Каждый из домов как бы дополнял и украшал окружающую природу, настолько с нею сливаясь, что порой невозможно было сказать, где кончается строение и начинается живое дерево. Архитектура и природа здесь обрели истинное равновесие. Вместо того чтобы властвовать в своём мире, эльфы предпочли принять его таким, какой он есть, и приспособиться к нему.
Вскоре показались и обитатели Эллесмеры — сперва это проявлялось в едва заметном движении, не более шумном, чем шелест сосновых игл, осыпающихся на землю под лёгким ветром. Затем Эрагон стал замечать то чью-то промелькнувшую руку, то чьё-то бледное лицо, то изящную ножку, обутую в сандалию. Осторожные эльфы не торопились показаться пришельцам. А когда они наконец появились в пределах видимости, то не сводили глаз с Сапфиры, Арьи и Эрагона.
Здешние женщины не заплетали волосы в косы и не укладывали в прихотливые причёски, позволяя им струиться по спине светлыми водопадами серебристого или песочного оттенка. Некоторые, правда, втыкали в волосы живые цветы. Эльфы-женщины были удивительно красивы — тонкой неземной красотой, скрывавшей, впрочем, их недюжинную силу. Эрагону эти существа казались безупречными. Эльфы-мужчины тоже поражали своей внешностью — высокие скулы, тонкие прямые носы, густые ресницы. Одежда эльфов представляла собой простые короткие туники — зеленые или коричневые — с каймой в осенней гамме: оранжевой, ржаво-красной, золотистой.
«Да, не зря их называют Светлыми Эльфами», — думал Эрагон, прикладывая пальцы к губам в знак приветствия, как его учила Арья.
Эльфы тут же все, как один, поклонились ему в пояс, заулыбались, засмеялись, а откуда-то из их толпы донёсся звонкий женский голосок, напевающий:
Гала о Вирда брюнхвитр, Абр Берундал вандр-фодхр, Бюртхро лауфсбладар экар ундир Эом кона даутхлейкр…
Эрагон тут же зажал уши, опасаясь, что и эта мелодия сродни заклинанию, которое они слышали ночью близ Силтрима, но Арья покачала головой и отняла его руки от ушей.
— Это не магия, — успокоила она Эрагона и сказала своему коню: — Ганга. Ступай назад. — Жеребец кивнул головой и послушно пошёл прочь. — И вы тоже отпустите коней, — велела Арья своим спутникам. — Они нам больше не понадобятся и вполне заслужили отдых на конюшне.
Песня стала громче, когда Арья повела их по дорожке, выложенной мелкими камешками, среди которых мелькали кусочки зеленого турмалина, к ручью; дорожка вилась среди пышных кустов шток-розы, между странными, растущими из земли домами. Эльфы танцующей толпой следовали за ними, легко взлетая на ветки и со смехом пробегая у гостей над головой. Сапфиру они называли исключительно хвалебными именами — Длинный Коготь, Дочь Воздуха и Огня, Сильнейшая.
Эрагон улыбался, не скрывая радости и восхищения. «Здесь я мог бы жить!» В душе его разливался покой. Спрятанная в чаще Дю Вельденвардена, где столько же входов, сколько и выходов, надёжно ограждённая от внешнего мира, Эллесмера понравилась ему гораздо больше тех великолепных городов, что были построены гномами. Указав на один из домов, как бы находившийся внутри огромной сосны, он спросил у Арьи:
— Господи, как вы это делаете?
— Мы поем лесу на своём языке, вкладывая в песню всю свою силу и передавая эту силу ему; мы просим, чтобы деревья росли так, как нужно нам. Не только все наши здания, но и инструменты сделаны таким образом.
Они остановились у сплетения корней, создававшего как бы ступени огромной лестницы, наверху которой виднелась дверь, утопленная в стене из молодых сосен. Сердце Эрагона забилось, когда дверь вдруг распахнулась настежь словно сама собой, и за ней открылся великолепный зал — стены из стволов деревьев, а потолок, похожий на соты, образован сотнями переплетённых между собой ветвей. Вдоль двух стен стояло по двенадцать кресел, на которых расположились двадцать четыре представителя эльфийской знати.
Эти женщины и мужчины были прекрасны и мудры; их гладкие лица не тронуло ни время, ни старость; их проницательные живые глаза молодо и возбуждённо сияли. Они смотрели на Эрагона и его спутников с нескрываемым восторгом и надеждой. В отличие от прочих эльфов, на поясе у многих из них висели мечи, рукояти которых усыпали бериллы и гранаты. Длинные волосы были на лбу перехвачены обручем.
Чуть дальше виднелось некое подобие белого шатра, раскинутого над троном с основанием из узловатых древесных корней. На троне восседала сама королева эльфов, прекрасная, как осенний закат, с гордым и властным лицом. Её тёмные брови разлетались в стороны, как два крыла, яркие сочные губы напоминали ягоды падуба, а чёрные, как полночь, волосы скрепляла бриллиантовая диадема. Она была в тунике алого цвета; бедра обвивала золотая цепь; бархатный плащ, застёгнутый под горлом, мягкими складками спадал до земли. Несмотря на свой повелительный вид, королева выглядела хрупкой, словно таила в себе огромную боль.
У её левой руки стоял столбик, сделанный из кривоватого ствола деревца, с резной поперечиной, на которой сидел совершенно белый ворон. Ворон приподнялся, потоптался на месте и, склонив голову набок, уставился на Эрагона; в глазах его светился неподдельный разум. Рассмотрев гостя, ворон хрипло каркнул и пронзительным голосом выкрикнул: «Вирда!» Эрагон даже вздрогнул, такая сила таилась в этом загадочном слове.
Стоило им войти, и двери в зал тут же закрылись. Они подошли к королеве, и Арья, опустившись на колени на поросшую густым мхом землю, низко склонила перед ней голову. То же самое сделали Эрагон, Орик, Лифаэн и Нари. Даже Сапфира, которая никогда и никому не кланялась — даже Аджихаду и Хротгару! — поклонилась королеве эльфов.
Имиладрис встала и стремительно подошла к ним; плащ летел у неё за спиной, как крылья. Подойдя к Арье, она положила ей на плечи дрожащие пальцы и сказала звучным, дрожащим от волнения голосом:
— Встань.
Арья подчинилась. Королева долго вглядывалась в её лицо, словно пытаясь прочесть некое зашифрованное в чертах Арьи послание. Потом она обняла Арью и горестно воскликнула:
— О, дочь моя! Как же я была несправедлива к тебе!
КОРОЛЕВА ИМИЛАДРИС
Эрагон был глубоко потрясён. Мало того, что его окружали стены этого фантастического зала, созданного живыми деревьями, а за этими стенами раскинулась совершенно сказочная страна; мало того, что перед ним стояла сама королева эльфов, так ещё и Арья оказалась принцессой! С одной стороны, ничего удивительного в этом он не находил: в её повадке всегда чувствовалась некая особая властность и гордость. И все же ему было страшно жаль, что это так, ибо теперь между ними возникла новая, непреодолимая преграда, а ведь он уже надеялся, что сможет со временем разрушить все то, что их разделяло прежде. Он тут же вспомнил пророчество Анжелы о том, что полюбить ему суждено женщину благородного происхождения. Но того, что принесёт ему эта любовь — счастье или горе, — Анжела не знала.
Он чувствовал, что и Сапфира удивлена, хотя, скорее, удивлена приятно.
«Оказывается, мы путешествовали в обществе августейшей особы, даже не зная об этом», — заметила она.
«Интересно, почему она это скрыла?» — спросил Эрагон.
«Возможно, это было связано с грозившей ей опасностью».
— Имиладрис Дрёттнинг, — почтительно сказала Арья и снова поклонилась.
Королева отстранилась от неё так резко, словно её укусила змея, и, закрыв лицо руками, повторила на древнем языке:
— О, дочь моя, как же я была к тебе несправедлива! С тех пор как ты исчезла, я не могла ни есть, ни спать. Меня измучили мысли о твоей судьбе, я боялась, что больше никогда тебя не увижу. Какая ужасная, жестокая ошибка! Как я виновата перед тобой! Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
По толпе придворных пролетел шелест изумления. Арья долго молчала. Потом сказала:
— Целых семьдесят лет я жила и любила, сражалась и убивала, но ни разу даже не поговорила с тобой, мать моя. Мы, конечно, живём очень долго, но даже и для нас семьдесят лет не такой уж маленький срок.
Имиладрис резко выпрямилась и гордо вздёрнула подбородок. Эрагон видел, что она вся дрожит.
— Я не могу изменить прошлое, Арья, как бы мне самой этого ни хотелось.
— А я не могу забыть того, что мне пришлось пережить.
— Ты и не должна забывать. — Имиладрис сжала руки дочери. — Я люблю тебя, Арья. Ты — это все, что у меня есть. Ты можешь, конечно, уйти, если считаешь нужным, но я должна сказать, что прежде хотела бы помириться с тобой.
Эрагон затаил дыхание; он боялся, что Арья или вообще не ответит, или, что ещё хуже, отвергнет предложение королевы. Она явно колебалась. Потом опустила глаза и едва слышно сказала:
— Нет, мама. Я не уйду.
Имиладрис неуверенно улыбнулась и снова обняла дочь. На этот раз и Арья тоже обняла мать. На лицах собравшихся эльфов сразу расцвели улыбки.
Белый ворон подскочил на своей перекладине и прокаркал:
— И на двери написал то, что каждый в доме знал: «Друзья и подруги! Любите друг друга!»
— Помолчи, Благден, — сказала ворону Имиладрис. — Не всем хочется слушать твои жалкие вирши. — И королева повернулась к Эрагону и Сапфире. — Прошу извинить меня — я вела себя невежливо по отношению к вам, нашим главным гостям.
Эрагон коснулся пальцами губ и совершенно немыслимым образом вывернул правую руку перед грудью, как его учила Арья.
— Имиладрис Дрёттнинг. Атра эстерни оно тельдуин, — сказал он, не сомневаясь, что в данном случае ему полагается говорить первому.
Королевский ворон от удивления широко раскрыл глаза, но промолчал.
— Атра дю эваринья оно варда, — ответила Имиладрис.
— У натра морранр лифа унин хьярта онр, — завершил Эрагон ритуальное приветствие, заметив, как поразило эльфов то, что он знаком с их обычаями. И услышал, как Сапфира мысленно повторяет его приветствие, обращаясь к королеве.
Выслушав её, Имиладрис спросила вслух:
— Как твоё имя, дракон? «Сапфира».
Лицо королевы вспыхнуло радостью узнавания, однако она лишь кивнула драконихе и промолвила:
— Добро пожаловать в Эллесмеру, Сапфира! А как твоё имя, Всадник?
— Эрагон. Меня ещё прозвали Губителем Шейдов, ваше величество. — На этот раз по устам придворных явственно пробежал шепоток; даже Имиладрис, похоже, была потрясена.
— Ты носишь могущественное имя, — тихо сказала она. — Мы редко даём его нашим детям… Добро пожаловать в Эллесмеру, Эрагон, Губитель Шейдов! Мы долго ждали тебя. — Она перешла к Орику, поздоровалась с ним, задала ему несколько вопросов и вернулась на трон, зябко кутаясь в плащ. — Судя по тому, что ты, Эрагон, явился сюда всего через несколько месяцев после того, как яйцо Сапфиры было украдено, а также видя это кольцо, что у тебя на руке, и меч, которым ты опоясан, я догадываюсь, что Бром умер, не успев завершить твоё обучение. Я бы хотела услышать всю твою историю целиком, включая смерть Брома и твою первую встречу с моей дочерью или её первую встречу с тобой. Кроме того, я бы хотела узнать поподробнее о твоей миссии в Эллесмере, гном Орик, и о твоих приключениях, Арья, после того, как ты попала в засаду.
Эрагон уже столько раз все это рассказывал, что ему не составило труда ещё раз пересказать свою историю королеве эльфов. В некоторых случаях, когда ему изменяла память, Сапфира дополняла его весьма точными описаниями, а порой он просто предоставлял ей возможность продолжать повествование. Под конец Эрагон вытащил из заплечного мешка свиток Насуады и вручил его Имиладрис.
Она взяла свиток, надломила печать и развернула пергамент. Прочитав послание, она вздохнула, на минутку прикрыла глаза, словно от боли, и сказала с искренним сожалением:
— Теперь я понимаю истинную глубину своего безумного поступка! Мои страдания могли бы закончиться гораздо раньше, если бы я не вывела свои войска и не отказалась принимать посланцев Аджихада, узнав, что Арья попала в засаду. Мне вообще не следовало винить варденов в её гибели. Для такой старой женщины я вела себя просто глупо.
Вокруг все молчали; никто не осмеливался ни согласиться с королевой, ни опровергнуть её слова. Призвав все своё мужество, Эрагон спросил:
— Но поскольку Арья вернулась живой, согласишься ли ты теперь помогать варденам, как когда-то? Иначе Насуаде не выстоять, а ведь я принёс ей клятву верности.
— Моя ссора с варденами — это пыль, унесённая ветром, — сказала Имиладрис. — Не тревожься, Эрагон. Мы станем помогать им и даже больше, чем прежде, благодаря вашей победе над ургалами. — Она чуть наклонилась вперёд и посмотрела ему прямо в глаза. — Ты дашь мне кольцо Брома, Эрагон? — (Без колебаний он снял с пальца кольцо и протянул его королеве.) Имиладрис бережно взяла кольцо и сказала: — Тебе не следовало носить его, Эрагон, поскольку предназначалось оно не для тебя. Однако же ты оказал такую помощь варденам и моей семье, что я отныне считаю тебя другом эльфов и в знак нашей дружбы дарю тебе это кольцо, и теперь все эльфы, куда бы ты ни пошёл, будут знать: тебе не только можно доверять, но и нужно оказывать всяческое содействие.
Эрагон поблагодарил её и снова надел на палец кольцо, а королева не сводила с него проницательных глаз, словно что-то решая про себя. Эрагону казалось, что она наперёд знает все, что он может сказать или сделать.
— Таких вестей, какие принёс ты, — вновь заговорила Имиладрис, — мы не слыхали в Дю Вельденвардене уже много лет. Мы здесь привыкли к более медленному течению жизни, чем обитатели всей остальной Алагейзии, и меня тревожит, что вскоре там могут произойти весьма значительные перемены, а мы, возможно, не успеем даже узнать об этом.
— А как же моё обучение? — Эрагон бросил пытливый взгляд на сидевших у стен эльфов, пытаясь угадать, нет ли среди них Тогиры Иконоки, который во время сражения при Фартхен Дуре проник в его мысли и освободил от мертвящего воздействия Дурзы. Тогира Иконока также подвигнул Эрагона на путешествие в Эллесмеру.
— Все в своё время, Эрагон. Но я боюсь, наша наука не пойдёт тебе впрок, ибо ты ещё не успел восстановиться после нанесённой тебе раны и не научился преодолевать воздействие магии шейдов. Пока ты этому не научишься, ты будешь лишь тенью той надежды, которую мы лелеяли более ста лет. — В словах Имиладрис упрёка почти не чувствовалось, и все же они нанесли Эрагону тяжкий удар. Он понимал, что она права. — Твоей вины в том, что все так сложилось, нет, и мне, поверь, очень больно говорить об этом. Но ты должен понимать и всю тяжесть твоей ответственности и… твоей теперешней неполноценности. Прости, если я обидела тебя, но это так.
И королева повернулась к Орику:
— Прошло немало времени с тех пор, как представители твоего народа переступали порог наших залов, гном. Эрагон-финиарель объяснил мне причину твоего здесь присутствия, но, может быть, ты хочешь что-либо добавить?
— Только передать приветствие от моего короля Хротгара и просьбу, в которой теперь уже нет нужды: возобновить взаимоотношения с варденами. Кроме того, я здесь, чтобы проследить, с должным ли уважением относятся у вас к тому договору, который с таким усердием ковал Бром.
— Мы держим своё слово вне зависимости от того, дали мы его на языке людей или же на древнем языке наших предков. Я принимаю приветствия Хротгара и прошу передать ему также самые наилучшие пожелания. — Сказав это, Имиладрис наконец посмотрела на Арью; Эрагон догадывался, что с первой минуты она только и мечтает о том, чтобы услышать её рассказ. — Итак, дочь моя, что же выпало на твою долю?
И Арья принялась неторопливо рассказывать о своём пленении и долгом, мучительном заточении в Гиллиде. Сапфира и Эрагон, рассказывая об этом, сознательно избегали подробностей, опасаясь чем-либо её оскорбить, но сама Арья, казалось, не испытывала в этом отношении ни малейших затруднений. Её ровный, точно лишённый эмоций рассказ, как ни странно, пробудил в душе Эрагона тот же бешеный гнев, как и в тот день, когда он впервые увидел её страшные раны. Эльфы слушали Арью в полном молчании, лишь руки их крепче сжали рукояти мечей, а лица превратились в высеченные из камня маски от сдерживаемого холодного гнева. Одна-единственная слеза скатилась по щеке Имиладрис, но и она не проронила ни слова.
Когда Арья умолкла, один из эльфов лёгкой походкой подошёл по укрытой мхами, точно ковром, дорожке к Арье и промолвил:
— Я говорю от имени всех нас, Арья Дрёттнинг. Знай, что сердце моё пылает при мысли о том, какие испытания выпали на твою долю. Этому преступлению нет прощения, его нельзя смягчить или оплатить, и Гальбаторикс должен быть за это наказан. Кроме того, мы в неоплатном долгу перед тобой за то, что ты сохранила в тайне местонахождение наших городов. Мало кто из нас смог бы противостоять силе шейдов так долго!
— Благодарю тебя, Даатхедрвор, — промолвила Арья в ответ.
Затем снова заговорила королева Имиладрис, и голос её вдруг зазвенел как колокол:
— Довольно! Наши гости устали; мы слишком долго говорили о мерзких злодеяниях, и я не позволю, чтобы такой прекрасный и радостный день был испорчен бесконечным обсуждением былых страданий. — Дивная улыбка осветила её лицо. — Моя дочь вернулась! У нас в гостях молодые дракон и Всадник! Это непременно нужно отпраздновать как подобает!
Имиладрис встала, выпрямилась во весь рост, высокая и потрясающе красивая в своей алой тунике, и хлопнула в ладоши. Откуда-то сверху на королевский трон и на всех присутствующих посыпался настоящий дождь из цветов лилий и роз, падавших, точно крупные снежные хлопья, и наполнявших воздух дивным ароматом.
«А ведь она даже не прибегла к древнему языку!» — подумал Эрагон и заметил, что королева, воспользовавшись всеобщим приятным замешательством, нежно коснулась плеча Арьи и еле слышно прошептала:
— На твою долю никогда бы не выпало столько страданий, если бы ты послушалась моего совета. Я была права, когда протестовала против твоего решения принять иавё.
— Я имела полное право самостоятельно принять это решение.
Королева помолчала, потом кивнула и протянула руку.
— Идём, Благден.
Прошелестев крыльями, ворон перелетел со своего насеста на левое плечо королевы. Все присутствующие склонились в поклоне, когда она прошествовала через весь зал к уже распахнутым дверям, за которыми её ждали сотни эльфов. Она сказала им несколько слов на древнем языке, но Эрагон ничего не понял, а эльфы радостно закричали в ответ.
— Что она им сказала? — шёпотом спросил Эрагон у Нари.
Тот улыбнулся:
— Она велела открыть бочки с самым лучшим нашим вином и разжечь костры для приготовления пищи, ибо сегодня ночью мы будем пировать и петь. Идём!
Нари, схватив Эрагона за руку, потянул его вслед за королевой и её свитой, уже удалявшейся меж мохнатых сосен и прохладных папоротников. Оказалось, что, пока они беседовали в тронном зале, солнце почти село, и весь лес был пронизан его янтарными лучами; травы и стволы деревьев сияли так, словно их покрыли каким-то золотистым маслом.
«Ты ведь понимаешь, не правда ли, — услышал Эрагон голос Сапфиры, — что король Эвандар, о котором упоминал Лифаэн, это, должно быть, отец Арьи?»
Эрагон споткнулся и чуть не упал.
«Ты права… — сказал он. — И это значит, что его убил то ли сам Гальбаторикс, то ли Проклятые».
«Ну да, преступления Гальбаторикса — как круги на воде».
Процессия остановилась на вершине небольшого холма; эльфы уже установили там длинный стол на козлах и расставляли вокруг него стулья. Весь лес кипел бурной деятельностью. В преддверии вечера по всей Эллесмере вспыхнули весёлые огоньки, а неподалёку от пиршественного стола запылал огромный костёр.
Кто-то передал Эрагону кубок из того же странного дерева, на которое он обратил внимание ещё в Керисе. Он залпом выпил прозрачное питьё и задохнулся: горячий напиток обжёг ему горло. «Больше всего это похоже на сидр с мёдом, — решил Эрагон, — только странно — отчего это у меня стали так чесаться кончики пальцев и уши? И зрение словно каким-то чудесным образом прояснилось?»
— Что это за напиток? — спросил он у Нари.
— Это фёльнирв! — рассмеялся тот. — Мы делаем его из очищенного сока бузины и лунных лучей. При необходимости сильный человек может целых три дня странствовать, питаясь лишь этим напитком.
«Сапфира, тебе необходимо его попробовать!»
Дракониха понюхала питьё, открыла пасть, и Эрагон вылил туда из своего кубка остаток фёльнирва. Глаза Сафпиры вдруг расширились, она завиляла хвостом и заявила:
«Вот это да! А больше у тебя нет?»
Ответить Эрагон не успел: к ним, топая, подошёл Орик и проворчал, качая головой:
— Дочь королевы! Хотел бы я прямо сейчас сообщить об этом Хротгару и Насуаде! Клянусь, им было бы о-о-очень интересно!
Королева Имиладрис, усевшись в кресло с высокой спинкой, снова хлопнула в ладоши, и откуда-то появилось четверо эльфов, нёсших музыкальные инструменты — две арфы из вишнёвого дерева и набор тростниковых свирелей; четвёртый же — вернее, четвёртая, — не несла ничего, ибо это была певица, и она незамедлительно воспользовалась своим дивным голосом.
В её весёлой песенке Эрагон понимал примерно каждое третье слово, но и этого оказалось достаточно, чтобы заставить его улыбаться. В песенке говорилось об олене, который никак не мог напиться из озера, потому что сорока все время дразнила и отвлекала его.
Вдруг взгляд Эрагона упал на маленькую девочку, притулившуюся за спиной у королевы. Присмотревшись, он, однако, понял, что это совсем не девочка: её спутанные волосы были не серебристыми, как у многих эльфов, а совершенно седыми, выцветшими от времени; лицо ссохлось и покрылось морщинами, напоминая сушёное яблочко. Он не мог бы назвать это существо ни эльфом, ни гномом, ни человеком. Когда «девочка» поглядела на него и улыбнулась, он, к своему ужасу, заметил у неё во рту ряды острых хищных зубов.
Певица умолкла, и паузу тут же заполнили арфы и свирели. К Эрагону то и дело подходили эльфы, желавшие лично его поприветствовать, а также — и он чувствовал, что это для них гораздо важнее, — поздороваться с Сапфирой.
Эльфы по очереди изящно раскланивались с ним, поднося пальцы к губам; Эрагон отвечал им тем же, без конца повторяя формулу древнего приветствия. Затем ему задавали несколько вежливых вопросов о совершенных им подвигах, но все же куда больше их интересовала Сапфира. Бром когда-то говорил Эрагону, что постороннему не полагается вести мысленный разговор с драконом без разрешения Всадника, и эльфы строго придерживались этого правила: все свои вопросы они задавали Сапфире вслух, а уж она потом отвечала непосредственно тому или иному эльфу.
Сперва Эрагон с радостью предоставил Сапфире возможность беседовать с ними, но вскоре ему это надоело, ведь на него самого эльфы внимания почти не обращали, а он уже привык ко всеобщему вниманию и уважению за то время, что они прожили у варденов. Грустно улыбнувшись, он заставил себя не слушать славословия эльфов в адрес Сапфиры и просто наслаждаться празднеством.
Вскоре над поляной поплыли дивные ароматы — эльфы разносили на подносах всевозможные кушанья и деликатесы, а также замечательно вкусный эльфийский хлеб, только что испечённый и ещё тёплый, и великое множество маленьких медовых пряничков. Почти все яства были приготовлены из овощей, фруктов и ягод. Преобладали ягоды. Их можно было встретить во всем — от супа из голубики до малинового соуса. Роскошный пирог с грибами, сдобренными тимьяном, шпинатом и коринкой, стоял рядом с просторной салатницей, полной мелко нарезанных яблок, пропитанных сиропом и пересыпанных земляникой.
Но ни мяса, ни рыбы, ни птицы Эрагон на столе так и не обнаружил. В Карвахолле и других селениях Империи мясо всегда считалось признаком благополучия и высокого положения в обществе. Чем больше у тебя золота, тем чаще ты мог позволить себе бифштекс или тушёную телятину. Даже в небогатых семьях старались, поддерживая репутацию, каждый день подавать к обеду мясо. Но эльфам подобная философия была чужда, а ведь они могли бы с лёгкостью охотиться, применяя магию.
Но за стол эльфы садились весело и с невероятным энтузиазмом, чем весьма удивили Эрагона. Имиладрис восседала во главе стола; ворон Благден по-прежнему сидел у неё на плече; старый Даатхедр занял место слева от неё, Арья и Эрагон — справа, а Орик — напротив них. Далее расположились остальные эльфы, включая Нари и Лифаэна. У дальнего конца стола эльфы положили для Сапфиры большую резную плиту.
Уже вскоре после начала пира эльфы стали небольшими группками собираться вокруг Эрагона, весело с ним болтая, и его вскоре тоже охватило праздничное настроение. Он с удовольствием предавался веселью, царившему вокруг, слушая незнакомую речь и наслаждаясь теплом в душе, подаренным фёльнирвом. Где-то в отдалении звучала негромкая нежная музыка, будоража душу, и порой Эрагон замечал странный, как будто ленивый, взгляд узких глаз той седой женщины-ребёнка с острыми зубами. Собственно, она, похоже, не сводила с него глаз, даже когда ела.
Как только выдалась небольшая пауза в бесконечной болтовне с эльфами, Эрагон повернулся к Арье, которая за это время не произнесла и десяти слов, и молча посмотрел на неё, удивляясь тому, кем она на самом деле оказалась.
Арья слегка шевельнулась и, прочитав его мысли, промолвила:
— Этого никто не знал, даже Аджихад.
— Что? — растерялся Эрагон.
— За пределами Дю Вельденвардена я никому не рассказывала о своём происхождении. Бром знал, конечно. Мы ведь с ним впервые в Эллесмере и познакомились. Но я попросила его держать это в секрете.
«Интересно, — подумал Эрагон, — а она мне все это объясняет из чувства долга или потому, что чувствует себя виноватой, потому что обманула нас с Сапфирой?»
— Бром как-то заметил: то, чего эльфы НЕ ГОВОРЯТ, зачастую гораздо важнее того, что они СКАЖУТ, — проговорил он задумчиво.
— Он хорошо понимал нас, — кивнула Арья.
— А все-таки почему ты молчала? Неужели это так важно, если бы кто-то узнал?
Арья ответила не сразу.
— Когда я покинула Эллесмеру, то совершенно не хотела, чтобы мне напоминали о моем происхождении. Да и ни к чему это было, если учесть, кем я служила для варденов, эльфов и гномов. Моё происхождение не имело ни малейшего отношения к тому, чем я занималась… и занимаюсь. — Она украдкой глянула в сторону Имиладрис.
— Ну, хоть нам с Сапфирой ты могла бы сказать! Арью, похоже, задел прозвучавший в его голосе упрёк, и она холодно заметила:
— У меня не было оснований предполагать, что мои взаимоотношения с Имиладрис сколько-нибудь улучшились за это время, так что рассказ мой ничего бы не изменил. И потом не забывай, Эрагон: мои мысли принадлежат только мне одной!
Эрагон вспыхнул, понимая, какой смысл она вкладывает в эти слова. Действительно, с какой стати она — дипломат, принцесса, эльфийка, да ещё и старше не только его отца, но и его деда, — станет откровенничать с каким-то шестнадцатилетним мальчишкой?
— Хорошо хоть, — смущённо пробормотал Эрагон, — ты с матерью помирилась.
Она как-то странно усмехнулась:
— А разве у меня был выбор?
В эту минуту Благден, вспорхнув с королевского плеча, протопал на середину стола, смешно отвешивая направо и налево поклоны, и остановился перед Сапфирой. Хрипло прокашлявшись, он прокаркал:
Драконы, как графины, Владеют шеей длинной. Но графины пиво пьют, А Драконы мясо жрут!
За столом стало тихо. Эльфы с ужасом ждали, как отреагирует на эту дерзкую шутку Сапфира. Сапфира долго молчала, поглощая пирог с айвой, потом выпустила из ноздрей клуб дыма, в котором Благден попросту исчез, и беззвучно прибавила — но так, что её хорошо «расслышали» все эльфы за столом:
«И птицами тоже не брезгуют!»
Примолкшие было эльфы сразу развеселились и стали смеяться над Благденом, который, спотыкаясь, кашляя и хлопая крыльями, чтобы развеять дым, потащился обратно.
— Я должна извиниться за мерзкие стишки Благдена, — громко сказала Имиладрис. — Язык у него грязный, сколько мы ни стараемся чему-то его научить.
«Извинение принято», — величественно кивнула головой Сапфира и принялась за новый пирог.
— А откуда этот ворон вообще взялся? — спросил Эрагон у Арьи, втайне надеясь, что она вновь станет более разговорчивой и откровенной. Кроме того, его попросту разбирало любопытство.
— Благден, — ответила она, — однажды спас жизнь моему отцу. Эвандар сражался с ургалом и, неожиданно споткнувшись, выронил свой меч. Но прежде чем ургал успел нанести ему смертельный удар, Благден бросился на него и выклевал ему глаза. Никто не знает, почему ворон так поступил, но благодаря ему Эвандар успел вновь обрести равновесие и выиграл то сражение. Мой отец всегда отличался щедростью и как следует отблагодарил ворона, с помощью магии наделив его разумом и долголетием. Однако же чары дали дополнительный эффект, которого отец не предусмотрел: перья Благдена полностью утратили чёрный цвет, а сам он обрёл способность отчасти предсказывать будущее.
— Так он может заглянуть в будущее? — изумился Эрагон.
— Заглянуть? Нет, конечно. Но он, возможно, способен кое-что почувствовать. Так или иначе, а он обожает говорить загадками, хотя по большей части эти загадки — полная чушь. Но на всякий случай запомни: если Благден когда-нибудь подойдёт к тебе и скажет что-нибудь такое, что не покажется тебе ни шуткой, ни дурацкой игрой слов, то лучше все-таки к нему прислушаться.
Сочтя пир законченным, Имиладрис встала, отчего за столом тут же возникла жуткая суматоха, ибо каждый спешил не отстать от неё и тоже вскочить из-за стола.
— Уже поздно, — сказала она. — Я устала и хотела бы теперь вернуться в свои покои. Ступайте за мной, Сапфира и Эрагон, я покажу, где вы сегодня будете ночевать. — И королева, махнув Арье рукой, вышла из-за стола. Арья тут же послушно подошла к ней.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |