|
Читайте также: |
Джон тогда тоже спас ее от падения.
Без разговоров он отнес ее в послеоперационную палату, опустил на кровать и прикрепил капельницу на место.
«Как ты себя чувствуешь?» – показал он жестами.
Она посмотрела на него, видя все того же человека: бойца и любовника, потерянную душу и лидера… связанного мужчину, и тем не менее, готового отпустить ее.
– Почему ты так поступил? ― спросила она, пересиливая боль в горле. ― В том переулке. Почему позволил мне его убить?
Ярко-голубые глаза Джона сосредоточились на ней, когда он пожал плечами.
«Я хотел, чтобы ты сделала это. Для тебя было важнее совершить… завершение, думаю, можно назвать это так. В этом мире много дерьма сплошь и рядом, и ты заслужила удовлетворение».
Она рассмеялась.
― Странноватый способ… это самая внимательная вещь, какую кто-либо и когда-либо для меня делал.
Слабый румянец покрыл его щеки, и в сочетании с его квадратной челюстью, это выглядело чертовски мило. Но какая часть его не была таковой?
― Поэтому, спасибо, ― пробормотала она.
«Ну, знаешь… ты точно не из тех женщин, которые будут рады получить от парня букетик. Хотя это несколько ограничивает мои возможности».
Ее улыбка померкла.
― Мне не удалось бы это без тебя. Тебе и самому это прекрасно известно. Ты сделал так, чтобы это свершилось.
Джон покачал головой.
«Технический аспект не имеет значения. Работа сделана правильным способом, правильным человеком. Это самое главное».
Она вспомнила, как он удерживал Лэша на земле, распластав ублюдка на асфальте, чтобы ей было удобнее нанести точный удар. В кротчайший срок подав ублюдка на серебряном блюде с яблоком во рту, Джон не смог бы лучше предоставить ей ее похитителя.
Он вручил ей ее врага. Джон поставил ее нужды превыше своих.
И, если подумать, то во всех их взлетах и падениях было кое-что неизменное. Он всегда ставил ее на первое место.
Теперь она покачала головой.
― Думаю, ты неправ. Технический аспект был всем… всем.
Джон просто снова пожал плечами и посмотрел на дверь, через которую внес ее.
«Слушай, хочешь, чтобы я привел Дока Джейн или Элену? Хочешь поесть? Может, нужна помощь добраться до туалета?»
И-и-и-и вот опять.
Когда он моргнул и его рот скривился, она вздохнула.
― Да, понимаю, это четыре слова.
«Ну, да… четыре».
* * *
Боже, на секунду он было… Джон заставил себя вернуться к реальности… потому что только в его фантазиях она могла произнести «я-люблю-тебя».
«Ты не задница», ― показал он жестами. ― «И не глупая».
Она всхлипнула еще раз, и этот звук был чертовски восхитительным. Дерьмо, да один только ее вид был слишком восхитительным. Привалившаяся спиной к тонким подушкам, в окружении смятых платочков, с порозовевшим лицом, Хекс казалась такой хрупкой и прекрасной, почти нежной. И он хотел заключить ее в свои объятия, но знал, что она любит свободное пространство.
Всегда любила.
― Нет такая. ― Она вытянула еще один платочек, но вместо того, чтобы использовать его, сложила вещицу в аккуратный квадратик, сложив вдвое, затем вчетверо, а затем сделала несколько треугольничков, пока не осталось ничего, лишь нечто, имеющего форму клина, между ее пальцами.
― Могу я спросить тебя?
«Что угодно».
― Сможешь простить меня?
Джон отпрянул.
«За что?»
― За то, что была упрямым, самовлюбленным, целеустремленным, эмоционально подавленным кошмаром? И не говори мне, что я не была такой. ― Она снова шмыгнула носом. ― Я ― симпат. И хорошо читаю людей. Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
«Здесь нечего прощать».
― Ты так неправ.
«Тогда считай, что я просто привык. Ты видела идиотов, с которыми я живу?»
Она рассмеялась, и ему нравился этот звук.
― Зачем ты прошел через все это со мной… погоди, по-моему, я знаю ответ на этот вопрос. Ты не можешь выбирать, с кем связываться…
Ее печальный голос затих.
Когда взгляд Хекс сконцентрировался на носовом платке в ее руке, она начала разворачивать его, расправляя формы, которые сделала из его уголков и плоских отрезков.
Он поднял руки, готовый показать…
― Я люблю тебя. ― Она подняла на него свой серый взгляд. ― Я люблю тебя, я прошу прощения, и благодарю тебя. ― Она всхлипнула коротким, хриплым смешком. ― Поверь, это сложно быть такой… девчонкой.
Сердце Джона так громко стучало под ребрами, что он чуть было не выглянул в коридор, чтобы посмотреть, не прошествовал ли мимо духовой оркестр с барабанами.
Хекс откинула голову на подушки.
― Ты всегда все делал правильно по отношению ко мне. Я просто была слишком занята личной драмой, чтобы принять то, что было у меня перед носом все это время. Либо так, либо была слишком слаба, чтобы сделать что-нибудь с этим.
Джон с трудом верил своим ушам. Когда вы хотите что-то или кого-то так сильно, как он хотел ее, вы были склонны неверно понимать слова – даже если они произносились на вашем родном языке.
«Что насчет твоего завершения игры?» – спросил он ее жестами.
Она сделала глубокий вдох.
― Думаю, что хотела бы изменить свои планы.
«Как?»
«О, Боже, ― подумал он, ― пожалуйста, скажи…»
― Я хотела бы, чтобы мы стали с тобой финалом игры. – Она прочистила горло. – Это легко проверить. Просто заставить себя и сделать эту животрепещущую хрень. Но я боец, Джон. Всегда такой была. И если ты примешь меня… я хотела бы сражаться с тобой. – Она протянула ему руку, ладонью вверх. – Так что скажешь. Согласен ли ты на соглашение с симпатом?
«Охренеть. Бинго».
Джон схватил ее за руку, поднес к губам, и покрыл ее поцелуями. Затем прижал ее к своему сердцу, и пока она держала ее там, он произнес:
«Я думал, что ты никогда не спросишь, глупышка».
Хекс снова рассмеялась, и тогда он улыбнулся так широко, что казалось, будто щеки были набиты картечью[130].
Осторожно он сгреб ее в свои объятия и бережно прижал к груди.
― Боже, Джон… Я не хочу потерпеть в этом неудачу, у меня уже имелся слишком горький опыт.
Он отстранился и отвел шелковистые, вьющиеся волосы с ее лица. Хекс выглядела такой чертовски встревоженной ― и он не хотел, чтобы она себя так чувствовала в этот момент.
«Мы поработаем над этим. Сейчас и в дальнейшем».
― Надеюсь, что так и будет. Дерьмо, я никогда не рассказывала тебе, но когда-то у меня был любовник… Это не было похоже на нас с тобой, но это были отношения, выходящие за рамки обычного физического влечения. Он был Братом… и хорошим мужчиной. Я не рассказала ему о том, кем являюсь, и это было абсолютно нечестно с моей стороны. Просто я не думала, что из-за этого может что-то случиться… но оказалась совершенно неправа. ― Хекс покачала головой. ― Он пытался спасти меня, так чертовски сильно пытался. Он отправился в ту колонию вызволять меня, и когда ему открылась правда, он просто… исчез. Покинул Братство. Пропал без вести. Я даже не знаю, жив ли он еще. Эта главная причина, из-за которой я боролась с этой… вещью… между мной и тобой. Я потеряла Мердера, и это почти убило меня… а я не испытывала к нему и половины того, что испытываю к тебе.
«Это хорошо, ― подумал Джон. ― Не из-за того, что она прошла через все это ― Господи, нет, ни в коем случае». Но теперь их прошлое приобрело больше смысла ― и это заставило его поверить в настоящее.
«Мне так жаль, но я рад, что ты рассказала мне. И я не такой. Мы будем проживать ночь за ночью не оглядываясь назад. Будем смотреть только вперед, ты и я. И только вперед».
Она разразилась тихим хохотом.
― Между прочим, думаю, это тянет на откровения. Ты знаешь столько же обо мне, сколько и я сама о себе.
«Верно… но как вынести это?», задался он вопросом.
Джон поднял руки и медленно показал жестами:
«Послушай, я не знаю, готова ли ты для этого, но в этом доме есть женщина, шеллан Рейджа. Она ― доктор, и я знаю, что некоторые Братья обращались к ней, чтобы разобраться в себе. Могу я вас познакомить? И, может, ты могла бы поговорить с ней? Она очень хорошая и чуткая… и это поможет тебе, как с прошлым, так и с будущим».
Хекс сделала глубокий вдох.
― Ты же знаешь… я живу с этим дерьмом слишком долго ― и смотри, к чему меня это привело. Я глупая, но не идиотка. Да… я хотела бы с ней встретиться.
Джон наклонился и прижался своими губами к ее; а затем вытянулся рядом с ней. Его тело было истощено, но сердце преисполнено такой чистой радостью, как солнечный свет, который он больше никогда не увидит. Он был гребаным немым ублюдком с ужасным прошлым и ночной работой, включающей в себя борьбу со злом и истреблением нежити. И несмотря на все это… он приобрел девушку.
Он приобрел девушку, свою истинную любовь, свой пирокант[131].
Конечно, он не собирался обманываться. Жизнь с Хекс не будет нормальной на большинстве уровней ― хорошая новость в том, что он справился с ее дикой стороной.
― Джон?
Он вопросительно свистнул.
― Я хочу связаться с тобой. Настоящей церемонией. Как перед королем, так и всеми. Я хочу, чтобы все было официально.
Ого… его сердце едва не остановилось.
Когда он сел и взглянул на нее, Хекс усмехнулась.
― Иисусе, что за выражение на твоем лице. Что? Не думал, что я захочу быть твоей шеллан?
«Ни за миллион лет».
Она отпрянула немного удивленно.
― И ты думаешь это нормально?
Это трудно было объяснить. Но то, что было между ними ― это больше, чем церемония связывания или вырезания имени на спине, или обмен обязательствами перед свидетелями. Он не мог сказать, почему так… но она была его недостающим пазлом головоломки, двенадцатой в его дюжине, первой и последней страницами в его книге. И на определенном уровне, это все, что ему было нужно.
«Все, чего я хотел ― это ты. Однако, это случилось».
Она кивнула.
― Поэтому, я хочу соглашения по полной программе.
Джон снова нежно поцеловал ее, стараясь не причинить ей боль. Затем отстранился и произнес губами:
«Я люблю тебя. И я хотел бы стать твоим хеллреном».
Она покраснела. Действительно покраснела. И это дало ему почувствовать себя размером с гору.
― Отлично, значит, договорились. ― Она поднесла руку к его лицу.
― Сейчас и поженимся.
«Сейчас? Когда в… сейчас? Хекс… ты даже на ногах не стоишь».
Она заглянула ему прямо в глаза, и когда заговорила, в ее голосе слышалась боль… Боже… такая боль.
― Тогда ты будешь поддерживать меня.
Джон проследил черты ее лица кончиками пальцев. И когда он это сделал, по какой-то странной причине, он почувствовал, как их обоих охватывают объятия бесконечности, сблизив их… связав навечно.
«Да», ― произнес он губами. ― «Я буду поддерживать тебя. Я всегда буду поддерживать тебя, дорогая, любовь моя».
Когда они слились в поцелуе, Джон подумал, что это была его клятва ей. Брачная церемония или нет… это была его клятва его женщине.
ГЛАВА 70
Трагедия произошла во время суровой зимней бури, и воистину, она была совсем не похожа на долгий труд женщины на родильном ложе. Гибель произошла в мгновение ока… и все же последствия изменили ход жизней.
― Нет!
Крик Тормента заставил Дариуса повернуть голову от дрожащего, покрытого слизью новорожденного в его голых руках. Поначалу ничего не указывало на то, что могло вызвать такую реакцию. Воистину, во время родов было много крови, но женщина пережила их, представив свое дитя этому миру. На самом деле, Дариус только что перерезал пуповину и собирался запеленать младенца, чтобы показать…
― Нет! О, нет! ― Лицо Тормента было пепельно-серым, когда он протянул свои руки. ― О, дражайшая Дева-Летописеца! Только не это!
― Почему бы тебе…
Поначалу Дариус никак не мог понять, что видел перед собой. Было похоже… что рукоять кинжала Тормента торчала из простыней, прикрывающих все еще округлый живот женщины.
А ее бледные, теперь окровавленные руки медленно соскальзывали с оружия, опускаясь по бокам от тела.
― Она его вынула! ― ахнул Тормент. ― Из-за пояса… я… это произошло так быстро… я наклонился, чтобы прикрыть ее и… она вынула его из ножен…
Взгляд Дариуса метнулся к женщине. Ее взгляд был сосредоточен на огне в камине, одинокая слеза скатилась по щеке, когда жизненный свет начал ускользать от нее.
Дариус опрокинул лоханку с водой у кровати в стремлении добраться до женщины… чтобы вытащить кинжал… чтобы спасти ее… чтобы…
Рана, которую она себе нанесла, была смертельной, в свете того, через что ей пришлось пройти во время родов… и все же Дариус не мог не бороться за ее спасение.
― Не оставляй свою дочь! ― взмолился он, наклоняясь к ней с корчащимся младенцем на руках. ― Ты родила здоровую малышку! Открой глаза, открой глаза!
В то время, как звук расплескивающейся воды из перевернутой вверх дном лоханки казался громким выстрелом, от женщины не последовало ни звука.
Дариус чувствовал, как двигается его рот. У него было чувство, что он говорил… но по какой-то причине все, что он мог слышать ― это тихое журчание пролитой воды, пока он умоляет женщину остаться с ними… ради ее дочери, ради надежды на будущее, ради связи, которую они с Торментом готовы были с ней наладить, чтобы она никогда не была одинока.
Почувствовав что-то на своих штанах, нахмурившись, Дариус и посмотрел вниз.
Это не вода капала на пол. А кровь. Ее кровь.
― О, дражайшая Дева-Летописеца…, ― прошептал он.
Воистину, женщина выбрала путь и следовала своей судьбе.
Ее последний вздох был ничем иным, как агонией, а затем голова накренилась на бок, с глазами, казалось, по-прежнему сосредоточенными на лижущем поленья пламени… но на самом деле, она уже ничего не видела и больше никогда не увидит.
Плач новорожденной и капающая вода были единственными звуками в крытом соломой доме Дариуса, которые он мог слышать. И право, именно жалобное хныканье малышки сподвигло его на действия, ибо ничего уже не поделать с пролитой кровью или только что угасшей жизнью. Схватив одеяльце для пеленания, подготовленное для младенца, он бережно завернул в него крошечную малышку и прижал к своему сердцу.
Ох, что за жестокая судьба, пославшая это чудо. И что теперь?
Тормент отвел взгляд от родильного ложа и уже холодеющего тела. В его глазах застыл ужас.
― Я отвернулся всего на мгновение… сможет ли Дева-Летописеца простить меня… но на секунду я…
Дариус покачал головой. Подойдя поговорить, у него не оказалось голоса, поэтому он просто положил ладонь на плечо парня и сжал его, в попытке утешить. Когда тело Тормента обмякло, плач стал еще громче.
― Мать ушла. Дочь осталась.
Дариус наклонился с новой жизнью в своих руках и извлек кинжал Тормента из чрева женщины. Отложив его в сторону, он закрыл женщине глаза и накинул на ее лицо чистую простынь.
― Она не отправится в Забвение, ― простонал Тормент, уронив голову на руки. ― Она обрекла себя…
― Ее обрекли действия других. ― И величайшим грехом среди всего этого была трусость ее отца. ― Она была обречена задолго до этого… ох, беспощадная судьба, она была обречена задолго до этого… Конечно же, Дева-Летописеца должна рассматривать ее смерть с благосклонностью, которую не даровала при жизни.
Ох эта… проклятая… чертова, проклятая судьба…
Со столькими противоречиями в голове, Дариус поднес крошечную малышку поближе к огню, беспокоясь из-за прохлады в воздухе. Оказавшись в зоне тепла, она открыла ротик и раскричалась… и за неимением лучшей альтернативы, он предложил ей мизинец, чтобы она могла его пососать.
Испытывая кричащую в его душе боль, Дариус поудобнее перехватил крошечное тельце и смотрел, как малышка потянулась к свету.
Глаза не были красными. А на ручке было всего пять пальчиков, вместо шести. И соединение пальцев было обычным. Слегка приподняв укутывающую младенца материю, Дариус проверил ножки, животик и маленькую головку… и не обнаружил аномально удлиненные черты лица и конечности, присущие пожирателям грехов.
Грудь Дариуса взревела от боли за женщину, что носила эту жизнь в своем чреве. Она успела стать частью его и Тормента ― даже если не была многословна и никогда не улыбалась, он знал, что она также заботилась и о них.
Они трое были своего рода семьей.
А теперь она покинула эту крошечную малышку.
Дариус перепеленал малышку и понял, что это одеяльце было единственной вещицей, указывающей на признание женщиной ее рождения. На самом деле, женщина сама сделала это одеяльце, в которое сейчас была завернута ее дочка. Это был единственный интерес, проявленный ею за все время беременности… вероятно, потому что знала, каким будет исход.
С самого начала знала, что сделает.
Малышка смотрела на него широко раскрытыми глазами, сосредоточенно хмуря брови, и с чувством огромной ответственности Дариус осознал, насколько уязвима была эта ноша ― оставь он ее на холоде, и малышка умрет в считанные часы.
Он должен сделать для нее все правильно. Это самое главное.
Он должен о ней позаботиться и сделать все правильно. Все с самого начала шло против нее, а теперь она еще и сиротка.
Дражайшая Дева-Летописеца… он сделает для нее все как надо, даже если это будет последнее, что он сделает на земле.
Послышался шорох, и оглянувшись через плечо, Дариус увидел, что Тормент уже завернул тело женщины в простыню и поднял ее на руки.
― Я позабочусь о ней, ― сказал паренек. За исключением того… что его голос совсем не походил на мальчишеский. Он был как у взрослого мужчины. ― Я… позабочусь о ней.
По какой-то непонятной причине, то, как Тормент держал ее голову, было единственным, что видел Дариус: его большая, сильная рука поддерживала умершую так, словно она была жива, прижимая к груди, словно предоставляя ей утешение.
Дариус прочистил горло и забеспокоился, были ли его плечи достаточно сильны, чтобы удержать этот вес. Будет ли полноценным его следующий вдох… его следующий удар сердца… следующий шаг, который должен последовать?
По правде говоря, он потерпел неудачу. Он освободил женщину, но, в конечном счете, подвел ее…
Затем он сделал глубокий вдох и повернулся к своему протеже.
― Яблоня…
Тормент кивнул.
― Да. Я тоже об этом подумал. Под яблоней. Я отнесу ее туда прямо сейчас, и черт с этой бурей.
Не удивительно, что парень собирался сражаться со стихией, чтобы похоронить женщину. Ему, без сомнения, требовалась нагрузка, чтобы справиться со своей агонией.
― Она испытает удовольствие от цветения дерева весной и пения птиц, порхающих на ветвях.
― А дитя?
― Мы позаботимся и о ней, тоже. ― Дариус посмотрел на маленькое личико. ― Найдем для нее тех, кто о ней позаботится, как подобает.
Воистину, они не могли оставить ее здесь. Они выходили на все ночные рейды, а войну не остановить из-за личной потери… Войну не остановить из-за чего-то или кого-то. Кроме того, она нуждалась в вещах, которых, двое мужчин, даже со всеми благими намерениями, никак предоставить не смогут.
Она нуждалась в материнской заботе.
― Еще ночь? ― хрипло спросил Дариус, когда Тормент повернулся к двери.
― Да, ― ответил парень, отперев замок. ― И боюсь, что так будет всегда.
Дверь распахнулась порывом ветра, и Дариус крепче обнял младенца. Когда ветер утих, он посмотрел на крошечную новую жизнь.
Проследив черты ее лица кончиками пальцев, он подумал о том, какими будут для нее грядущие годы. Будут ли они добрее обстоятельств ее рождения?
Он молился, чтобы были. Он молился, чтобы она нашла стоящего мужчину, который сможет ее защитить, чтобы она родила малыша и жила, не хуже любого в их мире.
И он сделает все, что в его силах, чтобы это гарантировать.
Включая и то… что ее придется отдать.
ГЛАВА 71
С опустившейся ночью на особняк Братства, Тормент, сын Харма, нацепил свое оружие и достал куртку из шкафа.
Он готовился не к сражению, и все же чувствовал себя так, словно ему предстояло повстречаться с врагом. И он уходил один. Тор сказал Лэсситеру отвалить и сделать себе маникюр с педикюром, или еще какое подобное дерьмо, потому что некоторые дела требовали личного разбирательства.
Падший ангел просто кивнул и пожелал удачи. Словно точно знал, через какое огненное кольцо собирался прыгнуть Тор.
Боже, чувство того, что парня ничем не пронять было почти таким же раздражающим, как и все остальное в нем.
А началось все с того, что около получаса назад заявился Джон и огорошил радостной вестью. Самолично. Парень так широко улыбался, что реально рисковал заработать пожизненное растяжение лицевых мышц, в придачу к вывихнутой челюсти.
Дерьмо, иногда жизнь такая странная штука. И зачастую это означало, что именно с хорошими людьми случаются самые неприятные вещи. К счастью, не в этом случае. Спасибо Господу, не в этот раз.
И трудно себе было представить двух других людей, заслуживших это сильнее.
Покинув свою комнату, Тор зашагал по коридору со статуями. Счастливое объявление о том, что Джон и Хекс собираются связать свои жизни, разлетелось по всему дому, принося всем столь необходимую новую и такую приятную цель для хлопот. Особенно для Фритца и остальных додженов, которых хлебом не корми, дай устроить грандиозную вечеринку.
Судя по звукам, доносящимся снизу, они уже активно принялись за подготовку к празднеству. Либо так, либо компания West Coast Choppers[132] собирала «харлей» в их вестибюле.
Неа. Оказалось, жужжание исходило от флотилии полировальщиков пола, а не от собирания какого-то мотика.
Остановившись, Тор оперся руками о перила и посмотрел вниз на мозаичное изображение яблони в полном цвету. Наблюдая за тем, как доджены со своими полировальными устройствами проходили по ветвям и стволу, он решил, что иногда все-таки жизнь была правильной и справедливой. Действительно была.
И это единственная причина, из которой он мог черпать силы, чтобы сделать, что запланировал.
Бегом спустившись с парадной лестницы, он махнул додженам, чтобы расступились с его пути, и вышел из вестибюля. Оказавшись во дворе, Тор сделал глубокий вдох и напрягся. У него в запасе было еще целых два часа до начала церемонии. Но он не был уверен, сколько уйдет времени на то, чем он собирался заняться.
Закрыв глаза, он распался на атомы и принял форму… на террасе своего дома, месте, где он прожил со своей возлюбленной добрых пятьдесят лет.
Подняв веки, он не посмотрел на дом. Вместо этого, он запрокинул голову и уставился в ночное небо над крышей. Показались звезды, их мерцающий блеск не могла поглотить еще не полная луна.
Тор задался вопросом, где были умершие? Не были ли среди этих крошечных огоньков души тех, кого потерял?
Где были его шеллан с их ребенком? Где был Дариус? Где были все остальные, ушедшие со своего бренного пути, чтобы поселиться в безмятежности загробной жизни Забвения?
Наблюдали ли они за тем, что происходило внизу? Видели ли они, все происходящее здесь: и хорошее и плохое?
Скучали ли они по тем, кого оставили?
Знали ли, что по ним тоскуют?
Тор медленно опустил голову и мысленно собрался с силами.
Да, он оказался прав… было чертовски больно даже просто смотреть на это место.
То, на что смотрел Тор, было огромной дырой в его доме: стекло раздвижной двери в прежней комнате Джона выбито из рамы, оставив после себя зияющую пустоту.
Когда налетел ветерок, шторы, висящие по сторонам от рамы, легонько колыхнулись.
Ему показалось, что все так очевидно: дом – это он сам, дыра – это то, что осталось после того, как он потерял… Велси. И эта метафора была чертовски верна.
Все еще так тяжело вспоминать ее имя. И гораздо труднее произносить его. Даже мысленно.
В стороне находились с полдюжины листов фанеры, коробка гвоздей и молоток. Фритц привез все, как только Тор узнал о разбитом стекле, но доджену строго настрого было запрещено устранять эту проблему.
Тор самостоятельно занимался починкой в своем доме. Всегда.
Он двинулся вперед, под подошвами его байкерских ботинок хрустели осколки стекла, усеявшие каменную плитку дорожки. Треск стекла преследовал его до самой входной двери. Вытащив брелок с ключом из кармана, он направил его на дом и нажал кнопку отключения сигнализации. Раздался приглушенный «бип-бип», означающий, что система безопасности распознала сигнал и отключилась.
Он мог свободно войти. Детекторы движения были отключены, и он мог открыть любую дверь или окно в доме.
Он мог свободно войти.
Да.
Вместо того, чтобы сделать этот первый шаг, Тор подошел к фанере, взял один лист размером четыре на восемь футов[133], и подтащил его к двери с выбитым стеклом. Прислонив штуковину к стене у двери, он вернулся за гвоздями и молотком.
Ему потребовалось около получаса, чтобы заколотить дыру, и когда он отступил на шаг назад, чтобы оценить свои труды, Тор понял, что выглядит это дерьмово. Остальная часть дома осталась нетронутой, несмотря на тот факт, что он не жил здесь с… убийства Велси. Все было закрыто, и его бывшие служащие довольно неплохо приглядывали за благоустройством и проверяли помещение раз в месяц – несмотря на то, что переехали прислуживать другой семье за город.
Забавно, он пытался оплатить им за то, что они по-прежнему здесь хлопотали, теперь, когда он вернулся в мир живых, но они отказались от денег. Просто возвращаясь сюда по доброте душевной.
Каждый скорбел по-своему.
Тор положил молоток с гвоздями на оставшийся неиспользованный лист фанеры, а затем заставил себя обойти вокруг дома. Совершая прогулку, время от времени он заглядывал в окна. Шторы были задернуты, но несмотря на это, его взгляд проникал сквозь складки ткани, готовый увидеть живущих в этих стенах всех призраков.
Вернувшись в прошлое, он увидел себя, сидящего за кухонным столом, Велси, готовящую у плиты, и их перебранку по поводу того, что прошлой ночью он не убрал свое оружие на место. Снова.
Боже, как она возбуждала его, когда надирала ему задницу.
А проходя мимо гостиной, Тор вспомнил, как заключал ее в свои объятия и заставлял с ним танцевать, напевая ей на ушко вальс. Как грустно.
Она всегда была такой гибкой рядом с ним, ее тело было создано для него, а его – для нее.
У парадной двери… он вспомнил, как приходил с цветами. Каждую годовщину.
Ее любимыми цветами были белые розы.
Дойдя до подъездной дорожки, он свернул в сторону гаражей, сосредоточившись на том, что слева – самому ближайшему к дому.
На том, из которого Велси выехала на «рэндж ровере» в последний раз.
После…. той перестрелки Братство забрало внедорожник и позаботилось о нем, и Тор даже знать не хотел, что стало с этой штуковиной. Никогда не спрашивал об этом. И никогда не будет.
Аромат ее духов и крови – это слишком, чтобы он даже гипотетически мог справиться с этим.
Тор покачал головой, глядя на закрытую дверь. Никогда не знаешь, когда наступит последний раз, когда видишь кого-то или когда в последний раз у тебя будет секс, или когда в последний раз посмотришь в глаза и поблагодаришь Бога за то, что этот человек есть в твоей жизни.
А после его ухода? Все, о чем ты можешь думать – это о том, что не успел ему сказать, о том, что не поцеловал на прощанье в тот злополучный день, а просто махнул рукой, о том, что, воистину, тот день был последним, и та ночь…
День и ночь.
Подойдя к гаражу и обнаружив искомую дверь, он навалился плечом, чтобы открыть ее.
Дерьмо… там пахло все также: сухим бетоном и сладковатым ароматом масла от «Vette»[134] и бензином от газонокосилки «Weedwacker». Он щелкнул выключателем. Господи, место смахивало на музей древностей: Тор узнал вещи из той жизни, хлам, который тогда все никак не мог собраться и выкинуть… но черт побери, сейчас все эти вещи имели значение в его существовании.
Они все были очень важны для него.
Он вошел и поднялся по лестнице на второй этаж. Чердак гаража был полностью отремонтирован, со встроенным отоплением и заставлен вперемешку дорожными сундуками 1800-х годов, деревянными ящиками из двадцатого столетия и пластиковыми контейнерами из двадцать первого.
На самом деле он пришел сюда не смотреть на то, что здесь находилось, а забрать кое-какие вещи и то, что хранилось в старых сумках, спустив их вниз по лестнице.
«Да уж, черт, с этим не дематериализуешься».
Ему нужна тачка. Почему он не подумал об этом?
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| 34 страница | | | 36 страница |