Зо Сахаал. Зо Сахаал высунулся из надежного укрытия и голодными глазами осмотрел металлический

Зо Сахаал высунулся из надежного укрытия и голодными глазами осмотрел металлический хаос вокруг себя. Он освоился в новой среде быстро — хищник везде найдет богатые охотничьи угодья — и не мог не улыбнуться, наслаждаясь темнотой. Эта чересполосица теней в железных джунглях, эта огромная гора, наполненная рукотворными пещерами, — здесь ему не будет равных.

Не способный бездействовать, пока его сжигает тревога и жажда обрести потерянное, он выскользнул наружу и рванулся по ограждениям, не задевая цепей и провисших, перепутанных кабелей. Поднимаясь вверх по фермам, Сахаал аккуратно отодвигал плотно поставленные контейнеры, молниеносно прыгая между шахтами замерших лифтов. Внезапно издалека донеслись голоса, и охотник замер, изменив рисунок тела под ржавый узор стены. В мире перекрученной и бессистемной архитектуры еще один странный выступ не привлечет внимания. Сахаал не стал убирать когти, каждый мускул охотника дрожал от напряжения, лишь сознание, вынужденное бездействовать, нашло себе развлечение в виде новых порций воспоминаний. Они просачивались в память, как масло в губку, принося картины прошлого, того, как он оказался здесь, бродящий по древнему лабиринту пантерой в ночи.

Накануне, оставив «Крадущуюся тьму» в бесчисленных километрах позади, охотник наблюдал появление города-улья из-за горизонта. Его нечеловеческий разум не сделал паузы, восхищаясь увиденным зрелищем, не отдал приказ организму остановиться для передышки; ныне главное — не потерять вора.

Однажды мимо пронеслась фаланга транспортов. Рокот двигателей предупредил его раньше, чем поднятые клубы снега, и Сахаал из осторожности зарылся в сугроб, наблюдая за транспортами через полуприкрытые защитные веки алого цвета. Он задавался вопросом, кого и с какими вопросами пошлют местные власти к месту крушения. В конце концов Сахаал решил не волноваться зря: сейчас главное — не отвлекаться от поисков Короны, а ответы на вопросы он получит и позже.

Перед самым городом малейшие следы вора исчезли. Сахаал успокоил себя: никуда, кроме этого улья, ублюдку не было смысла направляться.

А город был просто безбрежный.

В изменчивых подножиях скал, где камень и лед встречались с массивами стали и феррокрита, Сахаал обнаружил глубокую трещину. Там во тьму уходили огромные ржавые корни колоссального древа, заселенного на каждом уровне людьми или механизмами. Из щели поднимались пары, похожие на дыхание демона, раззявившего беззубый рот — врата в ужасную утробу.

Выше, где покрытые инеем скалы отращивали первые башни и ярусы, множество погрузочных врат доков и посадочных площадок порадовали эбонитовые глаза охотника. Сто и один способ мигом сменить холод ледяной пустыни на уютную темноту внутри. Но каждый проход закрыт, запечатан, чтобы не пустить внутрь мороз.

Сахаал рассмотрел собственные возможности. То, что он должен проникнуть в улей, вопросов не вызывало, но откуда начать? Где охотиться на вора? Найти единственный нужный запах среди этой бесконечной массы механизмов и живых существ, казалось почти невозможным… Легче найти песчинку в пустыне или звезду в Галактике!

Но нет. Охотник не может позволить себе роскошь сомнения. Надо сосредоточиться — его ведет преследование. Он должен быть безжалостным.

Сахаал скользнул в трещину, как нож между ребрами, и темнота поглотила его. Теперь, когда минул день, потраченный на исследования лабиринта под городом — бесконечной череды коридоров, туннелей и ям, — стал ли он ближе к вожделенному призу?

Нет.

В этом подземном царстве не было логики. Ярус громоздился за ярусом, перемежаясь убранными тканями лестничными клетками и шахтами лифтов. Иногда встречались религиозные статуи и кафедры для проповедников. Древние лестницы не вели никуда. Туннели, искривленные и забранные решетками, заполнялись ядовитыми отходами и плавающим пластиковым мусором. Настенные кабели иногда искрили, тянулись многие мили и уходили на верхние уровни города. Рухнувшие проемы иногда восстанавливались, иногда новый ход просто пробивался рядом, водоводы часто оказывались проеденными кислотой, а стволы шахт — заполненными талой водой, в которой копошились слизнеоб-разные создания. Огромные сваи-колонны каждую минуту напоминали о чудовищном весе улья, словно часы, отсчитывающие время до падения небес.

А люди… Сбившиеся в гетто вокруг последних ресурсов, бездомные, бесполезные и потерянные, поделенные между маленькими империями бандитов, они бродили во тьме, питаясь грибами и жуками. Их давно уже никто не называл людьми, они стали грязными животными. Крысами.

Весь первый день, скользя под городом, как призрак, Сахаал чувствовал глубокое отвращение. Если такова награда за преданность Императору, он правильно выбрал свою сторону.

Охотник вернулся к настоящему, сосредоточившись на «шлеп-шлеп-шлеп» приближающейся добычи, и разжал правую руку. В ножнах руки зашевелился кроваво-красный набор его вторых пальцев, острых когтей, подчиняющихся малейшему импульсу мышц «первого набора». Еще один подарок от хозяина, великодушие которого являлось столь же непредсказуемо ярким, как и капризы. Сахаал принял этот дар с той же благодарностью, что и болтер, но пользовался с гораздо большей охотой, обнаружив в когтях оружие достойной точности и чистоты.

Сахаал называл их Унгуис Раптус — Когти Хищника, решив так же назвать и свою роту. Еще до Великой Войны его Хищники по праву заслужили устрашающую репутацию, неся скорую смерть с небес, сначала –во имя Императора, а потом — лишь Сахаала.

Если хозяин и знал, как были сконструированы когти, то никогда не раскрывал тайны. Теперь лезвия стали неотъемлемой частью Сахаала, вроде языка или глаз.

Или ненависти.

Двое мужчин вышли из туннеля неподалеку от охотника. Их куртки поблескивали нашитыми защитными пластинами, они тихо переговаривались и шагали осторожной походкой проведших всю жизнь в подулье. В этих древних пещерах чувство опасности впитывалось с молоком матери.

Но сейчас ничем не смогло помочь.

Первый человек оказался мертв, прежде чем его мозг зафиксировал угрозу, — два лезвия вылетели из тьмы, пройдя сквозь глаза прямиком в череп. Сахаал стряхнул с руки труп, как стряхивают снег с лопаты, и поманил к себе второго.

Медленно. Тихо.

В голове охотника зазвучал шелестящий, как песок, ледяной голос хозяина, читающий лекцию-молитву своему Легиону: «Покажите им, на что вы способны… Украдите их надежду, как тень крадет свет… Тогда покажитесь сани… Инструмент никогда не меняется, дети мои… Оружие всегда одно и то же… Страх. Самое сильное оружие — страх…»

В коридоре, залитом кровью упавшего товарища, второй человек рассмотрел лицо кошмара и запоздало, задыхаясь, закричал.

— У меня есть вопросы, — сказал Сахаал, оказываясь рядом.

Конечно, человек ничего не знал. Ни первый, ни второй. К концу второго дня их стало двенадцать — семеро мужчин, четыре женщины, один ребенок. Что не прекращало поражать Сахаала, так это их различные реакции.

Некоторые — большинство — с самого начала кричали. Когда он оказывался рядом и клацал челюстями, громко шипя, то работал как художник над полотном трепета. Он создавал рисунок страха легкими гуаше-выми тенями липкого ужаса, и оба сердца охотника разрывались от восторга справедливости его работы. А они запрокидывали свои небольшие головы и главным образом только кричали.

Но тем не менее некоторые молчали. Смотрели на него с немым страхом животного, таращили глаза, вылезающие из орбит, дергали губами, меняли цвет лица. Таких он хватал когтями и уносил вниз, в секретное убежище, где к ним мог вернуться голос. И тогда уж точно начинались крики.

А затем охотник мог задавать вопросы.

Одна из женщин, введенная в заблуждение, упала на колени и начала молиться. Другие бормотали унылые литании Императору. Возмущенный ее благочестием, Сахаал отрезал пальцы женщины один за другим, наслаждаясь изменением ее поведения. Святые глупцы, как оказалось, могли кричать не менее громко, чем петь.

Один из мужчин пробовал бороться с ним. Недолго.

Ребенок… тот лишь звал мать. Он вопил, когда Сахаал наклонялся, пытаясь установить зрительный контакт, а затем слезы высохли и маленькая рука потянулась поиграть с яркими лезвиями. Сахаалу показалось, что невинность имела мало шансов выжить в подулье. (Лезвия лязгнули, терпение охотника закончилось.)

Теперь стало можно поразмышлять над полученными ответами. Он мог прятаться здесь, в глубинных развалинах, очень долго, наблюдать и смешивать все новые и изысканные цвета ужаса.

Но всегда, всегда такое отвлечение внимания смирялось ненавистью, сосредоточенной яростью и пронизывающим чувством провала задания. Что, спрашивал он себя, прояснилось после его убийственных набегов? Помогли ли описания и наводящие вопросы? Нет. Никто не знает о Короне Нокс.

Сахаал с огромным трудом вырезал спираль электу на коже каждой жертвы, но никто не опознал ее. Охотник описывал косматые шубы воров, вытаращенные глаза, даже неизвестное слово «ТЕQO», намалеванное на борту транспорта. Опять мимо. Он не сомневался в искренности жертв — даже когда их разум улетучивался, никто не изменил показаний.

Сахаал ничего не смог разузнать о Короне, зато сделал менее приятное открытие. С самого пробуждения в этом ночном мире что-то грызло его, не давая покоя. Когда охотник взял двенадцатую жертву, бородатого человека с медным обручем на голове, закутанного в обноски, любопытство пересилило. Сахаал стиснул зубы и, осторожно проткнув руку жертвы когтем, задал вопрос, так часто его мучивший:

— Какой сейчас год?

Несмотря на боль и ужас, лицо человека впервые с момента нападения выразило комическую гримасу.

— Ч-что?!

— Год! — проревел охотник так, что заколыхались воды подземного озера, к которому он принес человека. Сахаал приблизил когти к паху жертвы, не собираясь пока выполнять угрозу, но он должен был узнать истину. — Назови год, червь!

— Девять-восемь-шесть! — завопил бородатый, не сводя взгляда с лезвий. — Девять-восемь-шесть!

Сахаал взвыл, осознавая неприятную информацию. Шесть пропущенных столетий! Это больше, чем он рассчитывал. Внутри «Крадущейся тьмы» охотник был решительно не способен оценить время, идущее в варпе по-другому. Шестьсот лет… От захлестнувшего его приступа ярости Сахаал начал сжимать когти, намереваясь отыграться на пленнике. Но тут мерзкая запоздалая мысль возникла в голове, заставив охотника перейти на плебейский низкий готик — язык, так любимый обитателями подулья.

— Сейчас тридцать второе тысячелетие? Отвечай мне!

Губы человека на миг дрогнули, глаза расширились.

— Что?

Когти шевельнулись.

— Нет! Нет! С-сорок первое! — Слова рванулись как лавина, шумная и неостановимая. — Сорок первое тысячелетие, год девять-восемь-шесть! Сорок первое! Клянусь кровью Императора, сорок первое!

Все перевернулось в разуме Сахаала. Он убил человека быстро, слишком растерянный, чтобы смаковать момент, и вернулся на старый завод, который превратил в убежище.

Охотник бродил во тьме и размышлял, потом, подчиняясь вспышке ярости, разнес вдребезги древнюю кладку полуразрушенного здания. Когда пелена бешенства отступила, Сахаал сорвал с плеча защитную пластину и начал медленно, точно резать собственную незащищенную плоть.

Успокоиться не получалось.

Прошло сто столетий.

Тела двенадцати жертв послужили делу. Сахаал собрал их, порезанных и ужасно выглядящих, развесил высоко под потолком в наиболее часто используемых проходах и выпустил остатки крови на развалины внизу. С его стороны это было не дикостью и не примитивным объявлением границ территории хищника — скорее данью повелителю, его доктрине и воспитанию.

— Убейте тысячу человек, — эхом отзывался в классе, расположенном на военном корабле «Великая победительница», голос учителя, — не оставляя свидетелей. Чего вы достигли? Кто узнает об этом? Кто будет бояться вас? Кто станет уважать и повиноваться вам?

Но убейте одного и дайте миру увидеть! Повесьте его повыше, изрезанного как можно страшнее. Пусть истекает кровью. А затем… исчезните.

И теперь — кто об этом узнает? Каждый. Кто будет бояться? Каждый. Кто станет подчиняться? Любой!

Люди… У них сильное воображение. Убейте их тысячу—и вас возненавидят. Убейте миллион — и они встанут в очередь, чтобы сразиться с вами. Но стоит лишить жизни единственную жертву, как люди начнут видеть монстров и демонов в каждой тени! Прикончите дюжину, и остальные будут просыпаться с криком по ночам. И они не будут ненавидеть — они будут бояться.

Это — путь повиновения, дети мои. Люди — лишь примитивные, болтливые животные, эти люди… И нам выгодно, чтобы они такими и оставались…

На третий день Сахаал полз пыльными ходами ниже уровней используемых коридоров, слушая испуганные разговоры местных жителей, когда мимо него на поиски убийцы проследовало два отряда из Спиткри-ка, вооруженные примитивным оружием.

Вернувшись в логово, он издалека обнаружил вторжение. Человек был в странном, даже на вкус Сахаала, одеянии из красных и белых сеток. Не в примитивных обносках, а в дорогой, прекрасно скроенной и продуманной одежде, украшенной золотыми и кристаллическими кулонами. Маленькие кабели, закрепленные на рукавах и воротнике петлями, уходили в бледную и опухшую плоть гостя, подобно капиллярам. Удивительным было и лицо — то немногое, что от него осталось, — почти полностью охваченное аугметическими устройствами и ощетинившееся иглами сенсоров. Настоящие глаза отсутствовали, лишь грязные впадины с толстым слоем гноя отмечали их границы. Канал связи змеился по плечам, как непокорные волосы, мягкие линии губ уродовали шрамы, словно рот был некогда запечатан и вновь открыт. Дыхательные трубки, изгибаясь, уходили в гнезда на подбородке и шее, деля лицо пополам. Под кожей рук бугрились части неких биомеханизмов, полуприкрытые широкими рукавами одежд.

Двигался посетитель рывками, по-птичьи, Сахаал немедленно оценил его как более машину, нежели человека. Охотник бы не показался, позволив легкомысленному дрону пройти дальше, ничего не заметив, если бы не одна деталь. Существо махало листом пергамента, на котором виднелось выведенное чернилами изображение, заставившее Сахаала забыть обо всем, — спираль, рассеченная зигзагом.

Вор с электу.

Охотник двинулся вниз к человеку, борясь с волнением и прикидывая план действий. Несмотря на яркую одежду и походку, гость логова выглядел сложнее безмозглого механизма, выполняющего примитивные команды хозяина. Потому Сахаал замер в тени, решив понаблюдать еще некоторое время, дабы исключить любую возможную опасность.

— Я знаю, ты там. — Голос дрона поразил охотника безжизненностью, как и линзы наблюдающих устройств, глядящих на него, несмотря на темноту. — Я уловил движение до того, как вошел в данное помещение. — Дрон дернул головой. — Твоя скрытность достойна, хет-хет-хет…

Сахаалу потребовалась секунда, чтоб понять, что механические щелчки являлись аналогом человеческого смеха. Он сжался в тени, понимая: такое поведение едва ли присуще обычному слуге.

Существо вновь покосилось на него, брови дернулись под металлическими штифтами.

— Не могу тебя разглядеть четко. — Его губы расплылись в омерзительной улыбке. — Кто ты?

— Я твоя смерть! — рыкнул атакующий Сахаал, которому надоело ждать.

Существо оказалось тяжелее, чем он ожидал, — количество механических частей превосходило расчеты охотника, но он полетел наземь с восхитительной легкостью. Выскочившие когти с усилием прошли сквозь плоть и кабели, пришпиливая нарушителя покоя к полу. Тело билось под тяжестью охотника, рука почти отсоединилась от плеча, но существо не кричало.

— Ты скажешь мне все о воре, — сказал Сахаал; вокс-передатчик смешивал его безупречное произношение с шипением рассерженной рептилии. — Смерд со спиралью на коже, кто он? Где он?

Человек улыбнулся. Пришпиленный полуметровыми когтями к полу, с перерезанными костями и мускулами, покрытый кровью и маслом из разрушенных сервомоторов, он улыбнулся!

Сахаал потянул лезвия выше.

— Хет-хет-хет…

На миг охотник едва не отсек язык странного слуги.

— Меня зовут Пахвулти, — дернувшись, сказал тот, вращая линзами. — Я думаю, мы станем друзьями.

Сахаал почти убил его, разъяренный смелостью ублюдка. Он взмахнул второй рукой и рубанул лезвием по лицу человека, рассекая кабеля и кожу, линзу левого глаза и бессильно зашипевшую дыхательную трубку. Еще одно движение и… Но охотник остановился — необходимо погасить вспыхнувший гнев.

— Где вор?! — проревел он. — Или умрешь от страшной боли!

— Сильно сомневаюсь, — ответил человек, спокойный до безумия. — По двум причинам. Первая: не думаю, что ты убьешь человека, который знает символ, вырезанный тобой на всех предыдущих жертвах. И вторая… Хет-хет-хет, я не чувствую боли. Я ее рассматриваю лишь как незначительное неудобство, не более того.

Сахаал едва не закричал. Разве этот глупец не знает, как легко может быть убит? Не знает, к какому воину так дерзко обращается?

Словно прочитав мысли охотника, оставшийся глаз смерда дернулся, рассматривая броню Сахаала, отмечая каждую деталь огромного тела.

— Я осмелюсь сказать, нечувствительность к боли тебе знакома, — вновь усмехнулся он. — Космодесант-ники известны своей выносливостью.

Позже, в месте настолько тихом, что каждое слово возвращалось к уху говорящего тихим эхом, Сахаал спрятал оружие и постарался успокоиться.

Человек-машина Пахвулти был подвергнут пытке. Со стальными штырями, загнанными в руки между костей, привязанный за шею к разрушенной колонне, он должен был предстать самому себе жалким зрелищем. Вдобавок охотник сорвал с него одежду, порвал и перепутал сверкающие кабели в дюжине мест.

Увы, это не смогло испортить дрону хорошее настроение или заставить прекратить смеяться.

— …когда-то… хет-хет-хет… я молился Омниссии, — кудахтал Пахвулти, — но давно прекратил этим заниматься. Только не я. Они пробовали обратить меня, видишь? Сказали, чистота отвергла мою плоть… хет-хет-хет. Отвергла! Но нет, наоборот, я стал сильным и мудрым!

— Тише, проклятие на твою голову! — Сахаал к настоящему моменту уже издергался.

— Тебе разве не интересно, космодесантник? Не любопытно, как твой новый друг нашел тебя? Не хочется узнать мою информацию?

— Еще раз назовешь меня космодесантником, червь, я вырежу тебе язык и задушу им.

— Хет-хет-хет… ну уж нет… Мой язык ты не тронешь, пока не узнаешь то, что хочешь!

— Спираль электу! Кто носит ее, назови имя!

— Хет-хет-хет…

Через забрало шлема Сахаала послышалось гневное шипение. Он погрузил когти в то немногое, что осталось от живота пленника. Жест отчаяния — человек перед ним демонстрировал полное безразличие к пытке, но шелест рассекаемой плоти хотя бы немного улучшил настроение охотника.

Никогда прежде простой человек не мог заполучить такой власти над ним. Пахвулти отказывался выдать информацию, пока Сахаал не поклянется пощадить его, предлагая такую клятву, которая нарушит все кодексы охотника, разорвет в клочки его достоинство, запятнает каждый дюйм авторитета. При других обстоятельствах он бы посмеялся над самим предложением… Кроме того, он не может дать клятву, а потом ее нарушить: Пахвулти уточнил, что расскажет все лишь в безопасном месте, где Сахаал не сможет до него добраться.

В двадцатый раз, с тех пор как он притащил пленника в подземный колодец, Сахаал проклял имя Пахвулти, проклял неудачу, одарившую его такими мощными рычагами власти, проклял отродье, укравшее Корону Нокс и заставившее его оказаться в подобной ситуации.

Зо Сахаал не был обучен бояться или сомневаться. Его реакцией на каждый ответ была лишь ярость. Потому, кромсая кишки Пахвулти, охотник чувствовал небольшое успокоение.

Пока…

— Хет-хет-хет… нет, меня это не беспокоит, космодесантник, но ты должен знать. — Пахвулти по-прежнему улыбался. — Хоть я не чувствую боли, но вовсе не бессмертен. Продолжишь резать меня, и я с вероятностью восемьдесят семь и шесть десятых процента умру.

Уцелевшая глазная линза мигнула.

— Хет –хет-хет… Просто подумал, что ты должен знать.

Сервитор, безусловно, являлся калькулус-логи, или, по крайней мере, раньше был им. За предыдущие часы Сахаал прослушал историю жизни Пахвулти уже трижды, что совсем не улучшило его настроения. Тот начинал слугой-компьютером Адептус Механикус, помогая различным администрациям и дипломатам, тактикам и эксплораторам по всему сектору. В день пятидесятилетия Пахвулти удостоился высочайшей почести для своего вида: пуританского обряда лоботомии. Ритуальная операция подразумевала ампутацию части травмированного человечностью мозга и уничтожение подсознания вместе с присущими ему волнениями и тревогами. Операция должна была сделать его чистым, механическим и прекрасным. Приблизить к богу, защитив слабую биологию от позорных искушений.

Сказать о полном провале операции стало бы удивительно наглым преуменьшением. Тело Пахвулти отторгло имплантанты. Он проснулся, освобожденный от боли мечтаний, но заодно полностью лишился навязчивой веры, которая была у него прежде. Пахвулти проснулся жадным, низким ублюдком с разумом машины. И когда его хозяева-жрецы приказали ему явиться на демонтирование, он лишь рассмеялся по трижды благословенной комм-линии и сбежал. А теперь?

Самопровозглашенный «когнис-меркатор» улья Эквиксус — вот кем являлся Пахвулти. Его сеть информаторов и шпионов опутала уровни города, нужная информация продавалась и главарям банд, и аналитикам верхних уровней. Армейские офицеры консультировались с ним, стремясь заработать на вербовке. Пахвулти откормился и разбогател, будучи уверен, что стал слишком ценной фигурой, жизненно важной, чтобы какой-нибудь дурак мог его убить.

Он один сопоставил информацию о двенадцати убийствах Сахаала. Он один отмстил спиральные шрамы, вырезанные на каждом теле. Распознал силу и смертоносность убийцы. Собрал и проанализировал карты, найдя центральную точку в круге мертвецов. И позже обнаружил логово охотника, смело явившись к нему, разыскивая его, стремясь использовать новую разрушительную силу, появившуюся в улье.

И оказался достаточно удачливым в достижении цели.

Сахаал вновь проклял его имя, бессильно сжимая когти, после чего приготовился освободить сервитора.

Дата добавления: 2015-10-02