечто ещё более глубокое, такое, что лежало на самом дне памяти.
Бусый хотел вспомнить, как и откуда он попал к виллам.
«Кто же я на самом деле такой?..»
– Спокойнее, малыш, спокойнее, ты вспомнишь… Ещё раз всмотрись в его лицо… Загляни в глаза… Так, молодец! Всё хорошо, всё у тебя получается. Послушай, о чём этот человек говорил с виллами… О мести? А ты не путаешь? Ладно. На каком языке говорил? По-веннски, а потом научился мысленному разговору? Но сначала – говорил по-веннски? Пусть… Ещё раз посмотри на него. Глаза, я хочу увидеть глаза… Хорошо… Дай прислушаться к выговору… Хорошо. Молодец, малыш. Теперь отдохни, а я подумаю…
Бусый вздохнул и поднял ресницы. Сегодня он день за днём вспоминал жизнь у вилл, бежал против течения времени, пытаясь увидеть, как Крылатые его откуда-то принесли в свою деревню, неприступную для Бескрылых. Внимание Кузнеца привлекло то обстоятельство, что его подопечный оказался не единственным Бескрылым, жившим в то время у вилл. Был ещё рослый неразговорчивый парень, весь в рубцах, страшно кашляющий и худой. Виллы называли его своим Братом. Попал он к виллам израненным и еле живым, и с ним ручная летучая мышь, только летать она не могла из-за порванного крыла. С Бусым парень пробовал иногда повозиться, брал его на руки, но малыш каждый раз начинал плакать…
Вспоминалось ярко, отчётливо, до мельчайших подробностей. Бусый видел и слышал, обонял запахи, осязал прикосновения и тепло рук, радость и печаль, защищённость и страх…
– Малыш, я хочу, чтобы ты вспомнил… нет, к твоему появлению у вилл мы вернёмся чуть позже. Попробуй припомнить, не видел ли ты этого человека со шрамом, Брата Крылатых, где-нибудь ещё? Нет, у вас он не появлялся, я знаю. И всё-таки… Вспомни, мальчик, это важно. Этот человек тебе не чужой. Соберись. Улыбнись себе. Радостнее! Молодец! Направь эту улыбку в средоточие живота, освети и согрей его… Почувствуй, как тёплая волна разбегается по всему телу, до кончиков пальцев на руках и ногах…
И воспоминание явилось. Почти сразу. Ослепительно ярко и чётко. Тот самый сон, привидевшийся Бусому во время болезни Осоки. В тот раз он просто не досмотрел его до конца, Соболь не дал. Сегодня Бусый был твёрдо намерен узнать всё.
* * *
Пригожий солнечный день в незнакомом осеннем лесу на просторной, удивительно красивой поляне. В обрамлении малахитовых елей, в золоте берёз, в пламени рябин. Однако на поляне затевается что-то недоброе. Чистый воздух пронизывают липкие нити. А люди, во множестве стоящие на этой поляне, даже не замечают, что опутаны по рукам и ногам.
На середине поляны, на каком-то полотне, в самой гуще паутины стоит Колояр. Живой и здоровый. Обнажённый по пояс, словно нарочно для того, чтобы покрасоваться могучей силой и удалью. И никто не вырывал у него из груди сердце. Пятипалая лапа оборотня лишь оставила длинные рубцы наискось от левой ключицы к правому подреберью…
Молодой богатырь не видит, не замечает нависшей над ним смертельной опасности. Он собирается с кем-то сражаться, и Бусый знает, что этого ни в коем случае нельзя делать, но предупредить друга никак не удаётся, горло перехвачено судорогой, из него рвётся лишь беззвучный стон.
И вот уже Колояр, улыбаясь, с нарочитой ленцой поводя литыми плечами, пританцовывая, пьяновато выламываясь, неспешно идёт навстречу противнику. Готовится совершить непоправимое…
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 42 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |