Продвинутый апокриф

- А кто пойдёт за «Клинским»?

- Наверное, самый умный!

Реклама.

После изрядной порции «продвинутого» вперемешку с «правильным» думать как-то не хотелось. Зато хотелось действовать. Что конкретно он собирается вытворить грядущим вечером, Миха пока ещё не знал точно, но в почти налысо стриженой голове его, украшенной модной импортной бейсболкой, подобно мухам в деревянном сельском клозете, уже вовсю жужжали и сталкивались шальные и безбашенные мысли.

Например, можно было прямо сейчас пойти к корешу Толяну: – благо он живёт недалеко, - и наверняка дома нету предков, взять ещё пива, водяры, пригласить знакомых тёлок и перепиться совместно в полный хлам. Правда, у подобного мероприятия были и весьма существенные минусы: к примеру, – головная боль и тошнота наутро, и настойчиво-тщетные попытки вспомнить, – как же всё-таки зовут ту женскую особь, что валяется рядом голышом под другой половиной одеяла.

А ещё можно было направиться прямиком в родную тусовку, что ежедневно после заката базируется на дальних лавочках в парке, и вместе с ними прогуляться по городу, нахально задирая всяческих встречных ботанов и отстоев: - А типа чё это они?!.. Морду кому-нибудь набить при случае…

Это же ведь так круто, клёво, интересно и приятно – осознавать свою стадную мощь и чужую растерянную беспомощность перед этой напирающей оравой, в которой идёшь и сам, агрессивно наклонив голову. Есть в этом что-то неукротимое и бычье, злое и беспощадное…

***

Главная городская улица уже с начала этой недели щедро была украшена всевозможными флагами и праздничными лозунгами на разноцветных полотнищах, растянутых высоко над головами прохожих. Районный центр готовился к какому-то очередному помпезному юбилею из своей недолгой, но чертовски весёлой истории.

Засмотревшись на флаги и плакаты, а точнее говоря: – зачитавшись вычурными лозунгами, Миха вдруг прямо со всего размаху грянулся навороченной найковской кроссовкой об какой-то округлый, близкий к цилиндрической форме предмет. Аж бейсболка с головы слетела. А предмет немедленно опрокинулся и как-то тяжело и натужно покатился по серо-сизому, цвета дохлого голубя, асфальту, издавая при этом тоскливый сдавленный звон. Крепко и внятно выругавшись, чтоб снять резко наскочившее раздражение, Миха, слегка наклонясь, полуприсел на корточки, сразу став похожим на недобритый наголо корявый знак вопроса: – надо было срочно и внимательно рассмотреть хреновину, на какую он только что сдуру налетел прямо посреди главной городской улицы – уж больно она подозрительная какая-то…

- Ва-а-у! – только и смог сказать он от восхищения обнаруженным. То был большой, сантиметров пятнадцать в диаметре, старинный, изящный и тонкостенный кубок, отлитый из некоего жёлто-красного и очень тяжёлого металла. - Типа антиквариат – это круто! – вслух догадался Миха и продолжил тщательное изучение находки. И, по правде говоря, там было что рассматривать: по внешнему ободу кубка аккуратной гравированной цепочкой тянулась вереница непонятных и загадочных изображений – каких-то грозных и вроде бы даже зловещих обликом всадников вперемешку с невиданными драконами и растениями. Ниже в три ряда шла надпись, состоящая из загадочных полубукв-полуиероглифов в форме одинаковых по виду клиньев, оттиснутых под разнообразными углами друг к другу.

Отойдя к ближайшей не занятой никем лавочке - в сквере, что располагался справа по курсу его движения, Миха попытался, было, поставить находку рядом с собою на выкрашенные белым доски, - чтобы ещё внимательнее рассмотреть её со всех сторон. Однако ровно укрепить кубок почему-то не получилось: он всё время норовил чуть накрениться набок. Видимо, снизу нечто мешало водрузить его на лавку абсолютно вертикально – то есть продвинуто и правильно.

Тут новая, вполне, впрочем, логичная мысль осенила Миху. Он вдруг резко пошарил по всем немногочисленным карманам своих спортивных штанов, бросил тяжёлый, как все грехи мира, кубок в болтавшуюся на плече чёрную сумку, и спешно удалился в сторону фонтана, включенного на полную мощность в честь грядущего юбилея. Прополоскав в его празднично бурлящих струях свою недавнюю находку, он воровато осмотрелся по сторонам, и быстрым спешным аллюром двинул к ближайшему от сквера продуктовому магазину. Тем временем как-то незаметно – что особенно характерно для позднего лета в подмосковных широтах – стало смеркаться.

Минут через пятнадцать, возвратившись обратно с большущей бутылью пива в сумке, – а вместе с кубком они весьма ощутимо оттягивали правое плечо, Миха обнаружил свою лавку уже занятой. Занятой как раз тем самым корешем Толяном в компании с двумя какими-то раскрашенными не в меру блондинками: видимо, скороспелыми плодами отечественной и импортной химии.

- Толян, ты как насчёт «продвинутого» из клёвого стаканчика?

- Yes, конечно of cause. Всё all right! – ответил Толян на диком англо-русском волапюке, даже не заметив, что допустил в семи коротких словах две вопиющих тавтологии – и тут же добавил: - Вау!!! Клёво! – оценив размеры и объём предъявленной Михой из сумки пластиковой пивной бутылищи. А когда Миха следом достал кубок, у остальных на лавке, включая двух блондинок, челюсти отвисли чуть ли не до самых пупков. Таинственный сосуд отблескивал матово красно-жёлтым в свете ближних фонарей, и казалось, даже сам чуточку светился призрачным неземным светом.

- Хороший стаканчик. – Наконец-то вслух прореагировала одна из девушек, Марина. Откуда-то почувствовалось, что именно она главная и солирующая партия в этом лавочном трио: - Ты его хоть вымыл?

- Да, только что вот, в фонтане…

- А всё равно я пить из него не буду. Странный он какой-то, нехороший на вид. Ещё цирроз какой-нибудь подхватишь.

Подруга Оля её тут же с готовностью поддержала согласным киванием раскрашенной в боевые цвета головы: - Я тоже лучше из горлышка выжру.

Ну и Толян высказался в том же, навязанном Мариной стиле: - Знаешь, Миха, для меня желание дам – это закон, так что пей-ка ты один из своего кубка…

Так, в общем-то, они и поступили. Миха снова попытался поставить кубок прямо, и снова ему нечто помешало это сделать: - Слышь, Толян, типа подержи-ка стаканчик. Я себе плескану по самые не балуйся.

Толян бережно и с опаской взял чашу в обе руки, как древний жрец перед языческим алтарём – и тут же сверху в сосуд ударила пенная струя из откупоренной бутыли.

- Вау, Миха, тут какие-то буквы проступили. – Сказал он почти сразу. Ща типа прочитаю: - «МЕНЕ ТЕКЕЛ ФАРЕС». – Кажется про текилу что-то, только с ошибками. Может это по мексикански? Там же, кажется, её делают. Из кактусов.

- Это у тебя вместо башки кактус! Какие ещё, к лешему, буквы? – Возразил корешу Миха: - Не видишь что ли: типа клинышки, орнаменты и рисунки одни? Да блики ещё от фонарей – вот и мерещится просто хрен знает что. Кстати, завтра надо будет эту штуку на оценку одному хмырю-антиквару оттащить. А там, глядишь, и толкануть её за грины выйдет. – А интересно вот, типа что это за хрень там внизу постоянно мешается? – Миха взял у Толяна кубок и поднял его над головой, дабы внимательно рассмотреть днище. И вот что он там увидел: из самой середины нижнего торца литой ножки слегка выступал ржавый донельзя железный штырь, а к нему посредством согнутых проволочек крепилось большое, торчащее в сторону железное же кольцо – но отчего-то вовсе не тронутое коррозией. Вся конструкция смахивала на верхнюю часть пивной банки, а ещё больше – на чеку от какой-то чудовищной гранаты.

- Вот же уроды какие! – Подвёл итог наблюдению Миха: - Испортили типа хорошую вещь, отстой всякий ржавый впендюрили.

Шумно выхлебав за несколько глотков всё пиво из кубка, он разогнул проволочные усики, и резко отделив кольцо, тотчас же выкинул его в ближайшую к лавке с блондинками мусорную урну. Теперь чудесный стаканчик можно было поставить на лавку абсолютно ровно и правильно. Даже можно сказать – типа продвинуто.

- СЕМЬ! – Отчётливо высказался некто прямо внутри стриженого черепа Михиной головы. А что – «семь», кого или чего – «семь» – не объяснил.

- Идиот, бл..ь!!! Motherfucker! – в унисон заорали с лавки оставшиеся трое Марининым голосом: - Ты чего натворил, придурок?

Тогда Миха поднял глаза и увидел, что мир вокруг слегка, почти незаметно, изменился. Мертвенный свет фонарей стал тусклее, чуть поблекли звёзды, а вот Луна, маячившая вдали над площадью, вдруг как-то резко и необычно покраснела: словно бы свежей кровью её окатили.

Впрочем, остальные расслабляющиеся в сквере граждане на тот момент ничего такого особенного и не заметили, ибо чересчур увлечены были взаимным общением при помощи специального катализатора: – то есть пива. А оно не изменилось вовсе. Вот если бы пьяная драка началась прямо у фонтана – это был бы номер, достойный созерцания. А так – вообще фигня какая-то: видите ли, Луна на небе покраснела…

- Глюки всё это, братаны и сеструхи! То вам буквы не наши мерещатся, то Луна цвет меняет. – Вот ты, Толян – продолжал вдохновенно Миха, тщетно пытаясь не обращать внимания на нахально торчащую за деревьями кровавую Луну: - Ты сколько сегодня выжрал? Только чисто по честному?

- Я??? – Вау, да литра два-три клёвого продвинутого beer'а. Это если считать без твоего…

- Ну, вот – про что я и говорю. Ежели так дело пойдёт, то завтра вы, бакланы, почтовой типа открытки пугаться будете. Ладно, я вижу, сегодня вы со своею тухлой луной мне явно не компания. Трезвейте, что ли… Пока! – Завтра увидимся. – И Миха, допив прямо из горлышка пиво, направился в сторону дома твёрдой и уверенной походкой, по-прежнему стараясь не глядеть на ехидно ухмыляющийся краснорожий диск в тусклом небе.

Всю эту ночь ему снилось нечто библейское и очень-очень древнее из вавилонской истории: про персидского царя Кира, попа Данилу и продвинутого пьяного чувака с кликухой Валтасар. Аж страшно стало под утро.

Впрочем, субботнее утро обрадовало Миху лишь россыпью дохлых комаров и мух на столе в углу кухни. А особенно крупный тигриной расцветки шершень – тот умудрился отправиться в Поля Вечной Охоты прямо на небрежно брошенной записке от матери: «Сынок, макароны в дуршлаге, котлеты в холодильнике, шести штук тебе должно хватить. Я на даче. Мама».

Спускаясь вниз по исписанной неведомыми панками-рокерами лестнице подъезда, Миха обнаружил вдруг смутно белеющий сквозь круглые дырочки почтового ящика листок. Когда же он, вынув ключи, открыл этот сине-зелёный как инфузория-туфелька ящик, внутри него обнаружилась открытка. И что самое интересное, и без его адреса, (улица Константина Бицуры, дом 7, кв. 42), и без обратного. На необычно толстой и тяжёлой открытке красовалась выдавленная уже знакомыми клинышками надпись: ШЕСТЬ. С другой стороны сверкали рекламным глянцем здорово намалеванные жуткие всадники со всевозможными орудиями убийства и песочными часами в руках.

Вернулся. Достал пресловутый кубок и сверил с открыткой. Всё сходится: видимо над обоими артефактами хорошенько поработал один и тот же весьма продвинутый дизайнер. Только вот на чаше гравированные клинья складывались в нечто совершенно абстрактное, а на какой-то негнущейся, словно бы керамической открытке – в чисто конкретное русское слово. В имя числительное.

А на улице мир снова изменился – опять-таки слегка, почти незаметно. Словно бы на некоем вселенском телевизоре, что транслирует нам окружающую хреновую действительность, вдруг некто всесильный слегка повернул ручки яркости и контраста. И вокруг поблекли краски и уменьшилась разница между чёрным и белым.

Взяв в магазине «продвинутого» и «правильного» и вернувшись в пустую хату, Миха тупо уставился в телевизор. Передавали новости, повседневно-привычные и донельзя жизнерадостные: в Штатах - торнадо, в Японии - тайфун и цунами, а в доселе безводной чилийской пустыне Атакама зачастили проливные дожди и теперь там травка зеленеет, солнышко блестит. В Европе, как всегда - потоп, а у нас, в процветающем и благословенном Южном Подмосковье – всего лишь небольшая трёхмесячная засуха, сопровождающаяся отдельными торфяными пожарами в количестве двухсот штук, и ещё – полным отсутствием грибных дождей, и как следствие – грибов.

- Во их, бакланов, колбасит! – Сделал Миха монументальный вывод, хлебнув из наполненного живительной влагой кубка. Тут телевизор вдруг резко и как-то непривычно мигнул, а на экране нарисовалось перекошенное от ужаса бледное лицо диктора: - И вот, как мы только что узнали, комета Шайзекюбеля, что должна была по всем расчетам пройти в трёх миллионах километров от Земли, по непонятным пока причинам вдруг резко изменила свою траекторию и, расколовшись на ПЯТЬ неравных фрагментов, движется по направлению точно к нашей планете. Правительства ведущих ядерных держав уже сейчас обдумывают варианты… - В общем, и так далее. Ещё надо заметить, что слово «пять» перепуганный диктор выделил особенно чётко и с откровенно зловещей интонацией.

Открыв настежь окно, Миха увидел словно бы ещё более смазанный и бледный экран телевизора. Яркость и контрастность заоконного мира ещё сильнее сдали свои позиции, неуклонно стремясь к всепобеждающей размытости и серости.

Но наш герой не стал особенно переживать по этому поводу, и далее углубился в познание янтарных пивных глубин посредством всё того же клинописного кубка. А на керамическую открытку, как оказалось, можно вполне удачно ставить раскалённую сковородку с макаронами и котлетами. Хмырь-антиквар, сколько бы Миха ему не звонил, так и не отвечал: тоже ковыряется где-то на даче, наверное.

Спустя некоторое время в осознание хреновой окружающей действительности его привела часовая кукушка, с ржавым механическим скрипом отсчитавшая часы после полудня, а на самом деле – очередное роковое число: ЧЕТЫРЕ.

За окном стало почему-то непривычно темно, а после его откупоривания выяснилось, что ещё и чертовски холодно. Свежий труп собаки валялся прямо внизу, почти что под лоджией, и отсюда, с высоты трёх этажей, была чётко различима тонкая струйка крови, что вытекала из оскаленной в агонии пасти безымянного друга человека и терялась где-то в ветвистых трещинах древнего сизого асфальта. Миху пробил внезапный озноб. Наконец дошло: - А типа эта – это кольцо было типа как чека гранаты у этой, что запустила… Что запустила?

И тут же пришёл жёсткий ответ знакомого уже грозного и мрачного голоса откуда-то из дебрей подсознания: - Сам знаешь, имбецил херов, что ты запустил… – и продолжил, явно пародируя Михины замашки и интонации: - Cool! Типа армагеддец и апокалипсец – это продвинуто и клёво! Вау!

- А я… Типа мне… - Тут Михе привиделись кошмарные галактические менты, что прилетят тотчас же на жёлто-синей тарелке и повяжут его за такое вопиющее непотребство и скверное обращение с шаманскими вещами. При слове «скверное» сразу же вспомнился вчерашний пьяный сквер, где, в общем-то, всё это непотребство и началось. А потом его будут судить какие-нибудь членистоногие юристы со щупальцами и посадят прямо в чёрную дыру – бездонный межзвёздный зиндан*, из которого нету ни выхода, ни спасения. Остаётся только уповать на Отца и Сына и Святого духа – три ипостаси Всевышнего, о которых так любила порассуждать набожная и уже покойная ныне бабушка. Это три… ТРИ! – И тут Миха увидел, даже не выходя из комнаты, как люди всех рас и народов по всей Земле внезапно начали исчезать без следа прямо на ходу, не успев даже почувствовать ни боли, ни скорби от происходящего. Словно бы некто невидимый, но бесконечно мощный и жестокий решил всерьёз разобраться с человечеством: надоели, видно, мы ему.

- Но зачем?!! – Орал в своей квартире мигом протрезвевший и полностью осознавший происходящее Миха: - Зачем? Откуда же мне было знать? – Вопросил он Пространство и Время.

- А затем. – Ответил тот же грозный голос прямо из центра его воспалённого мозга: - Есть некие законы, что не позволяют Высшим Силам самим начать ЭТО. Обязательно нужен был человек, причём такой, что сначала делает что-то, а потом только думает. Ты идеально подошёл на эту роль, кстати, ещё и оттого, что твоё мышление плоско и двумерно: или свой – или враг, либо кореш – либо отстой. А ведь мир был так бесконечен и велик… И вот твоя мера его: ДВА!

И погасли в один миг огни всех земных городов, ибо некому стало поддерживать их, и где-то, скрежеща натужно, уже наступали льды, а где-то – отступали. И где-то плавилась земля под ногами ещё живых, а где-то – уходила перед хищно крадущимся морем. Мрак и безнадёжность погребальным саваном накрыли планету. И тогда мир перестал быть.

И осознав это, Миха потерял рассудок и то, что осталось от его прежнего разума, окончательно. Так он остался совсем один. А ОДИН – это ведь так мало… Ещё чуть-чуть – и он станет просто… НОЛЬ!

Эпилог.

Он висел в чёрной и неосязаемой пустоте, и рядом с ним кружился в бездонном пространстве священный кубок древнего племени, видевший все времена и народы. И тогда Некто внутри него произнёс с укором: - Что ж ты медлишь? Говори, - ведь ты далеко не первый и не последний, кто оказался здесь, в абсолютном НИГДЕ И НИКОГДА.

- А чё, типа, чисто конкретно-то сказать?

- Ну, например, что-нибудь торжественное и подходящее моменту. Про свет и тьму, например. Ты же только что, как известно, целую Вселенную весьма продвинуто кокнул…

Миха отчаянно тормозил часа этак полтора – если бы, конечно, в данной бездне было хоть какое-то понятие о времени. А когда, наконец-то дошло, разразился на всю округу громогласной бессмертной фразой:

- Да будет типа свет!

И стал типа свет. И увидел Миха, что это продвинуто и клёво.

Денис Елисов

23.09.2002

ОМУТ

(Бессмысленное зверство)

Большинство идиотских историй случается, как правило, спьяну.

Личные наблюдения автора.

Женя Борисов с самого, что ни на есть раннего детства терпеть не мог механические устройства, ну просто на дух их не переносил: боялся свирепых и устрашающих орудий труда, изваянных человеческой рукой – уж слишком они похожи на оружие. Ведь простой садовой лопатой, при умелом обращении, можно уложить изрядно людей; в лучшем случае – покалечить. А уж такая мощная штука, как бульдозер – та и вообще способна воплотить в отдельно взятом городке пейзаж из второстепенного заокеанского фильма ужасов: дымящиеся пыльные развалины вперемешку с неопознанными органическими останками.

И механизмы отвечали ему взаимностью: ненавидели его всеми фибрами своих рычагов, шестерёнок, транзисторов, микросхем, и прочих причиндалов, составляющих самую суть машины, - электронной ли, просто механической, или гибрида того и другого – не важно. Даже такое, казалось бы, нехитрое приспособление, как грабли – и те норовили всяким удачным случаем улечься прямо под ноги, - чтоб, когда он наступит, гулко и внятно оходить его деревянной ручкой по пытливому мальчишескому лбу.

Особенно хорошо запомнился Жене несчастный случай из детсадовской жизни в пятилетнем возрасте: игрушечный экскаватор на батарейках вдруг перестал слушаться кнопочного пульта, болтавшегося на длинном чёрном шнуре, и направился куда-то по своим таинственным механическим делам. Как выяснилось почти сразу же – недалеко, а именно – к розовому нежному мизинцу, робко торчащему из выреза дерматиновой детской сандалии. А потом был отчаянный визг, плач, и дикая боль в самом кончике левой ноги: игрушка-убийца впилась зубастым ржаво-отточенным ковшом в носок сандалии, до кости распоров мизинец у самого основания.

Спустя десяток дней из-за нагноения и начинавшейся гангрены, пальчик малышу пришлось ампутировать. Операцию делали под наркозом, но аппарат для наркоза совсем немножко поломался, выдав отчего-то гораздо меньшую дозу дурманящего зелья, чем полагалось, и в результате Женя пришёл в себя в самый ответственный момент. То есть во время непосредственного процесса ампутации и зашивания маленькой розовой культяпки. Ощущения, наглядно проявившиеся в этот момент, на всю жизнь закрепили в сознании и подсознании Евгения Борисова условный рефлекс отвращения к всевозможной электронике и механике.

В дальнейшем детстве его несколько раз до потери сознания била током стиральная машина, напрямую подключённая к водопроводу; и что самое интересное – находилась она через стенку у соседей, а те – ухитрялись включать её именно в тот момент, когда Женя принимал душ. И никого в подъезде ни разу током не било через воду, не считая несчастного подростка…

…В выпускном классе, во время производственной практики неожиданно лопнувшая фреза оставила ему уродливый шрам наискосок через весь лоб… Про грабли на сельхозработах уж вообще умолчу.

…Всякий раз, проходя возле этого пятачка на углу дороги, он видел машины, выстроившиеся попарно и слегка наискосок улицам. И всё время они отчего-то казались ему хищными голодными щуками, застывшими в прозрачных глубинах омута между колеблющихся водорослей, и ожидающими добычу, нетерпеливо подрагивая рыжими плавниками. Да и сам пятачок этот весьма смахивал на тихий такой, и с виду безобидный асфальтовый омут: идёшь прямо – парк, направо – лес, в остальные стороны – город, а посередине – не совсем ровный прямоугольник, вымощенный гудроном вперемешку с решётками ливневой канализации. Вот захочет неожиданно кто-нибудь тебя там кокнуть – так милицию не дозовёшься, всю глотку сорвёшь… А машины были все как одна: - с затенёнными стёклами, и когда они стояли хищным строем на этом пятачке, внутри них мерещилось ему некое угрожающее и зловещее шевеление: видимо внутри салонов вовсю копошились и натужно перекатывались какие-то неведомые чудовищные организмы. По ночам в парке пьяно орали местные гопники, что ещё больше нагнетало нездоровую и плотоядную атмосферу этого места. Омут нетерпеливо ждал… И однажды пришёл-таки его час.

В эту ночь он возвращался с дружеской гулянки, что они с друзьями устраивали минимум раз в месяц. Гулянка называлась «День Мужика» и проводилась, как правило, двадцать первого числа: во-первых, потому, что в этот день выдавали аванс на комбинате, а во-вторых, потому, что само число 21 знаменует собою количество щупальцев, отличающих настоящего мужика от иных всевозможных млекопитающих. Была также и ещё одна довольно-таки весомая причина: 21 – это три семёрки, то есть портвейн такой. Его вот сегодня и пили.

Первая машина настигла его ещё возле стадиона – почти за квартал до щучьей асфальтовой заводи. Она задела не сильно – так, чиркнула лишь слегка по самому краешку чёрной замшевой куртки. А после – некто внутри её, вдруг резко дал по газам, и чёрная лакированная «Ауди» со скрежетом и противным визгом растворилась в сизых клубах продуктов собственной жизнедеятельности, и в ночном полумраке улиц. Порыв ветра донёс резкий химический аромат горелой резины. Будь у него тогда хоть какая-нибудь возможность соображать – не на троих-четверых, как до этого, а мозгами, - он понял бы, что это – только первое предупреждение. Ведь любая уважающая себя змеюка сначала шипит: мол, бойся меня, я смертельно ядовита, - а лишь потом только кусает. Они давно ждали его, эти машины…

Он прибавил шаг: даже одурманенный алкоголем, организм почуял недоброе, и поспешил обезопасить себя самым доступным в таком случае способом – бегством. И зря он это сделал – проезжавший мимо как раз в этот момент тёмно-зелёный милицейский «Газик» вдруг решил, что этот немотивированный вроде бы переход на полушаг-полубег - неспроста, и поехал параллельно его пути, чуть ли не заскакивая колёсами на газон. Из-за мутноватых стёкол кто-то угрожающе размахивал здоровенным кулачищем. Включилась синяя мигалка, и чуть позже, прокашлявшись, сирена.

Перспектива знакомства с городскими представителями власти его явно не радовала. Бежать со всех ног – вот единственное решение, ведь неподалёку, за углом стадиона – лес до самой Оки, и, поди, попробуй там, в дебрях кого поймай!

В этот момент из переулка, ощерившегося мрачной асфальтовой перспективой, вынеслось нечто огненное и стремительное – он резко прыгнул вверх в эти ускользающие секунды, так, что основной удар бокового зеркала пришёлся лишь на ботинки и нижнюю часть левой голени. Впрочем, этого хватило, чтоб упасть на ноги не по-людски. А вот по-кошачьи, на все четыре лапы, это вполне получилось. Опьянение куда-то ускользало, и как-то незаметно пропало совсем. Жёлто-рыжая «Вольво», чуть было не сбившая его, едва не столкнувшись секундою ранее с «Газиком», успела всё же увернуться от каменной ограды стадиона. Снова завизжали тормоза, и запахло палёной резиной.

И снова – отчаянный бег. Теперь сзади уже три озлобленных и беспощадных механизма, плюющихся горячим маслом и сизыми выхлопными клочьями: к «Газику» и «Вольве» присоединился кофейного цвета «Мерседес», - так любимый местными нуворишками и нуворюгами. Он подоспел откуда-то сзади, как раз в тот момент, когда остальные преследователи перестраивались, чтобы правильно организовать загонную охоту.

В омуте его уже ждали: синяя «БМВ», вишнёвая «Девятка», и чуть поодаль – «Фольксваген» какого-то мутно-блестящего неопределённого цвета. Служебные ворота парка, несмотря на поздний час, оказались распахнуты настежь, и сквозь их арматурную решетчатость можно было смутно различить где-то в конце тёмной аллеи приближающуюся очередную механическую мерзопакость с каким-то жутким приспособлением впереди, и от крыши до самых колёс выкрашенную в кроваво-красный цвет.

Когда машины совсем уже загнали Евгения Борисова в омут, наконец-то выяснилась и окончательная природа той железной хреновины, что неумолимо и злобно надвигалась из мрачно-затенённых, и оттого особенно неприятных глубин парковой аллеи. Это оказался снегоотбрасыватель, и впереди его красовались красные, покорёженные и щербатые шнеки, а между ними – с натужной упрямой силой проворачивающийся вал с отточенными ножами. Чем-то вся эта механика напоминала жевательно-раздирательный аппарат некоего особенно извращённо-хищного и уродского насекомого.

Тем временем газик аккуратно подкатил сзади и начал упорно подталкивать Евгения бампером в спину – точно на снегоуборщика, который уже приподнял свой размозжительный прибор на гидравлических трубах и шлангах, плотоядно прицеливаясь Борисову точно ниже пояса. А остальные машины уже сжимали смертоносный обруч, выдавливая жертву прямо на кровожадно вертящуюся корявую механику. Парой мгновений спустя, шестисотый «Мерседес» - всею силою своих многолошадиных возможностей, кинул Борисова прямо в пасть Красного Снегоуборщика. Его мяли и пережёвывали долго…

А изуродованной головой, окровавленной и нетрезвой, оставшиеся при этом механизмы, сыграли в мотобол, жуткую и беспощадную игру, где призом явится отрубленная башка.

Денис Елисов, 3. 05.03

Дата добавления: 2015-10-28