мне говорить и кого увещевать?" (Иер. 6:10). Что ты говоришь? Видишь такое
множество людей и спрашиваешь - "к кому мне говорить"? Да, говорит, потому что это
множество есть лишь множество тел, не имеющих слуха, так как "ухо у них
необрезанное, и они не могут слушать". Если же пророки не признают людьми тех,
которые присутствовали, но не внимали их словам с рвением, то что сказать нам о тех,
которые не только не слушают, но не желают даже и переступить этот священный порог?
Не тот ведь человек, кто имеет человеческое тело и голос, а тот, у кого душа и образ
мыслей человеческие. Знаю, что многие с неудовольствием слушают наставления. Но
какая польза от молчания? Пусть я буду молчать и не докучать вам словами; но таким
молчанием невозможно избавить вас от наказания. Напротив, следствие получается
совершенно обратное: такое молчание лишь увеличивает наказание и влечет за собою
казнь не только вам, но и мне. Итак, для чего же приятные слова, когда они не только не
содействуют делам, но еще и вредят? Какая польза увеселять словом и печалить делом,
услаждать слух и подвергать наказанию душу? Потому-то и необходимо опечаливать в
здешней жизни, чтобы не подвергнуться крайнему и невыносимому наказанию в жизни
будущей. Не роптать, следовательно, нужно за сказанное, а хвалить и принимать с
благодарностью. Людям же более слабым, которые не могут спокойно принять такого
нашего оправдания, скажу следующее. Я излагаю вам не свои законы, а толкую письмена,
нисшедшие с небес; и тот, кому вверено такое служение, должен или смело сказать все,
что заключается в них, ища всюду лишь пользы слушателям, а не удовольствия, или же,
опасаясь враждебности слушателей, потерять чрез такую неуместную угодливость и свое
собственное, и их спасение. А что скрывать что-либо из божественных законов весьма
опасно как для говорящего, так и для слушающих, и что наставники, когда они не
сообщат без малодушия всех заповедей Божиих, судятся как виновные в убийстве, в
свидетели и этого представлю вам опять Павла. Потому я всегда обращаюсь
преимущественно к этой святой душе, что слова Павла суть вдохновенные вещания и
божественные законы, так как не Павел есть говорящий, а Христос, который движет его
душой, и говорит чрез него все, что он сказал. Что же он говорит? "Чист я от крови
всех". Почему? "Ибо я не упускал возвещать вам всю волю Божию" (Деян. 20:26-27).
Следовательно, если бы он уклонился возвестить, не был бы чист от крови, а судился бы
как убийца. И вполне справедливо. В самом деле, убийца губит только тело и предает
лишь настоящей смерти, а тот, кто говорит в угоду слушателям и делает их чрез это еще
более беспечными, губит душу и подвергает вечным наказаниям и мукам. Итак, кто же
будет так жесток и бесчеловечен, кто так чужд сострадания, чтобы обвинять говорящего и
рассуждающего постоянно о гневе Божием, когда он, если станет молчать, подвергнется
столь тяжкому наказанию? Если бы я, замолчав, мог сокрыть своим молчанием грехи, то
всякий мог бы законно сердиться и справедливо негодовать, когда бы я не молчал; но если
грехи, хотя бы мы и молчали ныне, необходимо откроются там, то что за польза может
быть от этого молчания? Кто ищет пользы слушателей, тот, если бы стал и хвалить себя,
не только не заслуживает порицания, но даже достоин венца, а если бы стал молчать,
тогда заслуживал бы порицания. Так и Давиду, если бы он умолчал в случае с Голиафом,
не дозволили бы выйти на состязание и воздвигнуть блистательный трофей? Вот почему,
как я уже и раньше многократно говорил вам, и теперь говорю, уже не увещевая, а
приказывая и повелевая, - пусть желающий слышит, а нежелающий не верит, - что, если
вы будете оставаться в господствующих среди вас пороках, я не потерплю вас, не допущу,
не дозволю вам переступить этот священный порог. Зачем нужно мне множество
болящих? Двенадцать было учеников, и послушай, что говорит им Христос: "не хотите
ли и вы отойти?" (Ин. 6:67). Если мы будем говорить только одно приятное, то когда
приобретем вновь утерянное, когда принесем пользу? Но существует, скажешь, много
еретических сект и переходят в них. Пустое это слово. "Лучше один" творящий волю
Господню, "нежели тысяча" беззаконников (Сир. 16:3). Ведь и ты чего желаешь, скажи
мне, - иметь ли тысячи слуг, состоящих из беглых и воров, или одного благонамеренного?
Пусть, кто хочет, отпадает; не держу никого. Как бы, говорят, не отпал и не перешел в
другую секту. Такие слова все растлили. Слаб, говорят; окажи снисхождение. Но до каких
пор? До какого предела? Раз, два, три раза? Иль всегда? Так объявляю же опять и уверяю
словами блаженного Павла, что "когда опять приду, не пощажу" (2 Кор. 13:2). И когда я
буду судиться пред судилищем Христовым, станете и вы вдали и снисканное у вас
благоволение, в то время как я буду давать отчет. Итак, следует лучше грешникам
испытывать скорбь от слов, чтобы избавиться от позора на деле. Знаю, что все мы
заслуживаем наказания и порицания, и что никто не может похвалиться тем, что имеет
чистое сердце. Но не в том беда, что мы не имеем чистого сердца, а в том, что не имея его,
мы еще и не приходим к тому, что может сделать его чистым. Знаю, что слова мои
огорчают вас. Но что мне сделать? Если не употребим горьких лекарств, не уничтожатся
раны; если употребим, вы не можете вынести боли. Тесно мне отовсюду. Но, впрочем,
пора уже удержать руку, так как и сказанного достаточно для исправления внимательных.
Если же останемся неисправимы, то будем преданы в руки самого Судии, а вы, конечно,
знаете, как страшно впасть в руки Бога живого. Тот, кто совсем ничего не сделал доброго,
- совершенно обленивается и скоро впадает в отчаяние; тот же, кто сознает, что он
исполнил хотя бы одну какую-нибудь заповедь, получив от этого добрую надежду, - с
большим рвением приступит к остальным; усвоит затем другую, перейдет к следующей.
Если с деньгами бывает так, что чем более кто приобретает их, тем более желает, то
гораздо более так бывает с подвигами духовными. Потому прошу и умоляю вас помнить
эти мои слова не только в настоящий день, но и дома, и на площади, и везде, где бы вы ни
проводили время. О, если бы мне можно было всегда быть вместе с вами, и не было бы
нужды в этом пространном обличении! Теперь же, так как это невозможно, вместо меня
запечатлейте в памяти мои слова, и, сидя за трапезой, представляйте, как будто вхожу я,
стою перед вами и повторяю то, что говорю здесь теперь. И где бы ни зашла у вас речь
обо мне, прежде всего вспоминайте эту заповедь и воздайте мне эту награду за любовь
мою к вам. Убеждаем также не только тех, кто злословит других, но и тех, кто слушает
злословящих, заграждать свой слух и подражать пророку, который говорит: "Тайно
клевещущего на ближнего своего изгоню" (Пс. 101:5). Скажи осуждающему другого:
если бы ты намеревался похвалить и сказать одобрительное о ком-нибудь, я открыл бы
уши и принял бы твою речь; если же хочешь злословить, то заграждаю вход твоим словам,
потому что не желаю принимать грязи и навоза. Какая польза мне знать, что такой-то
нечестив? Напротив, от этого происходит величайший вред и громадная потеря. Какое
оправдание и прощение будем иметь мы, когда, нисколько не помышляя о своих грехах,
так старательно выведываем и расследуем чужие? Лучше не знать хорошо, чем узнать
худо. Тот, кто не знает причины, может скоро дойти до вероятной причины; тот же, кто,
не зная настоящей причины, воображает себе несуществующую, не будет в состоянии
легко принять настоящую; ему нужно много труда и усилий, чтобы исторгнуть прежнее
заблуждение. Если ты увидишь, что кто-нибудь приготовил священные сосуды или какое-
нибудь другое украшение для стен церковных или пола, не вели ему уничтожать или
разрушать сделанное, чтобы не ослабить его усердия; но если кто спросит тебя прежде,
чем сделать, вели раздать бедным. Презирай и радости житейские, как скоропреходящие,
и горести, как нисколько не вредящие нам. Как живущие на чужбине все делают и все
меры употребляют к возвращению в отечество, и всякий день тоскуют, желая увидеть
родину, так точно и тот, кто любит будущие блага, не падет духом от настоящих печалей,
и не вознесется от счастья, а пройдет мимо того и другого, как прохожий по дороге. Такое
расположение нужно иметь и нам, и хотя бы мы прожили здесь немного лет, считать их за
многие ради желания будущих благ. Говорю это, впрочем, не потому, что порицаю
настоящую жизнь, - нет! ведь и она дело Божие, - а укрепляя вас в любви к будущим
благам, чтобы вы не прилеплялись к настоящим, не пригвождались к телу, и не были
похожи на то большинство малодушных, которые, хотя бы прожили тысячи лет, говорят,
что этого им мало. Что может быть неразумнее этого? В то время как предлежит небо и
небесные блага, которых ни око не видело, ни ухо не слышало, они пристращаются к
теням, и не хотят переплыть моря настоящей жизни, подвергаясь постоянным волнениям,
бурям и крушениям. Не так поступал Павел; напротив, он спешил и снедался желанием (к
отшествию отсюда), и только одно удерживало его, именно спасение людей и опасение,
чтобы они не отпали от царствия Божия. Этого (царствия) и да сподобимся все мы,
благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки
веков. Аминь.
СЛОВО 7
О смиренномудрии
Когда грех бывает соединен со смиренномудрием, то он бежит с такою легкостью, что
побеждает и опережает правду, соединенную с гордостью; а если сочетать смирение с
правдой, то куда не дойдет оно, каких небес не пройдет? Без сомнения, оно станет с
великим дерзновением около самого престола Божия посреди ангелов. Если те, которые
исповедуют свои грехи, приобретают дерзновение, то те, которые сознают за собой много
доброго и в то же время смиряют свою душу, каких не удостоятся венцов? Таким образом,
сколько бы ты ни построил сверху, будет ли то милостыня, или молитва, или пост, или все
вообще добродетели, но если в основание не будет положено смирение, то все будет
построено напрасно и всуе. Нет, подлинно нет ни одной нашей добродетели, которая
могла бы устоять без смирения; назовешь ли ты целомудрие, или девство, или презрение к
деньгам, или что угодно другое, все нечисто, скверно и гнусно, если нет смиренномудрия.
Для того Бог создал нас из двух сущностей, чтобы, когда ты вознесешься гордыней, тебя
смирила бы и удержала низость плоти, а когда помыслишь что-либо низкое и недостойное
данной тебе от Бога чести, благородство души возвело бы тебя до соревнования небесным
силам. Великое благо - рассматривать свою природу и знать, какой мы получили состав.
Действительно, рассмотрение природы является достаточным учением, поскольку оно
может смирить все страсти и водворить мир в душе. Размышляй о своей природе и
устройстве, и этого для тебя достаточно, чтобы постоянно держать себя в надлежащем
состоянии. Адам создан был из земли, но не знал, как был создан, потому что ему не
надлежало быть свидетелем происшедшего, чтобы не возгордился против Бога. Если он,
подверженный такому уничижению, возносится, не узнает Творца и отвергает Создателя,
то кто может представить себе чрезмерность его гордости, если бы он получил то, что
выше естества? Вот почему Бог, создав человека, вложил в создание и великие силы, и
много уничижающего, чтобы чрез присущую силу благоговейно познавалась благодать
Создателя, а чрез уничижение смирялась человеческая самонадеянность. Дал ему
говорящий язык, хвалящий Бога, воспевающий божественные дела, изъясняющий красоты
творения. Говорит о небе и земле маленькая частица тела - язык, величиной менее даже
двух пальцев, - да и что говорю: пальцев? - даже кончика ногтя; и такой маленький кончик
говорит о небе и земле. Но чтобы он не почел себя чем-то великим и не возносился выше
своей природы, с ним часто приключаются нарывы и раны, - дабы знал, что, сам будучи
смертным, он говорит о бессмертном, и что он должен познавать, какова сила Того, о Ком
он возвещает, и какова немощь возвещающего. Дал ему око, это маленькое зернышко,
чрез которое он созерцает все творение. Но чтобы он, охватывая взором все создание, не
возносился, часто случаются с ним и глазные болезни, и гноетечения, и слезы, и многое
другое, что помрачает взор, - дабы из немощи он познавал себя, а из устроения научался
чтить художника. Если же человек, всюду нося в себе такую немощь, до такой степени
забывает о своем ничтожестве, что дерзновенно восстает против Творца, то кто бы снес
его гордость, если бы он был совершенно лишен этой немощи? Подумай, человек, кому
ты делаешься сообщником, когда возносишься, впадаешь в высокомерие и стыдишься
послужить страннику? Но как возможно, скажут, чтобы человек благородного
происхождения, знаменитый, славный, известный, сам умыл ноги страннику? Ужели это
не позорно? Наоборот, позорно скорее не умыть. Сколько бы ты ни возвышал свое
благородство, свою знаменитость и славу, ты имеешь одинаковую природу с умываемым
и такой же сораб, равночестный с теми, кому ты служишь. Вспомни, кто умыл ноги
учеников, и перестань говорить о своем благородстве. Не величаться богатством полезно
не только в отношении к жизни будущей, но и настоящей. В самом деле, ничто так не
возбуждает зависти, как богатый человек; а когда к этому присоединяется еще гордость,
то возникает двойная опасность. Между тем тот, кто умеет быть скромным, пресекает
своим смирением силу зависти и безопасно владеет тем, что имеет. Так велико его
могущество: оно полезно нам не только для будущего, но и здесь уже приносит нам
награды. Итак, не будем величаться богатством, равно как и ничем другим. Если
величающийся духовными благами губит себя, то тем более гордящийся плотскими.
Размыслим о нашей природе, подумаем о своих грехах, познаем, кто мы, и это будет нам
достаточным поводом для смирения во всем. Поистине, тот больше всего знает себя, кто
считает себя за ничто. Ничто так не любезно Богу, как считать себя в числе последних.
Приидите, - говорит (Господь), - "научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем"
(Мф. 11:29). Ведь если бы Я не был кроток, то разве Я, будучи сыном царя, избрал бы
матерью рабыню? Если бы Я не был кроток, то разве Я, творец видимой и невидимой
природы, пришел бы к вам? Если бы Я не был кроток, то разве Я, владеющий богатством
всей твари, восприял бы бедные ясли? Если бы Я не был кроток, то разве дал бы хребет на
бичевание за пленников? Мало того. Не говорю о более важном: если бы Я не был кроток,
то разве Я, Который ничего не должен, тогда как другие должны были пострадать,
уплатил бы за них долг смерти? Я так кроток, что, тогда как ты согрешил, Я подвергся
бичеванию; Я так смиренен, что не стыжусь умолять своих рабов, но предпочитаю
просить, чтобы не быть вынужденным наказывать их. Итак, когда тебе вздумается
похвалить себя за смирение, подумай, куда снизошел Владыка твой, и ты уже не станешь
ни удивляться, ни хвалить себя, а даже посмеешься над собой, как над человеком, ничего
не сделавшим. Ты смиренен, смиреннее всех людей? Не величайся этим, не поноси других
и не губи похвалы своей. Ты смиряешься для того, чтобы освободиться от гордости;
поэтому, если ты по причине смирения впадаешь в гордость, то лучше не смиряться. Если
же кто скажет, что лучше живущим добродетельно надмеваться, чем впадающим в грехи
смиряться, тот далеко не знает ни вреда гордости, ни пользы смирения. Знай ясно, что
человек с гордостью живущий добродетельно, - если только вообще это значит жить
добродетельно, - неожиданно может впасть в полную погибель. Тот, кто допустил себя до
падения, научившись из этого падения смирению, может и восстать, и вскоре
восстановить свое прежнее положение, если только захочет; тот же, кто по-видимому
поступает хорошо с гордостью, но не терпит никакого зла, никогда даже и не заметит
своего беззакония, а напротив лишь умножит зло и внезапно отойдет отсюда, лишенный
всего, что существует здесь. Но почему же, скажут, право шествующие до искушений
часто падают после искушений? Но кто же точно знает право шествующих кроме единого
Того, кто создал сердца наши и проникает во все дела наши? Часто ведь многие,
кажущиеся нам добродетельными, бывают нечестивее всех. Если же мы, оставив таких
людей, обратимся к действительно живущим добродетельно, то кто знает, что у них, тогда
как все прочее ими исполнено надлежащими образом, главное из благ - смирение - не
оставлено в пренебрежении? И для того оставил их Бог, чтобы они познали, что эти
подвиги они совершили не собственной силой, а благодатью Божией. Кротостью
называется не то только, когда кто-нибудь кротко переносит обиды от сильных людей, но
когда уступает, будучи оскорбляем и людьми, которые считаются низшими. Посмотри,
как Бог человеколюбив и какую показывает Он заботу о своих рабах. Когда Исааку царем
герарским и местными жителями было возбранено пользоваться собственными трудами,
он не возроптал, не обнаружил малодушия, не возопиял в душе и не сказал: ужели я не
имею права пользоваться колодцами? Ужели я оставлен небесной помощью? Ужели я
лишен попечения от Господа? Ничего такого он ни подумал, ни сказал в себе, но все
перенес с кротостью. Потому и удостоился большей чести и помощи свыше. Господь
явился ему в ту ночь и сказал: "Я Бог Авраама, отца твоего; не бойся, ибо Я с тобою; и
благословлю тебя" (Быт. 26:24). Желая успокоить и ободрить праведника, Он является
ему и говорит: Я Бог, Который сделал славным отца твоего, доставил ему такую
знаменитость и сделал его, странника, богаче и могущественнее местных жителей. Я Тот,
Который помог ему так возвеличиться. Итак, не бойся, потому что Я с тобою, и умножу
семя твое ради Авраама отца твоего, которому Я должен много наград за послушание
Мне. Услышав это, праведник перестал уже страшиться, так как Тот, Кто сказал: "Я с
тобою" и "благословлю тебя и умножу потомство твое", дал ему и славу, и
знаменитость. Смотри, какова сила смирения: те, которые раньше гнали праведника,
теперь приходят к нему и не только извиняются за происшедшее и просят у него
прощения, но и прославляют его. Действительно, кто может быть сильнее того, кто имеет
Бога с собою? "Мы", - говорят, - "ясно увидели, что Господь с тобою" (Быт. 26:28).
Посмотрим, как и сын Исаака Иаков совершал путешествие, когда подвергся гонению, -
так как и отсюда получим немалую пользу. Когда он шел "в Харран… зашло солнце. И
взял [один] из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте"
(Быт. 28:10, 11). Видишь несказанное любомудрие? Видишь, как древние совершали
путешествия? Человек, воспитанный в дому, пользовавшийся многими услугами, взяв
камень, положил его в изголовье. Смотри, какая мужественная душа у юноши: он
употребил вместо изголовья камень и спал на земле. За это и удостаивается видения
Господа, Который говорит ему: "Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака"
(ст. 13). Я и родоначальника, и отца твоего возвысил до такого славного положения;
поэтому не бойся, а веруй, что Я, исполнивший Свои обетования им, и тебя удостою
Моего попечения. Но и ныне Я с тобою, охраняя тебя в пути, куда бы ты ни пошел. Не
думай, говорит, что ты один совершаешь путь свой; Меня имеешь ты своим спутником,
Меня имеешь охранителем во все время путешествия, так как Я с тобою. Итак, если ты
хочешь сделать великими свои подвиги, не считай их великими, но признавай, что
спасаешься благодатью, чтобы сделать Бога своим должником не только за добрые дела,
но и за такую твою признательность. Когда мы делаем добрые дела, то имеем Его
должником только за одни эти дела; когда же мы думаем еще, что и не совершили ничего
доброго, то и за такое наше расположение, и даже гораздо более, чем за дела. Если,
поэтому, хочешь быть смиренным, то покажи эту добродетель не на словах только и во
внешнем виде, а и делом, и словом: не будь кроток с одним и дерзок с другим, а будь
кроток со всеми, будет ли то друг или враг, великий человек или малый, - потому что в
этом и состоит смирение. Можно быть кротким, и между там раздражительным и
гневливым; однако в этом нет никакой пользы, потому что одержимый гневом часто губит
все. Истинному смирению желающие могут лучше всего научиться из следующего. Когда
Иисус пришел "в Капернаум, то подошли к Петру собиратели дидрахм и сказали:
Учитель ваш не даст ли дидрахмы?" (Мф. 17:24). И смотри, к самому Христу они не
осмелились приступить, а к Петру, да и к нему не с насилием, а довольно кротко, - они не
с упреком, а тоном вопроса говорили: "Учитель ваш не даст ли дидрахмы?" Они еще не
имели надлежащего о Нем мнения, а относились к нему как к обыкновенному человеку,
хотя по причине бывших уже чудес и чувствовали к Нему некоторое уважение и
почтение. Что же Петр? Да, говорит. Но сказав им, что даст, самому Христу не сказал,
стыдясь, может быть, говорить с Ним об этом. Что же делает все ясно видящий Бог?
Предваряя Петра, Он говорит: "как тебе кажется, Симон? цари земные с кого берут
пошлины или подати? с сынов ли своих, или с посторонних? Петр говорит Ему: с
посторонних. Иисус сказал ему: итак сыны свободны" (ст. 25, 26). Чтобы Петр не
подумал, будто Он говорит это, услышав от сборщиков, Христос предваряет его, открывая
вопрос и внушая ему смелость, так как он до сих пор медлил сказать об этом. Смысл же
его слов следующий. Я свободен от уплаты подати. Если земные цари не берут со своих
сыновей, а с подчиненных, то тем более должен быть свободен от такой дани Я, царь и
сын не земного царя, а небесного. II вслед за тем говорит: "но, чтобы нам не соблазнить
их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми, и…
найдешь" в ней "статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя" (ст. 27). Смотри, как
Он и не отказывается от подати, и не просто велит уплатить, а дает лишь после того, как
наперед показал, что не должен давать ее: первое для того, чтобы не соблазнились
сборщики, второе - чтобы не соблазнились ученики, так как дает не потому, что должен, а
по снисхождению к их немощи. Но почему Он повелевает дать не из имевшихся в
готовности денег? Чтобы и чрез это показать, что Он Бог всяческих и что владычествует
над морем. В самом деле, немаловажно было предсказать, что первая рыба, попавшаяся из
глубин морских, доставит дань, что Его повеление, опустившись как бы невод в морскую
бездну, извлечет рыбу, несущую статир, заставит море так нести дары и доказать полное
свое повиновение. Итак, если хочешь показать великим свое доброе дело, не величайся, и
тогда сделаешь его более великим. Если мы, будучи грешниками, когда считаем себя за
то, что мы есть на самом деле, становимся праведными, подобно мытарю, то насколько
более в том случае, когда считаем себя грешниками, будучи праведными? Если ты
назовешь себя достохвальным, то становишься непотребным, хотя бы был достойным
похвалы; если же назовешь себя негодным, то становишься полезным, хотя бы был и
негодным. Как гордым Бог обычно противится, так смиренным дает благодать, - Ему
подобает слава и держава во веки веков. Аминь.
СЛОВО 8
О душе
Люди, украшенные добрыми делами, но не познавшие веры в Бога, подобны останкам
мертвых, одетых в красивые одежды, но не чувствующих этой красоты. В самом деле,
какая польза человеку иметь душу, облеченную в добрые дела, но мертвую? Добрые дела
совершаются по надежде на воздаяние и венцы; но если ты не знаешь Подвигоположника,
то ради чего трудишься? Как людям первее нужно жить, а затем уже питаться, так точно и
надежда на Христа должна предшествовать нашей жизни, а сверх того должно питаться и
добрыми делами. Не питающийся иногда может жить; но не живущий не может питаться.
Ты не можешь представить мне человека, который, совершая без веры добрые дела, жил
бы; а я могу показать тебе верующего без дел, который и жил, и удостоился царствия.
Никто не жил без веры; а разбойник, только уверовав, получил оправдание. Не говори
мне, что он не имел только времени для исправления жизни, так как, если бы он остался с
верой, но пренебрег делами, то лишился бы спасения. И Корнилий получил свидетельство
о своих милостынях и молитвах, но не знал Христа; и так как Око истины, великий Судия,
видел, что эти дела хотя и хороши, но мертвы, потому что не соединены с верою, то
посылает ангела, присуждающего награду за дела, чтобы увенчать прекрасно
подвизающегося верой. "Корнилий", - говорит он ему, - "молитвы твои и милостыни
твои пришли на память пред Богом" (10:3-4). Но если молитва услышана и милостыни
приняты, то чего же недостает мне для праведности? Но "пошли", - говорит, - "людей в
Иоппию и призови Симона, называемого Петром", который, пришед, "скажет тебе
слова, которыми спасешься ты и весь дом твой" (ст. 5, 6). Если, таким образом, сам он
и дом его спасается благодаря словам Петра, то, следовательно, он не имел еще спасения
чрез дела, пока вера не присудила награды делам его. Рассказывают про одного
языческого философа, что он, войдя в богатый дом, блещущий множеством золотых
украшений, мраморов и колонн, и видя, что пол повсюду устлан коврами, плюнул в лицо
господина дома; и когда затем его стали обвинять, сказал, что он вынужден был плюнуть
ему в лицо, так как нельзя было сделать этого нигде в другом месте дома. Видишь ли, как
смешон и презренен для всех, имеющих ум, тот, кто украшает только внешность? И
вполне справедливо. В самом деле, когда ты стараешься украшать стены, пол и все
прочее, а на душу, одетую в грязные лохмотья, томящуюся голодом, исполненную язв,
терзаемую тысячами псов, не обращаешь внимания, то какому, скажи мне, не
подвергнешься ты наказанию? Если ты потеряешь деньги, то можешь дать другие деньги,
равным образом, если потеряешь дом, или раба, или что бы то ни было другое из имения;
но если ты погубишь душу, то другой души дать не можешь, и хотя бы ты владел целым
миром, хотя бы был царем вселенной, ты будешь не в состоянии купить одной души,
отдав все, что есть во вселенной, вместе с самой вселенной. Имея болезненное от природы
и неизлечимо больное тело, ты, хотя бы облечен был в тысячи диадем, не можешь сделать
этого тела здоровым, хотя бы отдал все свое царство и присовокупил к тому бесчисленное
множество тел, городов и денег. Если же так бывает с телом, то насколько более с душой?
Бог все дал нашей природе в двойном числе: два глаза, два уха, две руки, две ноги, чтобы,
если повредится один член, мы облегчали недостаток его чрез другой; но душу Он дал
нам одну, и если мы погубим ее, то с чем будем жить? Душа, однажды плененная
страстью сребролюбия, нелегко и не скоро отстанет и делать и говорить то, что
прогневляет Бога, как ставшая рабою иного господина, повелевающего делать все
противное Богу. Душа, раз отчаявшаяся в своем спасении, никогда не отстанет от безумия,
но, отдав бразды своего спасения безрассудным страстям, носится всюду, внушая ужас
встречным, так что все ее избегают и никто не осмеливается удержать; она бежит чрез все
места нечестия, пока, наконец, увлекаемая в самую бездну погибели, не низвергнет своего
спасения. Душа, раз вступившая в союз с грехом и ставшая бесчувственной, дает
возможность недугу весьма усиливаться. Как свинья, валяясь в грязи, чувствует
удовольствие, так и душа, одержимая дурной привычкой, даже и не чувствует зловония
грехов. И как земля, не орошаемая дождем, сколько бы на ней ни сеяли, не может
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |