Он — кандидат партии, из комсомольцев, в прошлом учитель. На фронте год, начал в боях под Синявином. Орден — за бой 10 мая. Сначала бил сам из ротного миномета, потом, встав на бруствер вместе с командиром пулеметной роты Скрипниченко, выбросил больше ста гранат. Отбил три атаки и не был ранен...
Пока я разговаривал с ним, сообщение по телефону: на пулеметную точку № 17, откуда я сейчас пришел, — минометный налет. Пулеметчик Коренев (с которым я только что разговаривал) тяжело ранен; из двоих бойцов (они уходили обедать, когда я был на точке) один ранен, второй «уснул». На здешнем языке «уснул» — убит...
5 часов дня.
КП полка
Мы пришли сюда с хорошим «урожаем»: схемы, много записей — биографии, обстановка, история последних боевых действий.
Вечер
Оотмывшись, пообедав, продолжал здесь, на КП, мои беседы. Записал рассказы старшего лейтенанта Лысенко (заместителя командира первой, штрафной, роты по строевой части) и снайпера ефрейтора Поваренко. У этого снайпера на счету 173 фашиста (из них 115 во время финской войны). Своему искусству он обучил шестнадцать бойцов на Карельском фронте, а сейчас имеет одиннадцать учеников.Федор Поваренко, в пилотке набекрень, — большеносый, ростом высок и очень спокоен. О своей снайперской «охоте» говорит, как о будничном ежедневном деле.
А Лысенко толково рассказал о действиях своей роты в бою 10 мая. Рота отличилась, сражалась храбро, многие награждены орденами. Сам Лысенко — орденом Красной Звезды.
Все больше подробностей узнаю я об этом бое, но правильное представление о нем получу, только когда поговорю с Арсеньевым и с другими старшими офицерами полка.
Рассказ о Петрозаводске
27 мая. Утро.
КП полка
Всю ночь до половины седьмого. утра я беседовал с Арсеньевым. О чем только не говорили!
Арсеньев мыслит широко, разговаривать с ним приятно и поучительно. Особенно интересен для меня был рассказ о Петрозаводске, который был занят противником в ночь на 1 октября 1941 года. В эту ночь по специальному заданию Арсеньев с группой бойцов взорвал все объекты города, какие могли быть использованы врагом. Арсеньев, прорвавшийся 2 октября со всей группой к нашим войскам, был за эту операцию награжден орденом Красного Знамени. Вот главное из того, что рассказал Арсеньев:
«...При отходе мы по приказу командования сжигали и уничтожали все имеющие военное значение объекты. Строя оборону после тяжелых июльских боев, батальон получил приказ Военного совета армии прибыть в Петрозаводск. В батальоне из тысячи четырехсот человек к этому времени оставалось тысяча сто человек. Погрузились на станции Лахденпохья и 2 августа прибыли на станцию Эйсоэло, что за Петрозаводском. В районе Сям-озера, Вагод-озера, Шугод-озера, Крошн-озера, Под-озера под руководством батальона у нас работало двенадцать тысяч человек гражданского населения, создали очень крепкую оборону, а в районе Вагод-озера и до самого Петрозаводска мы одновременно строили и воевали.
Когда двадцать пятого сентября сорок первого года стал вопрос о том, что придется сдавать Петрозаводск, меня вызвали начальник инженерного отдела Седьмой армии полковник Матвиенко и комиссар отдела полковой комиссар Миронов. Сообщили, что военный совет Седьмой армии, по решению партии и правительства, возлагает на меня большую и ответственную задачу взорвать важнейшие объекты города Петрозаводска. В мое распоряжение предоставляется семьдесят бойцов с командирами.
Я попросил разрешения приступить немедленно к подготовке объектов для их уничтожения. Двадцать седьмого сентября я лично объехал все эти объекты с командиром роты лейтенантом Симоновым, произвел расчеты: сколько потребуется взрывчатых веществ, чтобы взорвать важнейшие механизмы и отделы.
Уничтожению подлежали: шесть электростанций, городской водопровод, фидерная и аккумуляторная станции, отдельные цеха Онежского завода, тюрьма, главный почтамт, ликеро-водочный завод, типография Анохина, опытная фабрика, холодильник, десять мостов, все три бани и многое другое... Мы сожгли пристань, гостиницу, Кировский мост, плотину... Произвести же полное разрушение я не мог, так как имел всего семь тонн восемьсот килограммов взрывчатых веществ. Поэтому взрывал только важнейшие станки и машины, все только самое главное.
Когда я заложил все взрывчатые вещества, то тридцать пять человек своей группы с инструментом отправил, из города, считая, что с остальными я справлюсь и если погибну, то погибнет нас меньше.В двадцать ноль-ноль тридцатого сентября через Кировский мост прошли остатки нашей артиллерии, по направлению к Соломенное, часть же пехоты Сто двадцатого стрелкового полка еще была на окраине города, вела бой. В двадцать два тридцать от вокзала прошла последняя группа заграждения — войск пограничников. В двадцать три часа десять минут за Петрозаводском шоссе (в направлении Кондопога — Пряжа) было перерезано финнами и немцами. Мне пришлось изменить маршрут отхода, и в двадцать три тридцать я поехал на «пикапе» и со мной младший политрук, ныне гвардии старший лейтенант Купряхин — секретарь комсомольского бюро батальона, — предупредить старших других групп о том, что изменяется маршрут отхода.
В пути у Первомайского моста я был обстрелян двумя десятками автоматчиков. Шофер был ранен, я перехватил руль (управляю хорошо), затормозил у канавы, потушил свет. Ночь была темная, «пикап» у меня был заминирован. Я открыл дверь, сказал шепотом Купряхину, чтобы он взял раненого шофера и с ним отполз по канаве. А сам зажег зажигательную трубку, бикфордов шнур (шестьдесят килограммов взрывчатки было расставлено кругом в машине). Выскочил и пополз по канаве. Автоматчики продолжали стрелять. Они решили атаковать «пикап». Когда они бросились к «пикапу», он взорвался и все они были разнесены. Мы перевязали шофера, он мог идти, дошли до первой группы наших хлопцев, я предупредил их о пути отхода и направился предупредить другие группы.
В два часа ноль минут первого октября через Кировский мост прошли последние подразделения пехоты, а в два ноль-ноль к мосту подошли три финских танка. Они вели огонь, но зайти на мост боялись, чувствуя, что он заминирован. Прождав еще минут сорок, я дал команду взорвать весь мост, а затем пустил красную ракету. Это было сигналом к началу уничтожения последних объектов. В Петрозаводске уже были немецко-финские войска.
С утра и весь день мы взрывали и жгли дома Петрозаводска, бросая бутылки КС, пробирались ползком канавами, через дворы домов, осторожно, мелкими группами. К ночи пробрались за электростанцию, к озеру, у переправы Соломенное. Первые прошедшие с командиром Симоновым группы построили плоты, на которых мы ночью, пользуясь темнотой, перебрались на другую сторону бухты, где встретились с группой гидророты, во главе с ее командиром, лейтенантом Штрайхом (бывшим командиром саперного батальона). Здесь пришлось лавировать между войсками финнов.
Второго октября в четырнадцать часов переправились в районе Пески, через губу. Возглавив этот отряд, состоявший из ста двенадцати человек, я повел его по азимуту на станцию Шуя. Проделав километров восемнадцать зигзагами, а всего — петляя болотами и озерами — километров семьдесят, вышли мы на станцию Шуя.
Ночью с третьего на четвертое октября я появился там. Мои хлопцы и орлы перед тем горевали обо мне; они до этого спорили: выйдет или не выйдет их комиссар? Считали погибшим.
Командование армии было уже в Кондопоге. Я приехал, доложил Матвиенко о том, что задание выполнено. Они посылали разведку проверять, и установлено было, что из трех оставленных групп только моя все выполнила. За это, учитывая предыдущее участие в боях, Указом Президиума Верховного Совета СССР я был награжден орденом Красного Знамени и опять приступил к сооружению блокгаузов, дзотов и прочего. Через некоторое время мы были направлены в Алеховщину, куда переехал штаб Седьмой армии, и расположились в деревне Пойкимо. Затем восстанавливали железную дорогу на Тихвин, ибо немцы уже угрожали Тихвину.А дальше — я был в боях...»
На КП полка
27 мая. 2 часа 20 минут дня
В полку — офицерское собрание. Набились в блиндаж так, что трудно пошевелиться. Арсеньев открывает собрание потоком вопросов, каждый из которых начинается словом «почему?». Приводит примеры.
Почему нет выправки и люди ходят небритыми? Почему вчера только один командир третьего батальона доложил о приведении своего батальона в боевую готовность, а остальные комбаты не доложили? Почему от уколов, которые производят медицинские офицеры, в других полках нет заболеваемости, а у нас до двадцати случаев? Почему нет контроля за выполнением своих приказаний? Почему мы в свободное время не обсуждаем, все ли сделано для отражения противника? Противник готовится к газовой войне, его солдаты прошли газоокуривание, фильтры меняют, а мы не занимаемся этим?
И что нужно сделать, чтобы все было совсем по-иному?
Разгорелась горячая дискуссия.Арсеньев заявляет о специальной службе:
— Многое недоделано. Много ненужной болтовни. Противник, подслушивая, узнает наш замысел. Сегодня ночью бойцы четвертой роты на расстоянии полусотни метров от обороны застрелили немецкого слухача.
Арсеньев об этом знает от командира разведки, который был там. Но официально из роты ему не доложили.
— А вы уверены, что этого слухача убили? Командир пулеметной роты докладывает Арсеньеву, что слухач убит.
— А я могу не верить вам. Вы сделали попытку его вытащить? Может быть, ушел? И вы такому важному случаю не придаете значения!
Помначштаба Жигарев горячится:
— У нас КП командира роты — у самого завала, там, в пяти метрах, и рация и телефон. Дверей нет, и палаткой не завешено. Орут так, что на двести метров слышно!
Арсеньев отдает приказание о маскировке шума, затем в крайне суровом тоже продолжает:
— Завтра будем судить судом чести командира связи. Завтра утром. Надо кончать с беспечностью! А если б противник просочился сюда? Это угрожало бы нескольким дивизиям. А это значит — возникла бы угроза Ленинграду, который мы защищаем. Где же достоинство и честь командира? Итак, заканчиваю, времени у нас мало.
Первое: привести в порядок оружие. Второе: закончить рекогносцировку в направлении вероятного контрудара. Третье: созданные подвижные противотанковые группы должны заниматься по шестнадцать часов в сутки. Научиться бегать, окапываться, научиться вести борьбу с танками и с десантом противника. Четвертое: научить бойца не бояться танка. Пятое: создать штурмующую роту...
И наконец, поднять дисциплину! Продумайте, как это сделать, чтоб это не комедией было, чтоб не появиться вдруг перед подчиненным этаким зверем: дескать, меня накрутили, и я буду накручивать. Это большая, кропотливая, а главное — систематическая работа... Всё! По боевым местам, товарищи!..
...Выслушав командира полка, офицеры молча, теснясь, выходят из блиндажа. Каждый отправляется в свое подразделение.
5 часов вечера
Немцы ведут обстрел. Снаряды свистят над головой и рвутся неподалеку в тылу. В блиндаж зашел баянист Туманов, и сразу — веселая песня, Арсеньев поет: «Эх, я ль виноват, что тебя, черноокую...»
Старых русских песен Арсеньев почти не знает, а знает только новые, советские да джазовые. Поет их одну за другой. Снаряды рвутся поблизости, керосиновая лампочка на столе блиндажа при каждом разрыве мигает — вот уже шесть раз... семь... восемь... Туманов поет и играет: «Прощай, любимый город, уходим завтра в море...»
Затем поет Арсеньев, сидя рядом с Тумановым, который играет на своем баяне «Тучи над городом встали...».
Над нами опять летят самолеты. Телефонный звонок. Арсеньеву докладывают:
— Восемь самолетов. По направлению к Шлиссельбургу.
Арсеньев справляется о зенитчиках, слышна стрельба. Кладет трубку и обращается ко мне:
— А вы не слышали новый «Гоп со смыком»? Сочинена Тумановым и политработником Батыревым!
Туманов озорно улыбается и поет песню про Гитлера, с такими крепкими выражениями, какие на бумаге не передашь.
Входит связной. Приносит газету «Отважный воин» с заголовком «240 лет Ленинграду». Это — сегодня! Став сразу серьезными, принимаемся за чтение. Арсеньев получил пачку писем. Туманов, прочтя газету, тихонько заиграл что-то меланхолическое.
9 часов вечера
Противник бьет по переднему краю тяжелыми. Блиндаж содрогается. Явился старший лейтенант, докладывает о результатах рекогносцировки, подает на утверждение свой личный план на завтра.Писк зуммера. Слышу донесение:
— Багаж присылаем, шестьдесят пять килограммов!
— А вы его накормили, этот багаж? — спрашивает Арсеньев. — Слушай, семьсот девяносто четвертый! Сколько там карандашей пошлете?
В полк все прибывают пополнения и боеприпасы.
По сравнению с прошлым годом насыщенность здешнего участка фронта войсками огромная. Да и немцев здесь насчитывается не меньше шестнадцати дивизий!
10 часов вечера
Стараюсь хоть коротко записать эпизоды, которыми полк может гордиться: о боях под Тихвином, под Киришами, о попытках штурмовать Свирь-Ш, о герое этих боев — сапере красноармейце Гончаре, погибшем недавно, при ликвидации «языка» — выступа Круглой Рощи (Указ о присвоении ему звания Героя пришел уже после его смерти). Или вот, например, истории трехсоткилометрового пешего перехода полка в район Апраксина городка и — в другой раз — того прорыва полком обороны противника между Гайтоловом и Гонтовой Липкой, который дал возможность многим бойцам и командирам 2-й Ударной армии выйти из окружения...
Арсеньев рассказывает мне о бое 10 мая. Разговор прерван телефонным звонком. Докладывают из тыла полка: «катюша» ахнула по немцам, в ответ — двадцать немецких снарядов по тылам полка. Исполняющего обязанности начальника штаба майора Гордина тяжело ранило, писарь Калистратов убит, еще человек десять ранено и убито.
Арсеньев выругался, звонит капитану Сычу (помощнику командира полка по материальному обеспечению):
— Сыч? Как дела? Плохо? Ты принял меры для рассредоточения? Надо немедленно закопаться... Медработники оказали помощь? Доложи!
Оборачивается ко мне, продолжает свой рассказ о Круглой Роще. Звонок:
— Шесть раненых, два убитых, включая Гордина и писаря Калистратова. Да, Гордин умер.
11 часов вечера
Я с Арсеньевым сейчас выходил из блиндажа в траншею. Внезапно три выстрела «коровы». Арсеньев рванул меня за рукав:
— Держите сюда!
Мы кинулись под накат. Разрывы пришлись совсем близко, нас обдало землей и воздушной волной.
— Это новая «корова»! — отряхиваясь, объяснил Арсеньев. — От Гонтовой Липки, откуда не била! Значит, подвез! Возможно, сегодня начнет!
Это «начнет» — о наступлении, которого все напряженно ждут. Оно, вероятно, поднимет нас ночью, часа в три-четыре, либо днем — между четырьмя и пятью. Третьи сутки все у нас готово к немедленному отпору.
12 часов ночи
Над нами гудят самолеты. Где-то близко идет ожесточенная бомбежка, разрывы часты — один за другим. Бьют зенитки. Артиллерийский обстрел идет круглосуточный.
Мне понятно, почему Арсеньев проводит ночи в разговорах со мной: нервы у него напряжены от непрестанного ожидания, и, хоть полк в полной боевой готовности, Арсеньев боится, заснув, пропустить какой-либо ему одному понятный признак начала немецкого наступления. Поэтому он все время начеку, все время прислушивается.
28 мая. 9 утра.
КП полка
Погода сегодня пасмурная. Проснулся в 7.30 от канонады: утро началось сплошными — беглым огнем — налетами немецкой артиллерии, длившимися минут сорок. Били главным образом по Круглой Роще, несколько 105-миллиметровых разорвались неподалеку. Арсеньев проснулся, стал сонным голосом названивать, выясняя причины. Оказалось, стреляли сначала наши, а немцы озлились.
Являлся следователь — майор. Разговор о Бондаренко — молодом командире, который, впервые попав на фронт, из тыла и сразу — в бой, легко ранен, напугался и по выходе из госпиталя, вернувшись на передовую, подранил себя гранатой. Ему отняли ступню. Лечиться он будет с полгода. Расстреливать его или нет? Командир дивизии считает, что не надо, учитывая чистосердечное, несмотря на недостаточность улик, признание. Арсеньев считает так же. Этот факт самострельства — очень редкий теперь случай.Арсеньев побрился, умылся. Ординарец вычистил ему сапоги, пришил чистый подворотничок, и после завтрака Арсеньев ушел.
10 часов утра
После ухода Арсеньева я беседовал с замполитом командира полка, капитаном Николаем Павловичем Донских. Он — высокий, красивый, стройный парень, с продолговатым лицом, голубыми глазами. По общему свидетельству, он честен и храбр. Но я с первого дня знакомства убедился в том, что он строит свою речь только из сплошных штампов, за которыми собственных мыслей не обнаружить.
Подвиг погибшего в бою замполита первой стрелковой роты Донских характеризует так:
— В атаку ходил несколько раз, выбрасывал лозунги: «Освободить город Ленина!»
Или вот, например, вчера на офицерском собрании, когда Арсеньев объяснил, как должны заниматься противотанковые группы, Донских вставил (единственную за все собрание!) реплику:
— Чтоб делали это под лозунгом: «Быть готовым!» Когда я спрашивал Донских, чем именно отличился в бою 10 мая заместитель командира по политчасти второй пулеметной роты лейтенант Печников, слава о личном подвиге которого ходит не только в полку, но и по всей армии, Донских «разъяснил» мне:
— А как же не подвиг? Он давал лозунг: «Отстоим отвоеванное!» А еще в начале боя написал пулеметчикам Кореневу и Лукьянову записочку: «Держитесь крепко, разобьем фашистскую гадину!»
В действительности Печников в разгаре немецкой артподготовки в открытую обошел всех бойцов и командиров на своем участке, расставил пулеметы, личным бесстрашием предупредил возможность возникновения у кого-либо колебания или растерянности, весело и дружески ободрял всех. Он воодушевил бойцов, сам взявшись за пулемет, — косил немцев с первого момента их атаки (когда артподготовка еще продолжалась), пока не был убит снарядом.И про кого бы я Донских ни спрашивал, он объяснял мне, какие кто «давал лозунги»... Все подтверждают, что Донских в боях и самоотвержен и бесстрашен, но — < какое неумение предметно и ясно мыслить!
Хорошо, что политработой в полку руководит фактически сам Арсеньев!
За клочок земли на болоте!
28 мая. День.
КП полка
Рассматривая немецкий передний край в стереотрубу с НП минометчиков, я хорошо вижу мертвые, оголенные деревья знаменитой Круглой Рощи. Она — правее позиций полка Арсеньева. Находясь теперь в наших руках, Круглая Роща клином выдается в расположение немецких позиций. Ее обороняют соседние подразделения. Только маленький «язычок» этой Рощи остается пока нейтральной зоной.
За Круглую Рощу велись бои кровопролитные и жестокие. Не раз и не два после удачных атак казалось уже, что этот клочок болота остался за нами, что враг навсегда лишился Рощи, позволявшей ему простреливать весь наш передний край фланкирующим огнем.
Но фашисты подбрасывали новые силы, свежие роты шли по увязшим в болоте трупам немецких солдат, и клочок этого болота опять переходил к противнику. В Круглой Роще фашисты создали надежные опорные пункты, а на нейтральном «язычке» с одного края выросли два мощных немецких дзота, с другого — укрепленный торфяными кирпичами плетень, за которым и днем и ночью бодрствовали наши бойцы.До описываемых событий, к январю 1943 года, стык 8-й и 2-й Ударной армий волховчая, обращенных фронтом к западу, приходился как раз против Круглой Рощи, В эти дни волховчане вместе с ленинградцами готовились к прорыву блокады. Круглая Роща мешала наступлению волховчан на Рабочий поселок № 7 и далее на высоты Синявина, где располагались главные силы немцев, разъединяющие наши Волховский и Ленинградский фронты. В Круглой Роще и в лесах юго-западнее ее основательно укрепилась немецкая группировка.Решено было значительными силами сделать глубокий обход Рощи с севера перед Рабочим поселком № 7, выйти в тыл немецкой группировке и, двигаясь оттуда навстречу полку Арсеньева и другим полкам волховских дивизий, сплющить и раздавить врага в Роще, как давят щипцами каленый орешек.
11 января 1943 года два полка 327-й стрелковой дивизии начали эту операцию. Двигаясь вдоль северной опушки Круглой Рощи по занесенным снегами торфяникам, 1102-й полк вышел на железную дорогу, что тянется севернее Рабочего поселка № 7. Иначе говоря, зашел глубоко в тыл к немцам. Отсюда повернул к югу, в обход Рощи. 12 января занимавший ее фашистский полк, оставив сильные заслоны в дзотах, побежал к югу и к юго-востоку. Развивая успех, части 327-й стрелковой дивизии преследовали его.
В это же время два батальона 1074-го полка Арсеньева получили приказ выступить с линии фронта, занять и прочистить Рощу и закрепить юго-западную ее опушку за 327-й дивизией.Батальоны с восточной стороны вошли в Рощу и двинулись навстречу нашим полкам, преодолевавшим заслоны немцев с северной и западной сторон.
Тогда гитлеровское командование бросило с единственной еще доступной для немцев стороны — с юго-запада — свои резервы. Передовой их отряд, более двухсот автоматчиков, вклинился в Рощу и оказался в тылу у тех двух батальонов Арсеньева, что ушли вперед. Арсеньев решил немедленно отрезать этих автоматчиков от спешивших за ними резервных частей и кинул в бой на юго-западный «язычок» Рощи роту своих автоматчиков.Получился «блинчатый пирог»: в середине Рощи немцы, а дальше концентрические круги — наши части, затем остатки располагавшихся здесь немецких подразделений, затем сдавливающие их полки 327-й стрелковой дивизии. Главные силы немцев контратаковали один из этих полков — 1100-й — со стороны Рабочего поселка № 7 и Синявина. Положение полка становилось тем труднее, чем дольше продолжалась очистка Круглой Рощи от противника.
Рота наших автоматчиков и второй батальон 1074-го полка сумели отрезать немецких автоматчиков от резервов. Разрозненные группы противника, вместе с приспевшими к ним на помощь автоматчиками, оказались окруженными. Арсеньев предложил им сдаться, но получил отказ и тогда кинул свои подразделения в рукопашный бой.
В этом бою было перебито больше ста восьмидесяти немцев, а тридцать пять взято в плен. Арсеньев отослал их в штаб дивизии. Двигаясь к центру Рощи с трех сторон, сжимая немцев, батальоны Арсеньева захватили около двадцати блиндажей и дзотов, взяли в центре Рощи важный опорный пункт и, повернув захваченные немецкие пушки и пулеметы на немцев, вдвое усилили мощь своего огня. Немцы разбились на мелкие группы, и каждая пыталась контратаковать нас там, где была застигнута. Зная, что главные силы гитлеровцев, действующие от поселка № 7 и Синявина, грозят смять 1100-й полк 327-й дивизии, и остерегаясь прорыва вражеских резервов с юго-запада (со стороны шоссе Синявино — Гонтовая Липка), Арсеньев прикрыл юго-западную сторону Рощи тринадцатью своими и приданными орудиями, бил ими прямой наводкой. Одновременно, выделив из других своих батальонов две роты, он послал их на подмогу 1100-му полку.
Группы немцев пытались вырваться из Рощи, контратакуя то там, то здесь. Арсеньев решил не допустить прорыва. Увидев, что опасность прорыва возникла на участке, где дралась его вторая рота, он, легко раненный в грудь осколком, пробежал с двумя офицерами по открытой местности к этой роте. Немцы вели огонь двумя станковыми пулеметами из большого дзота. За ним располагались семь других поменьше. Они молчали. Все вместе эти дзоты составляли один из трех сильнейших опорных пунктов противника в Круглой Роще. Вторая рота залегла в снегу перед большим дзотом.Арсеньев спросил бойцов, нет ли у них противотанкового ружья, чтобы стрелять по дзоту. Ружья не оказалось. Осмотревшись, Арсеньев увидел в стороне брошенную немцами 75-миллиметровую пушку и снаряды к ней. Взяв пять бойцов, он подполз к этой пушке, под огнем перекатил ее через траншею и установил метрах в шестидесяти от главного немецкого дзота. Семью снарядами он разбил дзот. Из него выскочили два немца (позже там было найдено тринадцать трупов). Арсеньев развернул пушку, дал несколько выстрелов по двум другим дзотам и по землянке и поспешил обратно, на «язычок» к третьей роте, потому что там два дзота и траншея опять оказались в руках немцев и надо было организовать атаку.
Во всем, что происходило внутри Круглой Рощи, издали трудно было разобраться. Командование 314-й стрелковой дивизии, по информации 327-й дивизии, даже заподозрило было Арсеньева в том, что он ведет бой со своими.
Ночью после тщательной подготовки Арсеньев вместе с Донских повел третью роту в атаку. С гранатами ворвались в траншею, убили и ранили около полусотни немцев, захватили оба дзота, два блиндажа, две пушки, четыре радиостанции.
Все это время полки 327-й дивизии вели тяжелейший бой с главными силами противника, пытавшимися прорваться к захваченной нами, но еще не очищенной полностью Круглой Роще.
Наутро следующего дня, продолжая внутри Рощи бои с фашистами, засевшими в последних уцелевших дзотах, Арсеньев повел одну из своих групп в атаку, был ранен в руку навылет и по приказу полковника Федина (заместителя командира дивизии по политчасти) отправлен в медсанбат.
В этот день Круглая Роща была полностью очищена от гитлеровцев, позиции окончательно закреплены полками 327-й дивизии и 1074-м полком Арсеньева. Выполнив свою задачу, эти части помогли наступлению других дивизий Ленинградского и Волховского фронтов. Решающие наступательные бои завершились 18 января встречей двух фронтов, иначе говоря — прорывом блокады Ленинграда.
С тех пор, как я уже сказал, только маленький «язычок» Круглой Рощи, на котором нельзя закрепиться, все еще остается перед нашими позициями ничейной землей, одинаково простреливаемой и нами и немцами.
Две недели назад
28 мая. День.
КП полка
В начале марта после боев за Круглую Рощу 1074-й стрелковый полк Арсеньева получил приказ занять новый рубеж — полтора километра по фронту между позициями 1076-го и 1078-го полков. Здесь оказались только хаотические остатки прежних оборонительных сооружений, не сохранилось ни блиндажей, ни окопов, ни даже стрелковых ячеек.
Бойцы и командиры энергично взялись за оборудование участка обороны. Артиллеристы, минометчики и снайперы своим огнем заставили немцев прятаться, и под таким прикрытием началась работа. Надо было организовать систему огня, связи, наладить взаимодействие с артиллерией и с соседями. За восемь — десять дней была создана оборона глубиной в два километра. Слева, где почва не так болотиста, позиции удалось укрепить надежными сооружениями. Этот участок протяженностью в восемьсот пятьдесят метров Арсеньев по приказу в конце апреля передал своему соседу — 1076-му стрелковому полку, а себе оставил шестьсот пятьдесят метров по фронту, но трудно вообразить более гиблое болото, чем оставшийся у полка участок!
С первого дня изучая поведение гитлеровцев против нового, занятого полком рубежа, Арсеньев сделал вывод, что противник именно на этом участке готовит наступление. Немцы по многим признакам особенно заботились о том, чтобы обезопасить себя от проникновения наших разведчиков, которые могли бы добыть у них «языка», — значит, им было исключительно важно сохранить все затеваемое в тайне. Наши снайперы, однако, не раз замечали, что у перебегающих по ходам сообщения немецких солдат имеются ранцы. Несомненно — на передний край прибывают пополнения.Десять дней подряд противник производил авиаразведку нашего переднего края, тщательно просматривал и фотографировал наши оборонительные позиции на глубину в шесть — восемь километров.Дважды за этот период времени противник пытался произвести ночной поиск с целью взять у нас контрольного пленного. Обе попытки немцам не удались: группы их разведчиков были перебиты, оружие захвачено.
Семь дней немцы обрабатывали наш передний край тяжелой артиллерией калибра 207, 210 и 305 миллиметров. Затем началась пристрелка вероятных путей подхода наших резервов...За трое суток до попытки наступления враг прекратил освещение местности ракетами, и стало ясно: передвигая по ночам свои войска, он опасался обнаружить это передвижение светом своих же ракет. Наконец он вовсе перестал обстреливать нас, конечно же потому, что, концентрируя свои силы, не хотел навлечь на них ответный огонь, стремился не дать нам засечь его новые огневые точки...
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |