Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Аннотация издательства: В годы Отечественной войны писатель Павел Лукницкий был специальным военным корреспондентом ТАСС по Ленинградскому и Волховскому фронтам. В течение всех девятисот дней 82 страница



 

За сутки до немецкого удара Арсеньев, начальник штаба Чемоданов и другие опытные офицеры по ряду признаков определили даже час, намеченный немцами для наступления.

 

Нужно ли говорить о том, что все у нас было готово к решительному отражению удара? Наблюдение было зорким и непрестанным, система огня и возможность его мгновенного вызова — многократно проверены. Весь передний край крепко минирован, телефонная связь дублирована отлично отрегулированными рациями.

 

Немецкого удара можно было ожидать либо часа в четыре дня — время, удобное для противника, чтобы успеть закрепиться, — либо перед самым рассветом, если враг обладал уверенностью, что успеет развить успех. Поэтому с четырех часов дня и ночью до начала рассвета люди почти не спали — отсыпались днем.

 

И когда наконец, приняв во внимание еще ряд признаков, Арсеньев сказал: «Сегодня, часа в три ночи, противник попытается начать наступление!», никто не сомневался, что это будет именно так. В ту ночь не спал ни один солдат. Не спал, конечно, и сам Арсеньев: писал письма своим ленинградским друзьям.В три часа тридцать минут утра 10 мая противник дал первый залп артподготовки. Арсеньев отличил его от обычной стрельбы. Снаряды вражеской артиллерии накрыли наш передний край — всю двухкилометровую полосу обороны, в том числе и КП полка. Арсеньев, находившийся на КП, сразу же дал вызов всей своей артиллерии. Батареи противника, все его огневые точки, пути подхода пехоты, танков были заранее пристреляны. Артиллерия полка ответила на второй немецкий залп. При третьем залпе Арсеньев позвонил командиру дивизии и доложил, что противник начал артподготовку. В ответ на четвертый немецкий залп на врага обрушилось шесть наших артиллерийских полков. Пятым немецким залпом телефонная связь везде была порвана, и Арсеньев перешел на радиосвязь, которой всегда уделял чрезвычайное внимание, считая ее единственным надежным средством управления. Все десять последующих часов боя радиосвязь работала столь надежно, что ни одно подразделение ни на минуту не оставалось без управления.

 

Со своего наблюдательного пункта Арсеньев в стереотрубу видел все поле боя — и неисчислимое множество разрывов, вздымающихся на каждом метре пространства, и цепи немецкой пехоты, брошенной в атаку еще до окончания артподготовки (пехота падала перед нашими блиндажами, погружалась в болото), и выступавшие из дымовой завесы немецкие резервы, которые, не успев кинуться в атаку, таяли под нашим огнем...



 

Через двадцать минут наша артиллерия пересилила вражескую. Многие батареи противника взлетели на воздух, немецкая артподготовка была смята, вражеские снаряды ложились вразброд, куда ни попало, их становилось все меньше, и в стереотрубу было видно, что наши траншеи целы, что наши пулеметы и ротные минометы ведут огонь по-прежнему, что ряды наших воинов почти не редеют.Каждая рота непрестанно информировала Арсеньева о положении дел на своем участке. Было ясно: противник бросил в бой силы, значительно превосходящие наши. Но волны немецких атак разбивались о наш передний край одна за другой. Разбивались — и не откатывались: живых немцев не оставалось. Через полчаса Арсеньев с адъютантом Картом перешел на свой передовой наблюдательный пункт, откуда лучше были видны боевые порядки и наступающая пехота противника. Управление артиллерийским огнем Арсеньев взял в свои руки.

 

На сороковой минуте боя немцы перенесли артогонь на глубину нашей обороны, стараясь отсечь наши резервы.

 

На правом фланге, где оборонялась пятая рота, взвилась красная ракета. Арсеньев, внимательно наблюдая, увидел: на участке, выдающемся клином вперед, немцы ворвались в дзот и в землянку наших автоматчиков. Он сразу понял, что положение здесь, на стыке с 1078-м полком, создалось угрожающее. Позже выяснилось, что обстановка была такова: прямым попаданием снаряда шестеро из двенадцати автоматчиков были убиты. С двух сторон клина на позицию, которую автоматчики обороняли, сразу ворвались по старым ходам сообщения немцы. Оставшиеся в живых автоматчики во главе с лейтенантом Романовым оказались под перекрестным огнем, расстреляли диски, израсходовали гранаты и погибли все, кроме случайно уцелевшего Романова. После боя было насчитано более пятидесяти трупов перебитых ими врагов. Но в тот критический момент немцам удалось затащить в дзот и в землянку свои минометы и пулеметы. Вражеское командование, стремясь развить успех, бросило сюда свежий батальон пехоты.Точная своевременная информация с низов, в частности командира пятой роты Николая Тимофеева, дала возможность Арсеньеву немедленно принять правильное решение. На бросившийся в атаку батальон гитлеровцев Арсеньев вызвал огонь РС, и через одну минуту «катюши» с предельной точностью накрыли весь этот батальон. Одновременно левее на передний край противника спикировали четыре наших самолета, присланных соседней армией Мерецкова, которому просьба о них была передана за двадцать минут до этого. Самолеты сбросили бомбы на другой батальон гитлеровцев, поднявшийся было в атаку.

 

Когда пламя и дым после налета «катюш» рассеялись, оказалось, что вражеского батальона нет — он исчез с лица земли. А там, куда сбросили свой груз наши самолеты, немногие уцелевшие гитлеровцы со стонами переползали через трупы своих соратников.

 

Однако на клинообразном участке пятой роты, куда ворвались немцы, все еще продолжался гранатный бой. Командир роты Тимофеев, в этот трудный момент потеряв двух минометчиков, сумел заменить их собой — сам выпустил из ротного миномета сорок мин. Слева на помощь к сражающимся гранатами бойцам пятой роты устремились бойцы первой (штрафиой) роты, возглавленные заместителем командира по политчасти Беловым. Командир первой роты Яковлев с другой группой бойцов подобрался к захваченной противником землянке и разбил гранатами минометы и пулеметы, которые немцы успели установить там. А справа бойцы и командиры соседнего, 1078-го полка выбили немцев из занятого ими дзота.

 

Успеху первой роты и левофланговой группы бойцов 1078-го полка способствовали батареи 76-миллиметровых пушек капитана Медынина, пулеметчики командира четвертой роты Скрипко и минометчики Лозбина. Открыв огонь по немецким передовым позициям, они воспретили противнику подбросить новые подкрепления. Когда дзот и землянка были отбиты и весь клин снова оказался в наших руках, Арсеньев со своего ПНП видел, как последние десятков шесть немцев, хромающих и окровавленных, бежали по лощине.

 

Критический момент миновал.

 

Бой длился десять часов. После седьмой отраженной нами атаки немцы уже не показывались ни на одном участке поля боя. Огонь вражеской артиллерии затих совсем. Нашей артиллерией за время боя было выпущено восемнадцать тысяч пятьсот снарядов. В воронках, рытвинах, лощинах, на искрошенных пнях, вдоль всего переднего края лежало больше семисот вражеских трупов. Сколько их утонуло в болоте и сколько было в глубине вражеской обороны, мы не знаем. Выползая за бруствер, наши бойцы стаскивали в свои траншеи трофейное оружие, боеприпасы и документы.Когда у нас в подразделениях была проведена перекличка, оказалось, что за десять часов жестокого боя полк потерял двадцать семь убитыми, тридцать пять ранеными — всего шестьдесят два человека. Двадцать восемь из них, занятые перед боем укреплением блиндажей, были застигнуты во время работы огнем артподготовки.

 

Потери оказались столь малыми потому, что спокойствие и уверенность в своих силах не покидали воинов в бою; действуя самоотверженно и храбро, они, однако, понапрасну не подставляли себя под удар, умело пользовались укрытиями. Никто не дрогнул, никто не побежал. Характерно: вторая и третья линии окопов полка были изрядно разрушены артподготовкой, а первая линия траншей оказалась почти не поврежденной — снаряды перелетали через нее. То ли немцы стреляли неточно, то ли старались отсечь возможные наши подкрепления, рассчитывая, что с малочисленными защитниками первой линии траншей справится их атакующая пехота. И, конечно, прежде всего опасались накрыть эту изготовившуюся к атаке свою пехоту. Большую роль сыграли и дружная взаимопомощь стрелковых подразделений, и отличное взаимодействие артиллерии и пехоты. Но самое главное, застать нас врасплох своим ударом немцам не удалось, а наш мгновенный и решительный контрудар оказался действительно внезапным и неожиданным для врага. Результаты боя были оценены командованием как отличные. Николай Георгиевич Арсеньев награжден орденом Отечественной войны I степени. Пятьдесят шесть бойцов и офицеров — орденами и медалями.

 

В ночь после боя весь полк под защитой сильного артиллерийского и минометного огня восстанавливал свои оборонительные позиции. В последующие десять дней полк не только восстановил их, но и значительно улучшил.

 

Противник, однако, не оставил намерения прорвать линию нашей обороны на этом важнейшем участке. Напряжение, в котором полк живет все дни, что я нахожусь здесь, свидетельствует о том. Арсеньев полагает, что теперь установить заранее день и час новой попытки врага нанести удар труднее. Наученные горьким для них опытом, немцы стараются путать признаки начала своего наступления.

 

Полк готов встретить удар в любой день, в любой час.

Перед расставанием

28 мая. 3 часа дня.

 

КП полка

 

Мы с Никитичем решили посмотреть еще раз на окружающую местность. Шагали по каким-то обрывкам, лоскутьям металлического мусора. Я, не заметив, встал на мину и, созерцая немецкие позиции, стоял на ней, пока Никитич не обратил моего внимания, на чем я стою! Поскольку мина не взорвалась, отнестись к этому можно было с юмором.

29 мая. 9 часов 45 минут утра.

 

КП полка

 

Вчера днем получен приказ: перевести полк на новое, еще более опасное и ответственное место — правее, к опушке Рощи. Свой участок обороны — передать левому соседу. Арсеньев сам обошел новый рубеж. За эту ночь туда перешел третий батальон. Удачно — без потерь, потому что, собрав командиров, Арсеньев коротко, быстро, ясно и точно дал все необходимые приказания каждому. Говоря о боеприпасах, оружии, материалах для строительства, Арсеньев рассуждал как хороший хозяин:

 

— Свои снаряды сосед оставляет нам, а мы ему — свои. Но наиболее ценные мы тоже заберем с собой...

 

И с улыбкой заговорщика, обращаясь к своему начарту:

 

— Ты ему объясни, ну ты же отлично умеешь уговаривать и хитрить, ты же ловкач: им тащить это нет смысла, они здесь ближе к складам, достанут!

 

Вечером — неожиданный для бойцов отдых: повзводно ходили в 1078-й полк смотреть кинофильм «Секретарь райкома». За ночь третий батальон удачно, без потерь занял назначенный ему рубеж.

 

Работа моя в общем сделана, сегодня покину полк.

 

...На столе — стакан воды с давленой клюквой. Керосиновая лампа прикрыта газетой, чтобы свет не бил в лицо Арсеньеву. Он спит после хлопотливой ночи. На других нарах посапывает, подложив под голову кулак, адъютант Карт.Вчера Арсеньев долго пребывал в соседней «комнатке», обучая своего ординарца Берту Савинову «морзянке». Черноглазая, белозубая, широколицая, краснощекая, красивая девчонка, Берта до войны училась на токаря в ремесленном училище. Было ей шестнадцать лет, когда в 1942 году, заявив, что ей восемнадцать, она пошла в армию добровольно, сандружинницей. Потом была палатной сестрой, затем решила поступить на курсы зенитчиков, но там — в тылу — ей показалось скучно, и она убежала в свою санроту, на фронт, за что была посажена на тринадцать дней на гауптвахту и оттуда за новый дисциплинарный проступок угодила в штрафную роту на два месяца. После боя, 10 мая, пожалев ее молодую жизнь, Арсеньев взял ее к себе ординарцем. Берте здесь не нравится: «Хочу снайпером или кем-нибудь, но быть там, на передовой, там хорошо: или уж бей, или тебя — все равно!» Хмурится, не признает никаких своих обязанностей и дисциплины.Вчера рядом с блиндажом разорвалась какая-то штуковина — красным озером полыхнуло в коридор. Так и не поняли мы: снаряд не снаряд, мина не мина, фугас, что ли, какой-либо старый?

 

Вместо того чтобы испугаться, Берта с веселым смехом рванулась к выходу из блиндажа — полюбопытствовать. Так же, не ведая страха, как неискушенный зверек, она вела себя, когда тяжелый, 150-миллиметровый снаряд разорвался недалеко от нас, на пустом болоте. Такой же она была и в бою 10 мая: во время артподготовки, находясь в штрафной роте на переднем крае, не сидела, как все бойцы, в укрытиях, а носилась по траншее с восторгом и смехом, явно развлекаясь всем происходившим. Вокруг нее ранило и убило нескольких бой-, цов, ее не задело; она перевязывала раненых с той же наивной детской веселостью. И потом ходила за два километра в санроту за бинтами, по открытому полю, под продолжавшимся артиллерийско-минометным огнем.

 

Когда первый раз увидела разрывы снарядов и бойцы вокруг попадали в грязь и кричали ей «ложись!», она огрызнулась: «Как же я лягу! Тут же грязно!» Осталась стоять, и это ей «сошло» с рук. Она очень довольна, что месяц была в штрафной роте, чуть ли не полна гордости: «Я даже в штрафной роте была!» — «А что ж тут хорошего?» — «А как же! Иначе ничего бы и не увидела!»

 

Арсеньев снисходителен к ней. Она для него лишь девчонка. У нее хорошая улыбка, черные волосы, настоящая узбекская тюбетейка, ворот гимнастерки расстегнут, погоны тут явно ни при чем! Плотная, здоровая, наивная девушка!..{126}

 

Арсеньев проснулся от писка зуммера, — поговорил по телефону о подсобном хозяйстве полка. Где-то в тылу, у Назии, это хозяйство ведут женщины и несколько бойцов трофейной команды. Обрабатывают двадцать два гектара: картофель, капуста, морковь, лук. А на Ладоге рыбак вылавливает для полка здоровенных лещей. Получив сообщение, что поймано тридцать девять килограммов лещей, Арсеньев приказывает распределить эту рыбу между бойцами передовых рот.

 

Время от времени, с короткими частыми шипами, будто вздыхая, работает наш «иван долбай»: РС летят в воздух, оставляя огненные следы, и ослепительным каскадом разрывов рассыпаются на немецких позициях. После этого немцы начинают яриться — сыплют сюда тяжелыми.

 

Я выходил смотреть...

 

Вчера какая-то наша «машинка» неподалеку заработала так часто и таким низким незнакомым голосом, что никто не мог определить, что же это за штука — явно автоматическая. Не «катюша», не «иван долбай», не зенитная пушка, — видимо, нечто новое, впервые здесь введенное в действие {127}.

 

«Иван долбай» дал несколько серий по пятнадцать — двадцать ударов. Бойцы повыскакивали из блиндажей взволнованные. «По нашим бьет. По переднему краю!»

 

— Ну, сейчас немец даст сюда! — заметил Арсеньев. Справился по телефону: — Как разрывы легли?

 

Получил ответ:

 

— Хорошо! Немного близко, но хорошо.

 

РС рвались по самой кромке немецкого переднего края, очерчивая ее. Отсюда же казалось, будто реактивные снаряды легли на наши траншеи.

 

В блиндаже крысы. Бегают и пищат над матерчатым подстилом, за бумагой, набитой на стены. Возятся, царапаются, шуршат, сыплют песок. А в ходах сообщения они нагло, стайками встают по краям, не боясь людей. Если подумать о том, отчего расплодились и разжирели они здесь, на этой, знавшей столько кровопролитнейших боев местности... но об этом лучше не думать!

 

День сегодня холодный, пасмурный. А спать было жарко и душно. Топилась печурка, воздуха в блиндаже мало. Но спал я крепко, хоть и вдвоем на наре, и не раздеваясь, сняв только сапоги...

11 часов 30 минут утра

 

Пришел капитан Сыч, а с ним капитан Давиденко, вчера назначенный начальником штаба. Обсуждают: куда поставить тылы полка? Совершенно некуда: всякое годное место набито частями, а если уйти далеко в тыл, к Назии, — трудно будет со снабжением. Разговор о какой-то просеке. Но она засечена немцами и обстреливается. «Я не хочу, — говорит Арсеньев, — вашим семьям рассылать «похоронки». Там из тылов может.получиться пшик!»

 

Сыч изучает карту. Между разговорами и обсуждениями Арсеньев умылся, оделся. Сейчас сидит аккуратный, бритый, блестя своими орденами.

 

Пришла мне и Никитичу пора прощаться с ним. Пойдем вместе с Сычом к тылам полка, а там Сыч обещает нам выдать верховых лошадей.

 

Завтра из Ленинграда отправлю в ТАСС, в Москву, три маленькие корреспонденции о братьях Шумовых и о полке Арсеньева. «Прощай, любимый город!» — напевает Арсеньев, разглядывая схему нового расположения полка.

 

Третьи сутки он почти ничего не ест («Не хочу!») и держится только силой воли. Как ни тщательно скрывает он свое состояние, я понимаю — нервничает: когда же

 

начнут немцы и все ли он предусмотрел, чтобы сразу дать им отпор?

 

Жизнью своей и жизнями тысяч людей своего полка, своей дивизии, своей армии отвечает Арсеньев за благополучие на этом ничтожном клочке болота. Он знает, что судьба Ленинграда зависит и от него.

 

Какое неотступное, полнодумяое чувство ответственности!

Возвращение с передовых

Ночь на 1 июня.

 

ДКА

 

С командного пункта полка Никитич, я и капитан Сыч вышли позавчера, в час дня. Шли по траншее, за маскировочными изгородями, затем дорогой Гонтовая Липка — Синявино и, наконец, леском. Воронок в пути столько, что от одной до другой не насчитать больше пяти метров. Эта дорога обстреливается постоянно, ежесуточно. Мы, однако, под обстрел не попали — немцы нас не заметили. В лесочке, где тылы полка, Сыч дал трех верховых лошадей — мне, Никитичу и коноводу Рустему Исмагулову, казаху родом из Петропавловска, красивому тонколицему парню с погонами кавалериста и в лихо заломленной набекрень пилотке. Он оказался отличным джигитом. Привычен к верховой езде и я, потому весь путь доставил нам огромное удовольствие.

 

Апраксин городок я видел в прошлом году. Тогда в нем еще были полуразрушенные дома. В этом году нет и следа селения, так же как нет от самого переднего края и до реки Назии леса, за исключением той маленькой рощицы, где взяли мы лошадей. Исчезли с лица земли Липки, Верхняя Назия, Гонтовая Липка и другие деревни.

 

От Апраксина городка до Назии дорога также обстреливается дальнобойными, особенно участки, примыкающие к новой железной дороге, к устью Черной речки. Позавчера прямым попаданием (Исмагулов показал нам место) убиты двенадцать женщин, работниц. У железной дороги работает женский железнодорожный батальон.

 

В Петровщину, в редакцию «Отважного воина», мы приехали как домой, и вчера утром я выехал на попутном грузовике в Подолье и далее в Городище. Здесь, у КПП сошел, направился в политотдел 8-й армии, к старым друзьям, затем — в редакцию армейской газеты «Ленинский путь», где, встретив доброе гостеприимство, заночевал. Сегодня, то пешком, то «на перекладных», «голосуя», добрался до Шлиссельбурга. Оттуда поездом вместе с Никитичем вернулся в Ленинград. Впечатлений за десять дней скитаний столько, что кажется, не был в Ленинграде месяц!

Май 1942 — июнь 1943

 

Ленинград 1961–1970 Москва

 

Книга III.

Третий год войны

От автора

 

Третий том моей книги я начинаю записями дневника июня 1943 года. Прорвав блокаду и ликвидировав последние попытки врага снова замкнуть ее, наши войска расширяли полосу прорыва, а затем, улучшая в боях свои позиции, накапливая и организуя новые мощные силы, начали готовиться к последнему, решающему удару, в стремлении разгромить окружающую Ленинград немецкую группировку, окончательно освободить город от осады и изгнать оккупантов с территории Ленинградской области.

 

В январе 1944 года этот удар был нанесен, блокада снята полностью и, от стен свободного города, армии, хорошо оснащенные техникой, двинулись на запад и юго-запад, громя оккупантов и очищая от них все земли Ленинградской области.

 

К концу июля 1944 года гигантская по размаху битва была успешно закончена — ни одного гитлеровского солдата, кроме пленных и мертвых, на земле ленинградской не осталось. Описание боевых действий я, в третьем томе, заканчиваю главой, в которой рассказываю о штурме Нарвы войсками 2-й Ударной армии генерала И. И. Федюнинского (при содействии 8-й армии генерала Ф. Н. Старикова и Краснознаменного Балтийского флота, которым командовал адмирал В. Ф. Трибуц). Описание дальнейшего наступления наших войск за пределами Ленинградской области в мою задачу не входит.

 

Но не только действиям войск Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов, проводивших завершающую операцию на земле Ленинградской области, — не меньшее внимание я уделил и самому Ленинграду, городу-герою, чье население с небывалым в истории мужеством и спокойствием выдерживало новую цепь испытаний. Современные варвары — гитлеровцы, подвергая в этот период Ленинград почти ежедневным изуверским обстрелам, разрушали город, несли смерть множеству мирных людей, и больше всего детям и женщинам... В этот период, с великолепным хладнокровием, презрением к смерти и к беснующемуся врагу, с вдохновляющей на подвиги верой в победу, население Ленинграда приступило к восстановительным работам в городе, планируя их так, чтобы после победы сделать Ленинград еще прекраснее, чем он был до войны.

 

Только по мере освобождения городов и сел Ленинградской области (к ней, по тогдашнему административному делению, относились и Псков и Новгород), узнавали мы, ленинградцы, а за нами весь мир, на какие чудовищные преступления шел враг, поставивший себе целью полностью смести с лица земли Ленинград, уничтожить или превратить в покорных рабов все население города нашего и области. В нескольких главах, в том числе в тех, которые посвящены наступлению наших войск в направлении на Псков, я рассказываю о трагической судьбе истребленных или угнанных в рабство русских людей, застигнутых оккупантами в родных селах и городах.

 

С сожалением расстался я в этом томе с опубликованной в первом издании главой о судебном процессе над немецкими карателями, происходившем в Выборгском Доме культуры Ленинграда зимой 1945–1945 годов. Этот процесс убедительно показал, что человеконенавистнические злодеяния немецких карателей на территории Ленинградской области были следствием системы, выработанной фашистскими руководителями для массового уничтожения людей.

 

Однако, в силу необходимости сократить объем трех, издаваемых одновременно, томов дневника военного времени, я не нашел возможности вместить в них обильный и все умножающийся материал моих послевоенных записей. Предполагаю объединить их и выпустить отдельным изданием.

 

Внимательно прослеживая своими наблюдениями во всех периодах битвы за Ленинград прорастание чувства победы в душах ленинградцев, а затем постепенное претворение подвига воинского в подвиг мирного, восстановительного, созидательного труда, я уделяю много внимания не только быту, делам, но и психологии жителей города. Она поразительна с любой точки зрения, и ее изучению я хочу своим трудом в меру моих сил и возможностей помочь.

 

Сама жизнь в 1943–1944 годах была насыщена крупнейшими и интереснейшими событиями. Масштаб событий таков, что, конечно, в моем дневнике я не имел возможности полностью охватить их, хотя и стремился к тому, чтобы последовательное изложение главного и характерного, что довелось мне знать и видеть, дало бы читателю возможно более ясное представление обо всем, чем жили и о чем думали ленинградцы.

 

Анализируя мои записи при подготовке их к печати, я нашел отвечающие моим стремлениям соответствия в замечательном, недавно изданном у нас в переводе, дневнике французских писателей XIX века братьев Эдмона и Жюля Гонкур. Там есть такие слова, написанные Эдмоном Гонкуром в 1872 году:

«...не желая подражать всяческим мемуарам, где фигуры исторических личностей даются упрощенно или же, из-за отдаленности встречи и нечеткости воспоминаний, приобретают холодный колорит, — словом, мы стремились изобразить текучую человеческую натуру в истинности данного мгновения... мы стремились сохранить для потомства живые образы наших современников, воскрешая их в стремительной стенограмме какой-нибудь беседы, подмечая своеобразный жест, любопытную черточку, в которой страстно прорывается характер, или то неуловимое, в чем передается само биение жизни... В этой работе мы прежде всего хотели, идя по горячим следам впечатлений, сохранить их живыми...»

 

В целом же задача моего труда — показать на ленинградском материале крушение бредовых замыслов фашизма, катастрофу, к которой привел его советский народ, преисполненный беспримерной стойкости, храбрости, патриотизма и глубочайшей веры в партию, что вела наш народ к Победе.

 

Декабрь 1969

Глава первая.

Июньские записи

Ленинград

5 июня — 2 июля 1943 г

В войсках противника. — В госпитале. — Крепкие люди. — Опять в ДКА. — Мой час. — Обстановка в городе. — В войсках противника

5 июня. ДКА

 

Вишневский, Тихонов, Инбер, Прокофьев, Лихарев, Авраменко, Дымшиц, Рывина, Азаров, Вишневецкая, Левоневский и кто-то еще... Все мы, шестнадцать человек, собрались по приглашению начальника 7-го отдела подполковника Подкаминера, чтобы послушать доклад о войсках противника, осаждающих Ленинград, — о немцах, испанцах, голландцах, норвежцах, финнах; о дислокации их частей, об их настроениях и взаимоотношениях. Доклад Подкаминера был основан на показаниях пленных и перебежчиков, а также на некоторых, добытых нашей разведкой, документах...

 

Слушая докладчика, я кое-что, очень немногое, записал.

 

...Каковы причины, по которым немецкий солдат считает необходимым на русском фронте сражаться до последней капли крови, даже предвидя поражение Германии и даже в том случае, если б США и Англия начали занимать ее территорию и заняли ее всю? Главная причина: каждый немец боится возмездия со стороны русских, терпящих неисчислимые беды, принесенные им варварством гитлеровцев. Немец не боится Америки. По рассуждению немца, США не станут разрушать Германию, потому что американский солдат не зол, ему не за что мстить Германии. Англия? Англичане хоть и злы на Германию но считают, что теперь они квиты, ибо Англия сейчас воздала Германии даже больше, чем получила от нее. А Россия… «Нет! — заявляют немцы. — Даже перед лицом катострофы ее нельзя пускать ни на шаг!» {128}

 

...О полицейских частях немцев на Ленинградском фронте. Они были присланы Гитлером для расправы над населеним Ленинграда после взятия города. Им было предуказано уничтожить тысяч четыреста человек. Когда же выяснилось, что город взять нельзя, эти части оставили в обороне. А когда Гитлеру понадобились войска для наступления на юге, он взял с переднего края из-под Ленинграда кадровые части и заменил их стоявшими на второй линии полицейскими частями. Так они попали на передний край в качестве простой пехоты. Эти привилегированные гитлеровцы недовольны тем, что их сделали «серой скотинкой», они считают, что способны «на большее». Кроме того, полицейские части были пополнены штрафниками, им предстоит погибать в первую голову, — у них чувство обиды усугубляется сознанием своей обреченности... Об этих настроениях свидетельствует множество захваченных нами писем. В краткие сроки с фронта и на фронт немцы посылают по двенадцать — тринадцать миллионов писем. Гитлеровская цензура не справляется с их потоком, поэтому она имеет указание цензуровать письма выборочно, подвергая строгой проверке прежде всего те, какие идут по заведомо подозрительным адресам. Вот в потоке писем и прорывается много таких, в каких можно найти довольно откровенные высказывания.

 

...Всеволод Вишневский интересуется дислокацией частей противника, занимающих участок фронта против нашей ПОР (Приморской оперативной группы), то есть против большого Ораниенбаумского «пятачка». Докладчик в ответ рассказывает о 9-й и 10-й авиаполевых дивизиях, скомпонованных из тыловых частей немецких ВВС в октябре — ноябре 1942 года; о прибывшей на днях на этот же участок фронта ударной морской группе с полуострова Галле, о береговой пехоте и о частях, формируемых из кадрового состава флота, для отправки на Восточный фронт.

 

...Против Волховского фронта, в частности, стоит по-прежнему 5-я горнострелковая альпийская дивизия. Сюда же, по-видимому, переброшены голландские и норвежские части. Они крепче испанцев, потому что однопартийны с фашистами — квислинговцы. Антифашистски настроены французы, встречающиеся в гитлеровских частях. Кое-кто из норвежцев, да и голландцев, перебегает на нашу сторону. Один из норвежцев, перебежав к нам, просил разрешить ему выступить по радио, чтобы тем дать сигнал другому норвежцу, приятелю, о своей удаче. Ему разрешили. Приятель тоже перебежал к нам и на вопрос, что заставило его решиться на такой шаг, ответил: «Я прибыл на Восточный фронт вместе с моим отцом. Он — квислинговец. Перейдя к вам, я помогаю отцу, в случае поражения Гитлера, вернуться в Норвегию».

 

...250-я испанская «голубая дивизия» занимает прежний участок фронта (против Колпина — Ивановского). На днях в нее снова прибыло пополнение — двадцать третий маршевый батальон. Сначала эта дивизия была действительно добровольческой: аристократия рассчитывала, что война кончится прежде, чем дивизия дойдет до переднего края. Но из шестнадцати тысяч солдат и офицеров этой дивизии выбыло двенадцать, в том числе пять тысяч убитыми. Добровольцев стали заменять уголовниками. Был издан циркуляр о «нормах» вербовки, было объявлено, что ежели нормы окажутся невыполненными, то занимающиеся вербовкой господа офицеры сами отправятся на Восточный фронт.


Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.029 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>