– Но он же… вернул.
– Он бы и так вернул, догадайся вы прийти ко мне и честно во всем признаться. Мы бы нашли управу на Эстебана, и никто бы ни о чем не узнал. Кстати говоря, вы знаете, что Алва никогда не проигрывает?
– Но… Разве такое возможно?
– Представьте себе.
– Он же никогда не играет.
– Ворон не играет именно потому, что по натуре он игрок. Зачем бросать кости, зная, чем все закончится? Ворону подавай риск, а золота у него хватает. Это земли Людей Чести разоряют поборами и постоями, а в Кэналлоа король не Фердинанд, а Алва, не говоря уж о том, что к его услугам королевская казна.
– Алва знает кошачье слово?[113]
– Может, и знает. Только не советую его спрашивать.
– Эр Ав… Господин Штанцлер… Это же бесчестно все время выигрывать.
– Я б предпочел, чтобы Ворон обирал желторотых юнцов вроде вас, но он играет в другие игры. Будьте с ним поосторожнее.
– Я помню, кто убил моего отца.
– Надеюсь. Впредь, если с вами что-то случится, обращайтесь за советом ко мне. Рокэ Алва не следует знать о затруднениях Ричарда Окделла. Не стоит доставлять Ворону такое удовольствие. Правду сказать, меня несколько удивляют ваши отношения. Чему он вас учит? Каковы ваши обязанности?
– Обязанности, – Дикон отчего-то почувствовал, что краснеет, – ну… Маршал, когда это нужно по этикету, берет меня с собой.
– И много времени это занимает?
– Как когда. Я редко его вижу.
– Так я и думал. Поэтому вы и болтаетесь, где и с кем хотите. Странно, что вы не проигрались раньше. Вы часто встречаете Валентина или Северина? А ведь они в Олларии. Но их УЧАТ, они заняты делом. Из них готовят слуг Талигойи.
Алва, захоти он и впрямь вам помочь, мог сделать из вас полководца. Воинский талант у него в крови, да и знаний хватает. Он хотя бы раз говорил с вами о стратегии и тактике?
– Нет.
– Что и требовалось доказать. Вы наливаете маршалу вино и стаскиваете с него сапоги. Вы – оруженосец, а не лакей, Дикон. Без сомнения, Ворона забавляет, что у него в услужении сын Эгмонта, но вы сами?! Неужели вас это не унижает, не говоря уж о… – Август прервал себя на полуслове, – хорошо, Ричард. Будем считать случившееся недоразумением, но Рокэ лучше держать на расстоянии. Не нужно, чтобы ваши имена связывали.
– Но, эр Август, я же его оруженосец.
– Ты – оруженосец Первого маршала, а не паж Рокэ Алвы. Пусть и он, и другие видят, что ты понимаешь разницу между этими понятиями. Твой долг прикрыть его собой в бою, но не спать в прихожей на его плаще в доме какой-нибудь куртизанки.
– Он не брал меня к куртизанкам, – Дикону непонятно почему стало обидно, – только в тот раз…
– Это еще хуже. – Глаза кансилльера стали тревожными, и он отчего-то стал ужасно похож на Эйвона. – Ричард, я постараюсь сделать так, чтоб ты вернулся в Окделл, а до этого прошу тебя, будь очень осторожен.
Но мы отвлеклись. Я нанесу визит Людвигу Килеану-ур-Ломбаху и передам твои извинения, хотя это ничего не исправит. – Теперь перед Диком сидел хорошо знакомый добрый человек, которому было очень невесело. – Дикон, возможно, я делаю ошибку, рассказывая тебе некоторые вещи, но ты уже взрослый, ты – сын Эгмонта, а твой отец всегда понимал и жалел других. Скажи, только честно, граф Килеан тебе понравился?
– Эр Август, – начал Дик и запнулся.
– Не понравился, – тихо сказал кансилльер, – он мало кому нравится, особенно с первого взгляда. Людвиг – прекрасный человек, умный, добрый, верный, но он не умеет быть приятным. Видимо, дело в застенчивости и во внешности. Он, в отличие от Ворона, к несчастью, не красавец. Людвиг одинок, он всего себя отдает делу освобождения Талигойи, но он живой человек. Так вышло, что он влюбился в Марианну. Если б у этой, с позволения сказать, дамы не было мужа, граф предложил бы ей руку и сердце, несмотря на ее поведение и род занятий, но, к счастью, красавица замужем.
Нынешний покровитель Марианны виконт Валме моложе, красивее и богаче Килеана, а женщины в своем большинстве корыстны, не очень умны и ценят галантность и внешность, а не душу и честь. Конечно, есть твоя матушка или Ее Величество, но это жемчужины в куче овса. Людвигу Килеану не на что рассчитывать, Дикон. Да, он поступил глупо, особенно с учетом его лет и положения, но единственное, в чем он превосходил Валме, это в умении играть, и он решил выиграть свою любовь, и выиграл, но тут появился Ворон. Ворон, у которого есть все, чего нет у Людвига, но нет ни совести, ни сострадания. Ему подвернулась возможность пройтись в кованых сапогах по чужой душе, и он ей воспользовался. О, Рокэ по своему обыкновению не оставил противнику ни единого шанса. Вызвать Ворона на дуэль? Это равносильно самоубийству, а жизнь графа Килеана-ур-Ломбаха принадлежит не ему, а Талигойе. Уехать в свои владения? Комендант не может покидать вверенный ему город без разрешения короля и Первого маршала. Сказаться больным? Для Человека Чести это невозможно. Теперь ты понимаешь, что вышло из твоей глупости?
Ричард понимал. Гораздо лучше, чем казалось эру Августу. Он знал, что такое безнадежная любовь. Бедный Людвиг…
– Надеюсь, Ричард, все сказанное останется между нами. Я не стану возвращаться к твоему прегрешению, но я бы не советовал тебе якшаться с Колиньяром и принимать услуги от Ворона.
– Я должен отдать эру Килеану то, что…
– Нет. Что сделано, то сделано. Кольцо Окделлов должно быть у Окделла…
Реджинальд дожидался Ричарда в приемной, юноша кивнул родичу и молча пошел к двери. Зарядивший с утра дождь и не думал кончаться, Дик был одет не по погоде, но ему было все равно. Сменивший гнев на милость Наль выскочил следом, он что-то говорил, объяснял, советовал, и Ричард едва удержался от того, чтоб снова послать заботливого родича к Леворукому. Стать причиной чужой беды, разбить чужую любовь, что может быть хуже?! Отец возражал против убийства Алвы, как же он ошибался! Лишь оказавшись рядом с Вороном, Дик впервые понял, что такое Зло. Не то, невидимое и вездесущее, о котором говорят церковники, а настоящее – дышащее, ходящее среди людей, смеющееся над самым святым, для забавы ломающее чужие жизни.
Глава 7
Кошоне и Оллария
«Le Huite des Deniers»[114]
в к вздорной старухе. Луиза с детьми уезжала, а бравый капитан ударялся в разгул, хоть и с оглядкой. Кошоне – город маленький, все у всех на виду, а у подруг Луизы, даром, что все страшны, как смертный грех, словно бы по дюжине глаз и ушей, а носы, что у гончих. Хорошему человеку ни выпить, как следует, ни девку потискать – сразу учуют, служанок же Луиза вечно набирала таких, что и через порог не отплюешься. И все равно Арнольд, воспользовавшись отсутствием супруги, неплохо погулял с одной вдовушкой со Скобяной улицы.
Две недели пролетели, как один день, завтра к вечеру Луиза должна была вернуться, и Арнольд не сомневался, что ей тут же донесут про Жавотту, ну да семь бед, один ответ! Скоро он вернется в Лаик, и на полгода прости-прощай семейная жизнь со всеми ее пышками и шишками. На этот раз унаров будет больше, но, слава Создателю, обойдется без герцогов. Арамона не собирался повторять прошлогодних ошибок, если пронесло один раз, это не значит, что повезет и другой, придется быть поосторожней. И там, и здесь.
Перед приездом супруги Арамона поставил на уши всю наличную прислугу, проверяя каждую кастрюлю и каждую перину. Луиза обожает совать нос во все горшки, пусть убедится, что хозяйство без нее содержалось отменно. Главное – первый вечер и особенно ночь. Если все пройдет ладком, то доносы от подружек будут не так уж и страшны. Он скажет, что уродины на него клевещут со зла. Он, как верный муж и ценитель женской красоты, ни на одну из них даже не взглянул, вот они и взбесились.
Арнольд не исключал, что ревнивая Луиза может выехать пораньше и нагрянуть рано утром, и потому не только остался дома, но и отказался от вечерней бутылочки. Это было ошибкой – тело Арамоны настоятельно требовало законную порцию. Сон не шел, Арнольд лежал с открытыми глазами на широченной постели, думая то о Жавотте, то о жене, то о малютке Цилле, по которой капитан Лаик искренне скучал, то о спрятанном на конюшне бочонке с тинтой. К полуночи жажда стала невыносимой, и капитан совсем было собрался встать и пропустить стаканчик, но в доме что-то глухо хлопнуло и, словно в ответ, заскрипело. Ничего особенного, сквозняк как сквозняк, но Арамоне стало жутко. Казалось, у изголовья кровати встал кто-то чужой и беспощадный, встал и чего-то ждет.
Больше всего на свете Арнольду хотелось вскочить, зажечь свечи, кликнуть слуг, налить вина, но он знал: стоит шевельнуться – и конец. Ночь тянулась бесконечно. Шел дождь, любимое дерево Луизы то и дело принималось стучать в стену, тихонько потрескивали доски пола – то ли по ним кто-то ходил, то ли это были обычные ночные шорохи. Лето в этом году выдалось жарким, но Арамону даже под одеялом бил озноб. Раньше ему мешали спать комары, сегодня они куда-то делись, и без их назойливого звона было тихо, как в могиле.
Хоть бы собаки залаяли, что ли, но два огромных, присланных тещей пса молчали, словно их и не было. Арнольд никогда не был суеверным, для этого ему не хватало воображения. Капитан боялся мушкетов, шпаг, кинжалов, доносов, начальства, но над старыми сказками и приметами смеялся. Мертвый враг ничего тебе не сделает, его просто нет. Есть гниющая куча мяса и костей, лежит себе смирно там, где ее оставили, и никого не трогает. Бояться надо живых и сильных… Мертвые не возвращаются. Бояться нужно не Эгмонта Окделла, а его сына, если тот, разумеется, уцелеет и войдет в силу.
– Вставайте, капитан. – Раздавшийся в тишине голос заставил Арамону еще сильнее вцепиться в одеяло.
Вспыхнула свечка, другая, третья. Луиза ворчит, когда жгут много свечей…
– Вставайте! Вы не спите, это очевидно. Прикажете поднимать вас силой?
Арамона выпустил спасительное одеяло – отец Герман, одетый по-дорожному, стоял в дверях с подсвечником в руке.
– Вы?! – выдавил из себя капитан. – Живой! Тогда… Где вы были?
– Мои дела вас не касаются, – отрезал священник, – но вы должны отправиться со мной.
– Куда? – захлопал глазами Арамона.
– В Лаик. Извольте привести себя в должный вид. У нас мало времени.
– Но… Святой отец, я… Вы… Мне…
– Все, что вы могли свершить, вы уже свершили. Собирайтесь, седлайте коня, я жду вас на дворе. И не вздумайте мешкать.
Ночной гость повернулся и вышел. Выходит, Герман жив? Невероятно! Ехать было страшно, не ехать – невозможно. Если ослушаться проклятого клирика, неприятностей не оберешься, а может быть… Ведь никто не видел, что тот вернулся. Он хочет, чтобы Арамона ехал с ним, он поедет. Подумаешь, священник!
Страх растаял так же быстро, как и накатил. Выясним, что затеял святоша, и, если тот опасен, сделаем так, чтоб он снова исчез, на этот раз навсегда. Это не так уж и трудно, Герман не Рокэ, дунешь – и готово!
Капитан собрался быстро, оставалось оседлать коня. Конюха на месте не оказалось, но это и к лучшему, свидетели ночной поездки никому не нужны, только б успеть обернуться до возвращения Луизы. Гнедой конь Арамоны метался в своем деннике, он был явно не в себе, и капитан со страхом представил, как ловит и седлает разбуянившегося жеребца. С лошадьми Арнольд никогда особо не ладил, может, потому, что в отрочестве заработал хороший удар копытом.
Проклятый Герман, раз уж приперся, помог бы! Арнольд ругнулся и двинул за сбруей, но, проходя мимо денника, в котором тесть, приезжая в гости, оставлял своего линарца, обнаружил полностью оседланную пегую кобылу. Думать, откуда она взялась, было некогда. Арамона потянул за узду, и лошадь спокойно пошла за ним на улицу.
Угораздило же его простудиться в разгаре весны! Сам виноват, нечего бегать под проливным дождем. Ночной кашель и головную боль еще можно было пережить, но вот болячки, которые никак не желали проходить… Ричард с тоской взглянул на опухшее лицо с красным носом и слезящимися глазами. Губа отвратительно распухла, купленная у цирюльника мазь на болячки не действовала. В таком виде ко двору?! Шмыгать носом на глазах у Катарины! Юноша обмакнул тампон в сладко пахнущую тинктуру и прижал к уголку рта, на глаза навернулись слезы, но Дик терпел. На какое-то время краснота спадет, и на том спасибо. Ричард сам не знал, чего больше хочет – быть ближе к Ее Величеству или исчезнуть, чтобы королева, упаси Создатель, не увидела в нем прыщавого юнца. Впрочем, выбора у него нет – оруженосец сопровождает своего эра ко двору, если, разумеется, эр сочтет это нужным. Сегодня Рокэ Алва велел ехать с ним. Ричард старательно замазал присмиревшие болячки мазью телесного цвета, добытой по его просьбе добросердечным Налем, в последний раз высморкался, накинул плащ и прошел к маршалу.
Рокэ в черном камзоле сосредоточенно перелистывал какую-то книгу. Дик тихонько шмыгнул носом и встал у дверей, ожидая, когда Ворон оторвется от потрепанных страниц, но тот, похоже, не на шутку увлекся. Дик ждал, лихорадочно раздумывая, что лучше – терпеть до последнего, вытащить носовой платок или уподобиться какому-нибудь крестьянину или торговцу и утереть нос рукой.
– Какой это дрянью вы соизволили себя облить? – не поднимая глаз, осведомился маршал. – Вы благоухаете, как лавка отравителя.
– Это дастойка бадиодики, – признался Дик, спохватился и добавил: – Бодсидьор.
– Вы неподражаемы, Окделл. – Рокэ перевернул страницу. – И где вы достали этот кошмар?
– Бде придес Даль… Реджидальд Лорак, бой кузед.
– Какое счастье, что у меня нет родичей. И давно вас скосил недуг?
– Деделю дазад.
– Вас столь опечалила незадача Килеана, что вы с горя простудились? – Герцог оторвался от книги и критически оглядел оруженосца. – Да, Ричард, вы прямо-таки расцвели. Неужели вы думаете, что я возьму вас с собой? Это невозможно. Конечно, будь вы заразным, вас стоило бы отвести к вашему любезному кансилльеру или, еще лучше, к коменданту. Телесные страдания, как правило, отвлекают от душевных, но от вас сейчас никакой пользы.
– Бодсидьор…
– Пока у вас это, гм, заболевание, можете называть меня эр. «Бодсидьора» я не перенесу, а нас никто не услышит. – Рокэ захлопнул книгу и принялся натягивать перчатки. – Вы не выйдете из дома, пока не перестанете напоминать одновременно цветную капусту и Жанно-мокрого[115], но манионика – это слишком! Пако сходит к аптекарю и принесет что-то менее гнусное. А вы, юноша, отправляйтесь в библиотеку и разыщите мне все, что связано с Гальтарой и переносом столицы в Кабитэлу. Заодно можете книжки почитать. Их там много.
Дорожная карета, скрипнув, остановилась у запертых ворот. Кучер, ворча под нос, слез с козел и забарабанил в тяжелую калитку – Арамона жили не бедно, а потому ворота и забор были построены на совесть. Другое дело, что средь бела дня в добром городе Кошоне двери не запирают. Луиза с нарастающей злостью смотрела на собственный дом, в который не могла попасть. Захныкавшая младшая дочь получила подзатыльник и испуганно замолкла – капитанша была матерью строгой, и ее отпрыски понимали, когда следует сидеть тихо, сейчас же г-жа Арамона была вне себя. Она не сомневалась, что во всем виновата эта винная бочка, которую отец навязал ей в мужья. Что же проклятый кабан натворил на этот раз, что боится даже дверь открыть?
За воротами что-то зашуршало. Кучер заорал, чтобы открывали, но шорох смолк, затем раздался звук, одновременно напоминающий всхлип и смешок, и это окончательно вывело Луизу из себя. Разъяренная женщина вылезла из кареты и присоединилась к кучеру, осыпая проклятиями Арнольда и прочих мерзавцев и бездельников. За забором снова хихикнули, раздались и смолкли легкие, быстрые шаги, и все смолкло, зато обычно тихая улочка Белой Гусыни стала заполняться народом. В соседних окнах замелькали любопытные лица, на крыльцо угловой лавочки вывалился необъятной толщины хозяин, несколько прохожих остановились возле Арамоновой обители, явно намереваясь досмотреть дармовое представление до конца. Луиза уперла руки в довольно-таки костлявые бедра и обернулась к соседям, намереваясь послать их куда подальше, но, заметив среди любопытных пару дюжих парней, передумала.
На предложение капитанши перестать таращиться и помочь открыть ворота балбесы ответили согласием. Они ловко взгромоздились на крышу кареты, откуда один подсадил второго на стену. Тот немного постоял наверху и спрыгнул вниз, раздался звук отодвигаемого засова, ворота растворились, и Луиза Арамона с чадами, домочадцами и любопытствующими вступила во двор. Было пусто – ни людей, ни собак, ни хотя бы кошки или воробья. Распахнутые двери конюшни жалобно поскрипывали, но дом был закрыт.
– Маменька, – подала голос старшая дочь, – где папенька? Где все?
– Пить хочу, – заныла младшая.
– Дорогая Луиза. – Жоржетта была известной сплетницей, ей всегда было надо больше всех. – Странно все это… Может, детей увести? Я б за стражниками послала.
– Уж лучше за священником, – встряла вечная соперница Жоржетты Тессина, – нечисто здесь, ой нечисто.
В словах соседок был свой смысл, но уж больно не хотелось выносить из дома еще больше сора.
Жалобное ржание, раздавшееся среди тишины, показалось райской музыкой. Что бы ни случилось, хотя бы одно живое существо здесь было. Кучер и двое давешних парней бросились в конюшню и тотчас вернулись. Огюст вел взмыленного жеребца, конь едва передвигал дрожащие ноги.
– Ох, – подалась вперед Луиза, – что это с ним?
– Нечистый на нем ездил, не иначе, – откликнулся парень повыше, – ишь как загнал.
– Как есть нечистый, – подтвердил конюх, – видали б вы, что в среднем деннике творится.
Госпожа Арамона была женщиной не из робких, что б в конюшне ни творилось, это была ее конюшня. Капитанша, отстранив вцепившуюся ей в рукав Тессину, не прекращавшую гоа из жаркого весеннего дня попала в осень. Льющийся сквозь распахнутую дверь свет позволял видеть внутренность помещения. Слева и справа все было, как обычно, но средний денник!
Совсем новые бревна и доски сгнили и почернели, крыша местами обвалилась, осклизлые стропила поросли ядовито-зеленой плесенью, пол рассыпался в труху, а на рыхлой земле виднелся отпечаток конского копыта с подковой без единого гвоздя.
– Кладбищенская лошадь, – взвизгнула сунувшаяся за Луизой Тессина, – кладбищенская лошадь! Священник! Где священник?!
– Дура! – огрызнулась Луиза, не в силах оторвать взгляда от страшного следа. Единственного! Кладбищенская лошадь оставляет только один след, это знают все. Конюшню придется сжечь, это ясно… Побледневшая капитанша, отпихнув приятельницу, рванулась к дому.
Дверь, хоть и плотно прикрытая, оказалась незапертой. Дом казался пустым, в нем все было как обычно, и вместе с тем что-то было неправильно. Женщина не сразу сообразила, что все дело в сгоревших до конца свечах, запертых ставнях, разобранных постелях. Дом уснул, но не проснулся.
Еще час назад Луиза Арамона призывала на голову мужа громы небесные и была готова своими руками придушить урода, а теперь он пропал. Они прожили вместе пятнадцать лет, он был отцом ее детей, и, главное, он был, а теперь Арнольд Арамона исчез. Осталась измятая кровать, ночной халат, колпак, брошенное одеяло, разбитый кувшин…
Луиза стояла в выстывшей спальне, не в силах оторвать взгляд от зеленой туфли с загнутым носом, выглядывавшей из-под кровати. Арнольд исчез, и как ей теперь жить?
– Сударыня, – в дверях стоял рыжеусый теньент в мундире с черными отворотами, кто-то из соседей все же вызвал стражу, – разрешите нам осмотреть дом.
– Смотрите, – равнодушно сказала женщина.
– Сколько людей оставалось в доме, кроме вашего супруга?
– Привратник, конюх с помощником, четверо комнатных слуг. Повар и садовник с помощниками приходят по утрам, – все так же равнодушно перечислила Луиза. Пришли и ушли. Соседи и стражники тоже уйдут, а что делать ей?
– Что-нибудь пропало?
Пропало? Что могло пропасть, если ворота были заперты изнутри, если все спали… Капитанша вновь уставилась на разоренную постель – отброшенное одеяло, рубашка, колпак, туфли… Одеяло, рубашка, колпак… Женщина метнулась в гардеробную. Ни плаща, ни ботфорт, ни мундира! Шпага тоже исчезла. Выходит, все-таки удрал?!
– Сударыня, мы нашли их…
– И Арнольда?
– Нет, господин капитан пропал, но остальные в подвале. Сударыня, мне очень неприятно, но ваши слуги сошли с ума. Все. Им кажется, что они крысы и за ними идет охота. Отец Максимилиан сейчас придет, но я бы не советовал вам с детьми оставаться в этом доме, тем более на ночь. Вы можете вернуться к вашей матушке?
– Конечно.
Куда унесло Арнольда? Может, он просто почуял неладное и удрал? В Лаик? В ближайший кабак? К какой-нибудь красотке? Да куда угодно, лишь бы жив был! В изголовье кровати Арнольд соорудил тайничок с золотом, он думал, что жена ни о чем не догадывается, а она знала. Если супруг ударился в бега, он взял деньги с собой. А если нет, что ж, они пригодятся ей и девочкам. Или лучше ничего из этого дома не брать?
Луиза перевернула подушки – они были тяжелыми и холодными, словно целую зиму пролежали в запертом, нетопленном доме. Заветный мешочек оказался на месте. Впрочем, она так и думала. Раздались шаркающие шаги – появился священник, старый, грузный, перепуганный. Он никогда не видел ничего подобного.
– Святой отец, – Луиза всегда знала цену деньгам, но лучше потерять деньги, чем голову и душу, – это сбережения моего мужа, прошу принять их на богоугодные дела.
Если понадобится, она будет есть хлеб с водой, но из этого дома она и дети не возьмут ничего. Ничего!
Глава 8
Агарис и Кагета
[116]
Енниоль не обманул, в условленном месте Робера ждали. Гоган-переводчик, двое знатных кагетов – один высокий, веселый и толстый, другой маленький и лысый. Был и почетный эскорт – два десятка седых черноусых красавцев в черном, к седлам которых, несмотря на жару, были приторочены плащи из шкур горных барсов. Робер Эпинэ с некоторой оторопью рассматривал бесстрастные лица, которые показались бы прекрасными, если б не хищно вырезанные ноздри и надменное выражение.
Разумеется, Иноходец знал, что личную гвардию кагетского короля, или, как говорили кагеты, казара, составляют бириссцы, но одно дело галопом прочитать записки нескольких путешественников и совсем другое ехать сквозь строй немигающих темных глаз. Бириссцы презирали всех, даже короля, которому служили. Это был странный народ, издавна повелевавший Саграннскими горами и, к счастью, слишком малочисленный, чтобы двинуться в великий поход.
Побывавший в Кагете монах писал, что бириссцы во многом напоминают морисков, но обитатели Багряных земель готовы уважать чужое мужество и способны признать первенство чужака, если тот докажет его с мечом в руке. Бириссцы считали себя потомками Бога-Барса, и не было заслуги или подвига, которые в их глазах вознесли б равнинного человека до их горной высоты. Эпинэ ехал на встречу с казаром Адгемаром-ло-Вардгевазом и не собирался мериться удалью с его гвардейцами, и все равно чувствовать себя лошадью среди громадных кошек было неуютно.
Иноходец осадил Шада, ожидая, когда с ним заговорят. Высокий прогавкал что-то приветственное и дружелюбное, маленький разулыбался – меж огромных усов сверкнули белоснежные зубы. Кагеты, как и бириссцы, не носили бород, только усы. Сидевший на гнедом муле гоган учтиво поклонился и начал:
– Кагета рада приветствовать блистательного…
– Блистательного? – переспросил Иноходец. – Здесь чужих называют так же, как правнуки Кабиоховы?
– Блистательный простит толмача. Казарон Виссиф сказал, что Кагета цветет при виде гостя.
– Ответьте им, что я тоже цвету при их виде, – заверил Робер. – Только, умоляю, не называйте меня блистательным. Я – Робер, Робер Эпинэ. Кстати, сообщите это хозяевам.
Переводчик довольно долго лаял, переводя взгляд с одного казарона на второго. Ну и язычок, рехнуться можно, уж на что мориски и гоганы странно говорят, но там хоть отдельные слова можно уловить. Робера ужасно злило, что приходится зависеть от переводчика. Не то, чтоб он не верил соплеменнику Енниоля и Мэллит, напротив – дети Гоха казались Иноходцу правдивей и честней того же Хогберда или Клемента, но перевод есть перевод. К тому же без толмача он будет глух и нем.
– Казарон желает процветания твоему дому и многих лет твоим отцу и матери, – перевел гоган.
Отцу? Отец шестой год в могиле, а мать по сути в тюрьме. Именно поэтому он и оказался здесь.
– Мне тяжело говорить, не зная вашего имени.
– Моего? – толмач казался удивленным.
– Да. – Эпинэ потрепал Шада по шее. У кагетов неплохие кони, но с морисками им все равно не сравниться.
– Имя мне Каллиоль сын Жмаоля.
– Каллиоль, прошу вас, скажите им то, что положено в таких случаях.
– Все уже сказано. Вам следует ехать во главе отряда между казаронами. Первого зовут Виссиф-ло-Лаллион из рода Парасксиди, он из нижней Кагеты. Второго – Серон-ло-Гискуляр из рода Шаримлетай, это ближе к Сагранне. Я поеду сразу же за вами, эскорт отстанет на два конских корпуса. До Равиата мы доедем за неделю, так как придется ночевать в замках казаронов. Осмелюсь посоветовать блистательному воздерживаться от приема пищи в дороге, иначе ему будет трудно выдержать вечернее гостеприимство.
– Называйте меня Робер.
– Прошу простить недостойного, трудно забыть то, что знал всегда. Я приду к Роберу, когда он отошлет ночную женщину.
Столкнувшись с затравленным взглядом Эпинэ, гоган пояснил: каждый казарон присылает гостю девятерых красавиц, из которых тот может оставить всех, а может – одну. Не принять ни одной женщины значит нанести смертельную обиду хозяину. Пусть блиста… Пусть Робер не опасается – женщины в замках казаронов здоровы, молоды и красивы.
Как бы ни были красивы кагетки, они не будут красивее Мэллит, но дипломатия есть дипломатия. И потом он не монах, и у него нет ни жены, ни любовницы. Для Мэллит Робер Эпинэ всего лишь друг и подданный ее принца – это даже безнадежней, чем никто, а раз так, он оставит себе всех девятерых, и пусть подданные Адгемара хотят – восхищаются, хотят – лопаются от зависти.
К полуночи произошло то, что Иноходец Эпинэ почитал невозможным – он возненавидел мясо. Робер с нежностью вспоминал эсператистскую развалюху и унылого слугу с миской вареной морковки. Как же он, оказывается, был счастлив и не сознавал этого! А перешедший в ужин обед продолжался, рискуя плавно перетечь в завтрак. Огромный стол ломился от яств, в подавляющем большинстве вкусных, но как же их было много, а проклятый казарон требовал от гостя пробовать все новые кушанья.
Мясо козленка сменялось мясом нерожденного ягненка, затем шли поросятина, телятина, баранина такая, баранина сякая и баранина эдакая. Утки, гуси, куропатки обычные и каменные, голуби, кулики, перепела, зайцы, фазаны, речные и морские твари – все это истекало жиром, издавало неописуемые ароматы и требовало места в желудке.
Собравшись с силами, Робер проглотил кусок какого-то запеченного в адском пламени существа, а хозяин – статный моложавый красавец, приходившийся отдаленным родичем то ли Виссифу-ло-Лаллиону из рода Парасксиди, то ли Серону-ло-Гискуляру из рода Шаримлетай, пролаял новый приказ, и подлец-слуга брякнул перед талигойцем очередное блюдо с мерзко ухмыляющейся рыбиной размером с небольшого дельфина. Робер помянул про себя всех закатных тварей и незаметно ослабил пояс. Когда же конец?! Спросить толмача было нельзя – чей-то там родич в свое время жил в Гайифе и понимал и гайи, и талиг, хотя говорил на них с чудовищным акцентом.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |