Ибо то угодно (Богу), если 2 страница

— Если вы верите в свою особую миссию на этой земле, то, во-первых, совсем не обязательно это афишировать, нужно просто исполнять. Никто из пророков не ходил и не кричал, что он пророк.

— Мне вас жаль. Вы запутались. Держитесь правды, и всё будет просто.

— Мне уже надоело всё это вот так, — директор выразительно провёл рукой по горлу. — Надо быть мужчиной. А вы просто лжец. Изощрённый лжец.

— Мне не интересно лгать. Меня интересует истина.

— Я вам никогда не верил, хотя это грех, потому что христианин должен верить. По правде говоря, я молился и молюсь за вас каждый день. Я приношу вам извинения, может быть, за грубость, но... — Директор в нерешительности остановился. — Но самое главное, вы человек верующий, и знаете, что есть высший суд. Суд, с которым буду разбираться я, это ерунда, а вот для вас будет суд высший. И если до сегодняшнего дня я каждое утро молился, чтобы Бог простил и излечил ваши немощи, — Господь свидетель, он не даст никому из нас соврать! — то теперь молюсь о совершенно противоположных вещах. И вот тогда посмотрим...

— Почему вы решили, что я верующий? — спросил Дмитрий.

— А… так вы переродились? Были верующим, теперь стали неверующим. А не боитесь, что за всё это придётся на костре парится? В аду. Я максимум чем расплачусь, это директорским местом, которое мне совершенно не нужно. Возможно, я бы даже вас оставил, если бы вы не устроили скандал. Вам что, заняться больше нечем?

Дмитрий промолчал. Он чувствовал свою правоту и силу отстоять справедливость. “Но главное, что и он чувствует это”.

В кабинет заглянула завуч.

— Извините, но вас обоих родительский комитет приглашает на заседание.

Дмитрий пришёл первым. Наконец, появился директор, а вместе с ним запах спиртного.

— Мы хотим разобраться в ситуации, — обратился к директору председатель родительского комитета школы. — Почему решили ликвидировать службу социальной и психологической помощи? И вообще, кто приглашал Дмитрия Валентиновича в школу?

— Приглашал я. Было очень заманчиво иметь социолога и профессионального юриста, который дал согласие преподавать у нас правоведение, к тому же обладающего большим опытом работы с детьми. Вообще-то служба такая нужна, и Дмитрий Валентинович убедил меня в её необходимости. В штатном расписании у нас такой единицы нет, и мы недоплачиваем учителям, чтобы содержать Дмитрия Валентиновича. Вот учителя и решили, поскольку коэффициент полезного действия службы недостаточен...

— Я пришёл в школу не деньги зарабатывать, а любить детей, — сказал Дмитрий, когда ему предоставили слово. — Я поверил словам директора о его желании сделать школу радости для чад Божиих, но не подозревал, что там, где сеют разумное, доброе, вечное, царит клевета и наушничество. Я всегда призывал поступать по совести. Невозможно учить детей соблюдать законы, и в то же время нарушать закон, как того требует от меня директор. Я оказался неугоден, прежде всего потому что независим, и потому что отказался выполнять незаконные и аморальные распоряжения. За это директор угрожал отправить меня в психушку. Вы не поверите, но администрация школы советует учителям ставить двойки тем, кого готовят к отчислению.

— Я могу в это поверить, —сказала одна из приглашённых мам. — Когда меня от родительского комитета попросили побывать на уроке Дмитрия Валентиновича, то мне показалось, что администрация поощряет неприход детей в класс, будто администрация рада, что учащиеся не ходят на урок правоведения. Когда вы позвонили по поводу несдачи сыном зачёта, то я подумала, как-нибудь подготовимся. Но, увидев, сколько вы им задаёте, ужаснулась! Правда, сейчас претензий нет.

Дмитрий решил пояснить.

— Мне предоставили для преподавания вдвое меньше часов, чем положено по программе. Я никогда не работал в школе и, естественно, совершал ошибки. Однако вместо того, чтобы подсказать, поделиться опытом, меня сразу отстранили от уроков. Причём незадолго до этого директор предлагал уйти по собственному желанию.

— Вы же прекрасно знаете всю эту технологию, — воскликнула одна из присутствующих. — Мы, родители, столкнулись с плохим отношением к учащимся. Такое впечатление, что учителя не детей учат…

— Прискорбно, но педагоги более заняты зарабатыванием денег, нежели воспитанием детей. Такое впечатление, будто школа не столько для детей, сколько для учителей! Трудно убеждать детей соблюдать правила, когда администрация показывает пример беззакония, посылая учащихся мыть туалеты. Как учить детей справедливости, когда некоторые педагоги несправедливо занижают оценки, таким образом напрашиваясь на репетиторство?! Разумеется, тот, кто учит детей защищать свои права, повсеместно нарушаемые учителями, неугоден.

— Вовлекать детей в разборки взрослых непедагогично, — заявила строгого вида дама.

— Директор часто повторяет, что поступает в интересах детей, — спокойно произнёс Дмитрий. — Однако когда я предложил выяснить методом социологического опроса мнение учащихся, мне заявили, что в этом нет необходимости.

— Это вы виноваты в раздувании никому не нужной демократии, — прокричала одна из мамаш. — Того гляди, дети завтра начнут устраивать голодовки по поводу несправедливо поставленной двойки.

— В ответ на клеветнические доносы, сочинённые в кабинете директора, на основании которых меня отстранили от уроков, я, с согласия директора школы, хочу подать на администрацию школы в суд, чтобы продемонстрировать учащимся силу закона.

— Вы лжец, и детей учите лгать, — взвизгнула одна из родительниц. — Мой ребёнок пришёл домой и стал рассказывать, будто социолог расскажет Деду Морозу о тех подарках, которые сын хотел получить на Новый год. Я долго рассказывала сыну, что никакого Деда Мороза не существует, и что подарки ему делаем мы. А он не верит и говорит: "раз социолог обещал, значит исполнится". Они так и называют его — волшебник!

— Вам не следует работать в школе, — грубо заявил один из родителей.

Когда Дмитрий вышел из кабинета директора, то в приёмной повстречал своих любимых учеников.

— Мы пришли защищать вас, — заявили они хором.

Подошла завуч.

— Зачем вы пришли, дети? — раздражённо спросила она.

— Мы хотели сказать, чтобы не увольняли социолога, — бесстрашно ответила Катя.

— Не лезьте не в своё дело, мы сами без вас разберёмся, — грубо оборвала завуч. — Взрослые не нуждаются в вашем мнении. Когда будет нужно, мы вас спросим.

— Почему увольняют социолога? За что?

— У взрослых на то свои причины, — нервно ответила завуч.

— Не увольняйте его. Мы его любим.

— Никто вам не мешает любить. Можете собираться у него дома.

— Мымра очкастая, — пробурчала Катя вслед уходящему завучу.

— А как ты думаешь, почему она вас не пустила? — спросил Дмитрий.

— Потому что правды боятся, — бесстрашно заявила Катя.

— Они правды боятся, потому что лгут, — поддержала подругу Анжела.

Появился директор.

— И это все желающие защищать Дмитрия Валентиновича? — усмехнулся он.

— Нет, нас много, — закричали дети. — Половина ушла на урок.

— А что собственно вы хотите мне сказать? — с издёвкой спросил директор.

— Не хотим, чтобы увольняли социолога. Почему увольняют социолога, если детям он нравится?

— Он проводит с нами много времени. Он добрый и хороший.

— В уставе школы записано, — менторским тоном стал объяснять директор, — верховный орган — педагогический совет, и директор школы обязан выполнять его решения. Педагогический совет решил, что служба социальной и психологической помощи нашей школе не нужна. Это и моё личное мнение. Вы ещё слишком молоды, и я не считаю педагогически целесообразным сейчас с вами разбирать поведение взрослого человека. У нас очень много претензий к работе Дмитрия Валентиновича. То, чем он занимается, почти никакого отношения не имеет к нашим потребностям; он фактически работает в качестве избача. Если Дмитрию Валентиновичу нравится это, то пусть он работает где-нибудь в другом месте, и вы можете ходить к нему. Мне не нравится, что Дмитрий Валентинович впутывает вас в дела взрослых.

Пятиклассница Оля заплакала.

— Не надо драматизировать ситуацию, — попытался успокоить директор. — Вам никто не мешает дружить с Дмитрием Валентиновичем. Вы можете ходить к нему в гости, если он вас пригласит, ездить, как и прежде, за город в выходные дни, если родители разрешат. Но мы хотим взять человека, который действительно будет серьёзно работать с вами, а не только смотреть и обсуждать фильмы.

— Он объясняет нам наши права.

— Почему же тогда основная масса детей не стала ходить на его уроки и попросила другого преподавателя? Ведь у нас школа, и мы берём таких учителей, чтобы к ним ходили на уроки. Я вынужден сказать, хотя это само по себе аморально, но Дмитрий Валентинович заставил меня: он требует справедливости, но когда дети не ходят на урок, то разве честно требовать зарплату, если не работаешь. Конечно, тут ещё есть много причин, надо разбираться...

— Но он же не виноват!

— А кто виноват? — спросил директор.

— Он хороший педагог!

— Это кто решил, что он хороший педагог?

— Я, — сказал семиклассник Гоша.

— А я тебе отвечу словами Дмитрия Валентиновича: дети не могут оценивать педагога, они не специалисты. Надеюсь, мы найдём более профессионального учителя. А для того чтобы провести референдум, необходимо чтобы за это высказались больше учащихся, чем здесь присутствует. И если мы поговорим с вашим классом, то очень многие изменят свою позицию. Учителям стыдно за поведение своего коллеги, оно антипедагогично и непорядочно. Родители тоже просят уволить Дмитрия Валентиновича и избавить детей от всяких референдумов.

— Но ведь триста шестьдесят восемь детей подписали требование о проведении референдума!

— В школе тысяча четыреста детей, и треть весьма незначительная часть. Но поскольку Дмитрий Валентинович требует соблюдения законности, то давайте действовать строго по закону. В уставе школы не заложено референдума, тем более для несовершеннолетних детей. Поэтому требовать референдума вы не можете. — Видя, что некоторые дети плачут, директор смягчил тон.— Вы думаете, мы увольняем Дмитрия Валентиновича с удовольствием? Но сегодня на уроке я услышал столько нелестных выражений в его адрес, что мне стало неудобно. Если потребуется, мы соберём здесь тысячу человек. Но это антипедагогично. И если учитель переступил моральный кодекс, позволил себе втягивать малолетних детей во взрослые разборки, то это не только не делает ему чести, но и однозначно не позволяет работать с детьми. Более того, если по закону я обращусь в суд и поставлю вопрос о профессиональном несоответствии Дмитрия Валентиновича, то он будет уволен не по собственному желанию, а по статье. Это всё. Все свободны.

Разочарованные, дети покинули кабинет директора.

— Бог директора накажет. Он несправедливо поступил. Он только о себе думает и больше ни о ком.

— Его надо к суду.

— Как помидор покраснел и глаза выпучил, потому что врал, а врал, потому что нас испугался, бунта нашего.

Дмитрий улыбнулся.

— Если бы директор был на вашем месте, Дмитрий Валентинович, к нему бы никто не ходил. Потому что он всегда занимается только своими делами и с ним неинтересно говорить.

— А я думаю, что если бы он вас не уволил, учителя бы на него обозлились. Это учителя не хотят с вами работать.

— Просто его интересы и ваши не совпадают. Вы защищаете права человека, а он делает наоборот. Вы ему мешаете. Когда он вас уволит, то будет делать всё, что захочет. У вас все приходят, когда хотят, а он хочет всё, что вы проводите, сделать платным. Даже не дал вам слово сказать, потому что боялся, что вы всю правду скажете.

— Когда люди поймут, что он не прав, то ему будет плохо, и он этого боится.

Появилась секретарь и пригласила Дмитрия пройти в кабинет руководителя школы.

— Представьте мне объяснительную записку, какие фильмы вы просматривали с детьми, — грубо потребовал директор. — Кроме того, ваше неадекватное поведение позволяет мне сильно усомнится в вашем здоровье. Поэтому мы вызовем экспертов и установим, здоровы ли вы. И ничья смерть, даже моя, не удержит вас в школе. Единственное, когда я могу попросить вас остаться, если вы пройдёте серьёзное лечение. Но если вы действительно человек не больной, то на вас, извините, клейма ставить негде. И поскольку вы находитесь в оппозиции к администрации, учителя выражают свой протест против вашего поведения и собирают подписи против вашего присутствия в школе.

Директор безуспешно пытался справиться с дрожью рук.

— Я мягкий и добрый человек, но с вами нужно разговаривать жёстко. Возможно, нам придётся расставаться с вами по статье за развратные действия в отношении молодежи. Опросим коллектив, соберём свидетелей и установим все факты. У меня достаточно власти. Но я к этому не приложу руку до тех пор, пока не увижу, что вы вылечились. Мы вам доверяли, а вы оказались непорядочным. — Директор говорил, пряча глаза. — Бог есть. За всё в жизни приходится отвечать. Я человек глубоко верующий, и за всё, что в своей жизни накрутил, быть может, заслужил благодарность или кару. Но и вы ответите за то, что делаете с учителями и детьми; это не простится вам никогда. Говорили неоднократно, что за бога, а недавно утверждали, что неверующий. Вы сатана, Дмитрий Валентинович, а с сатаной нужно разбираться по-божески: жёстко и непреклонно.

— Андрей Алексеевич, к вам инспектор РОНО, — приоткрыв дверь, сказала секретарь.

В кабинет решительным шагом вошла пожилая женщина.

— Здравствуйте Анна Георгиевна, — дрожащим голосом произнёс директор. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Инспектор с хозяйским видом села и начальственно взглянула на присутствующих.

— До меня дошли странные слухи о происходящем в вашей школе, — строгим голосом сказала она. — Объясните Андрей Алексеевич, что у вас за конфликт с учителем правоведения?

Вид у директора был растерянный. Пытаясь справится с собой, он неуверенно начал говорить.

— Дмитрий Валентинович производит очень обманчивое впечатление. Поведение у него трудновоспринимаемое, неэтичное. Я часто говорил о его неадекватном поведении, причём не только я, но и многие отмечают странность его поступков.

— А в чём определённо это выражалось?

— Например, Дмитрий Валентинович проводит диспуты на странные темы: "По закону или по совести?", "Можно ли жить не веря?", "Что такое любовь?", "Почему люди лгут?". Дмитрий Валентинович вообще имеет привычку общаться с детьми, с педагогами и родителями. Я предлагал ему обратиться к психотерапевту, но Дмитрий Валентинович ответил, что у него со здоровьем и психикой всё нормально. Хотя я в этом очень сомневаюсь. Пусть теперь специалисты сделают свои заключения. Речь может даже идти об уголовных нарушениях. И хотя пока это не подтверждено, но если будет необходимо, подтвердим. Мы неоднократно предлагали Дмитрию Валентиновичу написать заявление об уходе по собственному желанию, и я готов был даже в нарушение закона признать его руководителем службы, хотя фактически он не руководитель службы и службы как таковой у нас нет. Вначале он согласился, но предложил всё сделать строго по закону. Я воспринял это как провокацию. Поэтому мне ничего не оставалось, как уволить его на основании решения педагогического коллектива. Теперь Дмитрий Валентинович заявляет, что хочет, и будет работать. Но учащиеся уходят с его уроков. Какой смысл насиловать детей, если у нас есть нормальный преподаватель?

— Он что, применял насилие? — спросила инспектор.

— Да, звонил в одиннадцать вечера родителям учащихся, предупреждал о выставлении двоек в случае неявки их детей на зачёт. Зачёт проводил до позднего вечера, и даже стал на каникулах приглашать детей учиться. Заявляет, что дополнительно работает с теми, кто хочет у него изучать правоведение. Сам сидит в кабинете, а детям даёт литературу, чтобы они могли подготовится в коридоре. Столовая уже не работает, и он угощает их чаем…

— С точки зрения закона, это недостаточные основания, чтобы отстранять учителя от преподавания, — заявила инспектор.

— Что же делать, когда ко мне приходит класс в полном составе и приносит заявление, где указывает на низкий уровень работы Дмитрия Валентиновича, трудовые нарушения и просит снять с него учебную нагрузку. Поскольку учащиеся сумбурно высказывали своё недовольство, то я помог им сформулировать свои требования. Когда же я предупредил Дмитрия Валентиновича о жалобах учащихся, он, тем не менее, пришёл в назначенный день на урок, который уже должна была вести другой преподаватель. Я предложил Дмитрию Валентиновичу вести себя по-мужски и уступить женщине, но он ответил, что будет проводить урок, поскольку это его право и обязанность. Тогда я принёс приказ об отстранении Дмитрия Валентиновича от уроков, но он заявил, что приказ незаконен и отказался подчиниться.

— Как директор вы должны знать, что закон запрещает лишать учителя права преподавания без основательной проверки сделанных им нарушений, — жёстко заявила инспектор.

— Должен признаться, — голос директора дрожал, — что никаких проверок заявлений учащихся я не проводил, к тому же Дмитрий Валентинович не специалист, хотя и имеет университетское образование, но уровень диплома не подтверждается.

— А я слышала, что старшеклассники просили его провести занятия по правоведению. И верно ли, что по вашей просьбе Дмитрий Валентинович подал в суд?

— Да, я предложил ему обратиться в суд, поскольку он предлагал невыполнимые требования: извиниться перед ним за мои незаконные и аморальные действия в присутствии класса и отменить приказ об отстранении от уроков.

— А что скажет Дмитрий Валентинович? — спросила инспектор.

— Представьте, я рассказываю детям о торжестве закона и справедливости, тут врывается директор, хватает меня за руку и требует покинуть класс, хотя урок проводился мною на законном основании. Дошло до того, что дети составляют директору подмётные письма с требованием: "Если вы уволите социолога, школа будет бастовать!". Я повторяю своё предложение решить конфликт мирно: директор отменяет свой приказ об отстранении меня от преподавания и извиняется передо мной в присутствии класса за свои аморальные и незаконные действия.

— Если это действительно так, — с облегчением сказала инспектор, — то составьте соглашение, чтобы не доводить дело до суда.

Ещё колеблясь, директор сказал:

— Пойти на то, чтобы торжествовал закон, я готов. Если так надо, то могу извиниться. За кресло директора я не держусь. Но меня педагоги просят не уходить.

— Надеюсь, вы всё решите мирным порядком, — сказала инспектор и покинула кабинет.

Когда они остались одни, директор миролюбиво сказал:

— На самом деле, я считаю, что всё, что вы делаете, очень хорошо, поскольку теперь у детей не скоро возникнет желание писать анонимки на учителей. По правде говоря, мне с вами работалось неплохо, пока вы не стали преподавать и дети не начали ходить с жалобами. Я всегда говорил, что у вас хорошие замыслы, но реализация недостаточна. Никто не отрицает ваших талантов, только вам не хватает навыков.

— Так ведь я преподаю всего четыре месяца! — сказал Дмитрий. — Когда мы знакомились, я выразил желание научить детей тому, во что сам верю, хотел доказать на собственном примере, что справедливость существует. Поэтому теперь, когда справедливость восторжествовала, я хотел бы уйти по собственному желанию.

— Зачем же теперь? — изумился директор.

— После всего произошедшего я сделал вывод, что вряд ли стану хорошим школьным учителем. Я по натуре исследователь, мне хочется идти дальше, познавать новое, а в школе, к сожалению, господствует заучивание и повторение. Для меня здесь нет более условий дальнейшего саморазвития. Всё что мог, я сделал, и потому ухожу.

— Я лично никогда не имел желания устранить вас. Но раз мы уж вернули ситуации назад, то, может быть, вы попробуете?..

Дмитрий лишь улыбнулся.

— Ваше поведение кажется мне странным, — недоумевал директор. — Я объяснял это тем, что в сложной психологической атмосфере вы просто заболели. Все ваши разговоры о миссии вызывают у меня лёгкое недоверие, а у окружающих просто раздражение. Неужели вы этого не наблюдаете?

— Наблюдаю, и искренне вам за это признателен.

— Мне это непонятно,— пожал плечами директор. — И хотя я читал Библию и много оккультной литературы, однако не считаю вас ни посланцем, ни пророком, ни тем более самим богом. А если я ошибаюсь… Ну что ж...

— Всё, что я делал в школе, я делал не только для детей, но и для вас. Надеюсь, когда-нибудь вы это поймёте.

— Для детей, я согласен, произошедшее хороший урок, чтобы они понимали верховенство и торжество закона. Если бы я хотел, то давно бы мог от вас избавиться. Меня несколько раз толкали на то, чтобы я обратился в соответствующие медицинские инстанции и как руководитель попросил произвести психиатрическую экспертизу. Но я на это не пошёл и не пойду, потому что так низко ещё не пал. Я знаю, что чист и не виноват, а потому веду себя спокойно.

“А руки трясутся”, — подумал Дмитрий, и сказал:

— Я знал, что всё так произойдёт. Всё предопределено, и подчиняется не нами установленным законам. Вы или наивный человек или не понимаете, что происходит. Думаете, всё решаете вы? Нет, вы только исполняете, что от вас требуют.

— Не знаю, может быть, это моя карма. Но я не фаталист, и не полагаю, что мы исполняем те роли, которые нам кто-то установил.

Директор вызвал секретаря и попросил пригласить своих заместителей. Когда те вошли, директор, пряча глаза, сказал:

— Мы решили уладить дело мирно, без участия суда, поскольку происходящее серьёзная моральная травма для детей. Хотя, возможно, у кого-то из моих заместителей иная точка зрения.

— Я подчинённый, и моя задача выполнять, — недовольно пробурчала завуч. — Но как вы объясните классу возвращение Дмитрия Валентиновича после всего что было?

— По мировому соглашению, которое мы заключили, чтобы не усугублять конфликт, я своим приказом восстанавливаю Дмитрия Валентиновича в его правах преподавателя, возвращаю ему уроки, которых он незаконно был лишен, и извиняюсь перед ним за свои незаконные и аморальные действия. Да я пошёл на поводу эмоций, пожалел детей, не проверил заявление и не провёл расследование, чем нарушил закон. И хотя формально закон торжествует, однако не знаю, как поведут себя учащиеся. Я всегда в своих решениях исходил из интересов детей, и, наверное, произошедшее послужит для них хорошим уроком. Но я никогда не поверю, что Крестовский это воплотившийся бог, пришедший в школу.

“Не может быть! Нет, это невозможно!”

— Что ж, перейдём от слов к делу, — сказал Дмитрий. — По расписанию у меня сейчас как раз должен быть урок.

Когда они зашли в класс, директор сказал:

— В своё время вы написали мне заявление по поводу метода преподавания Дмитрия Валентиновича, а ему самому не высказали своих претензий. Я в нарушение закона издал приказ об отстранении его от уроков, хотя должен был провести расследование и устроить проверку ваших заявлений. Поэтому Дмитрий Валентинович обоснованно подал в суд. Но мы решили мирно уладить конфликт. Поэтому, чтобы ситуация приняла законный характер, мною издан приказ, по которому Дмитрий Валентинович отныне снова ваш преподаватель. Надеюсь, вы сумеете наладить взаимоотношения, и мне не придётся устраивать административное расследование. Ну а если взаимоотношения не сложатся, действовать нужно в строгом соответствии с законом. Поскольку в вашем присутствии начались разборки администрации и преподавателя, что недопустимо, я извиняюсь перед вами, и приношу свои извинения Дмитрию Валентиновичу, за то, что мы не сумели с ним договориться в вашем присутствии и нанесли ему моральное оскорбление.

— Дорогие друзья, — обратился Дмитрий к учащимся. — Мы с директором продемонстрировали вам, как с помощью правовых знаний вы сможете законным образом отстоять свои права. Но если вы не желаете учиться у того или иного преподавателя, то внесите в устав школы дополнение о праве учащихся выбирать себе учителя, и я первый поставлю свою кандидатуру на голосование.

Тут же вмешался директор.

— Ни в одном пункте современного законодательства нет права учеников выбирать себе учителя. В устав мы это можем внести, но для администрации это будет носить только рекомендательный характер. Пожалуйста, продолжайте урок.

Директор вышел из класса.

Словно ничего не произошло, Дмитрий стал вести урок.

— Я ещё раз хочу попросить у вас прощение за то, что плохо учил вас добру, справедливости и законности, не смог убедить, что десять заповедей это закон, который исполняется, как и закон всемирного тяготения. "Не судите, да не судимы будете". И потому я не буду давать моральную оценку вашему поступку, но надеюсь, произошедшее станет вам уроком на всю жизнь. Независимых самостоятельных людей нигде не любят, зато любят управляемых. Наверное, завуч права — мне не место в школе. Я не смог стать хорошим учителем для всех, и мне не удалось убедить вас, что первейший и самый главный закон — это наша совесть, а любовь — искусство прощать. И потому я ухожу от вас. Я не хочу учить тех, кто не хочет у меня учиться, а принудить понимать и заставить мыслить невозможно. Я пришёл в школу, чтобы научить вас любить и поступать по совести. Но отказавшись от меня, вы не поняли, что это и был экзамен на совесть. Вся жизнь есть выбор, и написав заявление, вы сделали свой выбор. Оценивая другого, тем самым оцениваешь себя, а всякий выбор — это выбор себя. Простите, я не научил вас жить по правде. Если не защищаешь правду, то вряд ли стоит надеяться, что правда защитит тебя. Всякий не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь. Станем же любить не словом или языком, но делом и истиною. Не воздавайте злом за зло, или ругательством за ругательство. Побеждайте зло добром. Имейте добрую совесть. Будьте не на стороне сильного, а на стороне Истины. Любите ненавидящих вас, благословляйте проклинающих вас. И во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними.

Дмитрий обвёл взглядом класс. Равнодушные лица учеников словно говорили: не нужны нам твои эпические проповеди.

— Меня ждут новые воплощения. Но я обязательно вернусь. И тогда вам будет стыдно смотреть мне в глаза.

Вдруг посреди тишины раздался чей-то голос:

— Простите нас.

Дмитрий улыбнулся.

— Я вас люблю! Спасибо за любовь! За краткие мгновения блаженства. За ощущение душою Совершенства. За счастье, мне открывшееся вновь. И пусть в глазах нормальных сумасшедшим кажусь я — странный, непонятный и чужой. Но без любви себе не вижу места. Ведь счастье — это быть самим собой! Я вас любил, люблю, любить я буду наперекор расчёту и молве. Глаза, уста и лица не забуду. Вы навсегда останетесь во мне. И в трудный час, когда придёт сомненье, я вспомню, как любил вас в эти дни, и сердце переборет искушенье. Воспоминанием меня спасёте вы!

Окончив урок, Дмитрий решил устроить прощальный праздник. Он купил угощения и вернулся в свой кабинет, где его уже ждали любимые ученики и постоянные посетители.

— Прежде чем расстаться с вами, я хотел бы задать всем один вопрос: чему я вас учил?

— Вы учили нас иметь своё мнение.

— Чтобы мы учились не ради оценок, а ради знаний, и всегда говорили правду.

— Чтобы мы не запоминали, а старались сами сообразить, чтобы сами думали.

— Вы учили добру!

И хором все вдруг закричали:

— Добру! Добру!

— Вы учили справедливости.

— Учили прощать друг друга.

— Добру и справедливости!

— Спасибо за столь высокую оценку, — смутился довольный Дмитрий. — А теперь я хотел бы вручить вам на память маленькие подарки.

— Я бы тоже хотел подарить вам на память свою игрушку, — сказал тот самый мальчик, что украл у мамы деньги.

— Можно я тоже подарю вам рисунок, — попросил второклассник Сережа. На рисунке была надпись: "Замечательному человеку!"

— От меня это колечко.

— А я вам на память хочу подарить стихи, — сказал Алёша. — В мире есть один закон. Всем давно известен он: если делаешь добро, то к тебе придёт оно. Социолог школьный наш делает добро, но обратно до сих пор не пришло оно. Социолога увольняют, думают, он нами управляет. А ведь он нас уважает. Только он нас понимает.

— Думаю, директор не прав, что вас уволил.

— А как бы вы посоветовали поступить директору? — спросил Дмитрий.

— Уйти из школы.

— Покончить собой, — неожиданно заявила Марина. — Он нехороший человек. И повесится в конечном итоге.

— Почему он должен повеситься? — удивился Дмитрий.

— Это ему божье наказание.

— Он идёт против правды.

— Заврался.

“Взрослым удобно считать, что дети ничего не понимают. Этим они оправдывают свою ложь и несправедливое отношение к детям”.

Ангелина подошла к Дмитрию и села к нему на колени. Он прижал её к себе и поцеловал, словно это была его дочь.

— Я буду вас вспоминать, — тихо сказала она.

Света заплакала. Дмитрий взял её за руку.

— Если ты сохранишь чувство любви, которое живёт в твоей душе, то всегда будешь счастлива.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошли завуч и завхоз.

— Пора освобождать помещение, — со злорадством сказала завхоз.

— Можно ещё чуть-чуть, — стали просить дети, — пожалуйста.

Дата добавления: 2015-10-28