О старших классах, институте, Тане 3 страница

Юрины папа и мама, Мирра, Юра, друг отца Заславский

Мы с Юрой на берегу речки

Время в Закарпатье пролетело быстро. Мы с Юрой и дочкой наших хозяев Миррой много путешествовали. Там я впервые увидел горы, горные речки, водопады, других людей, другой быт. До этой поездки я не вылезал из своего Ольгино и ничего, кроме Ольгино, не видел.

Один раз там, в Закарпатье, нас с Юрой поколотили. Всю нашу компанию, включая взрослых, пригласили на местную свадьбу. Было очень многолюдно, интересно, необычно, весело, музыкально. А когда мы с Юрой и Миррой отправились домой, в темном переулке нас остановила компания местных ребят. Стали выяснять отношения. Им не понравилось, что мы, чужаки, проводим время с Миррой. Стали махаться. Спасло нас только то, что нападавших было очень много, каждый хотел внести свою лепту в процесс нашего воспитания и отталкивал другого. Было много толчеи и неразберихи. Мы спаслись бегством. Мирра сбежала с нами и по дороге завела нас во двор каких-то своих родственников, расположенный неподалеку от места инцидента. Там нам оказали первую медицинскую помощь, и из этого двора мы огородами, минуя улицы, как-то добрались до своего жилища. В результате, у Юры был разбит нос, а я отделался легким испугом.

На обратном пути из Закарпатья в Ленинград мы с Юрой отделились от остальной компании и заехали на один день в Москву. Вернулись домой переполненными впечатлениями и очень довольными поездкой.

А на следующий день после возвращения во мне что-то засвербило и я отправился к Таниному дому. Просто так. По моим расчетам Таня еще не должна была вернуться. И вот только я вышел из парка Лесотехнической академии на Лесной проспект, как увидел Таню. Она тащила домой овощи со Светлановского рынка. Оказывается, они с мамой тоже вернулись домой вчера, и мама послала ее по магазинам «затовариваться». Мы вместе дотащили мешки до ее дома, я немножко подождал во дворе, и вскоре Таня вышла ко мне.

Вот с этого момента, с лета 1965 года мы уже больше не расставались. Невзирая ни на какие обстоятельства, в дождь, в мороз, в любую погоду мы встречались два-три раза в неделю. Помню, однажды зимой, в дикий мороз, когда жизнь в городе замерла, Таня вышла ко мне закутанной в шерстяной платок поверх обычной меховой шапки, в зимнем пальто, в валенках, и мы отправились бродить по пустынному и трещащему от мороза городу…

Гуляли по городу, ходили по паркам, в кино, в театры, в музеи. Излазили весь город, но больше всего любили Кировский проспект, Каменный остров, ну и, конечно, наш «домашний» парк Лесотехнической академии. В кинотеатрах в то время не было кинофильма, который бы мы ни посмотрели.

Иногда (сначала реже, а потом чаще) Таня приглашала меня к себе домой. Они жили тогда с мамой в пятнадцатиметровой комнате в двухкомнатной коммунальной квартире на третьем этаже ведомственного милицейского дома. Дом был на улице Капитана Воронина напротив квартала, занимаемого общежитиями Политехнического института.

Ниже этажом, под Таниной квартирой такую же, как у Тани, двухкомнатную квартиру, но полностью занимала семья Павла Семеновича Иванова - мужа умершей сестры Марии Семеновны, Нины Семеновны. Семья состояла из самого Павла Семеновича и двух его дочек примерно Таниного возраста. Старшая из дочек – Ира, была года на два старше Тани, а младшая - Наташа – лет на пять младше. Нина Семеновна умерла, когда девочки были еще маленькими.

Когда-то, еще с довоенных времен семьи Марии Семеновны и Нины Семеновны жили вместе в одной квартире в двухэтажном коттедже на проспекте Энгельса неподалеку от Ланской. А когда Тане было лет 10, Павел Семенович выхлопотал в строящемся тогда для милиции доме двухкомнатную квартиру для себя с дочками и комнату для Марии Семеновны с Таней.

Павел Семенович, в то время, когда я с ним познакомился, был КГБ-шным полковником и заведовал Ленинградским Отделом виз и регистрации иностранцев - ОВИРом. Когда-то еще до войны он с красным дипломом окончил Политехнический институт. При распределении его вызвали, куда следует, и сделали предложение, от которого он не смог отказаться. А дальше вся его жизнь была связана со службой в органах. Как-то в подпитии он рассказывал мне о некоторых эпизодах своей работы – кошмар. Я не очень тесно общался с ним, но мне он всегда казался интересным, умным человеком, но с совершенно изломанной судьбой и психикой.

Конец Павла Семеновича был загадочным и трагическим. Время от времени он навещал своих сестер, живших в доме рядом с Пассажем на Невском проспекте на каком-то высоком этаже. После очередного визита он, что называется «подшофе», вечером отправился домой. А утром его нашли разбившимся на полу первого этажа лестничной клетки. По официальной версии он упал в лестничный проем и разбился. По неофициальной версии – ему помогли это сделать.

Танины родители поженились еще до войны. В 1936 году у них родился сын Володя, умерший впоследствии от дифтерита в Алтайском крае, куда была эвакуирована Мария Семеновна вместе с ним. Всю войну Танин отец Тарас Митрофанович был на фронте, работал хирургом в госпиталях. Рассказывал об этом мало и редко, но чувствовалось, что ему досталось не мало. Там на фронте он познакомился со своей будущей второй женой – Евдокией Васильевной, работавшей госпитальной медсестрой. Закончил войну Тарас Митрофанович в Германии. Некоторое время уже после Победы продолжал работать там, в советском госпитале. Один раз Мария Семеновна ездила туда к нему в гости, но надолго не задержалась. В 1946 году у Марии Семеновны родилась Таня. Вернувшись из армии, Тарас Митрофанович через некоторое время ушел от Марии Семеновны и стал жить в новой семье, в 1956 году у них с Евдокией Васильевной родился сын Сергей. В это же время Тарас Митрофанович и Мария Семеновна официально развелись. Таня тогда училась в младших классах. Жил Тарас Митрофанович со своей новой семьей в Пушкине, работал там, в больнице имени Семашко сначала хирургом, а потом заведующим патологоанатомическим отделением. О Тане он продолжал заботиться, раз в месяц навещал Таню, помогал ей и Марии Семеновне материально. Тарас Митрофанович был человеком совершенно не моего склада, с каким-то не моим мировоззрением, из другого теста, но относился я к нему всегда с уважением.

Мария Семеновна во время моего знакомства с ней работала копировщицей в конструкторском бюро завода Энгельса, входившем в объединение «Светлана». Когда я впервые увидел ее, ей было 53 года. Надо же! Мне она казалась тогда старухой. Приезжала с работы, привозила продукты и сразу шла на кухню готовить. Потом приносила с кухни готовую еду и усаживала нас за стол. Готовила очень хорошо, вкусно. Довольно часто к нашей трапезе присоединялась Наташа. Со мной Мария Семеновна практически не разговаривала, и меня при общении с ней не оставляло чувство, что я ей неприятен. Таня, правда, всегда говорила, чтобы я не обращал на это внимания: она, мол, со всеми так, такой у нее характер. После еды Мария Семеновна шла мыть посуду, а потом возвращалась в комнату, включала телевизор и целиком уходила в него, отключаясь от окружающей действительности. Требовала ее больше не беспокоить: она свою дневную работу выполнила и заслужила отдых. Иногда разговоры она заводила с Наташей. Чаще всего обсуждались различные приметы и предзнаменования, пересказывались сны, придумывались их толкования. Мы с Таней в этих разговорах (во всяком случае, при мне) участия не принимали.

Учиться в институте мне предстояло снова на первом курсе, но так как экзамены за первый семестр у меня были сданы, то до начала второго семестра я был свободен. И вот на этот, свободный от занятий период, по совету моей тети Тани, я устроился работать на нашу кафедру. Участвовал в экспериментальных работах, которые сотрудники кафедры тогда проводили на Первой Ленинградской ГРЭС на Обводном канале, напротив Фрунзенского универмага. Этот период и эта моя работа были для меня очень полезны. Я узнал, чем занимаются на моей кафедре, познакомился с сотрудниками кафедры, они узнали меня. Мой тогдашний руководитель Лев Лазаревич Магидей (я впервые увидел его летом на Мишкином дне рождения) потом в течение всего периода учебы в институте опекал меня, очень хотел, чтобы я остался после института у него работать.

Освобождался после работы я довольно рано: часа в три, в четыре. И мчался к Тане. Правда, старался не мешать ей в ее занятиях. Иногда помогал, в чем мог. У Тани тогда была начертательная геометрия, было много графических заданий. Меня Таня удивляла своим пространственным воображением. У меня с этим тоже было все в порядке, но она была круче. А еще я не знаю, как называется это свойство – возможность держать в памяти графическое изображение и в голове производить с этим изображением какие-то действия. Мне же всегда нужно было держать картинку перед глазами. Даже карту, план дорог мне всегда нужно держать перед глазами. В голове, в памяти они у меня не помещаются. А у Тани - с легкостью. Вообще, Таня была очень способным человеком – все схватывала на лету. Чего ей не хватало – так это усидчивости. Это и мешало ей добиваться успехов в учебе.

Занятия у Тани в институте отличались от наших по форме. В их студенческой группе было примерно десять человек. Много времени они проводили, рисуя в студии. Иногда ходили на пленэр. Главными предметами были живопись, рисование, черчение, разные поделки для уроков труда. Ну, и, конечно, там всякие педагогики, психологии и тому подобные предметы. Один день в неделю у нее был выделен для походов по музеям, по городу. У них в институте была какая-то более свободная и более взрослая жизнь, чем у нас в Политехническом.

Частенько после наших встреч, я опаздывал на последнюю электричку и, иногда ехал домой на такси, а чаще отправлялся домой пешком по шпалам. Иногда на Приморском шоссе меня подбирали сердобольные водители (чаще всего водители поливалок).

В январе 1966 года Таня довольно широко отметила свое двадцатилетие. В их комнату набилось человек 15-20 гостей – в основном Танины однокурсники. Ели, танцевали, было тесно, но весело. Пили «Рябину на коньяке», а когда всю выпили – перешли на спирт, принесенный Тарасом Митрофановичем «для медицинских целей». Я в первый раз в жизни глотнул чистый, не разбавленный спирт. Делать я этого не умел, у меня перехватило дыхание, и я обжег горло. С тех пор горло у меня воспаляется по всякому малейшему поводу, а иногда и совсем без повода, и мне пришлось, в частности, практически навсегда отказаться от мороженного, хотя я его очень люблю.

Зимой и весной мы с Таней довольно часто ездили в гости к Спиро, строили планы на предстоящее лето. Мы с Юрой решили взять палатку и дикарями, как в модной тогда комедии «3+2», поехать в Крым. Таня, конечно, тоже должна была и хотела ехать с нами. А еще Юра пригласил с собой свою знакомую Олю Кудрявцеву, тогда студентку филологического факультета университета. Юрин старший брат Борис, уже инженер, много помогал нам советами по разработке маршрута, по оснащению нашей экспедиции. Он уже бывал в Крыму и всячески расхваливал нам свои любимые тамошние места, особенно Кара-Даг, Коктебель.

Начиная со второго семестра, я стал ходить в институт на занятия, но ритм жизни, встречи с Таней остались неизменными. Моя новая институтская группа почти целиком состояла из приезжих. Ребята жили в общежитии. И то ли из-за разного быта, то ли, потому что я все свободное время проводил с Таней, но новых близких друзей я в институте не завел. То есть мои отношения с одногруппниками были хорошими, но не тесными.

Весеннюю сессию я сдал хорошо. А на июнь и половину июля поехал с несколькими своими однокурсниками в «студенческий отряд» в Мурманск. Можно было и не ехать, но мне нужно было заработать денег для планируемой поездки в Крым. Хоть я и получал повышенную стипендию в институте, но все деньги уходили у меня тогда на Таню, на походы в кино и музеи.

В Мурманске мы работали на стройке: целый месяц делали кабельную траншею. Вгрызались отбойными молотками в замерший грунт, делали деревянную опалубку, заливали и трамбовали вибраторами бетон. Я сначала работал отбойным молотком, а потом меня взяли в бригаду плотников – там работать было значительно легче и интереснее. Приходилось работать не только руками, но иногда и головой.

Таня на июнь поехала со своей институтской группой в Нижний Тагил, делать «производственные» зарисовки на металлургическом комбинате и «деревенские» пейзажи. Вернулась довольной, но под сильным впечатлением от того, что один ее одногруппник, когда они ехали в поезде, вылез на крышу вагона позагорать, и его сбило низко висящим высоковольтным проводом. В один момент молодого парня не стало.

Я вернулся на пару недель позже Тани. В первый раз в жизни прилетел на самолете: мог себе позволить купить билет на заработанные тяжким трудом деньги. Завез домой вещи, сходил в баню и отправился к Тане, удивлять ее бородой, которая отросла у меня за полтора месяца небритой жизни. Бороде Таня удивилась, но потребовала немедленно сбрить – не понравилась.

А вскоре мы с Таней, Юрой и Олей отправились в Крым. До сих пор не понимаю, как это Мария Семеновна без слов отпустила Таню с нами. Но отпустила. Наверное, почувствовала, что удержать не сможет.

В начале этого путешествия у нас у всех друг с другом и у меня с Таней не всё пошло гладко. Был некоторый период притирки, привыкания друг к другу. Ведь до этого мы никогда не жили вместе. У каждого были свои привычки, свое понимание того, что хорошо и что плохо. Однако этот период – период непонимания и обид, довольно скоро закончился, и мы вышли на какую-то новую ступень наших отношений, научились уважать мнение, поступки, поведение друг друга. Научились больше доверять друг другу.

А вообще это наше путешествие получилось замечательным. Мы проехали по всему южному побережью Крыма. Начали в Одессе, потом переправились на пароходе в Севастополь, а потом переезжали из одной запланированной точки в следующую на автобусах, попутках или катерах. В зависимости от места, от того, насколько нам хорошо было в нем, делали остановки разной продолжительности от одного до нескольких дней. Ходили в горы, купались, ныряли с маской и ластами. В ту поездку я немножечко научился плавать. Ведь, несмотря на то, что я вырос на берегу Финского залива, постоянно барахтался в воде, плавать совершенно не умел.

Питались мы или в столовых, или готовили на костре. Жили дружно, вместе восторгались разными красотами, делились впечатлениями, переживали трудности. Закончили мы наш поход в Коктебеле, и через Феодосию отправились на поезде домой. В конце путешествия мы все вчетвером договорились, что следующим летом обязательно отправимся вместе в новый поход, предположительно на Кавказ.

Но зимой Юра заболел туберкулезом, и врачи запретили ему бывать под южным солнцем. В результате в следующий поход мы отправились с Таней вдвоем. Решили начать наше путешествие с Батуми, а от Батуми, также как и в прошлом году с остановками, добираться вдоль побережья до Геленджика, а оттуда ехать домой.

И опять наше путешествие удалось на славу. Правда, само Кавказское побережье нам понравилось меньше Крымского, несмотря на обилие растительности, более высокие и крутые горы, на бОльшие возможности и разнообразие всяких радиальных маршрутов. Мы побывали в заповеднике «Зеленый мыс» под Батуми, в Сухумском обезьяннике, в самшитовой роще под Хостой, на озере Рица, в Никитском ботаническом саду и в ущелье под Сочи (забыл, как называется). Все было очень интересно и здорово. Но в целом на Кавказе было как-то не так уютно и не так по-домашнему, как в Крыму. А еще в Грузии нас донимали приставания грузин к Тане. Ничего плохого не происходило, но они слетались к ней как ночные мотыльки к источнику света и приносили с собой тревогу и напряжение. В результате, очутившись в российской части побережья, мы вздохнули с облегчением.

В следующее лето (это был уже 1967 год) мы решили воспользоваться советом моего дяди Олега и проникнуть на южное побережье Кавказа, в Сухуми, через Клухорский перевал – заброшенную Военно-Сухумскую дорогу. По словам дяди Олега, это путешествие должно было запомниться нам красотами Кавказских гор и массой новых впечатлений. И оно действительно нам запомнилось! Мы доехали до Минеральных вод, на автобусе и попутках добрались до Теберды, а оттуда до Северного приюта. От Северного до Южного приюта километров тридцать через самый перевал прошли пешком, а от Южного приюта до Сухуми снова добирались на попутном автобусе. И действительно, все было, как говорил дядя Олег. Сердце рвалось из груди от восторгов: уходящие ввысь скалы, множество водопадов, сверкающий на солнце снег на фоне изумрудной зелени и ярких цветов. Все было здорово, кроме того, что наше снаряжение совершенно не соответствовало такому путешествию, а было предназначено для отдыха на берегу моря. У нас были купальные принадлежности, ласты, маски, надувные матрацы и не было ни теплых вещей, ни соответствующей обуви. А в горах нам пришлось преодолевать довольно продолжительный снежник, идти в тумане и в мороси. Мы одели, навертели на себя все, что можно было одеть и навертеть, включая кусок полиэтилена, который предназначался для подкладывания под пол палатки. И все равно тряслись от холода, но как-то прошли, добрались до Сухуми и оставили этот переход в нашей памяти и в фотографиях.

В ту поездку кроме заснеженного перевала нам пришлось пережить еще одно испытание: ночное наводнение в высохшем русле речки под Адлером, где мы по неопытности поставили палатку рядом с палатками полусотни таких же беспечных, как и мы, туристов. Ночью пошел сильнейший ливень, вода в речке стала быстро подниматься, и невзрачный ручеек превратилась в бурный поток, и мы с трудом успели унести оттуда ноги – выбраться на сушу. Все тоже закончилось благополучно, но исход этого приключения со значительно большей долей вероятности мог быть и другим. Опасность была реальной.

Дальше мы, так же как и в прошлом году, с остановками добрались до Тамани, до порта Кавказ, потом на поезде, используя паром, перебрались через Керченский пролив в порт Крым и доехали до Феодосии. Остаток отпуска провели в Крыму, в районе любимого нами Кара-Дага. Наслаждались бездельем, занимаясь поисками сердоликов и других красивых камушков на тамошних пляжах.

…Мы с Таней по-прежнему часто встречались, по-прежнему проводили все свободное время вместе, не надоедая друг другу. А поздней осенью все тот же Мишка Михайлов пригласил нас на свою свадьбу. Мы сходили, поздравили его, а, возвращаясь домой, где-то в районе Ланской я спросил у Тани, не хочет ли она, чтобы мы тоже поженились. И Таня сразу ответила, что, конечно, хочет, что мечтает об этом еще с наших школьных встреч. А иначе и не встречалась бы со мной так долго, больше трех лет. А я спросил, что, если она так давно этого хочет, то почему же сама не сказала, сама не предложила. А она ответила, что никогда сама бы этого не предложила, потому что считает, что некоторые вещи должны исходить от мужчины.

И с этого вечера мы начали готовиться к свадьбе! Я предложил, было, не устраивать широких торжеств, а отметить это событие вдвоем. Но Таня была категорически против такой свадьбы. Ей была нужна настоящая свадьба, с Дворцом бракосочетания, со свадебными нарядами, с гостями и застольем. «Свадьба в моей жизни будет одна. Для меня это событие, разделяющее мою жизнь на два периода: до и после свадьбы. Я хочу отметить это событие как следует, как принято» - сказала она.

Ну и все получилось, как хотела этого Таня. Мы записались на 23 апреля 1968 года на церемонию во Дворец бракосочетания на улице Лаврова. Получили там талоны на приобретение разных дефицитных товаров. По специальному разрешению я сшил черный свадебный костюм в специальном свадебном ателье на Фонтанке. Сшили мне его плохо, несколько раз перешивали, но костюм так и остался скособоченным. Таня купила фату. Подходящего готового платья мы для нее не нашли. И белое свадебное платье, которое она никогда после свадьбы не одевала, но всегда бережно хранила, Тане сшила всегдашняя ее портниха – крестная, Анна Николаевна, подруга Марии Семеновны еще с ее девических лет. В ювелирной мастерской на Желябова около ДЛТ из обломков золотых орденов моих дедушек и прадедушек – бывших военных, мы заказали обручальные кольца. В специальном магазине-распределителе накупили гору всяких дефицитных продуктов. Пир решили устроить у нас дома в Ольгино. Назвали много гостей: всех моих родственников Петровых, нескольких знакомых и родственников Марии Семеновны (часть из них я никогда позже не видел). Из наших друзей были только Юра Спиро, Женя Васильева - наши свидетели и Нина Белякова.

Женя Васильева – Танина подруга детства, соседка по их прежнему двору на Энгельса. Таня с Женей вместе учились до восьмого класса и вместе пришли в наш 9^б класс 116-ой школы. После 9-го класса Женя ушла из нашей школы и поступила в Радиополитехникум на Светлановской площади. Окончив техникум, она по распределению поехала в Новгород. И вот там, в общежитии, где она жила, на кухне по какой-то причине произошел взрыв газового баллона. Женя сильно обгорела. В основном пострадали открытые части тела: лицо, руки и ноги. Ее перевезли в Ленинград, в ожоговое отделение Военно-медицинской академии. Там она лежала несколько месяцев. Таня постоянно навещала ее, ухаживала, убиралась в палате. Пару раз брала с собой меня. Из больницы Женя вышла обезображенной. Но самым плохим было то, что происшедшее плохо отразилось на ее психике: она озлобилась на весь мир. Отношения с Таней постепенно стали ухудшаться, несмотря на попытки Тани не допустить этого. Одной из таких неудачных попыток, направленных на сближение, и было приглашение Жени к нам на свадьбу в качестве свидетеля. После свадьбы общение Тани с Женей вообще прекратилось.

Готовили всю еду для свадебного стола моя мама и ее сестры. Очень большое участие в подготовке свадьбы приняла тетя Вера. Кстати говоря, из всех многочисленных деликатесов, бывших на нашем свадебном столе, мне почему-то запомнилась только приготовленная ею треска по-гречески.

Мария Семеновна по каким-то причинам в предсвадебной суете участия не принимала. М.б. это не полагалось по каким-то традициям, приметам, м.б. по другим причинам – я не знаю.

Помню, что, когда мы только решили пожениться, она заставила меня разыграть какой-то глупый спектакль: я должен был официально попросить у нее руки ее дочери. Я, не знающий и не понимающий приметы и традиции – у нас в семье это не было принято, скрепя сердце, это проделал, и она в результате милостиво согласилась на нашу свадьбу.

Свадьба прошла хорошо, если не считать того, что Дворец на Лаврова к апрелю закрыли на ремонт, и свадебную церемонию перенесли во временное помещение на Карла Маркса (Большой Сампсониевский), в дом из красного кирпича рядом с Выборгским райкомом партии. Но нам это было даже удобнее.

На правой фотографии: Х (не знаю, кто), Наташа (Танина двоюродная сестра), Женя Васильева, Таня, я, Юра Спиро, Павел Семенович, Нина Белякова, Мария Семеновна, Анна Николаевна (Танина крестная), подруга Марии Семеновны, мама, папа.

После свадьбы мы с Таней поселились у нас в Ольгинском доме, в семиметровой комнате, которую мы с мамой перед этим специально отремонтировали. Мама подарила нам к свадьбе шкаф-гардероб, тетя Таня - письменный стол и два стула. Диван-кровать Таня привезла свою, из города. Вот и вся наша обстановка. Больше в нашу комнату ничего не помещалось. Когда диван был разложен, чистого пола в комнате хватало только для тапочек. Сидя на разложенном диване, можно было открыть шкаф или взять что-то со стола.

Мы с Таней продолжали учиться: я на третьем курсе, Таня на четвертом.

Готовила на всех моя мама. Таня хотела давать деньги на еду, которые ей, в свою очередь, давал Тарас Митрофанович, но мои мама с папой отказались – сказали, что им хватает. У нас с Таней с самого начала и до самого конца был общий котел: все полученные и мной и ею деньги мы складывали в одно место – в ящик письменного стола. Тратили по взаимной договоренности. Никаких «заначек» ни у меня, ни у нее, ни на что и никогда не было.

Некоторые трения между Таней и мамой по поводу еды иногда возникали: Мария Семеновна готовила более разнообразно и более вкусно, мама - проще и однообразнее. На обед в качестве первого блюда у нас обычно бывали щи, в качестве второго – картошка с мясом или рыбой. И мы как-то не зацикливались на еде. Тане, конечно, было не просто, особенно в первое время. На Танины претензии я всегда говорил, что разнообразие в еду надо вносить самим: готовить по выходным что-нибудь вкусненькое. Иногда мы так и делали.

В декабре мама с папой уехали на месяц в санаторий на берег Черного моря. Нам с Таней пришлось брать хозяйство в свои руки, самим готовить, ходить по магазинам. К Новому году мы приготовили все то, что обычно делала мама, кроме этого Таня попробовала приготовить и кое-что свое. Пригласили тетю Люлю и тетю Таню и вместе с ними встретили Новый 1969 год.

Вскоре после Нового года мама с папой вернулись, и жизнь пошла по-прежнему. Папа с мамой занимались хозяйством, а мы с Таней ездили в свои институты, занимались дома, много гуляли, ездили в гости, сами принимали гостей.

Тане очень нравились мои тети и дяди, все члены семьи Петровых. Когда кто-нибудь из них приезжал к нам, она любила сесть с вязанием на диван в большой комнате и слушать их разговоры. Иногда сама вступала в беседу.

С некоторой настороженностью она, пожалуй, относилась только к дяде Олегу. Некоторое из того, что он говорил, ей казалось неискренним. В частности, его разговоры о политике, об отмирании частной собственности. Когда-то он говорил, например, что частные дачи, личные автомобили – это все пережитки прошлого, скоро этого ничего не будет. Дачу, мол, можно будет всегда снять государственную в том месте, где тебе хочется. А автомобиль - взять напрокат в специальном ателье. И его манера, говорить громко и как-то по-театральному, казалась Тане неискренней. Ей казалось, что он неуместно красуется и говорит не совсем то, что думает на самом деле. «Не может умный человек говорить такие глупости искренне» - говорила Таня.

Зато с большой симпатией Таня относилась к тете Вере, дяде Шуре, тете Люле. Но особенно ей нравился дядя Вася, а его отношение к тете Вале Таня считала эталоном отношения мужа к жене. Вообще она считала дядю Васю с тетей Валей идеальной супружеской парой.

Загородная жизнь Тане тоже сразу понравилась. Понравились наши Ольгинские места, залив, Семь лугов, Каменка. Она взяла у своих двоюродных сестер не нужный им велосипед, и мы много и часто катались по Ольгинским окрестностям. Очень активно Таня включилась в наши сельскохозяйственные работы. С ее появлением наш передний садик, огород стали предметом ее забот и зажили новой жизнью. Таня накупила садоводческих книжек, выписала журнал. Сажала, поливала, полола…. Ухаживать за огородом Тане активно помогал папа. Вместе они обсуждали, где что посадить, как лучше расположить и устроить парники для огурцов. Помню, как мы с Таней для удобрения ее посадок возили на велосипедах мешки с прошлогодним тростником с залива, торф - из леса, навоз - с полей, где паслись коровы Ольгинского совхоза. Откуда в ней – горожанке взялись все нужные знания, умения и любовь ко всем этим загородным занятиям – не понятно. В Марии Семеновне никогда этого не было.

Зимой Тане тоже нравилось путешествовать и пешком, и на лыжах, и, особенно, на финских санях, если позволяла дорожная обстановка. Нравилось разгребать снег с дорожек на нашем участке. Рационалист-папа всегда говорил ей, что не нужны такие широкие дорожки, что не надо тратить лишние силы, но Тане все хотелось красоты и аккуратности. В зимние вечера Тане нравилось сидеть перед открытой дверкой горящей печки, смотреть на огонь, помешивать дрова. Для сидения перед печкой папа сделал Тане специальную низенькую скамеечку, на которой Таня вязала, сидя перед огнем.

Дата добавления: 2015-08-28