Глава 5, Психология инвестиционной деятельности

С XVII в. богатство человека зависело лишь от воли государства. После утвер­ждения единодержавия в течение долгого времени не могло образоваться богатой родовой знати. Как уже упоминалось, любая земля давалась не в родовую, а во вре­менную собственность. Такое положение дел было лишь в XVII в. В результате сло­жилась закономерность, четко подмеченная Е. П. Карновичем:⁷ в России никогда не было равномерного распределения богатств. При этом богатство было очень непроч­ным, его получение часто зависело не от вложенного труда владельца, а от слепого случая. Особо крупные капиталы быстро исчезали у первых же поколений владель­цев. Люди, разбогатевшие в России, как правило, начинали тотчас жить на самую широкую ногу, забывая свою прежнюю скромность и не заглядывая в будущее. На исчезновение богатств имела сильное влияние общая гражданская, юридическая и экономическая обстановка, а также конфискация имущества, служившая наказа­нием неугодных двору людей.

Все смотрели на царя не только как на верховного повелителя и единственный источник материального благосостояния, но и безграничную власть, могущую в лю­бое время лишить каждого всего имущества.

Ничего подобного не наблюдалось ни в одной западной стране, где богатые и знатные граждане стояли в довольно независимом от государства положении, имея при этом политические права, а также законное право наследования имущества.

Раздача российским государем богатств зависела не от ратных дел, а от степени покорности, угодливости и раболепия приближенных людей. Попрошайничество (на выдачу поместий, вотчин и денег) проходит заметной полосой через всю исто­рию наших частных богатств. Даже в XVIII в. самые известные русские богачи, обра­щаясь к государям с просьбами о новых пожалованиях, прикидывались бедняками, умоляя «рабски» и «слезно» смиловаться над их убожеством, сиротством, нищетою и горестным положением.

Бедность старинной знати была одной из основных причин, породившей у нас взяточничество, лихоимство, казнокрадство и злоупотребления разного рода в ог­ромных размерах. Не имея достойного состояния, должностные лица добывали себе средства на жизнь незаконными способами, которые все больше входили в обычай и превращались в привычку.

Высокие должности испокон веков использовались для устройства собствен­ных дел.

Содержание в бедности служилых людей не было случайным. Ведь люди, уве­ренные в законности своего богатства, потенциально опасны для носителя абсолют­ной власти. Поэтому даже если богатство и раздавалось, то могло быть и конфиско* вано в любой момент.

В то время как на Западе процветали регионы, являвшиеся центрами мировой торговли, в России более зажиточные люди жили поближе к «кормуийсе», находя­щейся в Москве. Известно, что наиболее знатные бояре проживали именно в Мос­ковской губернии (Иван III отдал более 7 тысячам тяглых людей поместья в разных областях государства, а двадцати восьми своим боярам пожаловал до 300 тыс. деся­тин именно в окрестностях Москвы).

На Западе владельцы богатств являлись ко двору, чтобы проживать свое богат­ство «с блеском», в России же, наоборот, ко двору являлись с целью наживать богат­ство, ибо «такая близость внушала приятные надежды на разживу».

Как видим, служилое дворянство, толпившееся вокруг государя, представляло с точки зрения инвестиционного поведения группу попрошаек-реципиентов. Госу­дарство же выступало в роли инвестора, вкладывающего огромные средства в упро­чение собственного существования, создавая и преумножая мощный оплот монар­хии — дворянское сословие.

Со времен Федора Иоановича основным объектом вложения средств являлись имения с крепостными крестьянами. Права владеть ими добивался каждый разбога­тевший представитель свободного сословия. Он приобретал за деньги или за боль­шие пожертвования при посредстве своих покровителей гражданские чины, давав­шие право на потомственное дворянство. Таким образом, деньги вкладывались, особенно со второй половины XVII в., первоначально в звание помещика, а потом уже покупались имения с крестьянами. Чем больше у помещика было «душ», тем богаче он считался.

Первоначальные капиталы скапливались, конечно, у торговцев или мелких за­водчиков, т. е. у людей низкого происхождения. Однако как только торговый капи­тал достигал определенного уровня, он тут же превращался в дворянское звание. При этом ближайшие наследники того, кто приобретал данное звание, отказывались от предпринимательской деятельности отцов и дедов и проживали богатство на бар­ский лад. Причем владельцы богатств, полученных от предпринимательской дея­тельности, без особых затруднений вступали в родственные связи со знатными ро-• дами, аШ дети и внуки имели почетные дворянские звания. К числу таких фамилий относятся Демидовы, Баташевы, Устиновы, Рюмины, Гончаровы, Баренцевы, Тули­ковы, Мальцевы и многие другие.

Конечно, подобные случаи встречались и в Западной Европе, но это было скорее исключением из правил, так как там торгово-промышленный класс представлял са­мостоятельную и влиятельную политическую силу. Поэтому не имело особого смыс­ла вкладывать огромные средства в переход в другую социальную группу. В нашей же стране положение предпринимателей — основных потенциальных инвесторов, было настолько неблагоприятным во всех отношениях (правовых, социально-эконо­мических, психологических), что представители торгово-промышленных сословий были вынуждены выбрать единую инвестиционную стратегию — скорейшее обеспе­чение себя и своего семейства дворянским титулом. Такой переход по закону был совсем не труден и материально привлекателен, ибо торговля была недостаточно развита, производство ненадежно и слишком контролировалось государством, а вложение денег в покупку дворянских имений было делом верным, прибыльным и удовлетворявшим социальные амбиции.

Даровой труд крестьян, приписанных со времен Петра I к фабрикам и заводам, давал возможность наживать предпринимателям огромные деньги, особенно на чу­гунных, железных и медно-плавильных заводах. Однако ближайшие наследники их владельцев все равно, как правило, становились дворянами.

Другим источником применения своих капиталов в России ХУП-ХУШ вв. слу­жили различного рода казенные откупа: таможенные, заставные и преимуществен­но винные, а также казенные подряды и поставки, а позднее золотые прииски. Од­нако говорить о серьезных вложениях в какое-либо производство в то время было бессмысленно, ибо основным источником дохода считалась не прибыль с вложен­ных в производство и банковские операции денег, а в первую очередь добыча, вывезенная из завоеванных стран. Например, богатство графа Шереметьева — военная добыча из разгромленной Лифляндии; графа Апраксина — добыча, полученная в результате войны со Швецией, и т. д.

Управление приказами, президентство в коллегиях (особенно в военной, адми­ралтейской и вотчинной), управление губерниями и провинциями и другие виды государственной службы на высоком уровне также были источниками обогащения. При этом из их множества следует, что общественное мнение (разумеется, высшего света) поборы и взяточничество не считало преступлением, марающим доброе имя. Правительство также снисходительно смотрело на данное явление. Особенно отли­чались этим Анна Иоановна и императрица Елизавета. Известно, что в те времена одна только Бердичевская ярмарка приносила губернатору города ежегодный доход до 30 тыс. руб.

Крайне распространено было элементарное казнокрадство. Только при Петре I оно хоть как-то стало пресекаться (и то ненадолго). Например, воронежский гу­бернатор Колычев в 1722 г. успел «налихоимить» 700 тыс. руб. Другой высокий сановник — «оберфискал» и блюститель казны Нестеров похитил из казны же 300 тыс. руб. Особо замечены были в расхитительстве государственной казны князь Меньшиков, графы Головкин и Шафиров, министр Бестужев-Рюмин.

Начиная с царствования Екатерины II, сановники «хватали», где только могли, и не брезговали даже мелкими суммами. При этом военные ведомства не отставали от гражданских. Командир полка и губернатор смотрели на вверенных ему людей и хозяйство, как на собственное подворье. Известно, что каждый кавалерийский полк в начале XIX в. давал своему командиру ежегодно дохода до 100 тыс. руб. ассигнациями. Неудивительно, что при таких способах обогащения главное было сделать вложения в должность, с которой потом можно было всю жизнь «стричь купоны». Никакие торговля и промышленность не могли принести стабильно (в рос­сийских условиях) столь больших барышей-

Практиковалось также получение крупных подарков от царей кроме наследуе­мых поместий (вотчин) в виде материальных ценностей — украшений, дорогостоя­щих сервизов, различных предметов роскоши. Эти дары не удерживались наследни­ками и исчезали уже ко 2-му, реже 3-му поколению. Особо отмечена щедрость царя Бориса Федоровича, императора Павла Петровича и императриц Елизаветы Пет­ровны и Екатерины П.

Итак, до середины XVIII столетия основные средства вкладывались с целью по­лучения прибыли, в основном в должности и звания.

Основными препятствиями для сохранения имеющегося богатства в семьях ро­довых дворян были:

1. раздел всего имущества между сыновьями после смерти отца — владельца поместья;

2. конфискация имущества в виде «взятия имения и животов на государя» без суда. Изъятие всего движимого и недвижимого имущества происходило вследствие государевой опалы, которая распространялась на все семейство. При этом отобранное имение с крестьянами поступало в казну, а чаще разда­валось другим лицам (нередко тем, которые сами устраивали падение богато­го дворянина). Последнее обстоятельство лишь способствовало распростра­нению особого рода девиантного экономического поведения под названием «утопить ближнего своего» с целью личной наживы. Наша история изобилует случаями подобного неожиданного разрушения состояний и судеб одних лиц с громадными богатствами и такого же неожиданного обогащения других. Так, вследствие конфискации Погибли состояния известных русских бога* чей. Это и князья Хованский, Голицын, Мышецкие, Кольцов-Масальский, Сибирские, Гагарин, Меншиков, Долгорукие; и графы Дефлер, Лесток, Тол­стой; барон Шафиров; купцы Кикин, Лопухин, и многие другие.

Ввиду постоянных конфискаций все осознавали непрочность своих личных и наследственных богатств. Поэтому приумножение богатства честным путем, требу­ющим вложения труда и времени, представлялось делом пустым и рискованным. То ли дело «жить на широкую ногу», пока не отняли то, что имеешь.

Только с изданием Дворянской грамоты 11 апреля 1785 г. конфискация имуще­ства без суда была отменена, что, естественно, упрочило материальное положение дворян.

Величина богатства определялась на Руси не в денежном эквиваленте (иметь деньги, а тем более «делать их», на Руси всегда считалось недостойным порядочного человека занятием), а в количестве душ, имевшихся у дворянина. Поэтому налич­ных скапливалось очень мало, да и те, что были, превращались в мертвый капитал. Владельцы золота и серебра делали подарки церквям и монастырям. Известны щед­рые подношения графа Шереметева Тихвинскому монастырю (золотые лампады с бриллиантовыми подвесками стоимостью более 60 тыс. руб., золотая риза на образа стоимостью около 50 тыс. руб., архиерейские люстры на сумму свыше 150 тыс. руб. и т. д.). Дары делались не только из набожности, но и в силу тех экономических условий, при которых хождению денег не было места.

Первые рубли появились в России в XVI в. При Екатерине II на двадцатимил­лионное население приходилось всего 60 млн руб., которые были в постоянном обо­роте. Конечно, скопить денежный капитал в таких условиях было практически невозможно. Известны, конечно, некоторые исторические личности, типа графа За­вадского, которым удавалось скопить деньги, выходящие прямо из чеканки.

В России всегда существовала особенность, касающаяся частных капиталов: при общей бедности основной массы населения'у нескольких человек — несметные бо­гатства. Особенно ярко это стало проявляться со времен Петра I, одаривавшего сво-, их приближенных за ратные или предпринимательские успехи. Это были князь Меньшиков, графы Шереметев, Прозоровский, Головин, Ягужинский, а также Толстой (имущество которого благодаря «подставной политике» знаменитого кня­зя Меньшикова впоследствии было конфисковано) и др. Были известны (причем вследствие скандального обнаружения) резко обогатившиеся чиновники. Это явле­ние стало масштабным после возрастания в России торговых и промышленных оборотов. К таким именитым богачам относятся князья Гагарин, Кольцов-Масаль-• ский и др.

Итак, русские цари имели склонность одаривать своих приближенных имения­ми и роскошными подарками за военные подвиги. Это обстоятельство побуждало приближенное ко двору дворянство способствовать частому ввязыванию России в военные кампании. В результате бесконечных войн.народ хирел и беднел, а единич­ные лица приобретали несметные богатства.

Со сменой правителей менялись лишь лица, особо приближенные к царскому
двору. Быстрое их обогащение происходило по той же схеме — благодаря царской
милости.

Лишь начиная с середины XIX в., после прекращения раздачи имений с крестьян­скими душами, способы обогащения сдвинулись в сторону предпринимательства. Однако и тут резкое обогащение наблюдается не благодаря рыночному экономичес­кому поведению, а, скорее, за счет инвестиций, когда огромные суммы денег вклады­вались в^финансовые акции, сулившие существенную прибыль, — в строительство железных дорог, в нефтедобычу и т. д.

Инвестиционное поведение дворянства, характерное для России с XVII до се­редины XIX в., полностью зависело от государственной воли. Основными объек­тами вложения капиталов были взятки, чины и звания, а также поместья с кресть­янами.

Инвестиционное поведение купечества в этот период также имело ряд особенно­стей. Как отмечает П. А. Берлин,⁸ в допетровское время капиталы в основном скла­дывались от вложений денег в торговлю. Однако четко оформленного класса купе­чества не существовало, что затрудняло сбор налогов с этой категории населения. Торговцев сгоняли в посады, бывшие подобиями сельской общины, «мира». Данная организация объединялась государством насильственно ради достижения фискаль­но-административных целей. Часто посадские люди, укрываясь от тягла, массами уходили в волости. Происходило их добровольное закабаление помещиками, вхо­дившими с ними в сговор. Объясняется это неуплатой крепостными налогов, а ответ перед государством за них держал помещик. Если таких посадских находили госу­дарственные чиновники, их нещадно избивали и возвращали в посад.

При этом вырабатывалось особое, скрытое от надзора инвестиционное поведе­ние, связанное с торговлей.

Петр I, желая создать надежное тягловое сословие, взял на себя историческую роль собирателя буржуазии. Крутым кнутом и очень вкусным пряником он втяги­вал крупных капиталистов, вышедших из купечества, в промышленную деятельность. Он окружал владельцев капиталов докучливой и неусыпной правительственной опекой. Размеры производства, сорт товара, сбыт и величина вложений денег под­вергались подробной регламентации. В результате бывшие купцы превращались из предпринимателей в государственных чиновников. Если заводчик не справлялся, по мнению правительственных надзирателей, с «размножением» фабрики (дабы это случайно не произошло, бывшие купцы быстро научились давать взятки надзирате­лям), то подвергались крупным штрафам и суровым карам вплоть до смертной каз­ни. Наказывали не только тех, кому вверяли казенные фабрики,'но и честных пред­принимателей, открывавших заводы на свой страх и риск.

При Петре I образование крупных богатств в предпринимательской среде все­цело зависело от милости царского двора и правительства. Если промышленнику удавалось угодить правительству, на него как из рога изобилия сыпались привиле­гии, ему отдавались богатейшие земли, оборудованные заводы, к нему прикрепля­лись десятки тысяч крестьян. Но стоило начальству разгневаться, и такого не только лишали льгот и привилегий, но отнимали частную собственность и подвергали му­чительным и унизительным наказаниям.

В результате традиционных злоупотреблений администрации купечество не смогло пополнить казну в соответствии с возлагаемыми на него надеждами, Петр I на протяжении всего царствования пытался «исправить торговое дело», но справед­ливые жалобы на притеснения купцов чиновниками и воеводами не прекращались и казна недополучала денег.

Конечно, великому «собирателю буржуазии» удалось привлечь ряд торговых капиталистов к инвестированию в промышленность. Например, при основании Московской компанейской мануфактуры деньги внесли: Апраксин — 20 тыс. руб., Щафиров — 25 тыс. руб., Толстой — 20 тыс. руб.,⁹ в то время — очень крупные капи­талы. Однако последующая политика Петра I, связанная с регламентацией, протек­ционизмом, неумелой финансовой политикой, отсутствием опыта воздействия на чиновников, непосредственно контролирующих промышленников, свела «на нет» все его усилия. После смерти царя почти все организованные им фабрики были закрыты, капиталы утекли обратно в торговлю, страна разорилась из-за постоянного переустройства военной организации, войн и походов, а народ изнемогал от подат­ного пресса. Известно, что при Петре подати утроились с 25 до 75 млн руб., а населе­ние уменьшилось на 20 %.¹⁰

Начиная с Екатерины Алексеевны, в стране наблюдается упадок торговли, про­мысла, что продолжалось вплоть до воцарения Екатерины II. Только она вносит в жизнь русской буржуазии новую сильную струю оживления, освободив купечество от «большого невольничества». В 1775 г. ею издается указ, освобождающий купцов I и II гильдии от телесных наказаний и избавивший их от «презрительной» подати (по которой почти не было отличий от крестьянства). Купечество начинает платить процентный сбор с капитала «по совести объявленного». Благодаря тому что регла­ментация и попечительство были несколько снижены, капиталы вновь усиленно ста­ли стекаться из торговли в промышленность. Однако в отличие от петровских вре­мен на добровольных началах. По подсчету Туган-Барановского, за период правления Екатерины II количество фабрик с 984 увеличилось до 3161, а в 1773 г. товаров производилось на 3548 тыс. руб.¹' При этом промышленность начинает производить товары не только для казны, но и для населения.

Однако, несмотря на активное привлечение торговых капиталов в промышлен­ность, правительство не допускало вложения денег частных лиц в особо прибыль­ные мероприятия. Так, правительство устраивает монополию на самые популярные отечественные товары: смолу, поташ, ревень, клей и т. д. Государственная монополия устанавливается также на иностранные товары, скупавшиеся через частных купцов и продававшиеся по монопольным государственным ценам. Купцам платили только за комиссию, а барыши они обязаны были сдавать в казну. Протоколы Верховного тайного совета свидетельствуют, что в первой половине XVIII столетия, несмотря на поощрения Петром I купечества, торговля и промышленность не приносили бо­гатства. Казна, пользуясь своим привилегированным положением, не подпускала купцов к самой возможности существенного увеличения капитала. При этом казен­ные деньги вкладывались в монопольные товары на правительственный страх и риск. На таких торговых операциях казна наживала огромные деньги. В 1705 г. ка­зенной монополией становятся соль и табак, в 1707 г. — деготь, коломазь, мел, рыбий жир и сало, а в 1709 г. — щетина.

Таким образом, главным инвестором в стране являлось государство, а в буржу­азии правительство видело лишь придворного поставщика и интенданта — служи­лое сословие. Одной рукой государство осыпало промышленников льготами, моно­полиями и субсидиями, а другой — своей финансовой политикой обескровливало страну, отвлекая средства основной массы населения от вложений в расширенное производство. У купцов и промышленников развивалось стремление, во-первых, к быстрооборачиваемому и незаметному для глаз чиновника вложению капиталов,

а во-вторых, к экономическому поведению, приносящему деньги не путем вложения в производство из полученной прибыли, а путем получения льгот и субсидий у госу­дарства.

Основная масса населения из-за отсутствия средств не имела опыта инвестици­онного поведения, а потенциальные инвесторы — купечество и промышленники — не могли на законных основаниях серьезно участвовать в инвестициях.

Если купцам удавалось значительно обогатиться, они пытались встать на один уровень с «благородными», что не находило законодательной поддержки. Единствен­ным путем, выводящим из «подлого» звания и избавляющим от издевательств и притеснений, было получение имения и дворянства. Кроме того, с определенного времени администрация и суд находились в руках мелкого дворянства. Такая адми­нистрация, прикрываясь «сильной заступою», безнаказанно устраивала в свою пользу незаконные поборы. Именно поэтому считалось, что купцу, да и любому дру­гому неименитому человеку, прибегать к суду бесполезно, так как это могло приве­сти к волоките и новым унижениям.

Яркие примеры отношений чиновников и предпринимателей в середине XIX в. описаны Н. Найденовым.¹² Данные отношения характеризуются насилием, униже­нием, злопыхательством со стороны государственных чиновников.

В качестве примера приводится взаимодействие правителя Москвы графа А. А. Закревского с московским купечеством I и II гильдии (известно, что именно Москва явилась центром сосредоточения самых именитых и богатых купцов).

| Страх в купеческой среде (особенно среди фабрикантов), по словам Н. Найденова, был всеобщим. «Каждый, пользовавшийся хоть малой известностью, ждал ежечасно, что явится казак с вызовом — по какому-либо доносу или жалобе — на суд графа... Кварталь­ные надзиратели под разными предлогами стали чаще обходить дворы, в особенности такие, где помещались фабричные заведения, и собирать дань; выработалась каста при­вилегированных ходатаев, имевших доступ к генерал-губернаторскому управлению; из среды близких к графу людей явились посредники, занявшиеся "ловлей рыбы в мутной воде"; рабочему народу была дана возможность являться со всякими жалобами на хозяев прямо в губернаторскую канцелярию; вследствие этого... престиж хозяйской власти был поколеблен совершенно, а всевозможным доносам и жалобам не было и конца; вызовы на личную расправу стали делаться и на утро, и на вечер, при этом вызванным нередко приходилось по 5-6 часов дожидаться со страхом решения своей участи, не зная даже повода, послужившего к вызову...

Дерзость в обращении с явившимися к Закревскому лицами была отличительной чер­той в его действиях; с лицами купеческого сословия он вел разговор обыкновенно на "ты"... требование унизительного раболепства, оскорбительного для каждого порядочно­го человека, не находило границ; в подававшихся прошениях, требовавших удовлетворе­ния в силу закона, требовалось постоянное унижение себе выражениями типа "прошу об оказании начальнического милостивого внимания". Закревский был тип какого-то ази­атского хана или китайского наместника, самодурству и властолюбию его не было меры...»

Еще один пример издевательства чиновников над купечеством: известны много­численные добровольные пожертвования российского купечества на образование, богадельни и т. д., однако из свидетельств очевидцев выяснилось, что эти добро­вольные пожертвования зачастую просто выколачивались чиновниками под стра­хом различных наказаний за неповиновение.

В1848 г. добровольных пожертвований на дела призрения и образования в Москве стало не хватать. Тогда правитель Москвы Закревский взял у главы купеческой управы

В. Некрасова списки о состоятельности купцов. «Закревский начал вызывать к себе купцов. После соответствующего шантажа купцы подписывали документ о доброволь­ном пожертвовании на сумму 25 руб. (по тем временам — большие деньги). В результате | после данной кампании было доложено Государю о сделанном купечеством доброволь-I ном пожертвовании, и за это была объявлена Высочайшая благодарность».

Такое отношение к купечеству бытовало в Москве. Нетрудно догадаться, какие испытания выпадали на долю предпринимателей в отдаленных от столицы городах. Самодурство и издевательство над купечеством городов имело под собой не только психологическую мотивацию самоутверждения местного начальства, но и чисто корыстные — материальные, мотивы. Например, всевозможные препоны в виде рас­поряжений типа «о сокращении потребления дров» или «о немедленном уничтоже­нии имевшихся на рынках плотов» и т. д. заканчивались, когда вконец вымотанный купец находил или специального посредника, или камердинера градоначальника, коему вручалась взятка.

По приведенным примерам становится окончательно понятно, почему купцы так рвались во дворянство.

Крестьянское инвестиционное поведение до середины XIX в. полностью опреде­лялось крепостным правом.

Помещикам было очень выгодно поощрять в среде своих крепостных предприни­мательскую деятельность, дающую огромный источник обогащения. По праву весь доход крепостного принадлежал дворянину, и это заставляло первого прятать свой достаток, а часто и свои обширные экономические предприятия под рубищем ни­щеты. Деньги закапывали, не пускали в обращение, чтобы не навлечь на себя гоне­ний и притеснений.

Это заметила Екатерина II, писавшая в «Наказе»: «Они (богатые крестьяне) за­капывают в землю свои деньги, боясь пустить оные в обращение, боятся богатыми казаться, чтобы богатство не навлекло на них гонений и притеснений».¹³

Для такой боязни крестьяне имели полное основание. Стоило крестьянину под­няться по благосостоянию над общим уровнем, как к нему со всех сторон слеталась жадная стая помещичьих слуг, приказных людей и всяких власть имущих, чтобы присвоить этот достаток. Поэтому-то богатые крепостные жили беднее бедных, тща­тельно скрывая свое богатство.

Примерно с 40-х гг. XIX в. отмечается усиленный рост крепостной буржуазии. Эта часть населения выполняла в основном роль богатых скупщиков деревенских продуктов, потреблявшихся городом. Так оборотливый крепостной предпринима­тель стал посредником в экономическом обмене между городом и деревней. На этом поприще были сколочены значительные капиталы, вкладывавшиеся в де­нежный выкуп из крепостной зависимости. Его сумма была весьма значительна и зависела от помещика.

Данные о размерах выкупа представлены в трудах А. Горелина, Г. Заблоцкого-Девятовского, Н. Шилова и др. Например, в 1818 г. князем Шаховским уволено в Костромской губернии за 10 тыс. руб. две души, в 1822 г. в той же губернии майором Колычевым уволено 8 душ за 320 тыс. руб. Только в одном селе Иваново, принадле­жавшем помещику Шереметову, до реформы 1861 г. выкупилось на волю более 50 семейств. Общая выкупная сумма составляла почти 1 млн руб.¹⁴

Понятно, что выкупная сумма накапливалась семействами не один год и зараба­тывалась чаще собственным трудом. Однако, как пишет Г. Заблоцкий-Девятовский,

«брать деньги, накопленные трудом, даром, вследствие какого-то нелепого права, никак не почитается за стыд между помещиками. Они напротив, хвастаются, когда удается им сорвать большую сумму с крестьянина, как хвастается барышник, успев­ший хорошо продать лошадь».¹⁵

Некоторые крепостные платили за выкуп десятки тысяч рублей, как, например, родоначальники ивановских фабрик; в бедных, непромышленных губерниях кресть­яне отдавали уже не десятки тысяч, а тысячи и сотни рублей. Так, в Костромской губернии крестьяне платили за волю 200-650 руб. В Ярославской — 219-666, в Вологодской — 142-500, в Тверской — от 270 до 575 руб.

Всего только при Александре I на волю выкупилось 28 944 души мужского пола (из общего числа 11 260 354), т. е. это очень небольшое число крепостных, которым все-таки удалось скопить капитал и использовать его для приобретения свободы.

Необходимо отметить, что далеко не всем крепостным, владеющим крупными
деньгами, удавалось откупиться. Многие помещики не желали отпускать на волю
капиталиста. Наоборот, они входили в цинично-денежные отношения купли-прода­
жи со своими крепостными, которые заводили свои фабрики и заводы. Помещики
снабжали эти фабрики своими крепостными, за них капиталист платил огромный
оброк и имел процент с прибыли. При этом сплошь и рядом помещики обращались с
крепостными, как с губкой: они давали ей напитаться деньгами, а потом выжимали
все скопленные деньги. Многочисленные печальные примеры такого рода приведены
в трудах С. Игнатовича.^16!

Такие отношения между крепостными-капиталистами и помещиками заставля­ли первых удерживаться от инвестирования денег в производство, скрывать их, за­рывать в землю, превращая в мертвый капитал. Таким образом крепостное право тормозило инвестиционные процессы.

Вторая половина XIX в. внесла некоторые коррективы в изменение инвестици­онного поведения всех групп инвесторов и реципиентов. Основными факторами, повлиявшими на изменения экономического поведения, были отмена крепостного права и более лояльное отношение государства к обогащению всех групп населения. В результате до революции 1917 г., т. е. в течение почти пятидесяти лет, в России сквозь Петровскую модель экономического поведения стали проявляться индиви­дуалистические элементы новгородско-киевской модели.

Со второй половины XIX в. «мертвый капитал» крестьян пришел в движение. Это было связано с тем, что огромная сумма денег — 867 млн руб., была вложена крепостными в свое освобождение в первые годы отмены крепостного права.

При этом деньги, на которые крестьяне выкупали землю и «душу», вкладывались помещиками в быстро развивающиеся промышленность и торговлю. Известно, что к концу 60-х-началу 70-х гг. особенно интенсивно развивается промышленно-бан-ковское дело. Не только купцы и промышленники, но и столбовые дворяне прини­мают широкое участие в наскоро сколачиваемых делах.* Литература тех времен ярко описывает капиталистическое «грехрпадение» крупных представителей дворянства, поскольку торговля и промышленность всегда считались на Руси занятием низкого сословия. Еще ранее, до отмены крепостного права, правительство принимает самое активное участие в ориентации частных капиталов на учреждение акционерных ком-

* Согласно Боханову, 20 % дворян Приняли участие в указанном движении.

паний и строительство железных дорог. В 1857 г. были понижены проценты по бан­ковским вкладам, что вызвало небывалый в России биржевой ажиотаж. Акции лю­бых компаний разбирались нарасхват до дня официальной продажи и тотчас начи­нали ходить из рук в руки с надбавкой. В Петербурге и Москве желающие получить акции собирались с вечера накануне раздачи у дверей контор и ждали целую ночь. При открытии дверей только весьма немногие получали желанные бумаги. В крепо­стной Руси подобные явления были невиданными.

Становится понятным, что отмена крепостного права на грабительских для кре­стьян условиях способствовала возникновению промышленного и спекулятивного ажиотажа, так как схороненные в земле и сундуках народные деньги наконец полу­чили условия для инвестирования.

Широким приложением капиталов и ареной для спекулятивных вакханалий ста­новится в конце 60-х гг. строительство железных дорог. Компания по строительству во главе с банкиром Штиглицем давала под поручительство правительства 5 % в год с вложенного капитала, что и после снижения банковского процента (до 3 %) было весьма выгодно. Частные капиталы мощным потоком полились в железнодорожные концессии. Известен ряд имен сказочно обогатившихся на данном мероприятии предпринимателей, ранее не имевших ни гроша в кармане. Это Монтекристо, Мекк, Дервиз, Губонин, Башмаков и др.

Как пишет В. Мещерский,¹⁷ за строительство версты железной дороги в карман приходило около 50 тыс. руб. А 500-600 верст уже приносили 25-30 млн руб. при­были. Высокой прибыли способствовало и то, что старания большинства акционе­ров были направлены в сторону непомерного раздувания сметы. Это гарантировало, предприятию «солидность», позволяло делать самые щедрые «накладные» расходы по проведению концессии и этим обеспечивало успех.

К1910 г. в России появляются крупные железнодорожные короли с их спутника­ми и свитой. Громадные железнодорожные капиталы, добытые исключительно бла­годаря поддержке и гарантиям государства, продолжали расти стараниями находив­шихся под патронажем тех же железнодорожных королей банковских организаций со всеми миллионными вкладами российских обывателей.

Финансово-промышленное оживление замечалось, начиная с 60-х гг., повсюду. Вместе с железнодорожными обществами начинают расти и частные банки. В 1864 г. учреждается первый частный банк. До этого в России существовало един­ственное государственное кредитное учреждение всего с восемью отделениями в провинциях.

Весьма любопытны в плане инвестиционного поведения 80-е гг. XIX столетия. Как известно, это было время гнетущей политической реакции. При содействии окрепшей буржуазии был снят с поста министра финансов Н. Бунге, профессор уни­верситета, насаждающий в русской социально-экономической жизни европейские начала в виде фабричных законов и налоговой политики. На столь важный пост был назначен И. А. Вышнеградский. Новый министр отрекается от идей своего предше­ственника и открыто заигрывает с крупными промышленниками и финансистами, гостеприимно раскрывая перед ними государственную казну. Министерство финан­сов начинает оказывать всяческие поблажки крупным дельцам, позволяя им делать вещи, стоящие на грани нарушения закона, а нередко и переходящие эту грань. В эти дела вкладывались как частные, так и казенные деньги. Характеристикой этого пери­ода служит вошедшая в историю небрежно брошенная И. Вышнеградским фраза:

«Казна на то и создана, чтобы воровать у ней. Кто же ее не обворовывает!»¹⁸ Во времена министерства И. Вышнеградского промышленный протекционизм при­нял форму усерднейшего покровительства отдельным крупным промышленникам, финансовым дельцам и биржевым игрокам.

В августе 1892 г. И. Вышнеградский выходит в отставку, и Александр III назнача­ет на пост министра финансов графа С. Ю. Витте (1849-1915). Этот деятель осуще­ствляет в 1897 г. финансовую реформу, отвечающую интересам капиталистического пути развития страны. Была проведена девальвация: рыночный курс кредитного руб­ля понизился на ¹/₃. В промышленность и торговлю широко привлекались ино­странные капиталы, широким потоком хлынувшие в страну и существенно уве­личившие внешний долг России. Внутренняя экономическая политика страны связывалась с поддержкой отдельных наиболее предприимчивых и ловких лиц, про­кладывающих дорогу и тем самым являющихся как бы разведчиками крупной про­мышленности.¹⁹

Это означало самое широкое покровительство «наиболее предприимчивым хо­зяйственным единицам», «людям смелого почина». Перед ловкими и удачливыми дельцами гостеприимно открывались двери казенных банков, текли казенные день­ги в карманы дельцов как поддержка за благовидные государственные дела.

Излюбленной областью здесь остается железнодорожное дело. Министерство финансов, покровительствуя «русским материалам», назначило неслыханную за них цену. Рельсопрокатные и вагоностроительные заводы наживали благодаря этому колоссальные прибыли. Ежегодные переплаты казны только на одних же­лезнодорожных заводах исчислялись в 15 млн руб. В результате за 10 лет казна переплатила казенному и счетному железнодорожному строительству 0,5 млрд руб.!

Эти миллионы бурным потоком лились в карманы ловких предпринимателей, вызывая лихорадочное экономическое возбуждение производственной деятельно­сти. Грандиозные затеи, вроде постройки Сибирской железной дороги, открывали широкое приложение капиталов. Государство, пользуясь случаем, производит кон­версию государственных бумаг. Понижение доходности государственных бумаг вы­нуждает капиталистов вынимать из них деньги и вкладывать их в промышленность, приносившую в то время чрезвычайно высокий доход.

Как отмечал в свое время В. Витчевский,²⁰ «учреждение новых и расширение уже существующих акционерных предприятий сделалось тогда своего рода спортом». За десятилетие (1889-1899 гг.) было учреждено 677 новых обществ с основным капиталом в 825 млн руб., а прежде основанные общества увеличили за это время свой основной капитал с 757 до 912 млн. В частности, в горной промышленности учредительный капитал возрос с 86 до 406 млн, причем специально в железной ин­дустрии капитал увеличился с 28 до 250 млн руб.

Вслед за горной промышленностью идет текстильная индустрия, капиталы кото­рой возросли со 198 до 346 млн руб.

Государство регулировало вложения частных инвесторов быстро и, главное, эф­фективно. Капиталисты, как послушные марионетки, дружно переориентировали свои капиталовложения, стоило государству дернуть за те или иные финансовые веревочки. Роль таковых выполняли обычно следующие манипуляции:

» понижение или повышение доходности государственных бумаг;

* щедрое казенное субсидирование тех или иных промышленных проектов;

* присвоение высших чинов за открытие угодного государству предприятия.

После отмены крепостного права проявилась еще одна форма изучаемого эконо­мического поведения, а именно благотворительное инвестиционное поведение ку­печества.

Конец Х1Х-начало XX в. называют «золотым веком русской благотворительно­сти». Пожертвования меценатов были направлены не только на искусство, просве­щение, религию, дома призрения и помощь сиротам. Инвестиции послужили основ­ным источником развития целых отраслей городского хозяйства, которые не приносили прибыли, например здравоохранения.

Отечественные меценаты в России «золотой поры» — качественно новое образо­вание, оно просто не имеет аналога в истории цивилизации, в опыте других стран. Миллионеры поддерживают своими деньгами научные и художественные проекты, финансируют создание музеев и картинных галерей, покупают дорогие произведе­ния искусства, учреждают стипендии, покровительствуют школам, больницам, при­ютам, оказывают персональную помощь подающим надежды ученым, поэтам, акте­рам и писателям.

Необозрима филантропическая деятельность Солдатенковых, Рябушинских, Демидовых, Рязановых, Пуговкиных, Бутиковых, Рахмановых, Коныриных, Куз­нецовых, Третьяковых, Ковылиных, Хлудовых, Мамонтовых.

Данная форма инвестиционного поведения была связана с чисто русской осо­бенностью психологии предпринимателей. Так, если на Западе в конце Х1Х-начале XX в. предпринимательство в рамках культурных традиций понималось как инди­видуальный долг перед Богом, то в России — как долгперед другими людьми, при­чем перед обществом в целом. Очень показательно по этому поводу высказался П. Третьяков: «Моя идея была с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось к обществу...»²¹

Некоторые купцы, например К. Г. Солдатенков, передавали в общественное ис­пользование в виде пожертвований, вкладов и т. д. практически все капиталы, нажи­тые ими за годы самостоятельной предпринимательской деятельности.

Данное бескорыстное, на первый взгляд, инвестиционное поведение имело очень
глубинное психологическое основание. Дворянство, исключая Л. Толстого, не отли­
чалось столь же массовыми благотворительными порывами — сказывалась барская
психология. Дело в том, что купечество — это выходцы из крестьянской общинной
среды, где материальное выделение из общей массы не поощрялось. Таким образом,
срабатывал архетипический мотив невозможности не делать добро в силу древне­
русской традиции равенства. /

Другим мотивом благотворительного инвестиционного поведения молодого рос­сийского предпринимательства являлся страх Божьего суда после смерти. Ведь все купечество было весьма набожно. Также хочется отметить еще один характерный мотив благотворительного поведения — стремление увековечить свое имя, вложить деньги в бессмертие. Как известно, бессмертными, с точки зрения их общечелове­ческой ценности, считаются наука, искусство, религия, образование.

Таким образом, благотворительное инвестирование могло быть не столь беско­рыстно, как кажется на первый взгляд: деньги вкладывались в откуп от кары Божьей и от кары соотечественников, а также в бессмертие своего имени.

Дата добавления: 2015-10-24