Он нашел телефонную будку с толстой телефонной книгой, а в ней адрес филиала, а также – по карте в справочнике – его приблизительное местонахождение. Площадь Сан-Хуан, это было чуть южнее парка Аламеда, найти который было нетрудно: все, у кого он спрашивал дорогу, были рады, что он не просит денег. Ему оставалось следовать лишь в сторону энергично вытянутой руки:
– Alameda? Alia!
Наконец он нашел офис, узкое здание в колониальном стиле, на котором красовалась темно-красная буква f на белом фоне, и здание это было осаждено журналистами.
* * *
Мужчина за рулем опорожнил баночку колы до последней капли. Когда он пил, его кадык подпрыгивал. Потом он сплющил банку в руках и небрежно бросил ее прямо на дорогу.
– Допустим, его труп плавает в каком-нибудь озере, – сказал он женщине, которая стояла рядом у раскрытой дверцы. – Как они его найдут? И через пять лет все еще будем здесь торчать.
– Через пять лет нас здесь не будет, успокойся, – ответила женщина. Она была стройная и изящная, с кудрявой рыжей гривой.
Джон, стоя позади них и глядя, как и они, на здание, понял, что они говорят о нем. Его считают погибшим. Если он сейчас войдет в этот дом, на него набросятся так, что он, в конце концов, пожалеет о том, что не погиб.
– И надо же, чтоб это случилось именно в Мехико, – жалобно причитал мужчина. – Отвратительный город. У меня уже сказывается на легких. По утрам просыпаюсь – и кашляю, будто и не бросал курить. Ничего себе, да? Бросаешь курить, а потом на целые недели застреваешь в городе, где на каждом углу несусветная вонь… – С этими словами мужчина вдруг повернулся, как будто учуял Джона по запаху. Он скривил и без того перекошенное лицо. – Эй, Бренда, смотри-ка. У нас публика.
Его коллега повернула голову и посмотрела на Джона. Его пронзил ужас, когда он вспомнил, что знает эту женщину. Бренда Тэйлор, CNN, это имя даже пробудило в нем приятные воспоминания. Это она когда-то, сто лет назад, на самой первой его пресс-конференции в доме Вакки задала ему вопрос, счастлив ли он тем, что богат. И вот она изучающее смотрит на него…
Следуя спонтанному наитию, Джон втянул голову в плечи, протянул руку и жалобно попросил приблизительно на том сленге, по которому в телевизионных сериалах узнавали мексиканцев:
– Please, Missis! Ten dollars, please, Missis!
– О господи! – простонал мужчина. – Как я это ненавижу!
Она сразу перестала изучать его взглядом. Отвернулась в сторону и нервно прошипела своему коллеге:
– Дай ему эти несчастные десять долларов, чтобы он слинял!
– Десять долларов? Какая наглость, Бренда, другие… – Он с отвращением порылся в кармане, выудил купюру и бросил ее Джону. – Ну ладно, на. И пошел отсюда, быстро. Vamos. Черт, как я ненавижу этот город, – проскрежетал он зубами и тоже отвернулся.
– Gracias, – пролепетал Джон, исчерпав этим все свои познания в испанском. – Muchas gracias. – И немедленно улизнул.
* * *
Через несколько кварталов ему попалась маленькая телефонная конторка с вывеской «Larga distancia». Он спустился по ступеням в низенькое помещение, в котором стоял автомат с напитками, а за стойкой сидел толстый мужчина. Стены были оклеены старыми плакатами концертов и богослужений. Конторка была пропащая, но достаточно чистая, чтобы мужчина оглядел Джона с оправданным недоверием.
– Можно позвонить? – спросил Джон и выложил перед ним десятидолларовую купюру.
Кустистые брови мексиканца поползли вверх.
– За границу, – добавил Джон. – В США.
Брови снова опустились. Лапа, унизанная кольцами, потянулась к банкноте, другая указала на один из двух телефонных аппаратов на стене:
– Esta biеп. Dos minutes.
Джон благодарно кивнул и схватился за трубку. Теперь бы не ошибиться номером. Он набрал выход за рубеж, 98 – это число значилось на аппарате на всех важнейших языках. Потом цифру 1 – для США.
И остановился. Он хотел позвонить в секретариат нью-йоркского филиала и попросить, чтобы его незаметно забрала служба безопасности. Но почему-то почувствовал, что это неправильное решение.
Мужчина за стойкой что-то пробурчал и жестом подсказал ему, что надо продолжать набор:
– Andele, andele!
Нет. Это была не лучшая идея, неважно, почему. Джон поднял руку, хотел уже нажать на рычаг, как вдруг в голове его пронеслась другая мысль – мысль, которой он тут же подчинился, не раздумывая. Его палец набрал ноль и потом цифры телефонного номера, который он не мог забыть, так же как и дату рождения своего лучшего друга.
– Алло? – услышал он голос Пола Зигеля.
Цокало было центром города и его гордостью. Площадь была словно предназначена для парадов и маршей, в окружении величественного собора и помпезного дворца, большая и просторная, днем и ночью многолюдная от прохожих, попрошаек, уличных художников, влюбленных пар, семей и фотографирующих туристов. Никогда не иссякающий поток транспорта омывал площадь, посреди которой гордо реял национальный флаг. Вечерами здесь маршировал гвардейский полк, чтобы в обстоятельной церемонии спустить это полотнище, после чего вдоль всех фасадов вокруг вспыхивали тысячи ламп, образуя впечатляющую ночную иллюминацию.
Джон сам себе казался невидимым. Он медленно обошел всю площадь, с оглядкой, всегда готовый бежать, если понадобится, но никто не обращал на него внимания и ничего от него не хотел. Он прошел вдоль казавшегося бесконечным фронтона Palacio National, углубился в созерцание рельефов на соборе и не спеша брел сквозь аркаду, в которой разместились магазинчики, торгующие украшениями либо шляпами, больше ничем. Он остановился перед витриной, разглядывая выложенные украшения, словно золото ацтеков, и тут массивная матрона с завивкой сунула ему в ладонь несколько монет, так уверенно, что он не посмел возразить. За эти монеты он купил себе в киоске на боковой улочке тако, съел его с волчьим аппетитом, и еда залегла у него в желудке, как бетон.
Он ощущал себя невидимым и странным образом свободным. За прошедшие недели с него, казалось, облетели все наслоения цивилизации, все жесткие установления личной гигиены, бесчисленные обязанности человеческого общежития, о которых он теперь вспоминал как о чем-то, известном ему лишь по рассказам других. Делать было нечего, но он не скучал, а наслаждался, сидя где-нибудь, привалившись к стене и в полном покое глядя в пустоту. Временами он ощущал какую-нибудь телесную потребность, но довольно приглушенно, как будто тело предоставляло выбор ему самому – пойти навстречу потребности или нет. Голод, жажда, усталость – все это было, да, но держалось на заднем плане, не становясь навязчивым или требовательным. Это был мир с самим собой, чего он никогда прежде не испытывал, и ему почти хотелось, чтобы Пол так и не появился.
Но он появился. Его худую фигуру ни с кем не спутаешь, он стоял перед главным входом в собор и, не удостаивая историческое строение даже взглядом, обыскивал глазами площадь. Джон со вздохом поднялся и побрел к нему – неспешным темпом, в обход, и остановился неподалеку, неузнанный.
– Хэлло, Пол, – сказал он.
Пол Зигель обернулся и уставился на него, вначале недоверчиво, потом все более недоуменно.
– Джон?.. – прошептал он с такими глазами, будто они удерживались в своих орбитах только стеклами его очков.
– Я так сильно изменился?
– Изменился? – в изнеможении ахнул Пол. – Господи, Джон, да ты похож на факира, который спустился с Гималаев после двадцати лет медитации.
– И воняю, как ассенизатор.
– После двадцати лет в канализации, да. – Он помотал головой. – Как хорошо, что я взял машину напрокат.
Они ехали из города на север – с открытыми окнами, иначе бы Пол не выдержал. Он запасся в дорогу едой – печеньем, фруктами, напитками в бутылках – и удивлялся, что Джон не набрасывается на них.
– Гигиенически все вне подозрений, – подчеркнул он, на что Джон только хмыкнул.
Они остановились у отеля, который Пол нашел в толстом и подробном путеводителе.
– Во время полета из Вашингтона у меня было время, – сказал он, почти извиняясь. – Можешь спрашивать, теперь я знаю Мехико как свои пять пальцев.
Он уладил все формальности и после этого более-менее незаметно провел в номер Джона.
– Я думаю, это не повредит, после того что ты мне рассказал о мусорной свалке, – он достал из сумки большую пластиковую бутыль специального жидкого мыла. – Таким отмываются шахтеры после смены и, ну да, мусорщики тоже.
Джон взял ярко-красную бутылку.
– Тебе можно поручать организацию любого дела. Спорим, свежую одежду ты тоже прихватил?
– В багажнике. Я схожу за ней, пока ты будешь отмокать в ванне.
– Ты просто гений.
Пол грустно улыбнулся:
– Тогда почему же я небогатый и несчастливый? Иди, мойся. Ты просто укор природе. Ах да, и вот что – бороду я бы на твоем месте оставил.
После ванны и неимоверного количества специального мыла Джон будто снова родился на свет. Белье, привезенное Полом, пришлось в аккурат, рубашка, брюки и туфли были подобраны безукоризненно. После этого они сидели в крытом патио отеля, ужинали и обсуждали дальнейшие планы.
– Я летел до Сан-Антонио, а границу пересек в Ларедо, – сказал Пол. – Если у тебя нет никаких противопоказаний, мы можем вернуться тем же путем. Ах да, кстати, вот твой паспорт, – добавил он, доставая из кармана синий американский паспорт и кладя его на стол перед ним.
– Что? – Джон взял его, полистал. На фотографии был мужчина с небольшой бородкой, звали его Денис Юнг, родился 16 марта 1966 года в Рочестере. – Кто он такой?
– Хороший друг моего хорошего друга. Который не задает лишних вопросов и не знает ни одного журналиста.
Джон разглядывал моложавое лицо на фотографии.
– И ты думаешь, этот финт нам удастся?
– Тебе ведь нужен паспорт, чтобы пересечь границу? А я, честно говоря, потрясен твоим портретным сходством с Юнгом, особенно после твоего пребывания на свалке. Не думаю, чтобы у какого-нибудь пограничника возникли подозрения.
– Хм-м, – Джон сомневался, но сунул документ в карман. – Спасибо.
– Пожалуйста, – сказал Пол. Он подлил себе вина и придвинулся вперед, держа бокал за ножку. – Тебе ясно, какой вопрос я должен рано или поздно задать?
– Ясно как день.
– Ведь ты мог бы обратиться в полицию.
– Да.
– Они все еще ищут тебя.
– Надеюсь.
– На худой конец, ты мог позвонить своим телохранителям.
– Вначале я так и хотел. – Джон шумно вздохнул. – Я не могу тебе это объяснить. Это было… как наитие. Внутренний голос, я бы сказал. И этот голос нашептывал мне, что лучше затаиться и нигде не показываться.
Пол скептически смотрел на него.
– Голос, говоришь?
– Ну, мне трудно объяснить, – сознался Джон. – Бывает, проводишь языком по зубам и чувствуешь, что не все в порядке, а посмотришь в зеркало – ничего не видно.
Пол хмыкнул.
Джон смел в кучку крошки на скатерти.
– Этот Бликер говорил про заказчиков. Это не дает мне покоя.
* * *
Квартира Пола в Вашингтоне настолько походила на его квартиру в Манхэттене, что Джон забыл, где они находятся. Только из окон был виден не Гудзон, а Потомак, но мебель была такая же, подобранная с тем же изысканным вкусом, и чуть ли не в той же расстановке.
– И та же строительная фирма, – сказал Пол. – Я решил, что дешевле будет воспользоваться проверенной планировкой.
Все прошло гладко. Они без приключений проехали по Мексиканскому плоскогорью, без задержки пересекли границу в Ларедо и вылетели ближайшим рейсом на Вашингтон. Возвращая машину в фирму проката, Пол пожаловался на запах, который в ходе поездки усугублялся, сотрудник проката в качестве причины заподозрил дефект в системе вентиляции и предложил дополнительную скидку, но Пол от нее отказался, и сотрудник вздохнул с облегчением.
– Кстати, я отпустил свою уборщицу, – сказал Пол, вернувшись домой с покупками на выходные. – Придется нам убирать за собой, пока ты здесь.
– Какие проблемы! – Джон устроился перед телевизором и просматривал все новости. Маккейну, кажется, удалось загнать Yamaichi-Bank в конкурс и впутать в финансовый скандал японское правительство; эпизод, в котором плачущий министр финансов снова и снова кланяется и просит прощения, повторялся в нескольких сюжетах. Директор банка, как сообщалось, покончил жизнь самоубийством.
Об исчезновении Джона Фонтанелли, произошедшем более трех недель тому назад, сообщалось лишь вскользь. Специальный отдел полиции тщательно проверяет всю информацию, подозрение на похищение усиливается, но никаких требований пока выставлено не было. Было видно, что толком никто ничего не знает.
– Что ты намерен делать теперь? – спросил Пол. Они сидели за обеденным столом перед телевизором. Готовил Пол, и очень вкусно. Джон спросил себя, есть ли хоть какое-то дело, в котором друг его юности не проявил бы себя наилучшим образом.
– Вчера, перед тем как заснуть, – сказал он, любуясь волшебным блеском реки вдали, – мне в голову пришла одна мысль. Мысль ужасная, если быть честным, и лучше бы мне вырвать ее с корнем и забыть, но не получается.
– Бывает.
– Это подозрение.
– И подозрения бывают.
Джон принялся двигать по столу свой бокал и симметрично укладывать на тарелку вилку и нож.
– За пару дней до того, как Маккейн отправил меня в Мехико, – начал он, запинаясь, – я как раз начал вникать в бухгалтерию концерна. Раньше меня это ничуть не интересовало, понимаешь? Поначалу я не знал, с чего начать, но со временем стал что-то понимать, и у меня появились вопросы.
– Интересно, – сухо сказал Пол.
– Понимаешь, Fontanelli Enterprises перечислил миллиард долларов в качестве гонораров одной консалтинговой фирме. Миллиард долларов!
Пол озадаченно посмотрел на него, на некоторое время закаменел и потом вдруг прыснул от смеха.
– И ты думаешь, – веселился он, – что Маккейн из-за этого решил убрать тебя с дороги? Потому что ты его разоблачил?
Джон мрачно смотрел, как тот чуть не лопался от смеха.
– Что тут такого смешного?
– О, Джон… – Он досмеялся до слез. – В принципе ты как был сыном сапожника из Нью-Джерси, так им и остался. Для тебя уже миллион за пределами твоих представлений. О, Джон, это действительно весело…
– Что, это глупое подозрение?
– Глупое? Это не то слово…
Джон откинулся назад и ждал, когда Пол успокоится.
– Я рад, что хоть повеселил тебя, – сказал он. – Но мне совсем не смешно.
– Джон, – начал Пол, все еще вытирая слезы в уголках глаз. – Ты интересовался бухгалтерией. Значит, ты сможешь назвать мне несколько основных показателей. А из них можно будет сделать выводы. Каков, например, годовой оборот концерна?
Джон наморщил лоб.
– Чуть выше 2,4 триллиона долларов.
– А валовой доход?
– Ровно 180 миллиардов долларов.
Пол прикинул эти цифры в уме.
– М-да, не такие уж и блестящие показатели, но для концерна такой величины сойдет. Сколько всего сотрудников в концерне?
– Семь с половиной миллионов.
– Больше, чем все население Финляндии, кстати сказать. И каков общий фонд зарплаты?
Джон пожал плечами:
– Понятия не имею.
– Хм-м. По осторожной оценке, полтриллиона долларов в год. Зависит от того, какая доля находится в зоне дешевой рабочей силы. – Пол ухмыльнулся. – И ты думаешь, у Маккейна хотя бы ресница дрогнула из-за какого-то паршивого миллиарда? Не говоря уже о том, чтобы он затевал против тебя заговор? Я тебя умоляю.
Джон кивнул. В принципе он выслушал это с огромным облегчением. Внезапное недоверие к Маккейну тяготило его, хотя он и не осознавал этого.
– Я думаю, ты прав. Относительно сына сапожника. Собственно, до сих пор мне удалось привыкнуть самое большее к миллионному порядку чисел. И миллиард – за консультации – о, господи, я думал, что это несметная сумма…
– Мне она кажется скорее скромной, – сказал Пол, качая головой. – Я уже и так не раз спрашивал себя, как Маккейн со всем этим справляется. Он, конечно, просто монстр менеджмента. За такой короткий срок сделать из ничего такой концерн…
– Но ведь в его распоряжении были мои деньги, – вставил Джон.
– Тогда подумай, что ты мог бы сделать с ними один, – посоветовал ему Пол. – Нет, это настоящее достижение, рекорд, и его вряд ли кто сможет повторить. Хорошо, он не самая симпатичная личность, ну так и Генри Форд тоже не был душкой. – Он задумался. – Я думаю, такова цена могущества.
Джон хмыкнул. Особого довольства он тоже не испытывал. Что-то продолжало его беспокоить, как заноза, какая-то деталь, которая не давалась ему, но была очень важна. Какая-то связь, но, проклятье, он понятия не имел, где ее искать.
– Это говорит скорее в его пользу, что он привлекает консультантов, не дожидаясь кризиса, – продолжал развивать свою мысль Пол, будто делая доклад перед заинтересованными слушателями из сферы экономики и науки. – Кто-нибудь другой в положении Маккейна оказался бы в опасности, не слыша критических голосов и целиком предоставленный своим суждениям. Следствием была бы потеря контакта с реальностью, незаметно для себя, и принятие безумных или даже опасных решений. Он явно знал о такой опасности. Поддерживать культуру критики внутри своего предприятия – дело трудное, а в рамках такого гиганта, как Fontanelli Enterprises – почти недостижимое. Сторонний консультант, которому как раз за это и платят, своей критикой создает необходимый противовес. И для управления особыми проектами тоже иногда лучше приглашать стороннего менеджера, которому все равно, будут его после окончания проекта любить или ненавидеть…
– У меня было такое чувство, что мы финансируем всю консалтинговую отрасль, – признался Джон, слушая его не особенно внимательно.
– Ну, конечно, не всю, но хороший кусок точно, – подхватил Пол ключевое слово. – Не требуй от меня точности, но у меня в голове вертится цифра порядка сорока-пятидесяти миллиардов долларов, вот годовой оборот в области консалтинговых услуг по всему миру. Как, кстати, назывались фирмы? Я полагаю, гиганты этой отрасли были вам в самый раз – Маккинси, Андерсон, KPMG…
– Нет. Это была всего одна фирма. Callum Consulting.
– Callum? – озадачился Пол. – Никогда не слышал.
Джон наморщил лоб:
– Что, отстал от времени, а?
– Видимо, да, – кивнул Пол и встал. – Ты меня простишь, я просто не успокоюсь, пока не узнаю.
Он направился по винтовой лестнице наверх, в крошечный кабинетик под коньком крыши. Джон пошел за ним, и они вместе смотрели, как загружается его компьютер. Отсюда открывался прекрасный вид на садики и велосипедные дорожки.
– Есть несколько справочных служб по экономике, которые работают на МВФ, – объяснил Пол, выходя в Интернет. – Я сейчас наберу пароль одной из таких служб, а ты, пожалуйста, отвернись.
– Еще чего, – проворчал Джон.
На экране появился сайт с впечатляющим гербом. Пол ввел дополнительные данные, компьютер ответил, что устанавливается защищенное соединение, и на экране повис значок песочных часов.
– Callum Consalting, – повторил Джон название фирмы, пробуя его на язык. – О чем-то мне это напоминает, не пойму о чем. Что, собственно, значит Callum?
Пол пожал плечами.
– Думаю, это имя. Шотландское имя, если я не ошибаюсь.
– Имя? – О, черт. Почему-то это было важно. Как будто монетку подбросили, а она зависла и не падала.
Пол запустил опрос.
– На первом курсе в Гарварде со мной в комнате жил один с таким именем, ужасный нахал, – рассказывал он. – Его отец был успешный адвокат, но я не могу вспомнить фамилию.
Значок песочных часов вертелся на экране.
– Маккинли? – соображал Пол. – Нет, не Маккинли.
Джона вдруг будто горячей водой окатили. Я не особенно изобретателен, что касается названий моих фирм; я всегда называю их именами членов семьи.
– Маккейн, – вырвалось у него.
– Нет, точно не Маккейн, я бы…
– Отца Маккейна звали Филипп Кэллам, – вскричал Джон. – Поэтому Callum Consalting. Его мать зовут Рут Эрнестина, и его брокерская фирма называлась Ernestine Investment. Он ее ликвидировал, но я никогда не спрашивал, нет ли у него второй фирмы…
– Что? – машинально отозвался Пол.
В это мгновение на экране возник результат опроса, и они увидели его черным по белому. Callum Consalting была консалтинговая фирма, зарегистрированная в Гибралтаре. Юридически это была фирма с одним владельцем, в ней было всего десять служащих, и владельца звали Малькольм Маккейн.
* * *
До Рождества не оставалось и трех недель, и Артуро Санчес не знал, то ли ему радоваться этому заданию, то ли досадовать на него.
– Подождите здесь, – сказал адвокат водителю маленького фургона. Тот сморщил нос, что было вполне понятно. Воняло нестерпимо. И лучше не стало, когда он зашел на территорию свалки и начал расспрашивать мусорных мародеров, которые таращились на него, как на осла с двумя головами.
Наконец расспросы довели его до покосившейся времянки у подножия мусорной горы, и он спросил молодую, изработанного вида женщину, заскорузлую от грязи:
– Это вы – Мари-Кармен Бертье?
И она ответила:
– Да.
Санчес с облегчением вздохнул. Наконец-то.
– Это вы около четырех недель тому назад нашли на мусорном отвале мужчину, спасли его и держали у себя, пока он не выздоровел?
Она с колебанием кивнула:
– Да, американца. Его нашел мой сын. Я думала, он умрет от горячки, но он не умер. Матерь Божья его сберегла. – Она развела руками. – Но его тут больше нет. Он ушел неделю назад.
– Да, я знаю. – Артуро Санчес огляделся: – Нельзя ли здесь где-нибудь… Ах, какое там! – Он положил свой дипломат на ближайший подходящий обломок бетона, расстегнул блестящий замок, достал блокнот и ручку и протянул это ей: – Пожалуйста, напишите на этом листке ваше имя.
Она помялась, но потом написала. Адвокат достал фотокопию, которую ему прислали, и сравнил почерк. Это была она, без всяких сомнений.
– Сеньора Бертье, – сказал он, – мужчину, которого вы выходили, зовут Джон Фонтанелли, и он поручил мне вас найти. Он хочет отблагодарить вас за то, что вы спасли ему жизнь. И поскольку он богатый человек, он хочет сделать вам подарок.
Откуда-то вынырнул маленький мальчик и спрятался за подолом своей матери. Санчес смолк и смотрел на обоих, как они стояли посреди всего этого убожества. Видит Бог, они заслужили то, что получат.
– Подарок? – спросила она, расширив глаза.
Санчес кивнул и достал свои бумаги.
– Речь идет о квартире в новом поселке Сан-Розарио, отдельной сумме на приобретение мебели, одежды и тому подобного, и щедрая ежемесячная пенсия до конца вашей жизни. Мистер Фонтанелли просил передать вам, что он будет счастлив, если вы примете этот подарок. Ваш сын сможет там учиться в школе, – добавил он.
– В школе? – эхом повторила она, оглянулась и, казалось, впервые увидела, в какой обстановке жила до сих пор. Выражение ужаса мелькнуло на ее лице.
Санчес снова сложил все бумаги в дипломат. Теперь можно было не торопиться.
– Там наверху ждет машина, – сказал он. – Если хотите, мы можем уехать прямо сейчас.
Суббота, 29 ноября 1997 года, сырой, холодный лондонский день. Густой туман опустился на город, поглотил верхушки высотных домов, сделал мост Тауэр похожим на костлявый призрак и придал ударам Биг-Бена жутковатое звучание. Ночью шел дождь, холодный, едкий, моросящий, оповещающий о приближении зимы. Это был день, когда без острой надобности из дома не выходят.
В середине дня солнце пробилось сквозь туман, обозначившись в белой дымке размытым светлым кругом. Сити с его холодным фронтом основательных домов и впечатляющими высотными строениями лежал покинутый, если не считать охранников, которые совершали свои обходы с высоко поднятыми воротниками, да изредка какого-нибудь прохожего, торопливо идущего к ближайшей станции метро. Поэтому вахтер, дежуривший на первом этаже здания Фонтанелли, оторвался от своей газеты, когда знаменитое черное лондонское такси остановилось перед главным входом.
Из него вышел мужчина в темно-зеленой непромокаемой куртке с капюшоном и, не оглянувшись на отъезжающую машину, направился к двери. В его движениях была решимость, способная внушить страх. Он двигался как танк с намерением проломиться через входные двери, будь они хоть стократно усилены бронированным стеклом. Вахтер отложил газету и уже приготовился нажать на кнопку тревоги, но с облегчением вздохнул, когда мужчина остановился, чтобы набрать код доступа, как должен делать любой сотрудник, приходящий сюда в неурочное время. Но замок не щелкнул. Вместо этого на пульте зажглась красная лампочка. Это значило, что код набран неверно.
Вахтер нахмурился. Не позвонить ли сразу в службу безопасности? Кто-нибудь из них выйдет и разберется с пришедшим.
Тот сделал еще одну попытку набрать код, опять без успеха. Тогда он подошел ближе, постучался и откинул свой капюшон.
– Мистер Фонтанелли! – вырвалось у вахтера.
Босс собственной персоной. Тогда как весь мир ищет его в Центральной Америке. Его уже считали мертвым, а он стоит здесь, прямо перед ним! Вахтер показал ему знаками, что сейчас откроет, обежал вокруг пульта к наружной двери, сунул в щель магнитную карточку-ключ и распахнул дверь, чтобы впустить его – вместе с волной холодной сырости.
– Мистер Фонтанелли, радость-то какая… Я и не знал… Я думал, вы…
– Да, спасибо, – ответил Джон Фонтанелли. – Все хорошо.
Вахтер не мог прийти в себя.
– Мне очень жаль из-за входного кода, – извинялся он. – Мистер Маккейн распорядился заблокировать ваш код, на всякий случай…
– Пожалуйста, разблокируйте его снова.
– Я… ну, сегодня его нет, мистера Маккейна, то есть…
– Я знаю, – сказал Фонтанелли.
– Он в Копенгагене, вы знаете, на вручении…
–… Гея-премии, – кивнул Фонтанелли, – я знаю. Скажите, сколько охранников сегодня в смене?
Вахтер заморгал, ошеломленный вопросом.
– О, – заикался он. – Я думаю, обычная смена, положенная для выходных. Двенадцать человек, я думаю.
– Вызовите их, – приказал Фонтанелли, указав на красный телефон на пульте. – Десять из них пойдут со мной. И пусть возьмут все ключи и отмычки, инструменты и ломы.
* * *
Скрипачи во фраках настраивали свои инструменты. Старик в ливрее ходил по залу и передвигал стулья до тех пор, пока они не выстроились в линеечку. Осветители возились с кабелем и штативами, совещаясь с телеоператорами. Две декораторши вносили последние штрихи в оформление сцены, подвешивая баннер с логотипом Гея-премии. Посреди этой кутерьмы стояли три африканки в ярких праздничных одеяниях и пытались понять, чего хочет от них церемониймейстер. Эти три женщины представляли победителя этого года, женское объединение, которое на краю пустыни затеяло удивительный проект по восстановлению леса и проводило его по собственной инициативе.
Маккейн сидел в кресле в заднем ряду и наблюдал за приготовлениями к торжественному вечеру. Это он выбрал место проведения церемонии – замок Христиансборг, просторное, внушающее почтение серое строение неподалеку от порта: по крайней мере, именно здесь заседал фолькетинг, датский парламент, равно как и верховный суд, и царственные помещения в своем великолепии и величии не оставляли желать лучшего. К сожалению, не удалось убедить королеву Маргарету II вручать премию; эта задача была поручена председателю жюри. Но в любом случае королева и принц-супруг будут присутствовать на праздничной церемонии, и Маккейн уже настроил съемочные группы телевидения, чтобы они как можно чаще держали их в кадре. Были разосланы приглашения природозащитным организациям по всему миру, большинство из которых не заставили себя долго упрашивать; в лучших отелях Копенгагена, пожалуй, еще никогда не бывало столько дебатирующих о защите природы гостей, как в эти выходные. Fontanelli Enterprises на самой церемонии должно было держаться на заднем плане; тому, кто захотел бы увидеть темно-красную букву f, пришлось бы ее хорошенько поискать. Маккейн, заменяя печально отсутствующего Джона Фонтанелли, должен был выступить лишь с краткой приветственной речью.
Итак, все шло наилучшим образом, когда к Маккейну подошла одна из секретарш.
– Звонок из Лондона, – сказала она, протягивая ему записку.
Это был приблизительно тот момент, когда Джон Фонтанелли, стоя перед закрытой на кодовый шифр дверью кабинета Маккейна, скомандовал десяти охранникам:
– Ломайте.
Маккейн прочитал записку.
– Фонтанелли? – прошипел он и недоверчиво посмотрел на женщину.
Она кивнула:
– Так он сказал.
– В Лондоне?
Она пожала плечами.
Это был приблизительно тот момент, когда в Лондоне тяжелая дверь поддалась и, треснув, раскрылась. Джон Фонтанелли шагнул в кабинет, указал на ящики и дверцы письменного стола и запертый шкаф с документами у стены и распорядился:
– Ломайте. Все.
– Позвоните в аэропорт, – шепотом приказал Маккейн. – Пусть готовят машину к вылету. Мне срочно нужно возвращаться в Лондон.
И вот он сидел, перелистывая документы толщиной в большой палец, читал названия фирм, которых он еще никогда не слышал, хозяйственные термины, о которых имел лишь смутное представление, рассматривал непонятные кривые и страницы, полные загадочных цифр, с трудом разбирал пометки и ключевые слова, написанные корявым почерком Маккейна, пробегал глазами факсы, тексты договоров и копии писем. Чтобы, долистав до конца и нахмурив лоб, положить этот документ на стопку других, которые он уже просмотрел и так же мало в них понял.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |