— А сколько их должно быть? — желания Райдо Нат полагал почти приказами.
— Хрен его знает… сколько бы ни было, готов на хвост поспорить, что стало меньше…
Нат пожал плечами и сказал:
— Вернутся?
— Конечно, вернутся… знать бы, что им здесь нужно…
Райдо вдохнул морозный свежий воздух.
Зима.
Здешняя зима была мягкой и сладкой, с пушистым снегом, который и на снег-то не походил — так, белый пух распотрошенных облаков. Небо синее. Солнце желтое, яркое до того, что Райдо щурится, прикрывая глаза ладонью.
Дом укрыло.
И сад тоже, из сугробов торчат ветви яблонь, льдом посеребренные.
Красота.
— Поехали кататься? — предложил Райдо, присаживаясь. Он сунул растопыренную пятерню в пуховой сугроб.
Не холодно.
А там, на чердаке, вчера казалось, что дом этот несчастный по самую крышу занесет, а может, и крышу тоже, останется торчать кованый флюгерок да труба кирпичная.
Или ветер обрушит стены, ярился-то, ярился, а ничего… утих, устал, наверное.
И Райдо устал, не вчера, но много-много раньше, а вчера он сидел с людьми, слушал пустые разговоры, которые крали его время — у него не так уж много времени осталось. Улыбался.
Лгал, что счастлив видеть гостей.
И потом тоже… и вранья этого было чересчур много, оно тоже утомляло, но Райдо терпел, памятуя уроки хороших манер.
Хрень какая…
…и эта настоечка, в которую ему подлили опиума. Зачем? Вряд ли он входит в изначальный рецепт настоечки. Опиум людям вреден, впрочем, люди на редкость спокойно относятся к тому, что им вредно…
…человека опиум погрузил бы в сон.
…может, на это рассчитывали?
…усыпить и…
— Нат, ты за ними приглядывал? — Райдо руку вытащил и к глазам поднес. Белые пушинки, прилипшие к ладони, таяли, и вода пробиралась по руслам линий.
…говорили, что по ним можно прочесть судьбу.
— Да.
— Выходили?
— Да.
— Нат!
— Что?
— Сам расскажешь или допрашивать?
— Сам, — буркнул он, глядя вслед экипажу, и кончик носа дернулся, и выглядел Нат… огорченным? — Сначала обсуждали что-то… младшую отослали, чтобы не мешала… я ее хочу?
— Что? — Райдо опешил. Такого он не ожидал.
— Хочу ее, — терпеливо повторил Нат. — Им она не нужна. А мне нужна. Давай заберем?
— Нат!
— Что?!
— Мы не можем просто взять и забрать человека… это не законно.
— А как законно?
— Как… — интересный вопрос. — К примеру, мы можем посвататься к ней… заключить брачный договор или что там у людей положено… и после обряда, когда она станет твоей женой, ты ее и заберешь.
Если Райдо надеялся, что этот вариант отпугнет Ната, то ошибся.
Тот задумался.
Думал долго, пожалуй, минуты три, и с каждой минутой хмурился все больше.
— Хорошо, — наконец, произнес он, — я согласен.
— На что?
— Жениться.
— Нат!
Он посмотрел сверху вниз, и во взгляде его Райдо увиделось бесконечное терпение.
— Нат… ты еще несколько молод, чтобы жениться… и вряд ли эту девушку твои со-родичи одобрят.
Вот со-родичи Ната волновали мало.
— Ты мой со-родич.
— Нат, — Райдо вздохнул, возвращаясь к теме, которую затрагивал не единожды, но всякий раз без должного эффекта. — Семья — это…
— Семья, — покорно ответил Нат, впрочем, Райдо не обманывался: покорность эта была показной. Нет, отдай он приказ, Нат бы его выполнил, но… толку-то? И потому Райдо отер влажной ладонью лицо — рука пахла снегом, лесом и немного — дымом, который тянулся с низкой квадратной трубы. Подумалось, что если та дымит, то на чердаке тепло.
И одеяла у нее есть.
И чай Нат утром носил, не только чай, но и завтрак… и просить-то не пришлось, еще выговорил, что альва там…
…хорошо, про приступ не знает, а Райдо рассказывать не станет.
…и альва промолчит.
Он не просил об этакой услуге, но знал наверняка — промолчит. Она ведь сидела вчера, близко, и эта ее близость сама по себе была обещанием.
Райдо, хоть и опиум одурманил, распрекрасно помнит все.
Дурноту.
И внезапно ожившую тварь, которая заворочалась, причиняя невыносимую боль. Собственное желание увидеть альву, не потому, что он ждал помощи, тогда, поднимаясь на чердак, он надеялся, что тварь утихнет сама собой, но… ему нужно было знать, что с альвой все в порядке.
Ей тепло.
И спокойно. И малышка не осталась без молока.
И вообще, его место там, рядом с ними…
На чердаке сквозило, и было холодно, но холод этот отрезвил настолько, насколько это вообще было возможно…
Райдо помнил запахи и звуки, проходившие как бы мимо затуманенного его сознания, и темные раскосые глаза альвы, которые слабо светились в темноте… и прикосновение ее случайное, опалившее… жаль, не продлилось долго… и ладони ее у себя на висках.
Губы близко-близко.
Шепот.
А он ни слова не разобрал…
…и просьбу свою, глупую, детскую…
…а он просто ненавидел одиночество…
Райдо тряхнул головой: об этом он подумает позже, а сейчас ему другим бы заняться.
— Рассказывай дальше, — велел он, и Нат, который явно обрадовался, что очередная неприятная для него тема закрыта, заговорил.
— Младшую я вернул. От нее пахнет очень вкусно. И еще у нее волосы кучерявятся смешно… когда мы ее заберем, я потрогаю.
— Волосы?
— И волосы тоже. Еще нос хочу… ну, потрогать… и уши… она меня совсем не боится, представляешь? И еще слушала!
— Нат! — сегодня, наверняка в честь наступления зимы, Нат был особенно невыносим. Он насупился, но все же заговорил по делу, оставив волосы и уши будущей невесты в покое.
— Докторша вышла в четверть третьего.
…Нат не спал.
Он вообще спал мало и тревожно, поскольку, стоило заснуть нормально, и он возвращался на то треклятое поле, которое его обмануло.
Самое странное, что Нат прекрасно осознавал, что спит, но это осознание не спасало. Он ступал по мягкой траве, такой неестественно аккуратной, травинка к травинке, что и во сне это казалось подозрительным. Нат останавливался и нюхал траву.
Она травой и пахла.
Землей еще. Ромашкой, мятой… мышиными тропами, норами шмелиными, медом и пыльцой. Но во сне запахи были упорядоченными, они возникали и пропадали, убеждая Ната, что на этот раз все будет иначе: он дойдет до края.
И доходил.
Почти.
Он уже видел опушку леса и тонкие белые хлысты березок, в гривах которых проклюнулась характерная желтизна увядания.
Всего-то десяток шагов.
И земля расползается.
Тонет трава, выбирается на поверхность черная жижа, которая липнет к лапам, и Нат останавливается, хотя останавливаться никак нельзя. Единственный его шанс — бежать.
Лапы вязнут.
Все глубже и глубже, шипит чешуя, которую разъедает плывунец.
Хлюпает что-то.
Вздыхает.
А потом Нат проваливается с головой, чтобы вынырнуть из сна в явь. Он умирает и, проснувшись, продолжает чувствовать себя мертвым. Хорошо, что не кричит… Райдо рядом, услышал бы, а ему нельзя волноваться, когда он волнуется, ему становится хуже.
Поэтому Нат спал мало.
И старался засыпать на рассвете, потому что знал, что кошмарам не нравится солнце.
В эту ночь чужаки, которые принесли в дом множество запахов — и все запахи категорически Нату не нравились, кроме, пожалуй, тех, которые принадлежали младшей в их куцей человеческой стае — растревожили его.
Нат присматривал.
Сначала за альвой, которой люди тоже не понравились и она сбежала на чердак. Потом и за самими людьми. Они притворялись гостями, но вели себя совсем не так, как гостям положено.
И Нат устроился в коридоре.
Ждать.
Ждать он научился, и ожидание вовсе не тяготило. Напротив, нынешнее было даже в удовольствие. Он думал о человечке, которую обязательно заберет себе, потому что собственной стае она не нужна. А Нат будет о ней заботиться.
Он купит ей платье.
И шубу тоже, чтобы она не мерзла.
И еще украшение, не такое, как она просила передать альве, а другое, но тоже хорошее.
У Ната есть деньги. И Райдо помочь не откажется. Рассердится, конечно, за самоуправство, но и хорошо, если сумеет рассердиться, потому как в последнее время ему все было безразлично… а так покричит и успокоится.
Поможет выбрать комнату, чтобы теплая.
И ковер на пол обязательно, а то человечка ходит почти босиком и ноги мерзнут. Ноги у нее аккуратные, и сама она… и пахнет медом. Мед Нат любил. А говорить о себе — не очень, но человечка внимательно слушала и взяла клятву, что Нат не будет лгать. Он и без клятвы старался говорить правду, а тут… она смешно морщила нос и щурилась, и все время губу покусывала.
Но главное, что слушала.
И так… ему вдруг захотелось рассказать обо всем.
О том, что отец его умер уже давно, когда сам Нат был маленьким, и потому отца он не помнит, а братьев — наоборот, помнит очень даже хорошо, только они тоже умерли.
И мама…
Сердце не выдержало, когда в списках имена прочла. Тогда ее смерть показалась едва ли не предательством, и Нат на маму обиделся, но потом понял, что умирать она не хотела. Не стала бы бросать, если бы могла.
Просто сердце.
Из-за войны. Из-за альвов…
Ната отправили к старшему со-родичу, но рады ему не были. Вот он и сбежал. Еще для того, чтобы за братьев отомстить, ну и за маму тоже.
Он бы рассказал и про побег, который удался не сразу, и про райгрэ — к нему Ната отправили после третьей попытки его, к слову, тогда он из города выбрался даже, но следы плохо зачистил, вот и вышли… и про то, что райгрэ оставил Ната в особняке, кухонным рабочим, словно Нат не со-родич, а слуга наемный и… и про нежелание слушать — Нат ведь пытался объяснить, а ему сказали, что он мальчишка безголовый, наглый к тому же. Рассказал бы и про запрет, и про угрозу, что от рода откажут…
…а он угрозы не испугался, ушел.
И добрался до перевала.
За Перевал тоже.
…у него было бы много историй, правдивых, потому что Нат поклялся говорить правду. А она рассказала бы взамен свои. Он бы слушал ее.
Эти мысли убаюкали, и в полудреме уже нарисовались очертания проклятого луга — быть может, человечке удалось бы научить Ната видеть другие сны — когда открылась дверь. Открылась почти беззвучно, поскольку человек точно знал, как управляться с этой капризной дверью. И придержал ее.
Ступил осторожно.
Сон мигом отступил, освобождая Ната. Сперва он хотел окликнуть позднюю гостью, которую сразу узнал — а не узнать докторшу было невозможно — но после решил промолчать.
Она же, оказавшись в коридоре, остановилась, прислушалась.
Найо Арманди и в белой ночной сорочке умудрялась выглядеть весьма солидно. На ногах ее были домашние теплые тапочки, на плечах мантией царственной пуховая шаль возлежала. В руке докторша держала листик-подсвечник с восковой свечой. Та оплыла и горела неровно, огонек плясал, рождая многие тени, среди которых Нату было легко спрятаться.
Она ступала на цыпочках, двигаясь довольно бесшумно для человека. Останавливалась. Вслушивалась в звуки дома. И шла дальше.
В северное крыло.
В комнату, которую Райдо запер, пусть бы в комнате этой и не осталось ничего, помимо стола, шкафа и сейфовой стены. И к огромному удивлению Ната, найо Арманди извлекла ключ, который чудесным образом подошел к замку.
…дверь открылась совершенно беззвучно.
Нат замер, не представляя, что ему делать дальше. Ждать? И как долго? И дождавшись появления докторши, поинтересоваться ли тем, что она в комнате делала?
Обыскать?
Скандал будет наверняка…
Появилась она спустя минуту и явно недовольная.
Дверь заперла.
Ключ убрала…
…теперь найо Арманди шла, не таясь, ворча под нос, что дом запустили, что зарастает грязью… и когда Нат вырос перед ней — он довел ее почти до самых гостевых покоев, в которых разместили семейство Арманди, — она шарахнулась в сторону с тоненьким всхлипом.
— Господи, как вы меня напугали! — воскликнула докторша, выставив между собой и Натом руку со свечой. — Я вышла… на кухню… бессонница, знаете ли… думала, быть может, согрею молока… горячее молоко с медом очень хорошо помогает от бессонницы…
Она говорила торопливо, но первоначальный страх прошел, и теперь в голосе проскальзывали раздраженные ноты.
Эта женщина Нату не нравилось.
От нее пахло духами и еще той настойкой, которую она дала Райдо, а он выпил… Нату не нравилось, когда Райдо пил.
— Я звонила, звонила в колокольчик, но никто не отозвался, — капризно произнесла найо Арманди. — Дайна наверняка спит, а вы…
— Покой. Охраняю. Ваш.
— Как мило… — это было сказано так, что Нат понял: милой его инициативу найо Арманди не считает. — А вы все время… тут были?
— Нет. На чердаке был. А потом тут.
Он сказал чистую правду, но не стал уточнять, что уже несколько часов как покинул чердак, и докторша сделала собственные выводы.
— Ах… конечно… я, наверное, все-таки пойду…
Нат кивнул, уточнив:
— Молока принести?
— Нет, что вы… я не могу вас так затруднять…
Она закрыла дверь, а Нат, выждал еще с полчаса. Подслушивать он не стеснялся, благо, слухом обладал куда более острым, чем человеческий.
Гостевые покои состояли из двух спален и гостиной. В синей разместились девушки, и Нат несколько переживал, не будет ли комната слишком холодной, не простудился ли его человечка, но переживания не помешали присесть у спальни бирюзовой, в доставшейся чете Арманди.
— Ну что? — голос и сквозь стену был слабым, как и сам человек.
Он Нату не нравился.
И если бы в городе имелся другой доктор, Нат всенепременно обратился бы к нему.
— Ничего, — и шепот найо Арманди был раздраженным. — Комнату разворотили…
— И ты…
— Я просто посмотрела, — протяжно заскрипела кровать под немалым весом женщины. — Вообще-то, дорогой Виктор, посмотреть я просила тебя. И если бы не твоя вопиющая беспомощность, мне бы не пришлось сейчас…
Она повернулась, и скрип заглушил слова.
— Я не мог! — нервно отозвался доктор. — Он от меня ни на шаг не отступал! Я же говорил тебе…
— Видела… еще тот уродец…
Нат смутился.
Уродом он себя не считал. В принципе о своей внешности он не думал, полагая ее неважной, а сейчас вдруг испугался, потому что если и вправду с точки зрения людей он уродлив, то и его человечка не захочет уходить из своей стаи. Но с другой стороны, рассматривала она Ната с любопытством, а не отвращением, и наверняка, это что-то да значило.
— Он за тобой…
— Нет, на чердаке был. Слушай, — женщине пришла в голову неожиданная идея, и она забыла о том, что разговаривать следует шепотом. — А если на чердаке прячут?
— Вряд ли… сама посуди, зачем им вообще прятать? Они хозяева здесь…
Эта мысль, в целом совершенно здравая, найо Арманди пришлась не по вкусу.
— Если бы нашли…
— Тебе бы точно не сказали, — отрезала докторша. И замолчала, но надолго ее не хватило, она заговорила, уже не шепотом, хотя голосом тихим, нервным, не скрывая своего недовольства. — А все из-за тебя… молчал он… тайну хранил… дохранился… сказал бы раньше, и мы бы потихоньку… дом все равно стоял… но нет же, надо было ему…
— Я клялся…
— И что с твоей клятвы? Кому все достанется? Псам?
— Ийлэ…
— Ты сам говорил, что она ненормальная. Мне, конечно, девочку жаль… чисто по-человечески…
Нат ей не поверил.
— …но зачем ненормальной сокровище? А псы их вообще убили… и дом вот заняли… и получится, что еще и драгоценности к рукам приберут. Несправедливо это…
Доктор промолчал.
А у Ната появилось преогромное желание войти в комнату, взять этого человека за горло и хорошенько тряхнуть. Пожалуй, не будь у него приказа не трогать людей, он бы так и поступил.
Но приказ был.
А Райдо, в отличие от прошлого райгрэ, Нат подчинялся. Поэтому и остался в коридоре, слушать дальше. Впрочем, больше ничего-то помимо скрипа кровати, вздохов доктора, которому явно не по вкусу пришлась нынешняя ситуация, да жалоб докторши на дрянное одеяло, он не услышал.
Однако у двери просидел до рассвета…
— Молодец, — похвалил Райдо, и Нат пожал плечами: похвала была приятно, но справедливости ради следовало признать, что ничего особенного он не сделал. — Значит, все-таки драгоценности… драгоценности, друг мой, это интересно… очень интересно…
Мирра зачастила.
Она появлялась в сопровождении сестры и хмурой пожилой женщины, чье имя ускользнуло из памяти Райдо, поскольку было столь же невыразительно, как и сама компаньонка. Скучная, серая, форменная даже, с гладко зачесанными волосами, она кивала в ответ на приветствие и неизменно выбирала самый дальний темный угол комнаты.
Она садилась, вытаскивая из складок пышной юбки вязание.
Вязала.
Что именно — Райдо так и не понял, но это что-то было тоже серым и скучным. Порой компаньонка замирала, вперив в Райдо взгляд круглых глаз. Но пальцы ее и тогда шевелились, перекидывая со спицы на спицу петли, и спицы эти походили на жвала диковинного насекомого, а сама женщина, в этой каменной неподвижности внушала страх.
— Что? — поинтересовался он однажды, но ему не ответили, лишь нервно дернулись уголки жабьего безгубого рта.
— Ах, — воскликнула Мирра. — Не обращайте на нее внимания! Этель такая скучная…
Этель…
— И честно говоря, — Мирра наклонилась близко, пожалуй, чересчур уж близко, и Райдо с трудом удержался, чтобы не поморщиться — духами она по-прежнему пользовалась от души. — Я бы обошлась и без нее… но матушка категорична… все-таки и в нашей глуши некоторые правила лучше соблюдать…
— Конечно.
Трепетные ресницы, нежность во взгляде и робкий румянец.
Пальцы, которые задерживаются на рукаве чуть дольше дозволенного, и в этом видится намек… в этом и есть намек, но Райдо не желает его замечать и поднимается.
— Мне бы не хотелось нанести ущерб вашей репутации, — девочка по-своему хороша, но не достает ей опыта и хватки столичных барышень…
…к счастью, не достает.
— Вы так заботливы…
— Приходится, — проворчал Райдо, и показалось, что Этель улыбнулась, впрочем, ему было сложно истолковывать гримасы ее лица.
— Что? — Мирра взмахнула ресницами.
— Ничего, дорогая… оговорился… значит, вы полагаете, что в гостиной следует использовать вот эти обои?
Райдо развернул каталог и ткнул наугад, и на хорошеньком личике Мирры мелькнула тень…
— Нет же! — воскликнула она, раздраженно притопнув ножкой. — Эти… эти обои чересчур темные… и комната будет казаться маленькой… как вам эти? Оттенка экрю… или все-таки молочный персик?
Райдо уставился на указанные образцы, честно пытаясь постигнуть разницу.
— Или с серебрением?
— А какие были раньше?
— Бирюзовые, — не задумываясь, ответила Мирра. — Но мне они казались слишком уж яркими… конечно, у найо Луары был безупречный вкус, но…
— Вы хорошо ее знали?
Мирра насторожилась.
Она не была дурой, хотя и умела казаться дурочкой, и вопрос Райдо, его интерес к прошлому, которое — тут Мирра всецело была согласна с матушкой — следовало бы оставить в прошлом, был ей весьма подозрителен.
Райдо же поднялся, предложив даме руку:
— Не откажетесь прогуляться?
Мирра, естественно не отказалась.
— Этот дом отличается от тех, к которым я привык. В городе Камня и Железа дома иные, более тяжелые, что ли? Массивные… наша архитектура тяготеет к строгим линиям, к формам крупным, но четким…
Про архитектуру он мог говорить долго.
Про поэзию.
Театр.
Матушка, услышь она Райдо сейчас, несомненно, порадовалась бы…
— Но когда я увидел этот дом… он прекрасен, неправда ли?
Мирра поспешила согласиться, что дом, конечно же, прекрасен. Но она, конечно, мало что понимает в архитектуре…
— У вас врожденный вкус…
…в этом она не сомневалась, но комплимент приняла с хорошо разыгранным смущением.
— Но все-таки мне бы хотелось сохранить эту усадьбу в первозданном ее виде, — Райдо ступал медленно, раздумывая о том, как долго ему придется смывать с себя этот назойливый цветочный запах.
Почему люди так любят искусственные ароматы? Или дело в том, что собственный запах им кажется неприятным?
— Зачем? — поинтересовалась Мирра, которой вовсе не хотелось сохранять усадьбу в этом самом первозданном виде, напротив, она многое бы изменила и изменит, когда станет хозяйкой. А в том, что рано или поздно, но она станет, Мирра не сомневалась. Во-первых, верила матушке, а во-вторых… тот, о ком она и думать старалась с опаской, потому как вдруг да мысли ее станут известны, согласился, что идея с этим замужеством не так уж и плоха… правда, пес не спешил предлагать руку, сердце и усадьбу, но это дело времени. А если времени не так много, то всегда найдутся способы ускорить события.
Главное, чтобы все выглядело достоверно.
— Это ведь живая история, — Райдо остановился.
Галерея выходила на холл.
Пустые стены.
Поблекшие картины… и надо бы найти специалиста, который сумеет обновить фрески, не испортив их. Дорого станет, новые создать легче, чем реставрировать прежние. Копоть убрать. Кому только взбрело уродовать этот дом факелами?
— Альвы ушли и… расскажите о них. Пожалуйста, — и поцеловав бледную руку, Райдо добавил: — Умирающим не принято отказывать…
И Мирра сдалась.
В конце концов, что такого страшного она могла рассказать?
…о визитах, к которым матушка готовилась весьма тщательно, будто бы выезжала не на чаепитие, весьма обыкновенное, к слову, но на бал…
…и к балам она тоже готовилась…
…а балы в доме давали роскошные, к сожалению, Мирра была в те времена еще ребенком…
…маскарады? Ах да, Нира упоминала… Нира слишком впечатлительна… но да, маскарады устраивали каждый год и в свое время Мирра тоже получала от них преогромное удовольствие… обычно найо Луару выбирала тему… да, именно… или цветочную… или еще вот птичий праздник… тогда Мирра была розовым фламинго, а Нира — голубкой… но голубка — это пошлость… Ийлэ?
Откуда…
Это имя оборвало рассказ, заставив Мирру настороженно замолчать.
— Вы ведь были знакомы? — с улыбкой поинтересовался пес.
Вот только улыбка его была искусственной.
— Да, конечно, — пришлось отвечать.
И солгать невозможно.
— Но не слишком хорошо, — уточнила Мирра на всякий случай. — Она была… слишком альвой, чтобы снизойти до людей. Нет, вы не подумайте, что меня это обижало… хотя и обижало, конечно… но здесь некоторые вещи естественны…
— Не только здесь, — Райдо смотрел на лепнину.
Лоза и тернии…
…тернии и лоза…
Широкие листья винограда, разодранные острыми шипами…
— Да, наверное… — согласилась Мирра, которой тема эта наскучила. — Но мне немного жаль, что все так получилось… что ее больше нет…
— Кто вам такое сказал?
Пес обернулся, уставившись на Мирру светлыми пустыми глазами, и под взглядом его ей стало неуютно, если не сказать вовсе — страшно.
— Н-никто… я п-подумала, что… в городе…
Жуткий.
И Мирра не представляет себе, как…
…он умрет, папа обещал, а он слово сдержит, пусть мама и полагает его существом никчемным, но она ошибается…
…сумел же он…
…никто не знает всей правды, но Мирра кое о чем догадывается и будет молчать… во всяком случае, пока…
…а пса она потерпит…
…до весны…
…или сколько он там протянет? Если до весны, то к зиме она сможет снять строгий траур… конечно, слухи пойдут, но осуждать — не осудят… в первый год от приемов придется воздержаться, это и к лучшему. Особняк нуждается в ремонте…
…или не в ремонте, но в полной перестройке, чтобы не осталось в нем и тени той самой истории, которая псу не дает покоя…
…именно…
…новый дом… и новая его хозяйка…
…и он не против. Он сказал, что верит Мирре… в Мирру… и его, в отличие от матушки, подводить нельзя.
— Я рад вам сообщить, — с усмешкой произнес Райдо, — что слухи эти несколько… преувеличены.
— Ийлэ жива? — Мирра надеялась, что вопрос прозвучал достаточно… взволнованно.
В конце концов, она действительно волновалась.
— Жива. И вполне себе здорова… если хотите встретиться…
— Нет.
Вот уж чего Мирра совершенно точно не хотела, так это встречаться с альвой.
— Боюсь, — она опустила взгляд на руки. — Боюсь, теперь это невозможно… вы же понимаете… моя репутация и слухи… она теперь… не из тех женщин, с кем можно встречаться невинной девушке.
— Ну да… — Райдо произнес это как-то странно.
…все-таки следует поторопить события.
…Ийлэ тоже не знает всей правды, но и того, что знает, хватит, чтобы испортить игру.
Глава 12
Мирра уходила, но оставался запах.
Терпкие цветочные духи, которые привязывались, что к ковру, что к стенам… и Ийлэ представляла, как давняя заклятая подруга касается этих стен.
Ласкает.
И трогает старые перила, говоря о том, что надо бы их сменить, потемнели уже и ныне дуб не в моде. А Мирра всегда очень пристально следила за модой.
Как иначе?
Девушке ее положения…
…ее положение никогда ее не устраивало, а никто не замечал. И матушка пеняла, что Ийлэ ведет себя недостаточно любезно…
…не видела?
…или предпочитала не видеть?
В конце концов, с кем еще ей здесь чаи устраивать?
В округе пять более-менее приличных поместий, четыре из которых принадлежат людям… а городок мал, и все друг друга знают… сонная жизнь, скучная…
…мама могла бы блистать, но никогда не выезжала за пределы городка…
…почему?
…и почему этот вопрос стал волновать Ийлэ именно сейчас? Причем настолько, что она выбралась с чердака. Хотя ложь, выбралась она по иной причине, чтобы пройти по следам Мирры, чтобы убедиться — заклятая подруга ушла.
Стереть бы этот цветочный привязчивый запах.
— Крадешься? — поинтересовался пес.
Снова Ийлэ пропустила его появление.
— Крадусь, — она выпрямилась и руку, которой гладила стену сонного дома, за спину убрала. — Я…
— Я не буду мешать.
— Не мешаешь.
Напротив, его запах, густой, животный, но не неприятный, стирает тот другой.
— Вы были подругами? — Райдо посторонился, пропуская Ийлэ.
— Нет. Мы… считались подругами.
— Существенная разница.
Пожалуй, но прежде Ийлэ этого не понимала. Она вообще многого не понимала, позволяя себе думать, что крохотный мирок ее надежен, спокоен и предсказуем, впрочем, сие, наверное, свойственно многим крохотным миркам.
— Ты не обедала? Нет, Нат с Нирой… представляешь, вбил себе в голову, что заберет девчонку себе. И главное, не переубедишь. Я ему говорил, что так нельзя… вроде послушал, но с Натом никогда нельзя быть в чем-то уверенным. Он хороший парень. Сообразительный. Вот только упрямый, как… не знаю кто.
Пес шел сзади, в трех шагах держался, достаточно далеко, чтобы Ийлэ чувствовала себя спокойно, но в то же время присутствие его, близость не тяготили.
— Мне порой хочется взять ремня и выпороть.
— Не надо.
— Не буду, конечно. Все равно не поможет. Он же и сбежал после того, как райгрэ его выпорол… и главное, за ерунду какую-то, в которой Нат не виноват… то ли кто-то что-то разбил, то ли разлил… перед этим Нат сбегал несколько раз, вот и стал во всем виноватым… разбираться не стали. А он обиделся и снова сбежал, на сей раз удачно. Хотя тебе вряд ли интересно.
Ийлэ кивнула: ей совершенно точно не было интересно, почему Нат сбежал.
Он приходил на чердак каждый день, больше не пытался заговорить, но забирался на сундук и садился, сидел… часами сидел… и как-то вот книгу принес, Ийлэ читала.
Не по просьбе, но…
Почему бы и нет?
Нат разливал чай из фляги — старый шарф он обмотал кожаным шнуром, и теперь чай долго оставался теплым, а шарф не разматывался — и вытаскивал из-за пазухи бутерброды. Наверняка, делал сам, кромсая хлеб неровными крупными ломтями, а ветчину — еще большими.
И масло клал кусками, намазывать не пытался даже.
Его бутерброды были вкусны. Ийлэ ела медленно, разжевывая и холодный хлеб, и ветчину, и масло. Выедала мякоть, а корочки складывала у трубы сушиться.
Потом, весной, ей пригодятся.
Высохшие корки она прятала в наволочку, которую украла из бельевого шкафа. Некогда в нем было множество наволочек, и простыней — мама пересчитывала их лично, и перекладывала мешочками с лавандой и ромашкой, для сна; и пододеяльников, пушистых полотенец, что больших, что маленьких. А ныне полки шкафа были пусты.
Куда все подевалось?
Картины.
Псы не трогали их, сожгли только семейные портреты…
…или вот рамы, с тех самых семейных портретов.
…или фарфоровые безделушки, которые собирала прабабка Ийлэ, а бабка и мама берегли коллекцию…
…каминные часы, доставшиеся от прадеда…
…и собрание стилетов из лазоревой гостиной…
Дом опустел. И он жаловался Ийлэ, сквозь сон, забыв о том, что сам же ее предал. Дом пестовал свои обиды, забыв о чужих, но как ни странно, Ийлэ ему сочувствовала. Ей тоже не хватало потерянных вещей. Как бы там ни было, на чердаке не думалось о них.
А вот внизу — да…
— Здесь ваза была, — Ийлэ остановилась у алькова. — Древняя. Ценная. Еще картины. Море. Мне нравилось смотреть.
От картин на обоях остались бы следы, поскольку обои выгорели, мама, помнится, жаловалась, что качество их было вовсе не таким, как заявлено…
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |