Красный Корсар» и его место среди морских романов Купера 8 страница

Тот, кто так внимательно наблюдал за этими явными признаками давно ожидаемого отплытия, вполне естественно перевел взгляд на судно, стоявшее на рейде, чтобы проследить, какое впечатление произведет там этот не оставляющий сомнений сигнал. Но даже самый пытливый и зоркий наблюдатель не заметил бы, что второй корабль хоть как-то откликнулся на него. Пока на купце производились только что описанные маневры, корсар стоял на якоре, ничем не обнаруживая, что в его черном безжизненном корпусе скрывается хоть одна живая душа. Но Уайлдер среди этого кажущегося сонного спокойствия усмотрел немало признаков готовности к выходу в море, заметных только моряку. Канат, вместо того чтобы свободно спускаться к воде длинной дугой, был натянут до предела. Все шлюпки находились на воде. Ни один парус, ни один рей не были сняты для починки или осмотра, которые обычно предпринимаются, когда корабль стоит в безопасном и подходящем для этого порту. Сотни снастей переплетались на фоне синего неба. Словом, хотя судно как будто и не собиралось отплывать, оно на самом деле было готово сняться с якоря или в случае необходимости привести в действие орудия нападения и защиты. Абордажные сетки были, как и накануне, подтянуты к снастям, но эту меру крайней предосторожности легко было объяснить обстоятельствами военного времени, когда корабль мог быть атакован легкими французскими крейсерами, так часто плававшими из Вест-Индии вдоль всего американского побережья, равно как и тем, что он стоял на рейде и не получал никакой защиты от портовых укреплений. Но тому, кто знал, каков этот корабль на самом деле, он мог показаться сейчас хищным зверем, ядовитой змеей, что лежит в притворном оцепенении, поджидая, чтобы жертва беззаботно подошла на достаточно близкое расстояние, и готова прыгнуть на нее или запустить в нее ядовитые зубы.

Уайлдер покачал головой с видом человека, отлично понимающего, что означает это предательское спокойствие, и прежним неторопливым шагом вновь направился к городу. Довольно долго он шел, не замечая бега времени, и потерял бы счет еще многим минутам, если бы чье-то легкое прикосновение к его плечу не вывело его из задумчивости. Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и понял, что шел слишком медленно: его догнал старый моряк, которого он в последний раз видел там, где сам хотел бы сейчас находиться.

– При ваших молодых ногах, сэр, – сказал старик, когда ему удалось обратить на себя внимание Уайлдера, – вы могли бы нестись, как корабль на всех парусах. Однако мои старые ноги догнали вас, и мы настолько сблизились, что можем уже переговариваться без сигнальных флагов.

– Ты, наверно, обладаешь таким необыкновенным преимуществом, как умение разрезать волны кормой, – насмешливо ответил Уайлдер. – Если плыть таким невероятным способом, бог знает куда можно уйти.

– Я вижу, братишка, ты в обиде на меня за то, что я подхватил твои же рассуждения. Но ведь я, можно сказать, ставил паруса по твоей команде. Или ты ожидал, что такой старый морской волк, как я, невесть сколько раз стоявший на вахте на флагманском корабле, признается в своем невежестве насчет чего-либо касающегося синего моря? Черт побери, мог ли я быть уверен, что среди сотен судов, которые сейчас спускают на воду, нет и такой посудины, что лучше ходит кормой вперед? Говорят, корабль строят в подражание рыбе, а значит, можно выстроить корабль на манер устрицы или краба, – вот он и станет разрезать волны кормой.

– Ладно, старик! Думаю, что ты уже получил от адмиральши в награду добрый куш и можешь на целый сезон залечь в дрейф, не заботясь о том, как будут строить корабли. Скажи-ка, ты все время будешь держать курс вниз по этому склону?

– Пока не дойду до самого дна.

– Тем лучше, так как мое намерение – снова подняться наверх. Ну, как говорится на море, когда между судами кончается разговор, желаю хорошей кварты.

Видя, что молодой человек резко повернулся и стал быстро подниматься туда, откуда только что спустился, старый матрос засмеялся.

– Да, никогда-то ты не плавал с контр-адмиралом, – сказал он, продолжая спускаться и при этом осторожно выбирая дорогу, как это подобало его возрасту и немощи. – Нет, сколько ни ходи по морю, по-настоящему отшлифуешься только на флагмане, да и то если работаешь на бизани.

– Несносный старый подлиза! – проворчал сквозь зубы Уайлдер. – Негодяй видал лучшие дни и теперь пользуется своими знаниями, чтобы провести глупую женщину. Хорошо, что я отделался от этого мошенника! Он, наверно, сделал себе ремесло из вранья, раз теперь ему тяжело работать. Пойду-ка обратно. Путь свободен, и всякое может случиться.

Молодой моряк снова поднялся на холм, постаравшись принять вид беззаботно прогуливающегося человека на случай, если бы его возвращение заметили, и долгое время бродил взад и вперед, не спуская глаз с виллы миссис де Лэси, но ему так и не удалось увидеть ее обитателей. В доме нетрудно было заметить приготовления к скорому отъезду: оттуда выносили чемоданы и сундуки, бегали и суетились слуги. Но главные обитатели дома, по-видимому, удалились во внутренние комнаты, вероятно желая, что было вполне естественно, побыть наедине и поговорить перед расставанием.

Огорченный и раздосадованный, Уайлдер уже готов был отказаться от бесполезного томительного ожидания, как вдруг из-за стены, к которой он прислонился, до него снова долетели женские голоса. Они приближались, и вскоре его настороженный слух уловил мелодичный голос Джертред.

– Но вы мучаете себя без всяких на то причин, – расслышал он, когда беседующие подошли на достаточно близкое расстояние. – Если на вас произвело впечатление то, что утверждал этот… этот человек…

– Все, что ты говоришь, милочка, верно, – ответил печальный голос гувернантки. – И все же я настолько слабодушна, что не в состоянии стряхнуть с себя какое-то суеверное предчувствие. Джертред, тебе не хотелось бы еще раз поговорить с этим человеком?

– Мне?! – воскликнула ее воспитанница, словно в испуге. – Почему бы вам или мне захотелось еще раз увидеться с этим человеком? Мы его совсем не знаем, и, кроме того, он низкого звания… Впрочем, может быть, и не низкого, но, во всяком случае, он не очень подходящее общество для…

–… для благородных дам, хочешь ты сказать? Но почему ты решила, что по своему положению этот молодой человек много ниже нас с тобой?

Девушка снова заговорила, и, по мнению Уайлдера, нежность и мелодичность ее голоса вполне искупали нелестный для него смысл произнесенных слов.

– Я, конечно, не так разборчива насчет происхождения и положения, как тетя де Лэси, – со смехом сказала она, – но, дорогая миссис Уиллис, вы же сами учили меня, что воспитание и навыки всегда отражаются на наших взглядах и характере.

– Верно, дитя мое. Но должна признаться, я не увидела и не услышала ничего, что дало бы нам основание считать этого молодого человека плохо воспитанным и вульгарным. Напротив, он говорил, как джентльмен, и внешность его производит такое же впечатление. Держит он себя с откровенностью и простотой людей его профессии, но ты же сама знаешь, у нас в колониях и даже в королевстве на морскую службу часто отдают молодежь из лучших семей.

– Но то же офицеры, дорогая, а этот… этот человек одет, как простой матрос.

– Не совсем. Его одежда и по качеству, и по покрою изящнее, чем обычно. Я знала адмиралов, которые одевались так вне службы. Даже моряки в чинах любят носить морскую одежду без всяких знаков, указывающих на их ранг.

– Значит, вы думаете, он офицер и, может быть, даже королевского флота?

– Вполне возможно, хотя в порту нет сейчас ни одного военного корабля. Но он вызвал у меня какой-то странный интерес вовсе не по такой пустячной причине. Джертред, девочка моя, в молодости мне довелось часто встречаться с моряками. И когда я теперь вижу моряка, такого юного и с таким мужественным и волевым лицом, меня всегда охватывает волнение… Но тебе это наскучило. Поговорим о другом.

– Вовсе нет, дорогая, – поспешно прервала ее Джертред. – Раз вы считаете этого незнакомца джентльменом, значит, нет ничего плохого… то есть ничего неподобающего для нас в том, что мы говорим о нем. Верно ли то, в чем он хотел нас убедить, – что на этом судне, хоть нам и говорили о нем столько хорошего, ехать опасно?

– В его поведении была совершенно необъяснимая, странная, почти дикая смесь иронии и заботы о нас! Порой он нес явную бессмыслицу, и в то же время мне казалось, что на это у него есть важная причина. Джертред, ты не так хорошо знаешь морские выражения, как я, и, может быть, даже не подозреваешь, что твоя добрая тетя в своем восхищении профессией, которую она, правда, имеет все основания любить, иногда делает…

– Знаю, знаю! Во всяком случае, мне часто так кажется, – прервала девушка тоном, дававшим понять, что ей не доставляет никакого удовольствия распространяться на эту неприятную тему. – И все же со стороны постороннего человека очень нехорошо было подсмеиваться, если он это делал, над такой невинной и даже милой слабостью, если это вообще слабость.

– Ты права, – продолжала миссис Уиллис, – и все же он не показался мне легкомысленным насмешником, которому доставляет удовольствие выставлять напоказ чужие промахи. Может быть, ты помнишь, Джертред, что вчера, когда мы были у развалин, миссис де Лэси восхищалась видом корабля под всеми парусами?

– Да, да, помню, – с некоторой досадой сказала племянница адмиральши.

– Одно из ее выражений было особенно неправильным. Я это знаю, так как хорошо знакома с морскими терминами.

– Я так и подумала по выражению вашего лица, – ответила Джертред,

– но…

– Послушай, детка: нет ничего удивительного, если дама делает пустяковую ошибку, употребляя специальные морские выражения, но странно, когда ту же ошибку повторяет моряк, произнося при этом те же слова; а молодой человек это сделал. И еще более поразительно, что старик ничего не возразил, как будто все было вполне правильно.

– Может быть, они прослышали, что миссис де Лэси имеет слабость вдаваться в подобные описания, – тихо заметила Джертред. – Я уверена, что теперь уж, дорогая, вы не станете считать этого незнакомца джентльменом.

– Я бы о нем больше и не думала, не будь у меня какого-то непонятного чувства, которое я не могу выразить. Как бы мне хотелось еще раз встретиться с ним!

Но тут гувернантку прервал легкий крик, вырвавшийся у ее собеседницы, а в следующий миг предмет их разговора перепрыгнул через стенку вслед за своей тростью, упавшей к ногам Джертред и вызвавшей ее испуг. Извинившись за свое вторжение и подняв трость, Уайлдер не спеша повернулся, чтобы уйти, как будто ничего не произошло. Миссис Уиллис побледнела, губы ее задрожали, но не от испуга, ибо она поспешно и совершенно спокойно сказала:

– Подождите минутку, сэр, если вы не торопитесь. Наша новая встреча так удивительна, что я хотела бы ею воспользоваться.

Уайлдер поклонился и снова оказался наедине с дамами, которых намеревался покинуть как человек, сознающий, что, получив обратно вещь, попавшую в их сад из-за его мнимой неловкости, он не имеет права дольше навязывать им свое присутствие.

Увидев, что ее желание так неожиданно исполнилось, миссис Уиллис некоторое время колебалась, не зная, как приступить к делу.

– Я взяла на себя смелость задержать вас, сэр, – сказала она в некотором смущении, – чтобы еще поговорить по поводу высказанного вами мнения о том судне, что готово к выходу в море, как только подует попутный ветер.

– Вы имеете в виду «Королевскую Каролину»? – с самым непринужденным видом спросил Уайлдер.

– Да, кажется, оно называется так.

– Надеюсь, сударыня, ничто из мною сказанного не создаст у вас какого-либо предубеждения против этого судна, – поспешно сказал Уайлдер. – Я готов поручиться, что оно выстроено из отличных материалов, и не сомневаюсь, что командует им человек очень опытный.

– И все же вы, не колеблясь, заявили, что считаете путешествие на этом судне гораздо более опасным, чем на любом другом, выходящем в море из любого нашего порта в ближайшие месяцы?

– Да, – ответил Уайлдер тоном, не допускавшим никаких сомнений.

– Можете вы изложить нам свои доводы?

– Если не ошибаюсь, я излагал их даме, с которой имел честь беседовать всего час назад.

– Дамы этой, сэр, сейчас здесь нет да и к тому же не ей предстоит плыть на этом корабле. Единственными его пассажирами будем мы – эта юная особа, я и наша служанка.

– Я так и понял, – ответил Уайлдер, не спуская глаз с выразительного личика Джертред.

– Теперь, когда все ясно, могу я попросить вас еще раз сказать нам, почему вы думаете, что плыть на «Королевской Каролине» рискованно?

Встретив пристальный взгляд миссис Уиллис, ожидавшей его ответа, Уайлдер слегка вздрогнул и даже покраснел.

– Неужели, сударыня, я должен повторять то, что уже говорил по этому поводу? – пробормотал он.

– Нет, конечно, сэр, повторяться незачем. Но я уверена, что у вас есть еще и другие доводы.

– Моряку крайне трудно говорить о судах иначе, как языком своей профессии, без сомнения совершенно непонятным для женщин. Вы никогда не бывали в море, сударыня?

– Бывала, и очень часто.

– Тогда, может быть, есть надежда, что вы меня поймете. Вам должно быть известно, сударыня, что безопасность судна зависит в значительной мере от того, как высоко оно может держать свой правый бок. Моряки называют это «ставить его стоймя». Я уверен, что такой умной женщине, как вы, незачем объяснять, что, если «Каролина» ляжет совсем на бок, это будет величайшим бедствием для всех, кто на ней находится.

– Само собой разумеется. Но и на любом другом судне подвергаешься тому же риску.

– Конечно, если любое другое судно перевернется. Но я плаваю уже довольно много лет и только один раз столкнулся с таким бедствием. Затем крепление бушприта…

– Лучше не крепил ни один кораблестроитель, – раздался позади чей-то голос.

Все трое обернулись и увидели неподалеку уже известного нам старого моряка. Тот взобрался на возвышение по ту сторону стены и, опираясь на нее, видел все, что делалось в саду.

– Я ходил на берег посмотреть на это судно по просьбе госпожи де Лэси, вдовы моего покойного командира и адмирала, и пусть другие говорят что угодно, а я готов поклясться, что бушприт «Королевской Каролины» укреплен ничуть не хуже, чем на любом другом корабле, плавающем под британским флагом. И это еще не все, что можно сказать в ее пользу. У нее отличный рангоут, а борта не отвеснее, чем стены вон той церкви. Я старый человек, в моем судовом журнале дописывается последняя страница, а потому я никак не могу быть заинтересован ни в каком судне. Но должен сказать, что клеветать на хорошее, крепкое судно так же гнусно и непростительно, как хулить доброго христианина^[57].

Старик говорил решительно и, очевидно, был охвачен искренним негодованием, что не преминуло произвести впечатление на дам и в то же время заставило Уайлдера – он-то отлично понимал старика – ощутить кое-какие не слишком приятные укоры совести.

– Вот видите, сэр, – сказала миссис Уиллис, не дождавшись возражения со стороны молодого человека, – и между двумя одинаково сведущими людьми может возникнуть глубокое разногласие по вопросу, касающемуся их профессии. Кому же мне верить?

– Пусть ваш столь ясный разум подскажет вам, какое из двух мнений вернее. Я же повторяю, призывая в свидетели само небо, что ни моя мать, ни моя сестра не отправились бы на «Каролине» с моего согласия.

– Ничего не понимаю! – сказала миссис Уиллис так, чтобы слышала ее только Джертред. – Разум подсказывает мне, что этот молодой человек над нами подшучивает, но в то же время он говорит так серьезно и, видимо, так искренне, что я не могу отделаться от впечатления, которое производят на меня его слова. А ты, девочка моя, кому из них двоих ты больше склонна верить?

– Вы же знаете, как я невежественна во всех этих вещах, – ответила Джертред, опуская глаза на увядший цветок, лепестки которого она обрывала. – Но на мой взгляд, у этого старого бродяги очень уж самонадеянный и хитрый вид.

– Значит, ты считаешь, что молодой человек больше достоин доверия?

– Почему же нет, раз вы думаете, что он джентльмен?

– Я вовсе не уверена, что ему следует больше верить из-за его более высокого общественного положения. Люди нередко добиваются всяческих преимуществ лишь для того, чтобы злоупотреблять ими. Боюсь, сэр, – продолжала миссис Уиллис, обращаясь к стоявшему в ожидании Уайлдеру, – что, если вы не объяснитесь более откровенно, мы принуждены будем отказать вам в доверии и останемся при старом решении

– воспользоваться той возможностью добраться домой, которую предоставляет нам «Королевская Каролина».

– Всем сердцем своим, сударыня, я сожалею об этом вашем решении.

– Вы еще можете изменить его, объяснив нам все до конца.

Уайлдер, казалось, размышлял. Один-два раза губы его даже дрогнули, словно он собирался заговорить. Миссис Уиллис и Джертред с глубочайшим интересом ожидали его ответа, но после долгого колебания ответ этот разочаровал обеих дам.

– Мне очень жаль, что я не способен говорить понятней. Это уж просто по неумению. Но я снова утверждаю, что так же ясно вижу опасность, как солнце в полдень.

– В таком случае, сэр, мы останемся при своей слепоте, – ответила миссис Уиллис, холодно поклонившись. – Благодарю вас за добрые намерения, но вы не можете порицать нас за то, что мы не согласны следовать столь туманным советам. Мы здесь на правах хозяев и поэтому просим извинения за то, что вынуждены вас оставить. Нам пора ехать.

Уайлдер ответил на церемонный поклон миссис Уиллис так же церемонно, но с Джертред Грейсон простился гораздо любезнее и сердечнее, хотя она торопливо присела перед ним в глубоком реверансе. Он не двигался с места, пока обе не скрылись за дверью виллы. Ему даже показалось, что девушка еще раз бросила на него робкий, тревожный взгляд в ту минуту, когда ее тонкая фигурка уже исчезла из виду. Молодой человек оперся рукой о стену и перепрыгнул через нее прямо на дорогу. Когда ноги его коснулись земли, он словно очнулся и заметил, что стоит в нескольких шагах от старого моряка, который дважды так неучтиво спутал все его карты. Тот не дал ему времени выразить свою досаду и заговорил первый.

– Ладно, братец, – начал он дружеским и доверительным тоном, качая головой, как человек, готовый признаться, что хотел обмануть собеседника. – Ладно, братец, довольно уж ты шел этим галсом^[58], пора бы повернуть на другой. Я сам был молод и знаю, как трудно прогнать дьявола, когда с ним так весело бывает плыть. Но старость приносит расчет, и, когда бедному человеку остается жить уже совсем немного, он начинает подумывать, что надо расходовать себя бережнее, – ну, как на судне берегут воду с наступлением штиля. Разум приходит вместе с сединой, и человеку совсем не вредно бывает пополнить малой его толикой прочие свои запасы.

– Я уступил тебе подножие холма, а себе взял вершину в надежде, что больше тебя не увижу, – ответил Уайлдер, не удостаивая своего неприятного собеседника даже взглядом. – Но раз ты предпочитаешь высоты, наслаждайся ими сколько угодно, а я спущусь в город.

Но старик заковылял вслед за ним, да таким бодрым шагом, что Уайлдеру, который тоже шагал достаточно быстро, очень трудно было избавиться от него, разве что пуститься бежать самым недостойным образом. Раздосадованный и на самого себя и на своего мучителя, он уже готов был прибегнуть к физической расправе с ним, но сам этот опасный порыв ваставил его овладеть собой: он умерил шаг и продолжал свой путь с твердой решимостью стать выше того раздражения, которое могло вызвать в нем столь ничтожное существо.

– Вы все свои паруса поставили, молодой господин, – сказал упрямый старый матрос, по-прежнему державшийся шагах в двух позади него, – так что и мне пришлось распустить все мои, чтобы не слишком от вас отстать. Но сейчас вы, видать, становитесь благоразумнее, и мы можем скрасить нашу дорогу небольшой полезной беседой. Вы едва-едва не убедили старую даму, что отличное судно «Королевская Каролина» чуть ли не сам «Летучий Голландец»^[59].

– А зачем тебе понадобилось разубеждать ее? – резко спросил Уайлдер.

– Ну разве может человек, полвека плававший по морям, спокойно слушать, как отчаянно позорят корабельное дерево да железо? Добрая слава корабля так же дорога сердцу старого морского волка, как добрая слава его жены или зазнобы.

– Послушай-ка, друг, я полагаю, тебе, как и всем людям, для жизни надобны еда и питье?

– Немного еды и довольно много питья, – хмыкнул в ответ старик.

– И, как большинство моряков, ты добываешь и то и другое тяжелой работой, постоянно рискуя жизнью и подвергаясь суровым испытаниям?

– Гм! «Трудимся, как лошади, а тратим, как ослы!» – это же сказано про всех нас.

– Так вот тебе случай заработать деньги без особого труда, а истратить их ты сможешь, как тебе вздумается. Согласен ли ты поступить на несколько часов ко мне на службу? Вот это тебе в задаток и еще столько же получишь за работу, если добросовестно сделаешь свое дело.

Старик протянул руку и взял золотой, который Уайлдер подал ему через плечо, видимо, не считая нужным повернуться лицом к своему новому подчиненному.

– Настоящая? – спросил тот, остановившись у придорожного камня, чтобы проверить монету на звон.

– Золота чище этого не выпускал ни один монетный двор.

Старик невозмутимо сунул деньги в карман, а затем с видом полной готовности на все решительно и грубо спросил:

– Какой курятник надо ограбить?

– Таких мелких пакостей тебе делать не придется. Нужно сделать одну вещь, тебе, я полагаю, знакомую. Умеешь ты вносить фальшивые записи в корабельный журнал?

– Еще бы! И даже присягнуть в случае надобности, что все написанное – святая истина. Я вас понимаю. Вам надоело выкручивать правду, как новый канат, и вы не прочь свалить это дело на меня.

– Нечто в этом роде. Ты должен опровергнуть все, что говорил о том судне. А раз ты такой хитрец, что сумел подойти к миссис де Лэси с наветренной стороны, то воспользуйся своим преимуществом и представь все даже в еще худшем свете, чем изобразил я. Ну, а теперь, чтоб я мог судить, чего ты стоишь, ответь-ка мне: ты в самом деле плавал с доблестным контр-адмиралом?

– Слово доброго и благочестивого христианина, до вчерашнего дня и слыхом не слыхивал об этом достойном старце. Можете на меня положиться! Я не из тех, что боятся рассказать занятную историю только потому, что им не хватает подробностей!

– Это-то мне и нужно. Ну, слушай же…

– Погодите, – прервал тот, – на берегу не зря говорится «и у стен бывают уши», а мы, моряки, знаем, что уши есть и у корабельных помп. Видели вы в этом городе одно местечко – таверну «Ржавый якорь»?

– Я там был.

– Надеюсь, она вам понравилась и вы не против зайти еще раз. Здесь мы расстанемся. Вы, как более легкое судно, держите по ветру и сделайте один-два галса промеж этих домов, пока не выйдете на ветре вон к той церкви. А там уже идите на всех парусах к доброму Джо Джораму: такой удобной стоянки для честного купца нет ни в одной таверне здешних мест. Я же спущусь напрямик, и, учитывая, что ход у нас разный, мы войдем в порт один вслед за другим.

– А какой смысл в таком маневрировании? Или ты не можешь разговаривать, не пропустив стаканчик?

– Такое даже обидно слышать! Придет время, и вы увидите, какой я трезвенник, когда исполняю поручения. Но ведь если люди увидят, как мы разговариваем на дороге, то я могу лишиться доверия наших дам – ведь вы-то у них не бог весть в какой чести.

– В этом, пожалуй, ты прав. Тогда смотри же поторопись. Дамы говорили, что собираются на «Каролину», – значит, нельзя терять ни минуты.

– Не бойтесь! Так уж сразу они не выйдут в море, – ответил старик, поднимая над головой раскрытую ладонь, чтобы проверить направление ветра. – Сейчас ветра не хватит и на то, чтобы остудить пылающее личико этой молодой красотки. И можете быть спокойны, покуда хорошенько не подует с моря, сигнала им не дадут.

Уайлдер помахал ему рукой и легким шагом двинулся по дороге, раздумывая о поэтической метафоре, которую свежесть и юная прелесть Джертред исторгли даже у такого старого и грубого человека, как его новый союзник. Тот же некоторое время провожал его веселым, несколько насмешливым взглядом, а затем и сам заторопился, чтобы вовремя поспеть к месту встречи.

Глава X

Предупреди его, чтобы он не произносил непристойных слов.

Шекспир, Зимняя сказка

Подходя к «Ржавому якорю», Уайлдер заметил в дотоле спокойном городе явные признаки сильнейшего волнения. Больше половины всех женщин и около четверти всех мужчин, проживавших в более или менее близком соседстве с этой знаменитой таверной, собрались у ее двери и внимали некоей особе женского пола, которая ораторствовала таким резким и пронзительным голосом, что любопытные слушатели из задних рядов толпы, старавшиеся не пропустить ни одного слова, никак не могли бы утверждать, что до них, мол, ничего не доходит. Увидев эту суматоху, наш искатель приключений сперва заколебался как человек, лишь недавно пустившийся в дела, подобные тому, в каком он только что согласился принять участие. Он решился продолжать свой путь лишь после того, как заметил своего престарелого сообщника – тот локтями пробивал себе дорогу в толпе с необыкновенным упорством и энергией. Подбодренный его примером, молодой человек сделал несколько шагов, но остановился в стороне от толпы, чтобы в случае надобности иметь возможность ретироваться.

– Взываю к тебе, Эрсли Поттер, к тебе, Презервд Грин, и к тебе, Фэйтфул Уонтон, – доносились теперь до него крики Дезайр, которая на миг умолкла, чтобы перевести дыхание, а затем снова подхватила свой горячий призыв к соседям, – и к тебе тоже, Апрайт Крук, и к тебе, Релент Флинт, и к тебе, Уэлси Пур^[60]. Будьте моими свидетелями и поручителями! Все вместе и каждый в отдельности, вы можете удостоверить, если захотите, что я всегда была любящей, работящей супругой человеку, оставившему меня на произвол судьбы в моем возрасте, с его же многочисленным потомством на руках, которое надо прокормить и воспитать, не говоря уж…

– Но с чего вы взяли, – весьма кстати прервал ее хозяин «Ржавого якоря», – что добрый человек сбежал? Вчера был веселый денек, и есть все основания думать, что супруг ваш, как и некоторые другие, которых я мог бы назвать, да только не сделаю такой глупости, был, как говорится, несколько не в себе и теперь немного заспался. Пари держу, что достойный портной вскоре выползет из какого-нибудь амбара такой же свеженький и готовый снова приложиться к горькой, словно после последнего всеобщего увеселения он не промачивал глотку даже холодной водой.

За несколько тяжеловесной шуточкой кабатчика последовал негромкий, но дружный смешок, хотя на расстроенном лице Дезайр она не вызвала и тени улыбки; лицо это выражало такую скорбь, словно оно на веки вечные утратило способность улыбаться.

– Нет, нет, только не он! – возопила неутешная супруга портного. – Не такой он был человек, чтобы по-хорошему выпить ради торжественного случая вроде победы королевских войск. Ни о чем он не думал, кроме своей работы, из-за этого-то я больше всего и убиваюсь. Столько лет я привыкла рассчитывать на то, что он работает, а теперь, извольте, должна сама выпутываться. Тяжелый это крест для женщины! Но он у меня поплатится, если только в Род-Айленде и на плантациях Провиденса существует закон! Пусть только истечет положенное время, и если после этого он сунет сюда свою мерзкую рожу, так увидит, как и многие бродяги до него, что остался без жены и без угла, где бы он мог преклонить свою поганую голову.

Тут она заметила любопытную физиономию старого матроса, уже пробившегося вперед и стоявшего теперь рядом с ней, и внезапно добавила:

– Вот здесь незнакомый человек – он только что появился. Скажите-ка, приятель, не повстречался вам по дороге сюда беглый бродяга?

– Мне и так нелегко вести посуху свою старую посудину – где же мне было записывать в судовой журнал название и разряд каждого встречного судна? – с полнейшим хладнокровием ответствовал он. – Но вот сейчас вы про это заговорпли, и мне вспомнилось, что как раз к началу утренней вахты я и правда встретился с каким-то малым вон там, в кустарнике между городом и паромом, что перевозит народ с острова на материк.

– А как он выглядел? – вскричали, как один, пять-шесть голосов, которые, однако, перекрывал голос Дезайр, подобно тому как первоклассный солист заглушает своими фиоритурами трели всех прочих певцов оперной труппы.

– Как выглядел? Ну, руки у него болтались там, где положено по правилам оснастки, а ноги несли его так же, как любого доброго христианина. Правда, теперь я вспоминаю, что одна нога у него была короче, словно уменьшенный шкентель, и что на ходу его сильно кренило.

– Это он! – раздался тот же хор голосов.

Несколько человек сейчас же вырвались из толпы с намерением броситься вдогонку за преступником и тем самым обеспечить себе уплату по кое-каким счетам несчастного, обесславленного портного. Что же касается Дезайр, не имевшей никаких законно оформленных претензий к своему бродяге мужу и никаких надежд получить от него что-нибудь, то она удовольствовалась тем, что продолжала на месте собирать все сведения о беглеце, какие только могла. Быть может, ее живому воображению уже рисовались все радости свободы, которые сулил ей предполагаемый развод вкупе со сладостной перспективой нового замужества, расцвеченной воспоминаниями о первой любви. Во всяком случае, все это несколько успокоило ее возбужденный дух, и она продолжала свои расспросы довольно прямо и решительно.

Дата добавления: 2015-10-24