Крови было много.

— «Недисциплинирован. Склонен к необдуманным поступкам». Эту характеристику я получил много лет назад после сборов в летних лагерях Коломенского высшего артиллерийского командного училища под Рязанью. Точнее про меня еще никто не написал.

Необдуманных поступков в моей жизни было много, но самые серьезные из них — это поездка на войну в Афганистан и работа пресс-секретарем Путина. При этом неизвестно, какая встряска была мощней. Во власти я рисковал репутацией, на войне — жизнью.

Все события 23 ноября 1988 года я помню до мелочей. В этот день планировалась поездка по провинции Нангархар — нашим военачальникам надо было продемонстрировать иностранным, а заодно и своим журналистам, как при советских войсках налаживается мирная жизнь. Я проснулся рано. Подошел к месту сбора журналистов, где за столиком сидел солдат афганской армии и чистил автомат. Там я столкнулся с журналистом-японцем. И с гордостью подумал: «Вот смотри — японец, он чистит автомат Калашникова, это наш, русский автомат!» А он, наверное, в свою очередь, подумал о том, что прилетел сюда на каком-нибудь японском самолете или приехал на крутом японском джипе. В итоге я замешкался и обнаружил, что мое любимое место на бронетранспортере — над водителем — занято. Мне это не понравилось. Дело в том, что я суеверен, и мне казалось, что на башне буду невредим. Но все вышло иначе. Именно благодаря тому, что мне пришлось сесть не на башню, я уцелел. Нас начали обстреливать со стороны гор, людей не осколки снарядов задевали, а секла гранитная крошка, откалывавшаяся от скал. Среди журналистов были тяжелораненые. Задело и Олега Игнатьева, корреспондента газеты «Правда», — пожилого человека, прошедшего Великую Отечественную войну и непонятно зачем поехавшего в Джелалабад. Во время обстрела он остался сидеть на башне и по-орлиному оглядывал окрестности. А по пиджаку — струйка крови... Крови вообще было много. Афганцу, который ехал с нами, перебило сонную артерию. Японка рядом со мной была вся в крови и страшно кричала. Корреспондента ТАСС довольно сильно ранили — в ноге у него была дырка с кулак. Когда начали стрелять, обезумевший афганский водитель нажал на газ... Я очень хорошо помню, как упал на броню и подумал: «Какой же ты идиот! На хрена тебе это надо? Что ты вообще делаешь на этой войне? У тебя же маленький сын растет...» Это был не страх, а тихая грусть и понимание того, что у меня нет никаких мозгов. Машина мчалась вперед, а я лежал и ждал, когда все закончится... Позже начались военные действия на Кавказе, но у меня уже не возникло желания туда ехать. Не от страха, а от осознания бессмысленности происходящего. К тому времени до меня дошло значение слов, которые в Афганистане сказала мне писательница Светлана Алексиевич: «Горе матери, которая потеряла своего сына, — это точка отсчета любой войны. Независимо от целей».

Моя афганская командировка продлилась около четырех лет. Должен признать, тогда я не знал о Женевской конвенции, в которой говорилось, что журналисты не имеют права брать в руки оружие. У меня оружие было. Я стрелял. И, наверное, попадал... Это плохо. Неправильно. Но у меня вообще есть теория, что война находится за границами человеческого, за границами добра и зла.

Война многое дала мне понять, но меня не изменила. Она никого не меняет. Хорошие люди там становятся лучше, плохие — хуже. А такого, чтобы хороший стал скотиной, не бывает.

Хотя гармонию с собой и окружающим миром можно найти даже на войне. Например, когда летишь на предельной скорости на максимально низкой высоте на боевом вертолете Ми-24 над афганскими горами, покрытыми маками...

Отчетливо помню, как сидел однажды в своей кабульской квартире и размышлял: вот я и с этими съездил, и с теми слетал, там побывал и сям, столько уже всего увидел — что же не умнею никак? Как количество переплавляется в качество? Знавал я людей, которые в библиотеке перечитали все книжки, а что толку? Не могу утверждать, что сумма впечатлений от множества стран, которые я посетил, таинственным образом проросла во мне неким пониманием всего сущего. На мой взгляд, изменения, которые человек претерпевает на протяжении жизни, не кардинальны. Я нынешний ничем не отличаюсь от себя сорокалетней давности, который зимой прикладывал язык к железной ручке двери, надеясь, что он не прилипнет. Просто я чуть-чуть научился держать себя в руках, стал спокойнее...

Дата добавления: 2015-10-24