На уровне Минпром науки на сегодняшний день, собственно, продолжается позиционирование темы инновационного комплекса, инновационного развития как основной для Минпром науки, и здесь есть определенные успехи. Что же касается совета безопасности, то тема непроработана, требует более пристального внимания. То же самое я могу сказать по отношению к ключевым корпорациям. То есть, мы ведем достаточно слабую работу с РАВ(?) ЕС(?), Минатома. Начали работу с системой Газпрома, МПС, ну и сейчас я прорабатываю еще три-четыре направления, собственно, по ТНК. Честно говоря, уровень стратегического позиционирования по второй линии очень слаб, и я не вижу здесь какой-то существенной перспективы, но работу вести нужно. Ну и, собственно, подводя итоги разговору об этом пункте, я бы сказал, что если бы нам удалось в течение года достроить наш внутренний формат обсуждения еще и какими-то тематическими встречами с определенной группой наших актуальных и потенциальных заказчиков, это было бы просто замечательно. Может быть, начать с такой ненавязчивой формы, скажем, два раза в год, с прошествием времени осуществлять это более регулярно и сформировать тематический план, проблемный тематический план, какую-то повестку, вот то, о чем Юра говорил. Мировая система после доллара, другие темы, которые здесь назывались, так вот необходимо попробовать выстроить из этого какую-то последовательность предложений. Так вот, если бы это случилось, то я бы считал, что мы…
…
Неклесса. В логической последовательности назову три темы, все звучат достаточно общим образом. Первая – «Стратегическая ситуация в мире» ее анализ. Это важно потому, что, решая любую частную проблему, неизбежно упираешься в какие-то рамки). Без определения этих общих рамок решение всегда будет дефектным. Поэтому первая тема «Стратегическая ситуация в мире» носит даже императивный характер. Вторая тема – конечно, «Стратегия России» в этой картографии, в этой новой стратегической ситуации, в новой системе мироустройства. И третья – «Пути и методы создания системы стратегирования в России».
Щедровицкий. Этого я не просил. Понимаешь, они сформулированы с такой степенью общности, что…
Неклесса. Тем не менее, *** это стратегическая ситуация в мире. Ее можно по-разному сформулировать, например «Новое мироустройство», «Новая картография», но смысл один и тот же – определение контекста, который на самом деле не определен. То есть в любом случае это задачи, которые сохраняются.
Древо стратегии России в этом новом контексте тоже может быть по-разному сформулировано, но это фокус, который будет неизбежно присутствовать в работе. И создание системы стратегического анализа и планирования в России – опять-таки, задача, которая носит императивный характер, который в той или иной форме необходимо решать. То есть если мне ограничиться тремя темами, я называю эти три позиции. А формулировку этих трех позиций я могу конкретизировать или, наоборот, обобщить.
Щедровицкий. Хорошо, ладно. Но я бы попросил большей конкретности.
Неклесса. Я вырвал контекст, теперь, опять таки, придется конкретно.
Щедровицкий. Вопрос - три ключевых вызова, три ключевые проблемы или темы для нашей проработки и для выработки ответа. Но просьба - называть конкретно, а не так, как Александр Иванович. Типа «Развитие космоса и перспективы его глобального структурирования».
Неклесса. Я просто скажу, что я сформулировал три позиции «Стратегическая ситуация в мире», «Стратегия России в этих условиях» и «Создание системы стратегического анализа и планирования в России».
Глазычев. Первое – мне кажется принципиально важной стратегическая *** в плане выхода на два шага вперед. Потому что то, что обсуждалось, пока говорило о сегодняшней ситуации, которая чревата глубочайшими напряжениями внутри этого монопольного мира самих Соединенных Штатов. Поэтому проработка сценариев разрушения изнутри этого миропорядка является, на мой взгляд, генеральной линией понимания. Что будет происходить, когда это все взорвется изнутри? То, что это взорвется, у меня лично не вызывает ни малейших сомнений. Это принципиально важная линия, которая пока прорабатывалась очень мало.
Второе - обращение к России. Здесь я тупо настаиваю на одном: рассуждения в категориях развития, темпов развития и тому подобных вещей искаженно отражают картину нашего мира, и вопрос упорядочения, наведения порядка, уборки в доме, то есть внутренней политики, как вектора, как стратегии, требует серьезной и аккуратной работы.
И третье – то, что прозвучало в текстах и Маняткина и Громыки. Это, мне кажется, действительно абсолютно не задействованное осмысление ресурсов и возможностей технологического рывка в сфере вооружения, который в России пока есть на несколько лет и может быть потерянным буквально на протяжении ближайших пяти-семи лет, вместе с людьми, которые являются носителями качественно иного опыта. Этот выход на принципиально иные технологии так дорог и так важен, что, грубо говоря, может оправдывать известные мобилизационные усилия, а это замыкается на пункт два – внутренняя политика. То есть только связка между ними определяет эти два вектора.
Это я бы и счел темой аналитики и стратегического планирования.
Щедровицкий. Спасибо. Да, Олег Игоревич.
Генисаретский. Все что я буду говорить, я говорю не потому, что я не придаю значения остальному, но потому, что остальному я придаю огромное значение – я говорю про другое.
Первое – во всех страстях и потугах по поводу стратегизма мы явно подошли к ситуации необходимости разделения по меньшей мере двух уровней. Для того, чтобы это обозначить проще я цитату одну прочту из *. Речь идет о том, что «в то, чтобы знать что есть истинное благо общества заключается наука законодательства» (здесь идет ударение на благо) «а искусство состоит в том, чтобы определять какие цели подходят для достижения этого блага, а какие – нет».
Собственно * стратегия, все стратегическое сохраняет эту двусмысленность. То есть с одной стороны ценность и значение горизонта в том, что он якобы имеет дело с этими предельными благами, но мы, по понятным причинам, пытаемся его освоить и как нечто работающее с целями и средствами. То есть мы сами находимся в соблазне технологизации этого стратегического горизонта. Тем более, что он так и описывается и в учебниках, и на треннингах, и везде. Отсюда у меня возникает вопрос: надо или что-то постстратегическое(?) именовать другим словом, дополнительно к, или же различать два типа стратегии и т.д.
Так вот я сейчас буду говорить не про инструментальную сторону дела, потому что как только возникает «технологизация», которая в учебниках и на треннингах, так это сразу задает определенную линию поведения и они ничем не отличается от всего остального. Она стратегически ничем не отличается от планового, программного и т.д. и т.п.
Это я к тому, что целеполагание на создание стратегических служб, стратегических школ, ситуации – это забота в основном интеллектуалов, которым надо куда-то пристроиться. Это первое. И в этой связи меня интересуют коммуникации за пределами инструментального технологического стратегизма на том уровне то ли благ, то ли ценностей, то ли переоценки ценностей в терминах преходящего в мире, как об этом говорил Ницше еще в девятнадцатом веке.
Когда я говорил о площадках, я не имел в виду площадки, в которых дефицит для России и для тех, кто внутри нее, я имел в виду не то, что нельзя организовать переговорную площадку стратегических центров американских и т.д. Все, что в рамках технологизма и коммуникации – все достижимо. Но тогда мы попадаем в этот капкан предуготованных форматов коммуницирования. Интерес к России в семнадцатом году, интерес к России в восемьдесят пятом году был ради того, чтобы посмотреть, есть ли там лицо или там только образина. Сейчас мы не интересны прежде всего в этом, поскольку разуверился мир, или кто-то еще, в том, что нечто такое инструментально интересное есть. А не инструментальное оно, потому что не понятно, где и на каких площадках – то ли они не правительственные, то ли они не технологичны. Для меня это большой вопрос, и я думаю, что этот сюжет нуждается в некоем отдельном пусть небольшом усилии. Потому что есть такой тезис: на уровне технологических конверсий мы должны вести себя честно.
Я никогда не понимал позицию на среднеазиатском рынке – они обижаются, когда ты не торгуешься. Нам предлагают такую рыночно-базарную ситуацию: «Переговаривайтесь с нами!» И в этом горизонте надо действительно идти до конца в этом переговорном процессе и в нем осмыслить только одно – принимать реальное положение дел, не надувать щеки там, где это бессмысленно.
Что не отменяет совсем другого. Есть рынок, базар, а есть среднеазиатское гостеприимство. У них другие логики коммуникации.
Вот вопрос номер один, который мне кажется важным – постстратегические площадки.
В другом выражении это так. Вчера Малиновский очень убедительно и внятно проявил, что действительно есть конгениальность и действительное сродство технологического и цивилизационного взглядов в отличие от культуры, в немецком понимании этого слова, или софийности в византийско-русском смысле. Но то, что цивилизация и технологизм находятся рядом – безусловно и убедительно. Поэтому возникает вопрос о цивилизационных логистиках. Мы понимаем, что она вовсе не одна. И при всей примитивности атлантистско-евразийского, и при всей простоте ** этой ситуации есть вопрос о том, чтобы мыслить цивилизационные типы в каком-то количестве и разнообразии, некую логистику. И двигаться, если искать, то здесь. То есть возможен ли диалог метастратегический или постстратегический на этом уровне, и где те площадки, на которых такой диалог может разворачиваться?
Для меня, например, совершенно очевидно, что помимо уже начатых нами легких розыгрышей вокруг финно-угорского мира есть мир кавказских цивилизаций, который вообще другой. Это не тюркско-степные, не лесные – это что-то другое. Мой прогноз в том, что какое-то продвижение будет именно по этому пути. В этом смысле США - крайне неоднородная вещь. Внутри. Я не потираю руки, когда говорят, что одна часть воюет с другой. Происходят сдвиги платформ. Уже факт, что их стало много … Разговор идет в терминах множественности. Это принципиальная ситуация, это рефлектированный цивилизационизм, то есть то, что их много и возможно тут какое-то движение, сравнение, перемещение – в этом новизна стратегической ситуации. В отличие от классической геополитики, которую унаследовали от девятнадцатого или двадцатого, в этом принципиальная новизна. И пока только аналитическая. Является ли она также коммуникативной, то есть разговорно-переговорной? Иначе мир состоит из стяжателей и негодяев, которые готовы изнасиловать всех кого угодно, поскольку есть сила. Тогда разговор понятен и неинтересен. Или же есть цивилизационные правды, с которыми происходит совсем другой разговор?
Третий и последний пункт. У права есть своя цивилизационная независимая геоюридическая тенденция развития, в отличие от геоэкономической, геополитической и т.д. Приходят в правление семейства прав (есть семьи права – мусульманского права и т.д.), и в этих семьях некоторые фундаментальные вопросы, например, справедливости, равенства, социальности, осмыслены принципиально по-иному. Предстоит некая длительная работа по выяснению конвертируемости в этих чистых цивилизационных линиях. Переговорные культуры разные. Нам сейчас Слава рассказывал о американско-китайских переговорах, когда одни и те же слова в разных залах дворца означают разное и поведение означает разное. То есть цивилизационная логистика – это признание того, что есть некоторые цивилизационные тренды, в которых разные аспекты этого миропорядка движутся в разных логиках, в разных темпах. И в этой логистике тоже проходит и будет проходить дальше некая работа. Можно сказать, что она слишком сложная, что это ситуационно не актуально. Но далеко не всегда, потому что ситуация с исламским миром… Возможно или не возможно там гражданское общество по внутреннему устройству нормативности этого мира?
Во всяком случае это темы, которые уже являются предметом… Мы видим на разных площадках проработки. Вопрос только в том, на какие площадки можно въезжать нам, стране, или каким-то элитам, представителям каких-то групп?
Щедровицкий. Спасибо.
Базаров(?). Я под впечатлением образа вагона, который приварен к рельсам. Сама эта метаформа, сам образ сильно передают мои ощущения по поводу того, что можно было предложить в этом случае.
Сейчас я попробую эти три пункта для себя как-то выстроить и об этом сказать.
Первый вопрос, который у меня возникает, из сферы психолого-политико-управленческого слоя. «Куда девается шахматист и что происходит с его шахматными фигурами?» Я имею в виду шахматиста из боевика Бжезинского. Где он? По каким правилам живет? И мне кажется, что это очень не простой вопрос, имеющий отношение не только ко внутренней ситуации в России, но и выходит за пределы границ СНГ. В этом смысле я плохо себе представляю реальные пучки – энергетические, культурные и человеческие, которые имеются сегодня. Мне кажется, что это хорошее направление исследования для понимания сегодняшней ситуации. К чему? Вопрос, с которого мы начали вчера обсуждение, для меня прозвучал так: «Как научиться жить в условиях войны?» Мы, наверное, одно из немногих государственных образований, которое вроде бы умеют жить в условиях войны, с одной стороны, а с другой стороны, очень не любят этого.
Щедровицкий. Одна из немногих? Не учитывая Афганистана, Вьетнама?
Базаров(?). Я имею в виду европейские страны. Но вторая проблема, которая возникает в связи с «научиться жить в условиях войны» – кризис человеческого капитала, который здесь обсуждался. Это второй круг проблем, с моей точки зрения. Потому что когда мы говорим, что сегодня сбой дают не молодые профессионалы, а опытные, то это может означать самые разные вещи. В реальности не только то, что прямо слышится, мол, что «профессионал перестал или разучился работать (а здесь может быть совершенно другая ситуация), а молодые не работают», но среди молодых просто нет профессионалов - то, что иногда в простонародье называется поколение «Пепси», поколение рожденных после шестьдесят шестого - шестьдесят седьмого года до семьдесят третьего.
Реплика. Сейчас уже пошло поколение «кто пошел за Клинским».
Базаров. Кто вернулся – самое интересное. Вот это мне кажется очень важным моментом. Есть возможность прогноза, потому что динамика довольно сложная и на сегодняшний момент мало возможностей получить эту информацию, но такие возможности есть.
Оценка человеческого капитала, включая все, в том числе то, о чем вчера говорил профессор Глазычев – и проблему видения, и проблему мотивации. Не знаю, как это называется – PR, не PR… Книжки надо издавать, писать, писателей включать в сообщество, по телевидению выступать. Но надо и создавать какие-то акции и событийные ряды, которые бы вовлекали в этот процесс.
И, наконец, третий момент, на который я обратил свое внимание – из политико-технологических моментов. Ситуация действительно очень мрачная, особенно по сегодняшнему дню. Я с этим вагоном думаю: «Что ж так мрачно?» А с другой стороны, вроде бы чувствую себя неплохо и у меня нет ощущения какого-то давления, что я не свободно живу, что американцы на меня давят. Либо я толстокожий, либо без этой перспективной рефлексии – не знаю, что там будет завтра, за поворотом.
У меня ощущение, что существует еще одно направление. Говорят: “ Антиглобалистское движение”. Я сегодня по-другому начал на него смотреть: по каким механизмам строится и какие технологии там используются? То есть, сняв всякие идеологические напластования, смотрю на организационно-технические. Мы говорили, что для глобализации * может производится через сетевизацию. Тогда третий вопрос – как это можно делать?
Конкретно: то, о чем просит Петр, могло бы выглядеть и как создание этого движения, потихонечку нащупывая, пока в рамках Приволжского федерального округа, различное включение в соответствующий диалог, создание соответствующих площадок для встреч с консультантами по разным вопросам: по оргразвитию, по управленческому консультированию, по разным вещам, в том числе и в образовательной сфере. И, может быть, в течение полугода-восьми месяцев можно было бы сформулировать тему, связанную с тем, чтобы выйти и на возможности измерения человеческого капитала и потенциала России, по крайней мере на примере Приволжского федерального округа с одной стороны, а с другой стороны начать уже разрабатывать конкретные способы взаимодействия между соответствующими коллегами. Потому что я пока не вижу структуры взаимодействия, кроме присутствующих в этом зале (извините за нескромность, которая бы могла внятно какие-то цели поставить и что-то предложить в этом смысле).
Докладчик. Я бы вернулся, формулируя свои три пункта, к той рамке, которая задавалась вчера. Юрий Громыко сегодня пытался как-то выйти на проблему, рассуждая про миссию. Я так ничего и не услышал, только тема обозначена. Итак, первая проблема – миссия России, Россия в мире и здесь те две проблемы между собой завязаны. Это картина той глобальной или суперцивилизации, которая реально складывается, и мы обсуждали, что этот процесс оказывается не однозначным, многомерным и т.д., и т.п.
Тахир сейчас проговорил вторую часть этой строящейся империи. А я хотел бы обратить внимание, что американцы сейчас усиленно начали идеологически обрабатывать население, мол, “мы империя”. Хотя в двухтысячном году вышла книжка двух авторов про новую империю и антиглобализм. И фишка, которая разыгрывается, уже никакого отношения к доктрине неолиберализма не имеет. После девяносто восьмого года это уже отыгранная карта.
С этой точки зрения я бы очень жестко сформулировал проблему. У нас в стране имеет место быть кризис цивилизационной идентичности, потому что неизвестно, что такое страна Россия. То есть другие страны представляют, что такое страна Россия, а для наших элит это представление отсутствует. Потому что у меня такое подозрение возникает, что Израиль является составной частью России, причем наиболее энергетически капиталоемкой.
Реплика. Израиль считает, что Россия – это составная часть его.
Докладчик. Я как бы переворачиваю.
Реплика. Было же предложение в СНГ вставить Израиль.
Докладчик. Вопрос о том, что политические рамки, которые мы здесь обсуждаем, новые и красивые, но не жизнеспособные, потому что мы упираемся в то, что мы играем, а не работаем. Тахир говорил, что мы можем выдвигать самые сумасшедшие идеи и даже их реализовывать. Возвращаясь к приштинской(?) блестящей операции, когда ребята сверкнули глазами: “Вот мы здесь”. Но какой-то долговременной осмысленной стратегической проработки вести невозможно, потому что мы не ответили на тот самый вопрос – каким мы видим глобальный порядок. Американская империя? И мы являемся парфянским царством, как блестяще было показано. Туда можно засылать кое-кого для того, чтобы поддерживать на этой самой границе более-менее сносную ситуацию.
С этой точки зрения рассуждаю: нужно ли США достраивать эту империю до конца, то есть бороться со странами-изгоями до полного уничтожения или всегда надо их иметь? Ведь империя без границ существовать не может. Нужны страны-изгои, чтобы поддерживать свои легионы и время от времени их перемещать в нужную точку для того, чтобы чувствовать, что империя имеет место быть.
Это сама по себе логика продолжения имперских войн и то, что мы вчера ее обсуждали, будет задаваться именно таким видением мирового порядка. Альтернатива, которая формально обсуждается и реально проигрывается некими транскорпорациями, которая сейчас идет под лозунгом “конкуренция через кооперацию”, конкурируй с самим собой и тогда ты выиграешь, сотрудничая со своими конкурентами. Отсюда ответ на вопрос *** и ей-то что делать? Она давно уже конкурирует сама с собой, Советский Союз реально, если верить американским астронавтам, был разоблачен, как потенциальный противник в августе 1975 года. Знаменитый анекдот, о том, как они зашли в Аполло-Союз и посмотрели, какая у нас электронная техника, то они поняли, что Россия для них не страшна. Что согнуть ее в бараний рог не представляет никакой проблемы, постольку поскольку наша кибернетическая война, которую мы вели внутренне в конце сороковых годов, фактически предрешила наше поражение в восьмидесятые годы. Я имею в виду четвертое(?) поколение вооружения(?).
С этой точки зрения ситуация, которую мы обрисовываем вроде бы совершенно безысходна, потому что у нас нет своего антиглобального проекта. То, что мы не конкурентноспособны – это понятно. К кооперации, как сейчас выяснилось, мы готовы с трудом, поскольку у нас нет даже таких коммуникативных техник и нет людей, которые моги бы серьезно заниматься кооперацией. Нам нужно, чтобы их подготовили другие развитые страны, что они в порядке инвестиций в наш человеческий капитал время от времени и делают.
Отсюда тема войны и антиглобализма – одного из партизанских движений – это одна из тем, которая реально разыгрывается сейчас на наших духовно-политических, идейно-идеологических исканиях, идущих в стране. Мы же не одни, происходят разные тусовки, тот же самый Русский интеллектуальный клуб с его блестящим анализом подоплеки событий 11 сентября. Но у них настрой совершенно ясный и понятный: идет война, ведется она новыми средствами и надо понять, как или с чем мы можем выжить.
Это тема глобального проекта, которая отсутствует, и реализующийся во многих вариантах американский проект, который с одной стороны имеет эти стороны конкуренция-кооперация, а с другой стороны люди готовы вести войну, и в любой момент в любой точке они эту войну проводят, как военную операцию.
Готова ли Россия, как страна, к этим вызовам – пункт номер два. С моей точки зрения мы подошли-подползли к тому, что элиты являются у нас в основном квазиэлитами. Потому что они не капиталоемкие.
Мы говорим про человеческий капитал, и я бы еще поднял темы, которые мы еще не обсуждали, но они существуют, поскольку человеческий капитал сам по себе висит в воздухе. Я говорю про такие темы, как социальный капитал, как культурный капитал, как моральный капитал, как политический капитал. То есть мы развиваем капитализм в России по-прежнему, как учил нас В.И. Ленин. Это тяжелая индустрия, если ее удается спасти, и добывающая отрасль. Тяжелая индустрия – для того, чтобы иметь вооружение предыдущих поколений. Чтобы строить социализм во всем мире, или защищаться от всего мира. Я возвращаюсь к доктрине наших генералов. Потому что они по-другому проблему безопасности не понимают. То есть если нет потенциального противника и непонятно как его уничтожать, то что значит обеспечить национальную безопасность. Это к проблеме отсутствия элит нового поколения.
Реплика. Хотя уже десять лет обсуждается концепция информационной безопасности.
Докладчик. Обсуждается. Я возвращаюсь к теме номер два – концептуальное оснащение этого нового строительства капитализма в этих новых измерениях. Потому что если наша элита выросла на неолиберальной доктрине, и толком не понимает основ того, на чем, собственно, развивается современный капитализм и не готова инвестировать в эти вещи, то все разговоры про человеческий капитал на этом могут и закончиться.
Проблема состоит в том, что мы должны сформулировать более расширенную версию строительства капитализма в России, но предварительно ответив на первый вопрос, о котором я говорил. То есть – глобальный миропорядок, версия глобальной цивилизации с ее альтернативами и самоопределение России – что есть страна Россия? Это примерно то же самое, что и стратегия на всю оставшуюся жизнь.
Это вторая линия, которую мы невнятно имеем в виду, но не можем перевести на язык современного капитализма, точнее постсовременного, как он активно формируется с восьмидесятых годов прошлого века. С этой точки зрения мы в своем догоняющем развитии еще не доползли. Я просто общаюсь с нашими бизнесменами и убеждаюсь, что они живут в семидесятых годах в лучшем случае.
Третий и последний пункт: «Что делать?» Проблема, которую я уже обозначал, но всерьез она, наверное, не может быть поставлена, хотя вчера ее опять втолковали и опять на нее выходили - проблема межкультурной трансляции. То есть разговор про перенос технологии между цивилизациями является разговором в пользу бедных до тех пор, пока мы не поймем, что такое межкультурная трансляция. То есть можно ли перейти из одной культуры в другую, оставшись в предыдущей? Это старинный парадокс, который * сформулировал в сорок четвертом году по поводу внутреннего и внешнего.
Это не диалектика, это триалектика. Потому что я обращаю внимание на то, что в современных транснациональных корпорациях она решается в виде специальных практик. Так называемый культурный туризм и способ перемещения людей из одной точки в другую, для того, чтобы они могли спокойно обеспечить эту трансляцию между культурами. Пока это происходит на уровне продвинутых отдельно взятых индивидуумов, которых корпорации готовят. То есть без этого никакие разговоры о транснациональных корпорациях * в России вести нельзя. Мне представляется, что эта третья точка, для нас, которые много слов проговорили за последние десятки лет, является небольшим ключиком, если мы сможем наши гуманитарные технологии превратить в рабочий инструмент. И, возвращаясь, к тем самым двум тысячам или двумстам человекам ** предложить, то эта некая точка роста.
Щедровицкий. Спасибо. Павел Иванович.
Лапшев. Мне кажется, что главный длящийся(?) вызов для России в любом контексте о том, о чем мы говорили в эти два дня, заключается в том, что наше российское или советско-российское управление не осваивает тех изменений, которые происходят и внутри страны и вне ее. И это ключевой проблемный узел. И отсюда мне кажется, что для нас было бы совершенно правильным заниматься этой частью.
Я хочу сказать, что как-то мы, может, и занимаемся, но все, что я сегодня и вчера услышал, убеждает меня в том, что чем дальше, тем страшнее будет, если мы не будем заниматься этими проблемными узлами. Здесь можно говорить и к пониманию корпоративного консенсуса, что это такое, сегодня я, например, услышал, во всяком случае мне так показалось, что нет различения между элитами. Мы очень хорошо прослушали про военную элиту, но она ведь тоже в управлении сидит, она отличает себя от другой элиты. Различает ли она типы государственной безопасности или это только военная или какая-то иная безопасность. Потому что для меня это все точки, связанные с построением нормального государственного управления. Потому что для меня это задача внутренней политики или ее часть. Она может быть в идеологии или еще в чем-то, но и в организации управления, в изменении управления, и подстраивание управления под те внешние изменения, которые происходят. Мне кажется, что это одна из таких, возможно, прикладных или проектных задач, но сегодняшнего и завтрашнего дней, задача длительная и сложная.
Громыко. Мне представляется, что прозвучили три темы, которые мне кажутся очень важными. В теме, связанной с коммуникацией цивилизационных миров (как я понял слова Олега Игоревича), я согласен, что наиболее интересным типом общения и площадок является то, что еще не институционализировано, не оформлено и не технологизировано, хотя некоторая резуальтативность связана с демонстрируемой, прорисовываемой возможностью такого типа решения. Поэтому здесь есть очень важная тоже стратегическая амбивалентность. Мне кажется, что очень важна тема «Проблема равенства доступности к ресурсам развития» и сейчас очень многие готовы ее обсуждать. В условиях общения и взаимодействия цивилизационных миров важна эта проблема равенства доступа ресурсов развития.
Вторая тема мне кажется очень важной. Это обсуждение условий геостратегических союзов Европа – Россия – Арабские государства. Сам тип этого обсуждения связан в какой-то мере в первой темой, но более усиленно политический, и он сейчас может оказаться очень важным.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |