Юрий арабов механика судеб 7 страница

Гегель называл Наполеона воплощением «мирового духа», двигателем всемирной истории. Немцев Бонапарт не любил, впрочем, как и итальянцев. Больше всего досталось философу Канту, по поводу которого повелитель Европы заметил: «Шарлатан, как и любой немец». Наполеон не любил почти никого. Нерелигиозный, последовательно и глубоко аморальный, холодный, загнавший бурный темперамент корсиканца глубоко во внутрь, обладавший прекрасной памятью и специфически глубоким утилитарно-практическим умом, он презирал одинаково всех кроме своих солдат, делавших на полях брани невозможное, и своего невидимого «гения», звавшего Бонапарта в такие дали, которые нельзя было осмыслить любому человеку девятнадцатого, да и нынешнего века тоже. Сам Наполеон, кажется, не мог понять цели собственной деятельности до последних дней. Но, говоря Гете о Вертере, он, конечно же, говорил о себе: это он преодолел самоубийство в своей душе, это он сам «переписал» собственную жизнь в соответствии с законами, которые сам для себя создал. Вернее, ему казалось, что дело обстоит именно так...

Чрезвычайно трудно рассуждать о столь гигантской и странной фигуре. О ней написаны сотни исследований, романов и стихов, но никто не осмелился задаться вопросами: для чего, зачем и откуда? Откуда взялся вдруг на земле исполин, зачем, собственно говоря, он затеял свои «великие походы», зачем повел армию, например, в пески Африки? И почему смерть подобного тирана оплакивали в с е: и его друзья - узкий круг приближенных на острове св. Елены, и враги-англичане, заточившие его сюда после битвы при Ватерлоо, и даже сама природа. В ночь его смерти возник вдруг в океане ураган, шторм и ветер, срывающий крыши с домов и валивший вековые деревья.

Даже выдающиеся умы прошлого останавливались перед этой фигурой в некотором недоумении. Уж сколько русская литература тревожила это темное имя, но ни у Жуковского, ни у Лермонтова, ни у Тютчева вы не найдете ничего серьезного, в большинстве случаев - лирические переживания, в меньшинстве - некий политическо-философский анализ вроде тютчевского, что, мол, Наполеон был сыном «матери ужасной» - революции, вступил с нею з бой, но не одолел, так как в груди его билась та же самая революция...

Показателен здесь опыт Толстого. В «Войне и мире» вы не встретите анализа наполеоновских войн, да и может ли он быть в художественном произведении, ведь подобные события дробятся на ряд аспектов: военных, политических, социальных, личных... Лев Николаевич лишь подчеркивает доминанту в личности Наполеона - его беспощадный аморализм, выражавшийся то в позерстве на поле Аустерлица, то в факте «двоеженства» (по мнению Толстого), то в дрожании ляжки, вернее, в том шуме, который поднимают окружающие касательно этого «пророческого» дрожания. Но что за этим? Толстой прозревает возможную метафизику, стоявшую за необъяснимыми мировыми событиями. В объяснении их он прибегает к принципу действия и противодействия, разлитому в природе: в связи с этим принципом сначала одни народы и армии движутся с Запада на Восток (армия Бонапарта), а затем им отвечают тем же - другие народы и армии столь же неотвратимо движутся с Востока на Запад (армия европейской антифранцузской коалиции, возглавляемой Россией и Австрией).

Интересно, что даже такой провидец и мистик, как Даниил Андреев, не удостаивает Наполеона серьезным разговором. Автор «Розы мира» лишь замечает, что узурпатор родился на географической периферии - острове Корсика и был, следовательно, чрезвычайно далек от истинных истересов французского «сверхнарода». Это полумолчание настораживает и задает множество вопросов.

Наиболее определенно о Бонапарте высказался Гоголь устами своих чиновников, которые определили Чичикова как Наполеона, а Наполеона как Антихриста, сидящего на цели у англичан. Но как мы увидим в дальнейшем, подобная «догадка» - лишь искаженная цитата из документа, существовавшего задолго до «Мертвых душ».

Я, конечно, не дерзаю стяжать себе лавры главного толкователя этой фигуры. Думаю также, что о метафизических причинах, породивших ее, мы будем говорить предположительно и вскользь, поскольку они недоказуемы, - область эта более чем зыбкая. Как и в прошлых своих размышлениях, мы, в основном, остановимся на композиции жизни этого фантастического человека, на причинно-следственных связях, которые, казалось бы, возвысили эту фигуру до небес, а потом, столь же «необъяснимо», раздавили ее, как жалкого комара. Это не будет лишь системное повторение теории, впервые опробованной на фактах жизни Александра Сергеевича Пушкина. Потому что здесь вдруг объявится новое звено, требующее специального разговора, так как были в жизни Наполеона события, никак не укладывающиеся в теорию причинно-следственных связей.

С чего нам начать, подступаясь к необозримой теме, веренице событий, перевернувших жизнь целому поколению людей? Нужно каким-то образом сгруппировать их, то есть поместить события вокруг неких стержней, и, наверное первым, сразу бросающимся в глаза стержнем будет с л у ч а й. Большую часть жизни Бонапарту чрезвычайно везло; меньшую, финальную часть - откровенно не везло. В уже упоминавшуюся мною итальянскую кампанию апреля-мая 1796 года он, например, одержал шесть военных побед в шесть дней, разгромив не только хилые армии итальянских королевств, но и наголову разбив армию австрийскую, самую могущественную в Европе.

Пример с л у ч а я, который берег Наполеона, - сражение под местечком Лоди, происшедшее 10 мая 1796 года. Самый страшный бой разыгрался у местного моста, по которому били картечью 20 австрийских орудий, сметая все живое. Небольшая группа французских гренадеров вошла на этот мертвый мост, и впереди всех шел «маленький капрал» Бонапарт (эта кличка прилипла к нему на всю жизнь). Гремели залпы, свистела картечь и падали солдаты, шедшие рядом. А Наполеон все шел и шел, пули как бы пролетали сквозь него, не раня и не задевая. Австрийцы были загипнотизированы этим чудом и убежали, побросав орудия.

Другой с л у ч а й, сберегший нашего героя, произошел два года спустя, в 1798 году, когда «маленький капрал» затеял свой грандиозный и не совсем удавшийся поход в Африку, а именно, поплыл в Александрию и Египет на своем отсталом, по сравнению с английским, флоте, взяв по пути, фактически без боя, остров Мальту. Мальта тогда принадлежала Мальтийским рыцарям, членом ордена которых был русский государь Павел Петрович. Английская эскадра под командованием Нельсона стерегла Наполеона у Гибралтара - перед экспедицией Бонапарт умело распространил слух, что собирается обогнуть Испанию и высадиться в Ирландии.

Услышав про завоевание Мальты, Нельсон сообразил, что Наполеон на самом деле спешит в Египет. На всех парусах англичане поплыли к Африке, чтобы не допустить высадки пришельцев на берег и потопить их в морском бою. Так и д о л ж н о было произойти. Как признают историки, шансов выиграть морской бой против Нельсона у французов не было никаких. Но произошло нечто странное. Боясь, что опоздал, Нельсон доплыл до Египта, высадился в Александрии и стал спрашивать всех и каждого, не видели ли они французских войск. Никто ничего не видел. Нельсон с облегчением вздохнул, отметив про себя, что Бонапарт обманул его вторично, вместо Египта отправившись, по-видимому, в Константинополь... Туда и бросился на всех парусах английский герой со своим флотом. На самом же деле случилось следующее: Наполеон просто замешкался в пути и вместо того, чтобы опередить Нельсона, опоздал ровно на 48 часов. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что английский флот был намного быстроходнее и совершеннее французского...

Во второй половине жизни «маленького капрала» мы найдем также множество случайностей, которые, на этот раз, будут работать против него. Среди них - простуды и недомогания, мешавшие руководству важнейшими сражениями. Или совершенно необъяснимое для самого Бонапарта решение остаться в Москве после победы французов при Бородино (то, что это сражение было в военном отношении победой французов, не вызывает сомнений: на Бородинском поле Россия потеряла п о л о в и н у своей армии). Наполеон совершенно отчетливо понимал тогда, что преследование армии Кутузова, пусть и на пределе возможного, обернется для нее полным истреблением. Но почему-то этого не сделал, осел в Москве, пустой и разграбленной, меланхолично наблюдая, как «диверсанты графа Ростопчина» потихоньку сжигают город.

В этих далеких друг от друга событиях мы находим первое «странное сближение», первую рифму: случайность хранит Бонапарта большую часть его военной карьеры, но во второй половине начинает изменять ему, отворачиваться сначала «по пустякам», а потом уже и по-крупному. Об этом подробно мы поговорим ниже.

Вторую структурную группу явлений и событий из жизни нашего героя мы можем сформировать вокруг войны и военной стратегии. Если смотреть на нее неискушенным взглядом, то она покажется удивительной: против кого, собственно, воевал «маленький капрал»? Масштабы его действий настолько пугающе-грандиозны, что даже гений Толстого объясняет их, во-первых, гордыней, во-вторых, неким небесным промыслом, заставившим народы, изнемогая в боях, идти сначала с Запада на Восток, а потом - в обратную сторону. Сам Бонапарт перед смертью так ответил на вопрос, против кого он сражался: «Эта роковая война с Россией, в которую я был вовлечен по недоразумению, эта ужасающая суровость стихии, поглотившей целую армию... и затем вся вселенная, поднявшаяся против меня! Не чудо ли, что я мог еще так долго сопротивляться и что не раз конечная победа в этой борьбе склонялась на мою сторону?»*[*Здесь и далее я цитирую по исследованию академика Е.В.Тарле «Наполеон»]

Итак, его противником, по признанию умирающего, была «вся вселенная». И силой, которая его одолела, были «недоразумение» и случай...

Но оставим пока метафизические дебри. В военном Бонапарт принадлежал к тем полководцам, которые лучше умеют наступать, чем обороняться, первыми ищут драки, ввязываются в нее часто без «разумных обоснований» и таким образом по беждают. Наскоком, штурмом. Таким он был и в детстве - маленький и внешне слабый, он первый бросался в драку, не брезгуя никакими средствауш - кусался, царапался, когда было нужно, и противник был деморализован еще до того, как физически уступал низкорослому драчуну. Вот что пишет сам Бонапарт по этому поводу: «Я был склонен к ссорам и дракам, я никого не боялся. Одного я бил, другого царапал, и все меня боялись. Больше всего приходилось от меня терпеть моему брату Жозефу. Я его бил и кусал. И его же за это бранили, так как бывало еще до того, как он придет в себя от плача, я уже нажалуюсь матери. Мое коварство приносило мне пользу, так как иначе мама Летицпя наказала бы меня за мою драчливость, она никогда не потерпела бы моих нападений!»

Мы можем назвать Бонапарта гением наступления. И, с известными оговорками, посредственностью отступления.

Стратегия его состояла в том, чтобы решать задачи обороны сначала революционной, а потом имперской Франции исключительно посредством н а с т у п л е н и я. Кажется, первым из полководцев он понял значение артиллерии, которая была сердцевиной многих его военных операций. Везде, где Наполеон проявлял инициативу и где противник не проявлял желания уклониться от битвы, там французские знамена ожидал триумф: итальянская кампания, египетская кампания, Маренго. Аустерлиц... Но там, где инициатива вдруг покидала Бонапарта, или там, где противник уходил от лобового столкновения, плоды боев бывали двусмысленными: Бородино, Березина, Ватерлоо.

Здесь мы находим очередную рифму: умеющий только наступать обязательно отступит и будет остаток жизни проводить в изнуряющем оборонительном бою против "всей вселенной". Гений наступления, например, в Русскую кампанию вдруг выберет для бегства разграбленную им же самим Смоленскую дорогу, хотя существовал и другой путь для исхода, - этой «близорукости» поразился в свое время Лев Толстой.

Кстати, здесь следует заметить, что в нашем веке стратегия Наполеона - решать задачи обороны посредством наступления - сказалась в действиях двух неслабых тиранов, Гитлера и Сталина, которые, безусловно, интересовались наполеоновскими войнами. Одинаковость стратегии обоих выразилась в действиях перед второй мировой войной и в ее начале: Гитлер решал задачи обороны Третьего рейха путем нападения на соседей. И Сталин намеревался сделать то же, напав на фашистскую Германию первым. (Не развитие оборонительных объектов, а, наоборот, развитие наступательных вооружений перед войной. Плакат «Родина-мать зовет!» и песня «Вставай, страна огромная...» были изготовлены д о военных действий с фашистской Германией.)*[*См. книгу В.Суворова "Ледокол"]

Но Гитлер сорвал «наполеоновский» замысел Сталина, напав первым, то есть сделав так, как делал до него Наполеон Бонапарт.

Наконец, еще одно структурное образование - беспощадный и последовательный а м о р а л и з м самого Наполеона. В новейшей мировой истории это был первый человек, применивший массовые расстрелы пленных и геноцид. Этими действиями особенно была «прославлена» Египетская кампания.

4 марта 1799 года французские войска осадили город Яффу и, ворвавшись в него, истребили практически всё население. Четыре тысячи турецких солдат заперлись в небольшой крепости. Им была обещана жизни, если они капитулируют. После недолгого размышления солдаты решили сдаться на милость победителей. Бонапарт был в бешенстве. «Чем я буду их кормить, где у меня припасы?!» - кричал он. Проблема недостатка припасов была решена более чем просто: четыре тысяча пленных были выведены на берег моря и расстреляны.

В июне 1799 года и дельте Нила состаялось решающее сражение, приведшее к полному разгрому турецкой армии: 15 тысяч турок были перебиты на месте. На закате своей жизни Наполеон напишет: «Эта битва - одна из прекраснейших, какие я только видел, - от всей высадившейся неприятельской армии не спасся ни один человек».

Наполеон узаконил мародерство - во всех его военных кампаниях действовал лозунг: «Война должна сама себя кормить». Был ли он верующим? Ничуть. Во всяком случае, земную церковь он не ставил ни в грош. Во время Итальянской войны он изрубил в капусту войска папы Пия VII. Правда, венчал его на царство Пий VII, специально приглашенный для этого в Париж. Но во время торжественной церемонии Наполеон вдруг вырвал из его рук корону и собственноручно возложил ее на свою голову.

От убийства молодого герцога Энгиенского, заподозренного без оснований в покушении на жизнь Бонапарта, содрогнулось все европейское общество. А вот известные сентенции нашего героя, воплотившие военный и жизненный опыт: «Большие батальоны всегда правы», «Если вы попадете в незнакомый город, то внимательно осмотрите его - может быть, вам придется когда-нибудь его штурмовать», «Главный принцип государственного управления - не давать людям состариться», «Пишите коротко и неясно» (это о законах). И еще одно: «Попы все-таки лучше, чем шарлатаны вроде Калиостро и Канта». Этот список можно продолжить, но лучше этого не делать, так как наша работа станет необъятной. Тем более что подобные сентенции можно почерпнуть из любого исторического труда, посвященного Бонапарту.

Неприятный холодок пробегает по спине, когда встречаешься с таким последовательным и беспощадным аморализмом. Но на него находится своя рифма: в конце жизни Наполеона столь же «последовательно» предают ближайшие друзья и сподвижники - Талейран, Фуше, Мюрат, Груши и многие другие.

А вот еще одна пара рифмующихся «обстоятельств»: разомкнутые пространства военных кампаний (от песков Египта до снегов России) и суженное тесное пространство островов Эльбы и св.Елены на закате дней...

И, конечно, мы не можем пройти мимо еще одного структурного образования - болезни. Здесь все особенно страшно. Во-первых, эпилепсия. Вообразить себе человека, страдавшего падучей, но большую часть жизни проведшего в седле, в походах, тщательно скрывавшего свой недуг от армии и покрывшего вместе с ней расстояния в тысячи километров... тут никакого воображения не хватит! Любой вымысел покажется рядом с этим пошлым анекдотом. Одно слово - сверхчеловек,и этим все сказано.

К падучей примыкает и потомственный рак в семье: отец Бонапарта умирает от рака в сорок лет. Эта же болезнь настигнет самого Наполеона на острове св. Елены, и он произнесет свои замечательные слова: «Рак - это Ватерлоо, загнанное во внутрь». Страдания его перед смертью не поддаются описанию - медицина того времени еще не знала эффективных обезболивающих средств, какие знает сейчас. Наполеон не стонал, а лишь метался по залам дома, в который был заточен...

И еще одно. По некоторым данным (исследования были проведены в середине нашего века) во время Египетской кампании Бонапарт подцепил какой-то странный вирус. Этот вирус еще спал в нем, когда его войска стреляли из пушек по морде тысячелетнего сфинкса, но пробудился вдруг под Бородино, прикинувшись насморком, пробудился под Ватерлоо... Толстой иронизировал над этими «простудами», доказывая, что они нисколько не могли повлиять на способности Наполеона руководить сражением. Может быть, и так. Но, исходя из почти патологической болезненности нашего героя, мы можем сделать вывод о том, что страх смерти жил в нем постоянно.

Этот страх и гнал его по просторам и весям всего мира.

2. Но болезнь, аморализм, военная стратегия... - это все категории человеческие. Чтобы вывести из них «драматургию жизни», не нужно, конечно, трогать зловещую тень вообще, достаточно с нас людей, например, Пушкина и Гоголя, пусть и великих...

Сложность анализа причинно-следственных связей у Наполеона состоит только в с л у ч а е, а, вернее, в том пространстве т е м н о г о ч уд а, в котором находился этот человек большую и лучшую часть жизни. Здесь, кажется, не может быть никаких объяснений. От одного допущения того, что кто-то хочет проникнуть в тайну случая, шевелятся волосы на голове. Одна лишь попытка осмысления случайности, кажется, будит вокруг нас инфернальных чудищ, до того мирно уснувших или делавших вид, что спят... Но не будем запугивать себя и других романтическими химерами. Попробуем потихоньку подступиться к этой г л а в н о й составляющей судьбы Наполеона.

В жизни некоторых из нас (избранных, особых) происходит иногда то, что зовется чудом. Скачет, например, лютый гонитель христиан в Дамаск, но в пустыне с ним происходит нечто непредвиденное: ему является сам Спаситель в своей Славе... Гонитель от изумления падает с лошади и поднимается с земли другим человеком - апостолом Павлом, основоположником церкви как социального организма. В драматургии подобная перипетия называется обращением. С Наполеоном же мы, скорее, наблюдаем подобную перипетию навыворот: чудо, служащее императору становится для него обыденностью. А не чудо постепенно начинает его удивлять. Пространство случая сопровождает его постоянно, Бонапарт свыкается с ним, для него это обыденность.

По свидетельству историков, весь 1813 год Наполеон, отступая под натиском войск Европейской коалиции, ищет смерти на поле боя. Это проявляется, прежде всего, в том. что он начинает рисковать своей жизнью без всякой на то необходимости. Если в битве за мост города Лоди этот суперриск был оправдан (помните, картечь, пролетевшую с к в о з ь Бонапарта?), то в 13-м году Наполеон подставляет себя под пули «просто так», без стратегической выгоды, даже и ущерб для нее.

В битве под Герлицем 22 мая 1813 года он пошел в прорыв и заставил русские и прусские войска отступать. Когда стало видно, что контратака закончится удачей для французов, маршал Дюрок печально сказал Коленкуру:«Друг мой, наблюдаете ли вы за императором? Вот он теперь одерживает победы после неудач, а неудачи - случай воспользоваться уроком после несчастья. Но вы видите, он не изменился. Он ненасытно ищет битв. Конец всего этого не может быть счастливым».

После этого происходит следующее: в дерево, возле которого стоит Наполеон, попадает русское ядро. Казалось бы, император должен погибнуть. Во всяком случае, ранение неминуемо. Ничуть не бывало - ядро отскакивает от дерева и попадает в философствующего Дюрока. Тот, как истинный солдат, успевает сказать императору перед смертью, что желает ему победы. «Прощай, - отвечает Наполеон. - Может быть, мы скоро увидимся». Дюрок умирает... Бонапарт в глубокой задумчивости садится на пень, который остался после попадания в дерево снаряда, и сидит в центре обстрела до конца битвы. Ядра и пули, как в бое при Лоди, пролетают как бы сквозь него. На нем не остается ни царапины - это еще один пример случая или чуда, который исправно служит этому сверхчеловеку.

Но есть примеры более поразительные. После исхода из Москвы император просит у походного врача Ювана яду на случай неожиданного пленения. Яд, до того опробованный на животных, Бонапарту дается... В 1814 году, после первого своего отречения от престола, Наполеон пытается покончить с собой, выпив подаренный ему яд. Но остается жить - смертельная отрава загадочным образом не действует.

Эти примеры можно множить. Почему, собственно, Наполеона не взяли в плен при его отступлении из России, ведь возможностей для этого было предостаточно? Вразумительного ответа не может дать никто. Предоставим слово одному из легендарных участников тех событий, поэту и партизану Денису Давыдову:

«Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился и сам Наполеон... Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидев шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля... Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия против сомкнутого европейского строя... колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы еще взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия Наполеона прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль перед рыбачьими лодками».

Вот так и происходило на самом деле это «бегство», знакомое нам с юности по батальным кинополотнам, живописующим разрушения в армии врага... Описание Давыдова поражает скрытым преклонением перед Бонапартом. Создается впечатление, что предмет описания - не люди, а какое-то мистическое небесное воинство, совершенно неуязвимое и прекрасное. Русским никогда не надо было занимать смелости, и сказать, что пленению Бонапарта помешал недостаток решимости, это значит ничего не сказать. Кстати, здесь, на заснеженных пространствах французского Исхода, мы снова встречаемся с одной из наших сюжетных линий - с казачьим атаманом Матвеем Ивановичем Платовым, с которого начали тему Наполеона. В бое при Городпе у Матвея Ивановича, уже мистически повязанного с императором (помните историю с внезапным освобождением из Петропавловской крепости?), была возможность взять Бонапарта в плен. Казаки с пиками наперевес налетели на Наполеона, когда тот осматривал позиции, но подоспевшие поляки отбили императора. И те, кто участвовал в потасовке, потом всю жизнь вспоминали холодную отрешенную улыбку императора, оказавшегося и центре сражения за его жизнь и свободу...

Русская православная церковь, несмотря на свою «косность», чуть ли не первой угадала метафизический источник, делающий Бонапарта неуязвимым. Все мы помним подсчеты Пьера Безухова цифровых значений имени Наполеон. Однако наша церковь сделала это до него, вернее, до Толстого, который описал мистические размышления Пьера в «Войне и мире». В послании Священного Синода 1807 года (задолго до французского вторжения в Россию) было сказано, что Наполеон есть предтеча Антихриста, что он - исконный враг веры Христовой, создатель еврейского синедриона, что он в свое время отрекся от христианства и предался Магомету, что войну с Россией (имеется в виду наступление на Пруссию и Австрию, которых Россия поддерживала) он ведет с прямой и главной целью разрушить православную церковь...

Это послание читалось с амвона во всех церквях России. Казалось бы, в нем, что ни слово, то натяжка. Магомету Бонапарт не предавался, а, наоборот, рубил слуг Магомета, как мог. Совершенно туманно обстоит дело и с «еврейским синедрионом», известно лишь обращение Наполеона к французским евреям с просьбой о поддержке. Но метафизическое предположение, сделанное в послании, конечно же, поразительно. После него понимаешь, что гоголевские чиновники, утверждавшие, что Наполеон - антихрист, сидящий на цепи у англичан, говорили это не от себя, а занимались цитированием полузабытого документа.

Но главное было «схвачено» - возможная природа стоявших за Наполеоном сил, проявлявших себя в случае, который почти всегда верно служил императору. Естественно, что о подобных «силах» нет возможности говорить подробно и квалифицированно. Укажем только, что случай подталкивал Наполеона к войне даже тогда, когда «маленький капрал» хотел ее избежать. С одной стороны, во многом из-за внезапной смерти Павла возникло противостояние с Россией. С другой стороны, благодаря этой смерти был сорван «Индийский поход». 13 сентября 1806 года неожиданно умер британский премьер-министр Фоке, который желал мира с Наполеоном. Эта «случайность» привела к уже хронической конфронтации с Британией, так как последующие премьер-министры были непримиримы к Бонапарту.

Рассуждая о случае, мы можем указать также на его отдельные «сбои» в период зенита мощи Наполеона, которые потом, при закате императора, превратятся в некий снежный ком. О возможных причинах подобных «сбоев» мы поговорим позднее, а сейчас укажем на некоторые из них.

В 1804 году в Булонском лесу был построен огромный лагерь, готовивший десант на Британские острова. Бонапарт говорил тогда: «Мне надобно лишь три туманных дня, чтобы высадиться на Альбионе». И это была не пустая фраза. Император свои слова ценил очень дорого и никогда ими не разбрасывался. Но «трех туманных дней» на протяжении нескольких месяцев так и не выдалось. Обострение ситуации в Центральной Европе заставило Наполеона в конце концов отказаться от грандиозной затеи, и вместе с войском уйти из Булонского леса на Восток, поближе к границам России.

Это была одна из немногих «подножек» со стороны случая в те годы. Но во время Русской кампании «подножки» участились. В конце июля 1812 года, когда французы были под Витебском, вдруг настала дикая, почти тропическая, жара, от которой в некоторых эскадронах пало около половины лошадей. Ветераны наполеоновских войн могли сравнить наступивший зной лишь с жарой в Египте и Сирии... Во время пребывания Наполеона в Москве вдруг откуда ни возьмись явившийся сильнейший ветер разнес в считанные часы огонь по всему деревянному городу. Если бы не этот суховей, то никакие диверсанты от Ростопчина (как считал Бонапарт) не смогли бы организовать этот апокалипсический пожар, поразивший императора в самое сердце. («Скифы! Скифы!..» - повторял он в отчаянии.) Наконец, со второй половины октября ударили страшные морозы, против которых не находилось средств и которые заставили возвращаться Наполеона обратно в Европу по разграбленной им же самим Смоленской дороге.

С точки зрения причинно-следственной связи говорить об этих «случайностях» не приходится, в них зримо присутствует лишь инфернальный момент, загадочная игра запредельных сил.

Если мы приглядимся к военной стратегии Наполеона, стратегии наступления из-за нужд о б о р о н ы, то и во многих боях, лихих прорывах и отчаянных штурмах заметим тот же инфернальный момент, ни в какие доктрины не укладывающийся. В кампании 1806 года к крепости Кюстрии подошли четыре роты французских пехотинцев без артиллерии. Крепость была вооружена «до зубов» и готова к длительной обороне. Кто-то посоветовал французскому командиру приступить хотя бы для вида к осадным работам. Командир отмахнулся и потребовал зычным голосом сдачи и капитуляции крепости. И крепость тут же сдалась - с четырехтысячным гарнизоном, артиллерией и громадным складом провианта. Если бы она оборонялась и открыла огонь из пушек по фактически невооруженным французам, то разнесла бы их в клочья.

В крепости Магдебурге засел уже гарнизон в 22 тысячи человек. Маршал Ней, подходя к ней, тоже не потрудился позаботиться об артиллерии, а взял только три легкие мортиры. Он приказал прусскому генералу Клейсту капитулировать. Тот отказался. Тогда Ней выстрелил в воздух из своей мортиры. И ворота крепости тотчас же отворились... Так сражалась против французов доблестная Пруссия в 1806 году.

Можно, конечно, сказать, что «смелость города берет». А можно, перефразируя Даниила Андреева, заметить, что морок е г о имени был настолько велик, что никто даже не помышлял о сопротивлении. Так Андреев написал о Сталине. Мы же применим это выражение к Бонапарту.

Но, справедливости ради, нужно отметить, что все-таки нашлись в Европе два народа, на которых «морок имени» или не действовал совсем, или действовал вопреки «мороку» прусскому - то есть, заставлял сражаться до последней капли крови. Это, конечно, народ испанский и народ русский.

В 1808 году у Наполеона вышла первая «маленькая осечка». Виноваты в ней были испанские крестьяне, которые развязали так называемую «крестьянскую войну» против всяких правил и логики, не считаясь ни с «мороком имени», ни со своей обреченностью.

... Французские солдаты входят в маленькую испанскую деревню, останавливаются в бедном доме. Хозяйка приглашает их к накрытому столу. Солдаты, опасаясь того, что еда отравлена, просят хозяйку отведать кушанья первой. Она охотно это делает, ест сама и угощает своих маленьких детей. Французы присаживаются к столу, начинается ужин... Сначала умирают мать и дети, потом - солдаты...

Дата добавления: 2015-08-28