Existential Psychotherapy 22 страница

Принятие ответственности и психотерапия

Первый шаг терапевта, направленный на то, чтобы помочь при­нятию ответственности пациентом, состоит не в применении той или иной техники, а в установлении собственной позиции, на которой будет основан последующий выбор техник. Терапевт всегда должен действовать исходя из тезиса, что пациент сам сотворил собственное

неблагополучие. Не по случайности, не из-за злой судьбы и не из-за генов пациент одинок и изолирован, страдает бессонницей, с ним постоянно плохо обращаются. Терапевт должен выявить роль данно­го конкретного пациента в его собственной дилемме и найти спосо­бы донести это знание до пациента. Пока человек не осознал, что сам сотворил собственную дисфорию, мотивация к изменениям от­сутствует. Пока мы продолжаем верить, что причиной нашего не­благополучия являются другие, или невезение, или не удовлетворя­ющая работа — короче говоря, нечто вне нас, — зачем нам вклады­вать энергию в личностное изменение? При такой убежденности стра­тегия действий, очевидно, должна быть не терапевтическая, а "ак­тивистская" — направленная на изменение собственной среды.

Готовность к принятию ответственности у разных пациентов очень различна. Для некоторых пациентов это чрезвычайно трудно и состав­ляет основной груз терапевтической задачи: после принятия ими ответ­ственности терапевтическое изменение наступает почти автоматически и без дальнейших усилий. Другие признают свою ответственность быс­трее, но застревают, и не раз, на других стадиях терапии. Обычно со­знание ответственности не растет равномерно единым фронтом: чело­век может принимать ее в одних вопросах и отрицать в других.

Идентификация и установка метки

Терапевт прежде всего должен проявить внимание к теме — опре­делить ситуации и методы избегания ответственности и донести это знание до пациента. В зависимости от предпочитаемого стиля, те­рапевты используют огромный спектр техник, фокусирующих вни­мание пациента на ответственности. Вспомним нескольких приме­ров из начала части II. Терапевт, отвечающий на оправдание паци­енткой своего поведения ("Это было не намеренно. Я сделала это бес­сознательно") вопросом "Чье это бессознательное?", подталкивает ее к сознаванию ответственности. Так же, как терапевт, предлагаю­щий пациенту "присвоить" то, что с ним случается (не "он пристает ко мне", а "я позволяю ему ко мне приставать"). "Не-могущий" ко­локольчик, призывающий участников группы поменять "не могу" на "не буду", — прием, который должен способствовать пробуждению ответственности. Пока человек верит в "не могу", он не сознает свой активный вклад в собственную ситуацию. Пациентке, получившей инструкцию говорить: "Я не изменюсь, мама, пока не изменится твое обращение со мной в то время, когда мне было десять лет!", по сути, предлагается подумать над своим отказом (а не неспособностью) ме­

няться. Более того, ей предъявляется абсурдность ее ситуации, так же как и ее трагического и бесплодного принесения своей жизни на алтарь злопамятности.

Вера Гач и Морис Темерлин (Vera Gatch & Maurice Temerlin) изу­чали аудиозаписи психотерапевтических сессий и собрали коллекцию конфронтирующих (иногда без достаточной чуткости) интервенций, направленных на рост сознания ответственности:

"Когда один мужчина горько и пассивно жаловался, что его жена отказывается от сексуального контакта с ним, те­рапевт прояснил скрытый выбор замечанием: 'Вам должно нравиться в ней это, вы ведь так долго женаты'. Домохо­зяйка сетовала: 'Я не могу справиться со своим ребенком, все, что он делает — сидит и смотрит целый день телеви­зор'. Терапевт сделал скрытый выбор явным с помощью следующего замечания: 'А вы слишком малы и беспомощ­ны, чтобы выключить телевизор'. Импульсивный, склон­ный к навязчивостям мужчина кричал: 'Остановите меня, я боюсь, что покончу с собой!' Терапевт сказал: 'Я должен остановить вас? Если вы действительно хотите покончить с собой — по-настоящему умереть, — никто не может вас ос­тановить, кроме вас самого'. Один терапевт в разговоре с мужчиной пассивного, орально-зависимого склада, кото­рый полагал, что жизнь ему не мила, потому что он стра­дает от безответной любви женщины старше его, начал петь: 'Бедный маленький ягненок, который заблудился'"¹⁰.

Общий принцип очевиден: в ответ на сетования пациента по по­воду его жизненной ситуации терапевт интересуется, каким образом пациент создал эту ситуацию.

Часто бывает полезно, чтобы терапевт держал в голове первона­чальные жалобы пациента и в подходящие моменты терапии соотно­сил их с позициями и поведением последнего в терапии. Пусть, на­пример, пациент обратился за терапией в связи с переживаниями изоляции и одиночества. В процессе терапии он обсуждал свое чув­ство превосходства, свое презрение и пренебрежение по отношению к другим. Его сопротивление изменению этих позиций было вели­ко — они эго-синтонны и упрямо отстаиваются. Терапевт помог па­циенту понять его ответственность за собственную неприятную ситу­ацию — всякий раз, когда пациент говорил о своем презрении к дру­гим, комментируя: "И вы одиноки".

Пациенту, который возмущается ограничениями, присутствую­щими в его жизни, нужно помочь понять, какой вклад в эту ситуа­

цию внес он сам, — например, предпочтя остаться в браке, имея две работы, держа трех собак, обзаведясь английским садом и т.д. Обыч­но жизнь становится настолько структурированной, что мы начина­ем воспринимать это как данность, как некое твердое обиталище, в котором мы должны существовать, а отнюдь не как сплетенную нами самими паутину, которую можно сплести заново многими способа­ми. Я убежден, что именно поэтому Отто Уилл спросил своего ско­ванного, страдающего навязчивостями пациента: "Почему бы вам не сменить имя и не переехать в Калифорнию?" Он энергично конфрон- тировал пациента с его свободой, с тем фактом, что он реально сво­боден поменять структуру своей жизни — конституировать ее совер­шенно по-иному.

Разумеется, на это есть готовое возражение: "Существует много такого, что изменить невозможно!" Человек должен зарабатывать на жизнь, должен быть отцом или матерью для своих детей, должен выполнять свои моральные обязательства. Должен мириться со сво­ими ограничениями: паралитик не может ходить, малообеспеченный не имеет возможности уйти на пенсию, у стареющей вдовы мало шан­сов выйти замуж и т.д. Этот аргумент — фундаментальное возраже­ние на тезис о свободе человека — появляется на любых стадиях тера­пии и столь важен, что я подробно рассмотрю его ниже.

Хотя эти техники установки метки и акцентирования ответствен­ности имеют свое место в терапии, их эффективность ограничена. "Не-могущие" колокольчики и лозунги типа "Возьмите на себя ответ­ственность за свою жизнь" или "Присвойте свои чувства" часто оста­навливают внимание, но большинству пациентов одних призывов не­достаточно, и терапевту нужно использовать методы более глубокого действия. Наиболее мощные известные в терапии методы включают анализ текущего ("здесь-и-сейчас") поведения клиента в терапии с демонстрацией того, что в терапевтических условиях клиент микро- космически воссоздает ту же ситуацию, с которой имеет дело в жиз­ни. Как я покажу далее, психотерапевтический процесс действитель­но может быть специальным образом организован с целью фокусиров­ки на сознании ответственности у клиента.

Ответственность и "здесь-и-сейчас"

Попытки терапевта анализировать рассказ пациента, демонстри­руя его ответственность за жизненную ситуацию, нередко "теряются в песках". Например, пациентка вполголоса скажет: "Все это заме­чательно. Ему хорошо сидеть здесь в комфортабельном кабинете и

говорить мне, что я сама себя в это загнала. Но он по-настоящему не знает, какая садистская скотина мой муж" (или "какой у меня ужас­ный шеф", или "насколько действительно непреодолима моя ком- пульсивность", или "что такое на самом деле мир бизнеса", или еще какая-нибудь из неограниченного количества непреодолимых про­блем). Этому сопротивлению нет пределов, поскольку, как знает каждый опытный психотерапевт, пациент отнюдь не является объек­тивным наблюдателем своих жизненных перипетий. Пациент может использовать экстернализующие механизмы защиты или массу иных способов искажать факты так, чтобы они соответствовали его ожи­даниям. Поэтому лишь в редких случаях терапевт может успешно сти­мулировать принятие ответственности, имея дело с пересказываемой информацией.

Эффективность терапевта значительно возрастает, когда он рабо­тает с материалом, манифестируемым в "здесь-и-сейчас" терапевти­ческой ситуации. Сосредоточиваясь на возникших в процессе тера­пии переживаниях, к которым он сам причастен, терапевт может помочь пациенту в исследовании ответственности за проявляющееся "на глазах" поведение — еще до того, как оно в результате действия защитных механизмов потеряло отчетливость и доступность непосред­ственному наблюдению. Терапевтическое воздействие намного уси­ливается, когда терапевт фокусируется на инциденте или аспекте поведения, обнаруживающем очевидную близость с проблемой, при­ведшей пациента на терапию.

Случай пациентки Дорис может послужить клинической иллюст­рацией. Она обратилась за терапевтической помощью из-за тяжелой тревоги, сосредоточенной в основном вокруг отношений с мужчи­нами. Основная проблема пациентки, согласно ее описанию, состо­яла в том, что она вовлекается в отношения с мужчинами, которые плохо с ней обращаются*, и потом не может из этих отношений вы­путаться. Она подвергалась абъюзу со стороны отца, первого мужа, теперешнего мужа и длинной вереницы начальников. Рассказ Дорис о своей проблеме был убедителен, и я был склонен сочувствовать ей в том, что злая судьба вновь и вновь бросала ее в лапы тиранических подонков. Она в течение нескольких месяцев посещала терапевтичес­кую группу, когда у нее случился тяжелый приступ тревоги. Не в состоянии ждать до следующей групповой сессии, она позвонила мне однажды утром с просьбой как можно скорее провести индивидуаль­ную встречу. С немалыми трудностями я перестроил свой день и со­гласился принять ее в три часа дня сегодня же. Без двадцати три она позвонила и оставила сообщение об отмене встречи. Несколько дней

*В смысле "abuse", "абъюз". — Прим. переводчика.

спустя, на групповой встрече, я спросил, что произошло. Она от­ветила, что тогда к середине дня ей стало немного лучше, а поскольку мои правила были таковы, что я мог индивидуально встретиться с участником группы лишь один раз в течение всего курса терапии, она решила сберечь свой час до того времени, когда он понадобится ей еще больше.

Между тем я никогда не заявлял такого правила! Никогда бы я не отказался встретиться с пациентом в чрезвычайной ситуации. Ни один из участников группы не слышал, чтобы я делал подобное заявле­ние. Но Дорис была убеждена, что я сказал ей это. Она сделала свой выбор: стала вспоминать другие инциденты наших с ней отношений, причем очень избирательно. Например, с удивительной четкостью она вспомнила единственное адресованное ей раздраженное замеча­ние, сделанное мною за предшествующие месяцы (о ее монополис­тических тенденциях), и часто повторяла его в группе. Однако она забыла многие мои позитивные поддерживающие замечания, кото­рые я делал в последующее время.

Взаимодействие Дорис со мной в микрокосме "здесь-и-сейчас" репрезентировало ее отношения с мужчинами и проясняло ее собствен­ную роль (то есть ее ответственность) в порождении ее жизненной ситуации. Она искаженно воспринимала меня, так же как и других мужчин — всех нас она видела авторитарными и безразличными. Но из этого инцидента можно было узнать еще кое-что. Я был сердит на Дорис за отмену встречи в последний момент, после того как я приложил такие усилия и освободил для нее время. Меня также раз­дражало ее упорное настаивание — несмотря на несогласие остальных семи членов группы — на том, что я ввел "правило" единственной индивидуальной сессии. С некоторым трудом я умерил свое раздра­жение и удержался на позиции терапевтической объективности, но теперь я легко мог вообразить, как трудно иметь дело с Дорис во вне- терапевтической реальной жизненной ситуации.

Суть происшедшего заключалась в следующем: у Дорис были опре­деленные представления о мужчинах, ожидания их определенного поведения по отношению к ней. Эти ожидания искажали ее воспри­ятие, и перцептивные искажения заставляли ее вести себя так, что она вызывала то самое поведение, которого страшилась. Этот маневр, "самоактуализирующееся пророчество", является распространенным: индивид ожидает, что произойдет определенное событие, в результате ведет себя таким образом, чтобы это ожидание исполнилось, и, на­конец, передает осведомленность о своем поведении бессознательному.

Для терапии Дорис этот эпизод был решающим, потому что он глубоко высветил ее базовую проблему. Если бы она поняла и приняла свою ответственность за то, как взаимодействовала со мной, ей нуж­

но было бы сделать еще лишь небольшой шаг, требующий минималь­ного обобщения, чтобы осознать свою ответственность за стиль отно­шений с мужчинами в своей жизни. Я полагаю, что терапевту следу­ет "ухватиться" за такой эпизод и крепко за него держаться. Я откры­то установил соответствующую метку и подчеркнул его важность: "До­рис, я думаю, что произошедшее между вами и мной имеет исключи­тельное значение, потому что дает важный ключ к некоторым пробле­мам, существующим между вами и мужчинами в вашей жизни". Если пациент еще не готов принять интерпретацию, повторите ее позже, когда появятся дополнительные подтверждающие свидетельства или отношения между терапевтом и пациентом станут более прочными.

Сознавание собственных чувств — важнейшее средство терапевта для идентификации вклада пациента в его жизненные трудности. Примером может послужить случай одной сорокавосьмилетней жен­щины, горько жаловавшейся на то, как с ней обращаются ее дети. Они отвергали ее мнения, вели себя с ней бесцеремонно и в серьез­ных ситуациях адресовали свои замечания отцу. Настроившись на свои чувства к ней, я отметил ноющие нотки ее голоса, побуждавшие меня не принимать ее всерьез и обращаться с ней как с ребенком. Я поде­лился своим ощущением с пациенткой, и это оказалось крайне по­лезным для нее, поскольку помогло ей осознать свое инфантильное поведение во многих других ситуациях. Анализ наблюдаемого "здесь- и-сейчас" (ее нытья) был крайне важен для разрешения загадки об­ращения с нею ее детей. В конце концов, они лишь следовали ее собственной инструкции, обращаясь с ней именно так, как она про­сила (невербально — посредством нытья, ссылок на свою слабость и своей депрессивной беспомощности).

Избегание ответственности пациентом воспроизвелось не только в отношениях пациент-терапевт, но также в общей позиции пациен­та по отношению к терапии. Пациент — порой с молчаливого согла­сия терапевта — может удобно, пассивно и прочно угнездиться в те­рапии, не ожидая, чтобы что-нибудь произошло, а если и ожидая — то чего-то, исходящего от терапевта.

Если у терапевта есть ощущение, что пациент возложил на него тяжелое бремя, и уверенность, что без его собственных усилий ни­чего полезного в течение сессии не произойдет, — значит, он позво­лил пациенту переложить ношу ответственности с собственных плеч на плечи терапевта. В терапии с этим можно работать различными способами. Большинство терапевтов предпочитают рефлексию. Они могут высказать в порядке комментария: возникает впечатление, что пациент стремится все "выгрузить" на терапевта, или что терапевт не ощущает активного сотрудничества пациента в терапии. Или те­рапевт может поделиться своим ощущением, что несет весь груз те­

рапии. Или, наконец, терапевт может счесть, что нет более силь­ного способа пробудить вялого пациента к действию, чем просто спросить его: "Почему вы пришли?"

На подобные терапевтические интервенции пациенты нередко от­вечают одной из типичных реакций сопротивления, центрирующих­ся на сюжете: "Я не знаю, что делать", или "Если бы я знал(а), что мне делать, мне бы не понадобилось приходить сюда", или "Скажи­те мне, что мне нужно делать". Пациент принимает облик беспомощ­ности. В действительности, в процессе настаивания на том, что он не знает, что ему делать, пациент уже получил много явных и скры­тых направляющих указаний от терапевта. Но при этом он не рас­крывает свои чувства; не может вспомнить свои сны (или слишком устает, чтобы их записывать, или забывает положить бумагу и каран­даш рядом с кроватью); предпочитает обсуждать интеллектуальные проблемы или вовлекать терапевта в бесконечные дискуссии о том, как работает терапия. Любому опытному психотерапевту известно, что проблема — не в незнании пациента, что ему делать. Все эти гамбиты отражают одно: отказ пациента принимать ответственность за изменение точно так же, как вне терапии он отказывается прини­мать ответственность за жизненные неприятности.

Иллюстрацией к вышесказанному может служить случай с Рут, пациенткой терапевтической группы. Она избегала ответственности во всех сферах жизни. Она была отчаянно одинока: не имела близких подруг, а все ее отношения с мужчинами разрушались, потому что ее потребность в зависимости оказывалась слишком велика для ее парт­неров. Более трех лет индивидуальной терапии не дали эффекта. Индивидуальный терапевт Рут говорил об ощущении "свинцовой тяжести" от нее в терапии: она не давала никакого материала, кроме цикличных раздумий о своих проблемах с мужчинами, никаких фан­тазий, никаких данных по переносу и за три года — ни единого сна. В отчаянии индивидуальный терапевт рекомендовал ей терапевти­ческую группу. Но и в группе Рут воспроизвела свою позицию бес­помощности и пассивности. В течение шести месяцев она не рабо­тала в группе и никак не продвинулась.

На одной встрече, имевшей для нее решающее значение, она при­нялась оплакивать тот факт, что группа ей не помогает, и заявила, что у нее есть сомнения: правильная ли это группа и правильная ли терапия для нее?

Терапевт: Рут, ты делаешь здесь то же самое, что вне группы. Ты ждешь, чтобы что-то произошло. Как группа может быть полезна тебе, если ты ее не используешь?

Рут: Я не знаю, что делать. Я прихожу сюда каждую неделю, и ничего не происходит. Я ничего не получаю от терапии.

Терапевт: Конечно, ты ничего от нее не получаешь. Как может произойти что-то, когда ты ничего для этого не делаешь?

Рут: Я сейчас чувствую себя как будто "выключенной". Я не могу собрать мысли, чтобы что-то сказать.

Терапевт: Такое ощущение, что тебе важно никогда не знать, что сказать или сделать.

Рут (плача): Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я делала. Я не хочу быть такой всю жизнь. Я ездила за город в этот уик-энд: все осталь­ные были на седьмом небе от счастья, все цвело, а я от начала до конца была совершенно несчастна.

Терапевт: Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что делать, хотя и сама неплохо представляешь, как могла бы лучше работать в группе.

Рут: Если б я знала, я бы так и делала.

Терапевт: Наоборот! Ты очень боишься, когда можешь что-то сама для себя сделать.

Рут (рыдая): И вот я опять в том дерьме. В голове у меня сплош­ная каша. Ты раздражен на меня. Я в этой группе чувствую себя хуже, а не лучше. Я не знаю, что делать.

На этом месте подключилась вся группа. Один из участников выс­казался в резонанс с Рут, заявив, что находится в такой же ситуа­ции. Двое других выразили свое раздражение по поводу ее вечной беспомощности. Еще один правильно отметил, что в группе идет бесконечная дискуссия о том, как участвовать в ней более эффектив­но (собственно говоря, этому вопросу была посвящена немалая часть предыдущей сессии). Кто-то сказал: у нее бесчисленное множество возможностей. Она может говорить о своих слезах, своей печали, своей травмированности. Или о том, какая жестокая скотина — те­рапевт. Или о своих чувствах по отношению к любому из членов груп­пы. Она знала, и все знали, что она знает об этих возможностях. "Почему, — задалась вопросом группа, — ей нужно сохранять пози­цию беспомощности и псевдослабоумия?"

Стимулированная таким образом, Рут сказала, что уже три неде­ли, как она решила обсудить в группе свои чувства по отношению к другим участникам, но всякий раз отказывалась от этого. Она заяви­ла, что сегодня хочет поговорить о том, почему ни разу не осталась пить кофе после групповой сессии. Она хотела бы остаться на кофе, но не делала этого, опасаясь сближения с Синтией (другой участни­цей группы), чтобы та — по ее мнению, находящаяся в исключительно бедственном состоянии — не начала звонить ей среди ночи с призы­

вом о помощи. Последовало интенсивное взаимодействие с Синти­ей, вслед за чем Рут открыто выразила свои чувства по поводу еще двух членов группы, к концу сессии проделав больше работы, чем за все предшествующие шесть месяцев. В этой иллюстрации важно то, что стенания Рут "Скажите мне, что делать" являлись утверждением ухода от ответственности. Когда она получала достаточную стимуля­цию, то очень хорошо знала, что делать в терапии. Но она не хотела знать, что делать! Она хотела, чтобы помощь и изменение пришли извне. Ей было страшно помочь себе, быть своей собственной мате­рью: это подводило слишком близко к пугающему знанию о том, что она свободна, ответственна и фундаментально одинока.

Принятие ответственности в групповой терапии

Концепция терапии как социального микрокосма — условий, в которых пациент не только описывает, но и воспроизводит свою пси­хопатологию "здесь-и-сейчас" — релевантна всем видам терапии (ин­дивидуальной, супружеской, семейной, групповой). Особенно она уместна по отношению к групповой ситуации. Во-первых, большое число людей — от восьми до десяти, включая терапевта или терапев­тов — создают условия для активизации большинства конфликтных тем пациента. В индивидуальной терапии взаимодействие с терапев­том нередко позволяет пациенту пережить свои конфликты, связан­ные с фигурами власти, авторитетом, с родительскими фигурами или их заместителями. Но в условиях группы взаимодействие пациента со многими людьми активизирует столько межличностных тем (сиб- линговое соперничество, гетеросексуальность, гомосексуальность, со­перничество с равными, интимность, самораскрытие, щедрость, от- давание и получение и т.д.), что у нас есть все основания рассматри­вать групповую терапию как миниатюрную социальную вселенную для каждого из участников группы.

"Здесь-и-сейчас" малой группы общения обеспечивает оптималь­ные условия для терапевтической работы, посвященной сознаванию ответственности. Один из самых привлекательных аспектов группо­вой терапии состоит в том, что все участники "рождаются" одновре­менно, все начинают в группе на равных. Каждый, видимым для остальных членов группы и — если терапевт делает свое дело — для себя образом, постепенно углубляет и отделывает свою нишу, фор­мирует свое жизненное пространство в группе. Каждый ответстве­нен за позицию в межличностных отношениях, которую вырабаты­вает для себя в группе (и, аналогично, в жизни), и за череду случа­

ющихся с ним событий. Группа имеет много глаз. Каждому ее уча­стнику не обязательно принимать в качестве реальности рассказы дру­гих участников о том, как они являются жертвой внешних событий и людей. Если группа функционирует на уровне "здесь-и-сейчас" (то есть сконцентрирована прежде всего на проживании и анализе меж­личностных отношений), ее члены могут наблюдать, как каждый сам творит свою позицию жертвы, — и в конце концов возвращать эти наблюдения тем, кого они касались.

Хотя мы, терапевты, нечасто думаем о групповом процессе с этой точки зрения, я полагаю, что главная групповая активность, осо­бенно на начальных стадиях терапии, направлена на осознание каж­дым членом группы персональной ответственности. Почему мы по­буждаем участников быть прямыми и честными в группе (то есть быть самими собой)? Почему мы поощряем обратную связь? Почему под­талкиваем участников делиться своими впечатлениями и чувствами, связанными с другими членами группы?

Я полагаю, что групповой терапевт — зачастую сам того не созна­вая — стремится провести каждого пациента через следующие этапы:

1. Пациент узнает, как его поведение видят другие. С помощью обратной связи, а позднее — самонаблюдения па­циент научается смотреть на себя глазами других.

2. Пациент узнает, какие чувства у других вызывает его поведение.

3. Пациент узнает, как его поведение формирует мне­ния других людей о нем. Участники группы узнают, что на основе их поведения другие ценят их, недолюбливают, на­ходят неприятными, уважают, избегают, используют, бо­ятся и т.д.

4. Пациент узнает, как его поведение влияет на его соб­ственное мнение о себе. Исходя из информации, собранной на трех первых этапах, пациенты формируют самооценку; они выносят суждения относительно своей самоценности и привлекательности и приходят к пониманию того, как эти суждения обусловливаются их поведением.

Каждый этап основан на собственном поведении пациента и на­правлен на демонстрацию последствий этого поведения. Конечным результатом всей последовательности является понимание членом группы своей ответственности за то, как его видят, как с ним обра­щаются и как к нему относятся. Более того, человек ответственен и за то, каким образом он сам относится к себе. То, что групповой

опыт для каждого есть микрокосм жизненного опыта — факт очевид­ный и неопровержимый; моя практика свидетельствует о том, что пациенты не испытывают трудностей при распространении картины своих индивидуальных реакций с внутригрупповых условий на жиз­ненные. Пациент, достигший этой точки, встал на путь изменений, и теперь терапевт берет курс на активизацию волевого процесса, ко­торый я буду обсуждать в следующей главе.

Терапевтическая группа общения повышает сознавание ответ­ственности, не только позволяя участникам осознать собственный вклад в свою неудовлетворительную жизненную ситуацию, но также и акцентируя роль каждого члена группы в групповой ситуации. Ос­новополагающий принцип состоит в следующем: когда участники при­нимают ответственность за функционирование группы, они прихо­дят также к осознанию своей способности (и обязанности) принятия ответственности во всех сферах жизни.

Эффективная групповая терапия — это такая терапия, когда чле­ны группы сами являются главными агентами помощи. Вспоминая успешный опыт групповой терапии, пациенты редко связывают улуч­шение своего состояния исключительно с терапевтом — с его конк­ретными комментариями или в целом с отношениями с ним. Обыч­но они приводят также тот или иной аспект отношений с другими членами группы: поддержку; конфликт и его разрешение; принятие; наконец — это происходит часто — опыт полезности другим. Груп­па, ориентированная на лидера, не может стимулировать подобные события, и зачастую вся надежда и вся помощь рассматриваются ею как исключительная инициатива лидера. (По моему мнению, такие лидер-центрированные подходы, как гештальт-терапевтические груп­пы и трансактный анализ, не позволяют полностью использовать те­рапевтический потенциал групповой работы).

В связи с этим важно, чтобы лидер группы сознавал свою задачу создания социальной системы — системы, в которой группа и ее уча­стники сами являются агентами изменения. Лидер должен остро чув­ствовать, где помещается групповая ответственность. Если он с уны­нием ожидает групповых встреч, а в конце их чувствует себя усталым и измотанным, — ясно, что в терапевтической культуре этой группы что-то серьезно не так. Если у лидера есть ощущение, что все зави­сит от него: если он не будет работать, то ничего не произойдет, а члены группы напоминают любителей кино, зашедших посмотреть, какой фильм идет на этой неделе, — значит, участники терапевти­ческой группы благополучно переложили тяжесть ответственности на плечи терапевта.

Как может групповой терапевт способствовать формированию груп­пы, принимающей ответственность за собственное функционирова­ние? Во-первых, лидер должен отдавать себе отчет в том, что он, как правило, является единственным человеком в группе, который на основе прошлого опыта довольно четко представляет себе, как дол­жна выглядеть хорошая, рабочая групповая встреча, в отличие от "не­рабочей". Лидер должен помочь участникам выработать такое опре­деление и затем стимулировать их к соответствующим действиям. Здесь применим ряд техник. Лидер может использовать проверки про­цесса — время от времени вторгаться в ход встречи, предлагая учас­тникам оценить, как для них проходила встреча в течение последних примерно тридцати минут. Если сессия тянется мучительно и тяже­ло, лидер может предложить всем сравнить ее с предыдущей, дина­мичной сессией, чтобы участники постепенно научались различать ра­бочие и нерабочие встречи. Если все согласны, что сессия получи­лась плодотворная и эффективная, лидер предлагает участникам за­фиксировать ее для себя как стандарт, с которым можно сопостав­лять последующие встречи.

Если в ответ на предложение лидера об оценке встречи участник отвечает, что он был вовлечен в нее только первые пятнадцать ми­нут, а затем, после того как Джо или Мэри начали говорить, "от­ключился" на следующие тридцать минут, — лидер может разными спо­собами поставить вопрос, почему этот участник дал сессии продол­жаться бесполезным лично для него образом. Как мог бы этот чело­век придать ей иное направление? Если лидер, например, проведет голосование и обнаружит общее согласие по вопросу о бесполезности сессии, он может затем спросить: "Похоже, что все вы так думали. Почему вы не остановили работу и не перенаправили ее? Почему мне предоставлено делать то, что здесь способен сделать каждый?" Разу­меется, возможно множество вариаций этой техники, в зависимости от стилистических предпочтений терапевта. Важна базовая стратегия, состоящая в том, чтобы поощрять пациентов через принятие ответ­ственности за свою терапию принять ответственность за свою жизнь.

Дата добавления: 2015-08-27