Она молча взяла платье, пошла в примерочную. Опять глянула на ценник – и почувствовала, как у нее опустились руки… Он что, с ума сошел? Вот же вляпалась в непонятные игрища…
О, еще один сюрприз! У платья спина голая. То есть лифчик уже не наденешь. Нет, ну что это такое? Может, ему все-таки не мешало бы и у нее спросить, захочет она в таком ходить или нет, поинтересоваться ее предпочтениями. Ну не умеет она носить такие наряды, непривычно ей без лифчика! Здесь же особая сноровка нужна, из другой жизни, из богатой, чтобы с молоком матери ее впитать!
Хотя сама Соня всегда полагала, что одевается дорого и со вкусом. Зря, наверное, полагала. Ее принцип «дорого и со вкусом» обозначается вполне конкретной формулировкой – «чтобы не стыдно было из дому выйти». А с голой спиной куда пойдешь? Уж точно не в судебный процесс!
Ладно. Черт с ним, решила она. Попробуем без лифчика. Хотя, в общем… Ничего… Очень даже ничего! Сразу фигура по-другому смотрится… Женственно и трогательно. И никакая особая сноровка не понадобилась…
Соня повернулась и глянула на себя с другого боку. Нет, надо же… Сидит как влитое. Как это Марк угадал размер на глаз? И цвет ей идет… Хотя – стоп! Чего она так удивляется? Это же он не для нее платье подобрал, а для Сони… Сони Олениной… Что ж, тогда любуйся на свою Соню! Плиз, пожалте, дорогой Марк Анатольевич!
Она отдернула занавесь примерочной, вышла босиком, на цыпочках. Не портить же такую роскошь старыми кроссовками!
– Боже мой, прелесть какая!.. – пролепетала вернувшаяся на свое место продавщица Анечка. И ручками всплеснула. И опять уставилась на Марка с почтительным вопросом-обожанием, будто ждала одобрения.
А он опять молчал. И смотрел жадно, не отрываясь. Впрочем, не было в этой жадности ни капли хамоватого мужицкого вожделения – Соня бы его учуяла, наверное. Вот если б учуяла – все, конец его глупым игрищам…
– Можно переодеваться? – переступив босыми ногами, улыбнулась она Марку.
– Переодеваться? Зачем? – удивился он. – Оставайся так, пожалуйста! – И продавщице, сменив тон на более снисходительный: – Анечка, заверни там… Что осталось… В пакет.
– Марк! Но как же? Я что, в платье и кроссовках пойду?
– А ты не пойдешь. Я тебя до машины донесу. На следующей улице, через квартал, хороший обувной бутик есть.
Соня даже не успела ответить – он шагнул к ней и легко подхватил на руки. Она ойкнула, уставилась на него испуганно, уперлась ладонями в грудь. Но черт возьми! Как элегантно он все это проделал! Донес до машины, осторожно опустил на сиденье. Анечка спешала следом, неся пакет с ее вещами.
– А в обувной ты меня тоже на руках занесешь? – повернулась к нему Соня с вопросом, когда они отъехали от дверей магазина.
– Нет. Я тебе сам туфли куплю. Ты посидишь, я принесу.
– Но ты же не знаешь размер…
– Тридцать шесть с половиной.
– Ну да… А откуда?.. Что, у Сони тоже был такой размер, да?
Марк не ответил. Только чуть дернулись желваки на щеках. Не понравился вопрос, что ли? Ну, хорошо, если так… Ей-то, по сути, все равно…
Припарковался он в тени, выскочил из машины, бросив на ходу:
– Я быстро…
Соня откинула голову на спинку сиденья, вытянула ноги, обвела глазами пространство. Тихая улочка, чистый, мощенный белой плиткой тротуар. Солнце в листве пляшет. Редкие прохожие идут, никуда не торопятся… Вон две женщины прошли, окинули ее завистливыми взглядами. Да уж, колоритно, наверное, она со стороны смотрится… В красном кабриолете, в платье с голой спиной. «Не завидуйте мне, женщины. Обманная картинка-то. Я – это не я вовсе… Это покойная Соня Оленина…»
Она выпрямилась на сиденье, испугавшись своих мыслей. Надо поосторожнее с ассоциациями-то. Черт, как ее в эти дурацкие игры занесло! Прямо мороз по коже прошел…
А Марк уже шел по тротуару к машине – с коробкой. Глянул на нее, спросил встревоженно:
– Что-то случилось, Сонечка?
– Нет. Нет… Все нормально.
– Вот, примерь…
Туфли пришлись впору, как родные. Изящные, легкие, с открытым носком. Соня, приподняв подол платья, вышла из машины. Королевна, мать твою… Хмыкнула. Посмотрела на Марка.
– Что-то не так, Сонечка?
– Да все так… Непривычно просто. Каблук высокий. На таких каблуках далеко не убежишь.
– А тебе приходится бегать?
– Бывает… Когда в процесс опаздываю.
– Куда?!
– В процесс. Я в адвокатской конторе работаю, Марк.
– А… Понятно. Садись в машину, поехали.
Ехали молча… И чего молчит, думала Соня, посматривая на Марка. Переваривает информацию, наверное. «А ты думал, я в овощной палатке торгую, да?»
– Ты не проголодалась? Может, перекусим где-нибудь?
– С удовольствием! Столько впечатлений с утра – аппетит разыгрался!
– Хорошо. А ужинать будем дома. Не люблю я ресторанной еды.
Остановились, вошли в небольшое кафе, сели во дворике, на летней веранде. Тут же подбежал официант, положил перед ними книжечки меню.
– Можно, я сделаю заказ, Сонечка? Я знаю, какие блюда здесь более-менее съедобны.
– Да ради бога.
Нет, он и впрямь странный, пожала плечами Соня. Вообще-то даме полагается самой меню изучать и блюдо выбирать. Уже какой раз – я сам, я сам… Сам платье выберу, сам туфли куплю… Хорошо, хоть в салоне сам голову ей не намыливал! Еще немного, и эта самость ее раздражать начнет!
Марк быстро сделал заказ, упредив движение официанта, налил Соне в стакан холодной минералки. Тоже – сам… Откинувшись на спинку стула, глянул задумчиво.
– Значит, ты у нас адвокат, Сонечка?.. Интересно, интересно…
– А что, не похоже?
– Нет… Совсем нет.
– Почему это? По каким признакам?
– Да все просто, Сонечка. Ты по природе своей не похожа на женщину, добывающую себе хлеб таким нервным трудом. Не идет тебе… Не твое, Соня, не твое.
– А что – мое?
– Что? А я тебе после обеда покажу – что…
Примчался официант, с торжественным видом поставил перед ними тарелки с едой. Еда как еда, ничего особенного. Отбивная из свинины, картошка фри, овощи. Никакой фантазии, но голодному желудку все равно. А вот вино ничего – сухое французское. Соня выпила полный бокал…
– Ну что, вперед? Я тебе обещал показать, что на самом деле – твое…
– Очень интересно… Покажи.
– Тогда поехали…
Остановились у какой-то лавчонки, спустились по щербатым ступеням вниз, в подвал. Марк открыл дверь, звякнул над ухом нежный колокольчик. Пахнуло пылью. О, да это антикварный магазинчик! Темно, тусклая лампочка светит под потолком.
– Давид! Ты здесь? – громко позвал Марк.
Вышел старичок-боровичок, бровки седые, глазки масляные, приветственно махнул рукой Марку, окинул Соню цепким взглядом. И тоже – застыл…
– Это Соня, Давид.
– Да, я вижу… Соня… Что это, Марк? Может, я на старости лет умом тронулся?
– Нет. Не тронулся. Это другая Соня, Давид. Просто очень похожа.
– Да-да, одно лицо… Надо же, какая неожиданность. Здравствуйте, барышня. Напугали старика…
– Я не хотела. Извините.
– Давид… У тебя есть что-нибудь?
– Ну…
– Ладно, ладно, показывай. Знаю, что есть.
– Если только для тебя, дорогой. Ради такого случая… Сейчас принесу. Располагайтесь пока там, на кушеточке. Удивил ты меня, Марк… Надо же, одно лицо… Не зря говорят, что для господина Оленина не бывает ничего невозможного в принципе! Лишний раз в этом убеждаюсь! Как говорила моя покойная теща, простая деревенская женщина – не мытьем возьмем, так катаньем!
– Давид! Ты стал очень разговорчивым к старости, не находишь?
– Все, дорогой, иду, иду…
Давид исчез, и Марк повел Соню в глубь магазинчика, где был оборудован, видимо, особенный уголок – для постоянных посетителей. Старинный диван с гнутой спинкой, с облезлой полосатой обивкой, напротив – такое же кресло. Между ними – столик на высокой резной ножке.
– Это из дома Демидовых, между прочим… Так, по крайней мере, Давид утверждает, – тихо, чуть насмешливо произнес Марк. – Но я думаю, это он сам придумал… Знаешь, как у Пушкина: царь Кащей над златом чахнет…
– А… Что у него есть, Марк? Что он должен принести?
– Потерпи немного. Сама увидишь.
Сзади послышалось легкое шарканье. Соня оглянулась и увидела Давида, тот шел по проходу, осторожно держа в руках маленькую шкатулку. Поставил на столик, открыл крышку.
– Вот. Смотрите…
Дрожащей рукой выложил на стол бархатную тряпицу, развернул…
Она такое только в кино видела. Ну, в музее еще. Серьги на тряпице лежали старинные, красоты необыкновенной. Большие камни в ажурной витой оправе высокомерно полыхнули синими искрами – Соня даже отпрянула немного. Глаза заслепило…
– Это настоящие сапфиры, цейлонские! – тихо, с придыханием проговорил Давид. – Им цены нет…
– Ну так уж и цейлонские, Давид! – насмешливо глянул на него Марк. – Я полагаю, в лучшем случае – кашмирские! А цена есть всему, ты и без меня это прекрасно знаешь. Думаю, Давид, мы с тобой договоримся. – И обернувшись к Соне, тихо скомандовал: – Примерь.
– Нет-нет! – испуганно замахала она руками. – Что ты, я боюсь!
– Примерь… Не бойся. Это всего лишь серьги. Как раз к твоим глазам…
Она, как завороженная, протянула руку… Дрожащими пальцами взяла серьгу, ощутив ее надменную тяжесть. Давид сунулся куда-то в сторону, заботливо подставил ей зеркало. Странно – в ушах серьги уже не казались такими тяжелыми… И очень ей шли. Странным образом сочетались с лицом, с глазами…
– Господи, что делают с женским лицом драгоценности!.. – тихо прошелестел Давид, зажав рот старческими узловатыми ладонями. – Ты только посмотри, Марк…
– Да. Красиво. Я их беру, Давид. О цене потом договоримся, хорошо?
– Но…
– Я тебя когда-нибудь подводил, дорогой?
– Нет. Но…
– Идем, Сонечка. Душно здесь…
– Сейчас… Сейчас, я только серьги сниму…
– Не снимай. Не надо. Иди так.
Она совсем растерялась. Господи, да что он с ней делает?! А впрочем… Пусть развлекается, если ему так нравится. Ей-то что? Ну, поносит она в ушах пару деньков сапфиры… От нее не убудет. Потом Марк их Давиду обратно вернет…
Пока ехали домой, Соня все тянула шею, старалась взглянуть на себя в зеркало заднего вида. Даже развеселилась немного от упражнений. Нет, кто бы ей об этом три дня назад рассказал! Что она будет ехать в кабриолете, в платье с голой спиной! В цейлонских сапфирах! Такое и во сне не приснится…
Однако веселье быстро закончилось. Да и то оно скорее на истерику было похоже. И враз навалилось прежнее ощущение нереальности происходящего, беспокойное и стыдливое. Соня втянула голову в плечи, зябко обхватила себя руками, сглотнула подступивший к горлу ком. Краем глаза заметила, как Марк глянул на нее озабоченно. Хорошо, хоть с расспросами не полез.
Подъехали к дому уже в сумерках. Не дожидаясь, когда Марк откроет дверь и поможет ей выйти, Соня быстро выскользнула из машины и пошла по дорожке. Скорее – в свою комнату… Не надо, чтобы он ее слезы видел. Насчет слез они с Марго не договаривались.
– Соня, подожди…
Марк догнал ее и осторожно положил руку на голое плечо. Соня вздрогнула. Ну зачем он?..
– Подожди, Соня. Ну же, посмотри на меня…
Он с силой развернул ее к себе – лицо близко-близко. Соня глянула ему в глаза… И голова закружилась! Будто душа вместе со слезами оторвалась и полетела туда, в этот взгляд… И такое странное безволие в теле, освобождающее от стыда, от беспокойства. Немного пугающее. Или это… нормальное состояние женщины, когда рядом такой вот мужчина, который – «я сам, я сам»?.. Который любое решение легко принимает за женщину. Даже в мелочах.
– Может, скажешь наконец, что у тебя случилось, Соня? Ты вся – как после землетрясения… Так же нельзя, нельзя! Нет ни одной ситуации, даже самой сложной, которую невозможно было бы разрешить! Или это большая и ужасная тайна? Ты что, убила кого-нибудь, да?
– Нет… Никого я не убила…
– Тогда что у тебя случилось? Какое-то большое горе, да?
– Горе? Да, можно сказать, и так… Да, горе… Но я не хочу об этом говорить, Марк. Ты моему горю никак не поможешь.
– Уверена?
– Пусти… Пусти меня. Я к себе пойду, можно?
Она выскользнула из его рук и быстро пошла по дорожке.
– Соня, погоди… Ты к ужину спустишься? Я прошу тебя…
Соня кивнула, поднимаясь на крыльцо. Проклятое платье, проклятые каблуки, как в них неудобно! Чуть не упала, наступив на подол…
Так, приказала она себе, хотя бы лестницу на второй этаж надо одолеть. Внутри у нее все дрожало, будто за ней кто-то гнался. От чего, от кого она так бежит? От властных темных глаз, от сладкого безволия, окутавшего ее теплым одеялом? Почему душа забилась в страхе? Это ведь всего лишь игра… Глупая игра, в которую Марго ее втравила! Или уже не игра? После горячей руки Марка на ее плече, после ощущения безволия, сладкого падения в пропасть – уже не игра? Или надо было сразу отдавать себе отчет, что никакими играми тут не пахнет?
Запыхавшись, она ворвалась в комнату. О! А что здесь домоправительница делает? Понятно… Белье на постели перестилает. Тина стояла к ней спиной и старательно разглаживала складки на простыне. Тоже, нашла время!
Тина выпрямилась и оглянулась…
И опять на ее лице отразился ужас, как тогда, при первой встрече… Ну а сейчас-то что? Ах, да… Она же теперь полная копия Сони Олениной, все шероховатости удалены! Ухоженность, платье, сапфиры…
– Тина, а ключ от комнаты где?
– Что?
– Но дверь ведь должна закрываться на ключ, верно? – выпалила Соня первое, что пришло в голову.
– А… Да, конечно… Конечно же, есть ключ…
– Отдайте его мне, пожалуйста. А белье можете каждый день не менять, я таким сервисом не убалована, обойдусь.
– Да, сейчас… Конечно, как скажете…
Дрожащей рукой Тина завозилась в кармане, вытянула связку ключей, принялась перебирать торопливо. Отцепила один ключ, молча положила на комод и взглянула на Соню в ожидании новых распоряжений.
– Спасибо, Тина, вы идите. Я сама постель застелю.
Домработница пожала плечами и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.
Соня плюхнулась в кресло, отерла испарину со лба. Надо успокоиться, собраться с мыслями… Нет, и чего вдруг она про ключ?.. Что-то на подсознании сработало? Сигнал оттуда поступил – коготки увязнут, и птичке конец? Ах, боже мой, да какой конец… Собери сумку, сними с себя платье-цацки и вали на все четыре стороны… Да, кстати, где ее джинсы с кроссовками? В машине остались?
В голове ее был туман, мысли путались… И на плечах все еще ощущался ожог от ладоней Марка. Или озноб. Или все-таки ожог? Господи, да что с ней творится? Больше проблем, что ли, нет?
Сумерки постепенно заполнили комнату, ветер медленно шевелил занавеску на окне. Вдруг в тишине раздались тяжелые шаги. Соня напряглась, вслушиваясь. По коридору кто-то шел. Сердце заколотилось, отдало болью в висках.
Наконец раздался осторожный стук в дверь. Голос Тины:
– Соня, Марк Анатольевич к ужину приглашают…
Соне стало вдруг смешно, даже невольный всхлип вырвался из горла. Приглашают, надо же! Оне, его величество, к ужину приглашают! Нет, так и до истерики недалеко! То слезы, то смех…
– Да, Тина, иду!
Она вошла в ванную, включила свет. Увидела свое лицо в зеркале – вздрогнула. На нее смотрело лицо женщины из другого мира, из других обстоятельств… Даже глаза будто цвет поменяли – в них плескалась синева агрессивная. И сапфировая надменность – как продолжение образа. Красивая ты… Красивая – ты, Соня Оленина. А где же Соня Панкратова? Ау… Потерялась?
Стол к ужину был накрыт на веранде. Марк стоял у каменного ограждения, подняв голову, смотрел в закатное небо. Обернулся на звук ее шагов, улыбнулся мягко, приветливо.
– Я тебя, наверное, немного напугал, Сонечка? Прости.
Соня пожала плечами – мол, какие пустяки… Встала рядом, тоже начала смотреть на закат. Зрелище, надо сказать, удручающее. Грязно-оранжевое с примесью унылой бирюзы. Ничего, кроме депрессивных мыслей, не вызывает. Может, это от настроения человеческого зависит? От дефицита душевной гармонии?
– Тина на ужин запекла утку с яблоками. Ты любишь утку с яблоками, Сонечка?
– Не знаю. Люблю, наверное.
– М-гм…
Едва уловимая нотка разочарования прозвучала в этом «м-гм»… Что ж, понятно. Наверное, Соня Оленина любила утку с яблоками.
– Пойдем за стол, Сонечка. Что-то Марга запаздывает, не будем ее ждать.
Только уселись – цокот каблуков по плитам веранды. Марго. Плюхнулась на стул, лицо расстроенное, капризное. Глянула на Соню мельком – приподняла бровь удивленно:
– О, какая ты, Сонь… Красивая… Не узнать! А сапфиры! Обалдеть!.. Пап, я тоже такие хочу!
– Обойдешься, малышка. Мы же с тобой договорились – сначала диплом, потом все остальное. А иначе у тебя стимула к высшему образованию не будет.
– Да помню я, помню! Кстати о высшем образовании… У меня, пап, как раз с ним на эту минуту неприятности!
– А что такое, Марго? Выкладывай!
– Да представляешь, сейчас однокашница позвонила, оказывается, у меня курсовая синим пламенем горит! Надо ехать! Меня же без курсовой на второй курс не переведут! Вот же облом, да? Хотела еще несколько дней дома побыть…
– Что ж, действительно надо ехать. Ничего не попишешь.
– Нет, представляешь, пап, какое свинство? – подпрыгнув на стуле, полностью развернулась она корпусом к Марку. – Препод взял и курсовую завалил! Еще и деньги взял, сволочь… Пап, может, позвонишь на кафедру?
– Нет. Мы же с тобой договаривались, Марга. Все сама и только сама. Иначе ничему не научишься.
– Ладно, поняла… Ну ничего, приеду – разберусь с этим преподом… Гляну ему в наглые глаза!
– А когда надо ехать, Марго? – спросила Соня, вклинившись в их разговор и нервно покручивая в пальцах бокал с вином.
– Да срочно, Сонь! – отмахнулась от нее Марго. – Прямо сейчас! Я уж и билет на утренний рейс купила!
– Я еду с тобой. Я быстро соберусь. Только мне лучше на поезде…
Отец и дочь повернули в ее сторону головы, посмотрели молча. Марк – с настороженным испугом, Марго – с досадой. Марго первая нарушила неловкую паузу:
– Сонь, но я же не предполагала, что все так выйдет… С преподом, с курсовой… Чего ты вдруг всполошилась?
– Почему – вдруг? Ничего не вдруг… Вместе приехали, вместе и уедем. Ничуть я не всполошилась.
– Ну да, все так, конечно… – залепетала Марго, виновато глядя на нее исподлобья. – Но с другой стороны, Сонь… Тебе-то куда торопиться? Ну, пожалуйста, Сонь… Ты же обещала…
Марго смотрела умоляюще, сделав брови смешным домиком. Марк молчал. Потом протянул руку, решительно накрыл Сонину ладонь своей ладонью.
– Останься, Соня. Я очень прошу тебя – останься. Не бойся меня.
– Да я и не боюсь… С чего ты взял? То есть не в этом дело…
– В этом, Соня, в этом. Да и нельзя тебе сейчас уезжать – в таком состоянии… Лучше на природе пожить, успокоиться…
– А… Отчего успокоиться? – стрельнула по их лицам любопытным взглядом Марго. – Я что-то пропустила, да?
Марк с досадой глянул на дочь, чуть прищурив глаза – заткнись, мол. А вслух произнес довольно спокойно, с отеческой озабоченностью:
– Иди, Марга, собирайся. У тебя мало времени. Деньги на карту я тебе завтра переведу.
Марго быстро закивала, вставая со стула. Соня машинально сделала похожее движение, тоже собираясь встать… Марк глянул на нее – и будто пригвоздил к месту. Произнес твердо, так, что внутри у нее пробежал горячий озноб:
– А ты остаешься, Соня. Это решено и больше не обсуждается. Ешь… Давай я тебе еще вина налью.
Озноб отступил, и опять на Соню навалилось безволие. Странное безволие, будто ее окутало теплой волной. Волной, смывающей все сомнения. Похожей на гипноз. А может… это и есть гипноз? Влияние сильного духа? Странно, она всегда себя считала сильной и волевой женщиной… Но может, это не так? Может, это в той жизни она была сильной и волевой? То есть ей приходилось быть сильной и волевой? В другой жизни и другие свойства характера проявляются?
Марго ушла. Поужинали в молчании. Соня ела мясо, пила вино. Вкуса не ощущала. Внутри было пусто и звонко, и шумело в ушах, как от ветра. Ну да, ветер… Она же летит. Ветер дует, шарик летит – неприкаянный…
Поднявшись к себе после ужина, она закрыла дверь на защелку. Увидела ключ на комоде, закрылась еще и на ключ. Села, усмехнулась про себя – надо же, нашла чего бояться… Разве это самое страшное, что может… с ней произойти? Если уж осталась…
Тем более она, кажется, уже и не возражает против этого… Если спросить себя честно.
Солнечный луч упорно елозил по подушке, норовя ударить по глазам. Да, понятно – позднее утро уже… Да, надо разомкнуть веки. Но не хочется… Такая леность внутри, нет никакой возможности ее преодолеть. И мыслей тревожных и виноватых с утра не было. И сны ночью не снились. Леность, леность во всем теле… Как наваждение.
Соня наконец взяла себя в руки, сбросила одеяло и встала с постели. Подошла к окну, потянулась… Да, всю утреннюю красоту проспала. Времени – часов одиннадцать, не меньше.
Она взглянула на себя в ванной – лицо в зеркале выспавшееся, свежее. Приняла душ, вышла в комнату, замотавшись полотенцем.
Так, что бы на себя надеть… Где-то в сумке еще одни джинсы были… И легкие босоножки-шлепанцы. А, вот и футболка нашлась. Правда, сильно помятая. Ничего, сойдет.
Оделась, направилась к двери, открыла защелку. Дернула дверь… И обмерла на долю секунды, будто чиркнуло внутри острием ножа. Потом вспомнила – сама же с вечера на ключ закрылась! Закрылась, да только никто на ее женскую честь и не покушался! Смешно…
Дом был тихим, пустым. Соня спустилась по лестнице, направилась в сторону кухни. Так захотелось кофе. И позавтракать бы не мешало.
– Доброе утро, Соня… – обернулась от плиты Тина, что-то помешивая в кастрюльке. Лицо, как всегда, вежливо-непроницаемое.
– Доброе утро. Я сегодня припозднилась к завтраку, извините.
– Ну что вы, Соня. Это вполне нормальное время… Вы же не в пансионате, где по режиму кормят…
Сказала – и посмотрела на нее испуганно, видимо, решив, что переступила границы дозволенного. Отвернулась к своей кастрюльке, принялась дальше елозить в ней ложкой с преувеличенным старанием. Вон, даже спина напряглась. Бедная, что ж она так напрягается-то? Вроде и хозяин – не зверь… Надо ее подбодрить как-то, решила Соня. Хотя бы душевной интонацией в голосе.
– Да какое ж нормальное время, одиннадцать часов! Заспалась я сегодня… А Марк, конечно, уже успел позавтракать?
– Да. Марк Анатольевич рано утром уехал. Велел мне вас не беспокоить.
– Тина, ко мне можете обращаться на «ты»…
– Что вы, Соня, как можно?! Нет-нет, мне так удобнее… А по отчеству вас как?
– Да не надо никакого отчества! Еще не хватало!
– Ну, как хотите… Что вы на завтрак обычно едите? Вы скажите, я буду знать…
– Да мне все равно, в общем. Ну, салатик какой-нибудь… Хлеб с маслом… И кофе. Большую чашку. С лимоном и сахаром.
– Хорошо. Поняла. Сейчас сделаю. Вы идите на веранду, я все туда принесу.
Нет, не получилось душевного панибратства. Ладно, черт с ней… Не хочет – не надо, с досадой отметила Соня.
Она села на веранде и подставила солнцу лицо. Закрыла глаза – заплясали оранжевые круги под веками. Значит, Марк уехал… Оставил ее одну. Уверен, что никуда не денется? Что ж… Ладно. А чем заняться? Можно к озеру пройтись, погулять на свободе…
Свобода. Свобода… Разве она тут свободна? Да, странное состояние – несвобода свободы…
Подошла Тина, поставила поднос с тарелками на стол. Все, как она просила. Хлеб, масло, салатик. И кофе. Сахарница, лимон на блюдечке.
– Приятного аппетита, Соня.
– Спасибо…
Позавтракав, она спустилась с крыльца, пошла по знакомой дорожке. Мимо цветника, вниз, к березовой рощице. Вон и озеро блеснуло вдали.
А эта тропинка куда ведет, интересно? Уходит вглубь, пересекает рощицу, все дальше, дальше… О, какая шикарная поляна, щедро залитая солнцем! А за поляной – лес… Трава высокая, оглаживает ладони. Солнечные пятна в прорехах высоких крон. А вон там, впереди, еще поляна… И снова – лес, лес… Как тут хорошо, красиво как! Пушкинский пейзаж, «Барышня-крестьянка». Соня встала, задрав голову вверх, раскинула руки, покружилась…
Однако, наверное, далеко забрела. Не заблудиться бы. При ее врожденном топографическом кретинизме – это раз плюнуть. Так… Куда идти-то? Обратно? А это куда – обратно?
Она осмотрелась и запаниковала слегка. Кажется, мимо тех елок шла… Или не тех?.. Соня охлопала себя по карманам – конечно, телефон не взяла! Вот идиотка… Ладно, надо идти прямо. Говорят, когда не знаешь, куда идти, надо всегда идти прямо. Никуда не сворачивая. Хм… Никуда не сворачивая! Было бы еще куда сворачивать! Кругом лес… И уже не такой красивый, как показалось поначалу. Темный, неприветливый. Чем дальше, тем страшнее.
Она ускорила шаг, почти побежала. Чуть не упала, споткнувшись о корень дерева. Впереди, слава богу, светлое пятно… Что это? Очередная поляна? Нет, это опушка леса… А за ней, слава богу, забор! Основательный, бетонный! Уф… Если забор, значит, за ним люди живут… Ну да, вон и крыша дома показалась! Еще бы лазейку в заборе отыскать…
Нашлась и лазейка – бетонные плиты неплотно приставлены друг к другу, меж ними узкая щель. Соня сгруппировалась, протиснулась с трудом. Хорошо, что она такая худая. Как говаривала когда-то тетка – не в коня овес.
Черт, локоть ободрала… И вообще – страшно. А вдруг тут собаки по территории бегают? Хотя сама территория – премиленькая. Стриженый газон уходит вверх под горку, тропинка-лесенка вьется изгибом. Соня поднялась по ней, вытягивая шею и пытаясь заглянуть вперед.
Ага, вот и хозяева обнаружились. В тени высокого кустарника, в полосатом шезлонге женщина дремлет. Полная, рыхлая, но топлес, между прочим. Объемные груди растеклись киселем – зрелище, прямо скажем, не для слабонервных. Рядом еще один шезлонг стоит, на нем замечательный натюрморт – пузатая бутылка коньяка с таким же пузатым бокалом и махровый халат брошен небрежно. Полное расслабление на свежем воздухе.
Соня подошла поближе, кашлянула тихо, предупредительно. Спит! Наклонилась, сказала вежливо:
– Извините, пожалуйста…
– А? – вздрогнув, резко открыла глаза любительница расслабухи на свежем воздухе. – Что? Где? Кто вы такая? Откуда вы здесь взялись?
Села, потянулась за халатом, стыдливо прикрывая грудь. Бутылка не удержалась в вертикальном положении, плюхнулась в траву.
– Да вы не пугайтесь, пожалуйста… Простите, что побеспокоила. Я просто заблудилась, вышла из леса на ваш участок… – заговорила Соня.
– А… Понятно. А куда идешь-то?
– Да я тут в гостях. Где-то недалеко…
– В смысле – недалеко? У кого гостишь-то? Фамилию знаешь?
– Да. У Олениных… Вы не знаете, как на их территорию пройти?
– Ах, у Олениных… Вот оно что… – задумчиво проговорила женщина, запахивая на себе халат и с любопытством ее разглядывая.
Любопытство было таким жгучим, осязаемым, что казалось, дотронулось до нее липким прикосновением. Видимо, эта женщина была из породы особенно любопытных. А что, есть такая порода, очень часто в жизни встречается – чем-то сродни психам-вуайеристам. Так и жаждет глянуть внутрь тебя, как в замочную скважину.
– Да, у Олениных. Так как к ним на участок пройти? – переспросила Соня сухо.
– Да как… Обычно, как… Слушай, а ты ведь и впрямь на Соньку похожа! Просто одно лицо! Надо же… Мне говорили, а я не верила…
– Кто… говорил?
– Да все уж кругом говорят, что Маргошка отцу Сонькиного клона подогнала! Нет, как в жизни бывает, а? Да ты садись, садись, в ногах правды нет… Выпить хочешь? – кряхтя и согнувшись полным станом, потянулась женщина к лежащей в траве бутылке.
– Нет, спасибо, не надо. Я лучше пойду.
– Да ладно, не брезгуй соседством… Может, я тебе еще и пригожусь когда. Меня вообще-то Майей зовут. Сонька-то ко мне часто хаживала, когда от тоски помирала.
– От тоски? Почему от тоски?
Тихо опустившись в шезлонг, Соня заинтересованно уставилась на новую знакомую, почему-то со страхом ожидая пояснений.
– Почему, почему… Так пить будешь или нет? – переспросила Майя.
– Нет, спасибо, – решительно отказалась Соня.
– А я выпью… Захотела вот сегодня себе выходной устроить. Мотаюсь, понимаешь, целыми днями, как белка в колесе… У меня бизнес такой, не покрутишься – с голым задом останешься. Конкуренты сожрут.
– Так почему – от тоски?
– А хрен его знает… – Майя плеснула в пузатый бокальчик коньяку. – Разве этих девок разберешь… Ну, будь здорова, что ль… – Выпила, поморщилась, прикрыв нос тыльной стороной ладони. Махнула рукой, удобнее устраиваясь в шезлонге. – Уж как Марк ее любил, Соньку эту… Про такое, наверное, только в книжках пишут. Пылинки с нее сдувал, самостоятельно даже чихнуть не давал. А у нее все время, представляешь, депрессия! Он уж и так, и этак… Однажды даже осенью цветы к деревьям привязал, представляешь? Ну, чтобы это… Депрессию у нее снять. Я мимо ехала, чуть в забор не врезалась… На улице снег с дождем, слякоть мерзкая, вдруг поднимаю глаза, а у них на участке – цветы на деревьях! Думала, крышу у меня снесло!
– Скажите… А… как она умерла?
– Да очень просто – из окна выпала!
– Из окна? Но у них дом двухэтажный…
– Да не, это не здесь… Она аккурат у мамы была, а мама на девятом этаже живет. Раньше-то Сонька с мамой в халупе жили, а потом Марк расстарался, тещеньке однушку в новостройке купил. Ну, чтоб это… Тещенька под ногами не мешалась. И Соньке запретил туда часто шастать. А только Сонька все равно – нет-нет да шастала. В тот раз якобы решила у мамы окна помыть… Так и выпала – с бутылкой стеклоочистителя в руках. Оставила мужу на память подарок.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 50 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |