Действие третье 6 страница

Я не упустил ничего. Ничего, кроме самого важного, о чем я не осмелился напоминать даже самому себе. В моем повествовании я вернулся в санаторий «Вилла Сан-Антонио» за Кристиной, но нашел только цепочку следов, терявшихся в снегу. Может быть, если повторять это снова и снова, я тоже в конце концов поверю, что именно так все и произошло. Моя повесть заканчивалась нынешним утром, когда я обнаружил, вернувшись из квартала бараков Соморростро, что, по мнению Диего Марласки, в портретной галерее, выложенной инспектором на столе, не хватает моего изображения.

Закончив рассказ, я надолго замолчал. Я в жизни не чувствовал себя таким усталым. Мне хотелось лечь спать и больше не просыпаться. Грандес смотрел на меня, сидя у противоположного края стола. Мне показалось, что он смущен, опечален, разозлен и, главное, растерян.

— Скажите что-нибудь, — попросил я.

Грандес вздохнул. Он встал со стула, с которого не тронулся за все время, пока я говорил, и подошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Я представил, как достаю револьвер из кармана пальто, стреляю ему в затылок, забираю у него ключи и выхожу из этой комнаты. Через минуту я мог бы очутиться на улице.

— Мы ведем сейчас беседу не без причины. Вчера из отделения жандармерии Пуигсерды пришла телеграмма, где сказано, что Кристина Сагниер исчезла из санатория «Вилла Сан-Антонио» и вы — основной подозреваемый. Главный врач санатория утверждает, будто вы изъявляли желание увезти ее, а он отказал в выписке. Я сообщаю вам это для того, чтобы вы хорошо понимали, почему мы сидим тут, в светлой комнате, с горячим кофе и папиросами, и ведем задушевные разговоры. А находимся мы тут потому, что пропала жена одного из самых богатых людей Барселоны и только вам известно, где она. Мы находимся здесь потому, что отец вашего друга Педро Видаля, один из самых влиятельных отцов города, проявляет к делу заметный интерес. Он как будто ваш старый знакомый, и он обратился с любезной просьбой к моему начальству, чтобы прежде, чем заняться вами, мы получили у вас нужную информацию, отложив все остальное на потом. Если бы не это обстоятельство и не мое настойчивое желание попытаться прояснить вопрос своими методами, в данный момент вы бы содержались в тюрьме в Кампо-де-ла-Бота и разговаривали не со мной, а непосредственно с Маркосом и Кастело. А они, к вашему сведению, убеждены, что любой разговор, если вам для начала не переломали ноги молотком, будет пустой потерей времени и поставит под угрозу жизнь сеньоры Видаль. И к этому мнению начинают склоняться также и мои начальники, которые считают, что я слишком вам потакаю ввиду наших дружеских отношений.

Грандес повернулся и посмотрел на меня, с трудом сдерживая гнев.

— Вы меня не слушали, — промолвил я. — Вы не услышали ни слова из того, что я сказал.

— Я слушал вас очень внимательно, Мартин. Я выслушал, как вы, умирающий и отчаявшийся, заключили договор с парижским издателем. Фигурой в высшей степени таинственной, поскольку о нем никто не слышал и никто его не видел. Вы взялись, по вашим словам, придумать новую религию в обмен на сто тысяч французских франков, а в результате выяснилось, что вы угодили в сети грязного заговора. Творцами этого заговора являются адвокат, симулировавший собственную смерть двадцать пять лет назад, а также его любовница, опустившаяся певичка. И они осуществили свой хитроумный план только для того, чтобы обмануть судьбу, которая стала теперь вашей. Я выслушал, как эта самая судьба толкнула вас в капкан проклятого дома, жертвой которого уже стал ваш предшественник, Диего Марласка. И как вы обнаружили доказательства, что кто-то охотится за вами, следит за каждым шагом, убивая всех, кто может открыть тайну человека, судя по вашим словам, такого же безумного, как вы сами. Человека, ушедшего в тень, который выдает себя за бывшего полицейского, чтобы скрыть тот факт, что он жив. Он и совершил ряд преступлений с помощью любовницы, которая также стала виновницей смерти сеньора Семпере по причине настолько непонятной, что даже вы не в состоянии объяснить ее.

— Ирене Сабино убила Семпере, чтобы украсть книгу. Книгу, в которой, по ее убеждению, живет моя душа.

Грандес шлепнул себя ладонью по лбу, как будто только что уловил суть дела.

— Ну конечно. Какой я дурак. Это же все объясняет. Вы же упоминали о страшной тайне, которую вам открыла какая-то колдунья с пляжа Багатель. Ведьма из Соморростро. Мне нравится. В вашем духе. Давайте проверим, правильно ли я понял. Этот Марласка держит в плену чью-то душу, чтобы спрятать за ней свою и таким образом спастись от проклятия. Признайтесь, вы все это заимствовали из «Города проклятых» или только что выдумали?

— Я ничего не придумывал.

— Поставьте себя на мое место и подумайте, поверили бы вы хоть слову из всего, что тут нагородили.

— Наверное, нет. Но я рассказал вам все, что знаю.

— Естественно. Вы дали мне достаточно данных и конкретных фактов, чтобы я мог проверить правдивость вашего рассказа. Начиная с вашего посещения доктора Триаса, банковского счета в Испано-колониальном банке, вашего собственного надгробия, поджидающего вас в мастерской в Пуэбло-Нуэво, а также деловые контакты человека, которого вы называете патроном, с адвокатской конторой Валеры. Не считая массы других подробностей, достойных вашего мастерства сочинителя криминальных историй. Единственное, чего вы мне не поведали и что я, откровенно, ожидал услышать ради вашего и собственного блага, — это где находится Кристина Сагниер.

Я сообразил, что спасти меня в это мгновение может только ложь. Как только я расскажу правду о Кристине, мне придет конец.

— Я не знаю, где она.

— Лжете.

— Я же предупреждал, что нет никакого смысла говорить вам правду, — ответил я.

— Стоило постараться хотя бы ради того, чтобы я, как осел, по-прежнему был настроен вам помочь.

— Вы именно этого хотите, инспектор? Помочь мне?

— Да.

— Тогда проверьте все, о чем я говорил. Найдите Марласку и Ирене Сабино.

— Начальство выделило мне двадцать четыре часа, чтобы разобраться с вами. Если по истечении этого срока я не предъявлю Кристину Сагниер, живую и здоровую или хотя бы живую, меня отстранят от дела и передадут его Маркосу и Кастело. Они уже давно дожидаются своего шанса и ни за что не упустят такую возможность.

— Тогда не теряйте времени.

Грандес фыркнул, но все же кивнул.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, Мартин.

По моим подсчетам, инспектор Грандес ушел часов в девять утра. Он запер меня в той же комнате, где мы вели с ним беседу. Компанию мне составляли только термос с остывшим кофе и пачка папирос. Грандес поставил у двери в коридоре полицейского, и я слышал, как инспектор инструктировал его не пропускать в комнату никого ни под каким видом. Минут через пять раздался стук в дверь, и я узнал в стеклянном окошке физиономию сержанта Маркоса. Слов я расслышать не мог, но его артикуляция не давала повода сомневаться: «Готовься, ублюдок».

Все утро я просидел на подоконнике, сквозь решетку разглядывая прохожих, воображавших себя свободными. Они курили и ели мороженое с таким же наслаждением, как это не раз делал на моих глазах патрон. Усталость, а может быть, упадок сил от осознания безнадежности моего положения и чувства глубокого отчаяния, доконали меня в полдень. Я растянулся на полу, лицом к стене, и заснул как убитый. Когда я пробудился, комната была погружена в темноту. Уже наступил вечер, и на фоне красновато-желтых пятен света от фонарей на Виа-Лайетана на потолке комнаты скользили тени машин и трамваев. Я промерз до костей на холодном полу и, встав, подошел к батарее в углу, оказавшейся холоднее, чем мои руки.

В этот момент я услышал, как открывается входная дверь у меня за спиной. Повернувшись, я оказался лицом к лицу с инспектором, наблюдавшим за мной с порога. По знаку Грандеса один из полицейских зажег в помещении свет и закрыл дверь. Яркий металлический свет ударил в глаза, мгновенно меня ослепив. Я зажмурился. Подняв наконец веки, я пришел к выводу, что инспектор выглядит немногим лучше меня.

— Вам нужно в туалет?

— Нет. Я решил мочиться в штаны и, пользуясь случаем, приобрести полезный опыт к тому моменту, когда вы отправите меня в камеру ужасов инквизиторов Маркоса и Кастело.

— Я рад, что вы не потеряли чувство юмора. Оно вам пригодится. Садитесь.

Мы заняли прежние позиции, усевшись за стол, как и несколько часов назад, и молча уставились друг на друга.

— Я проверял изложенные вами факты.

— И что?

— С чего начинать?

— Вы полицейский.

— Первый визит я нанес в клинику доктора Триаса на улице Мунтанер. Он получился кратким. Доктор Триас скончался двенадцать лет назад, и кабинет уже лет восемь принадлежит дантисту, которого зовут Бернат Льофруи. Он, тут и говорить нечего, о вас в жизни не слышал.

— Не может быть.

— Подождите, это только присказка. Вслед за тем я посетил центральное отделение Испано-колониального банка. Великолепные интерьеры и безупречное обслуживание. Мне даже захотелось завести сберегательную книжку. Там мне удалось узнать, что вы никогда не открывали счет в этом банке и никто из служащих никогда не слышал о человеке по имени Андреас Корелли. И у них нет в настоящий момент клиента, сделавшего вклад в иностранной валюте в сумме ста тысяч французских франков. Продолжать?

Я сжал губы и кивнул.

— Следующий мой визит состоялся в контору покойного адвоката Валеры. Там я удостоверился, что у вас действительно имеется банковский счет, но не в Испано-колониальном, а в банке «Сабадель». С упомянутого депозита месяцев шесть назад вы перевели деньги на счет адвокатской конторы в сумме двух тысяч песет.

— Я не понимаю.

— Все очень просто. Вы наняли Валеру анонимно, вернее, это вам так казалось, поскольку у банков слоновья память, и они помнят в лицо каждый сентим, попадавший к ним в руки. Признаюсь, к тому моменту я уже начал наслаждаться развитием сюжета и решил наведаться в мастерскую надгробий «Санабре и сыновья».

— Только не говорите, что не видели ангела…

— Я видел его, видел. Впечатляет. Как и письмо, написанное вами собственноручно три месяца назад. Вы поручили мастеру работу, оплатив ее авансом, о чем у любезнейшего Санабре сохранилась запись в счетных книгах. Мастер восхищен и очень гордится своей работой. Он заявляет, что это его шедевр, ибо на него снизошло божественное вдохновение.

— Вы не спрашивали его о деньгах, выплаченных Марлаской двадцать пять лет назад?

— Спрашивал. У него сохранились расписки. Он получил деньги за ремонт, переделку фамильного склепа, а также уход за ним.

— В могиле Марласки похоронен кто-то другой.

— По вашим словам. Но если вы желаете вскрыть могилу, вам придется предоставить мне более веские основания. Однако позвольте, я продолжу рассказ о путешествии по вашим следам.

Я проглотил комок в горле.

— Раз уж я все равно находился поблизости, то спустился к пляжу Багатель, где за один реал нашел с десяток желающих открыть мне страшную тайну Ведьмы из Соморростро. Я не стал говорить вам утром, когда вы мне исповедовались, чтобы не снижать накал страстей, однако на самом деле женщина, так себя называвшая, умерла много лет назад. Старуха, которую вы видели утром, не испугает и ребенка и не встает с кресла. И еще одна милая деталь, вам понравится: она немая.

— Инспектор…

— Я еще не закончил. Вы не сможете меня упрекнуть, что я плохо выполняю свою работу. Я отношусь к ней достаточно серьезно, чтобы отправиться с побережья в особняк у парка Гуэль, который вы мне описали. Он стоит заброшенный не меньше десяти лет, и, к большому сожалению, вынужден заявить, что там нет ни фотографий, ни кукол. Ничего, кроме кошачьего дерьма. Ну и как вам?

Я не ответил.

— Скажите честно, Мартин. Поставьте себя на мое место. Что бы сделали вы, оказавшись в подобном положении?

— Бросил бы все, наверное.

— Точно. Но я не вы и потому как идиот после столь плодотворных странствий решил последовать вашему совету и встретиться с ужасной Ирене Сабино.

— Вы разыскали ее?

— Больше доверия к доблестным стражам порядка, Мартин. Конечно, мы ее нашли. Прозябает в паршивом пансионе в Равале, где живет уже много лет.

— Вы с ней разговаривали?

Грандес кивнул:

— Очень долго и подробно.

— И что?

— Она понятия не имеет, кто вы такой.

— Это она вам сказала?

— Помимо прочих вещей.

— Каких?

— Она рассказала, что познакомилась с Диего Марлаской на одном из сеансов, которые Роурес устраивал в салоне на улице Элисабетс, где в 1903 году собиралось спиритическое общество «Будущее». Она рассказала, что встретила мужчину, который искал убежища в ее объятиях, ибо был совершенно сломлен гибелью сына и очутился в ловушке брака, потерявшего всякий смысл. Она рассказала, что Марласка был человеком добрым, но слегка не в себе. Он верил, будто в него вселилось нечто, и он не сомневался, что вскоре умрет. Она рассказала, что перед смертью он учредил денежный фонд, чтобы сама Ирене и Хуан Корбера, или Хако — мужчина, которого она оставила ради Марласки, — могли получить какие-то средства к существованию, когда его не станет. Она рассказала, что Марласка совершил самоубийство, поскольку не мог вынести одолевавшей его душевной боли. Она рассказала, что они с Хуаном Корберой жили за счет благотворительности Марласки, пока фонд не иссяк. И довольно скоро человек, которого вы называете Хако, бросил ее. Насколько ей известно, он спился и умер в одиночестве, проработав какое-то время ночным сторожем на фабрике «Касарамона». Она рассказала, что действительно водила Марласку к так называемой Ведьме из Соморростро, так как надеялась, что та сумеет утешить его и заставит поверить, что он воссоединится с сыном в ином мире… Мне продолжать?

Я расстегнул рубашку и показал порезы на груди, которые нанесла мне Ирене Сабино в ночь, когда они с Марлаской напали на меня на кладбище Сан-Жервасио.

— Шестиконечная звезда. Не смешите меня, Мартин. Эти раны вы и сами могли себе устроить. Они ничего не значат. Ирене Сабино всего лишь несчастная женщина, зарабатывающая на жизнь в прачечной на улице Кадена, а вовсе не колдунья.

— А что с Рикардо Сальвадором?

— Рикардо Сальвадор был уволен из полиции в 1906 году, после того как несколько лет копался в обстоятельствах смерти Диего Марласки, тогда как сам состоял в незаконной связи с вдовой покойного. Он собирался сесть на корабль и уплыть в Южную Америку, чтобы начать новую жизнь. И это последнее, что о нем известно.

Я не удержался от смеха, потрясенный грандиозностью обмана.

— Неужели вы не понимаете, инспектор? Неужели не осознаете, что угодили в ту же западню, какую вырыл для меня Марласка?

Грандес посмотрел на меня с жалостью.

— Кто не осознает, что происходит, так это вы, Мартин. Время бежит, а вы, вместо того чтобы рассказать, что сделали с Кристиной Сагниер, упрямо пытаетесь меня убедить в правдоподобии истории, словно сошедшей со страниц «Города проклятых». Существует только одна западня — та, которую вырыли себе вы сами. И чем дольше вы упорствуете, скрывая правду, тем труднее мне будет вытащить вас из нее.

Грандес помахал рукой у меня перед глазами, словно хотел удостовериться, что я еще воспринимаю действительность.

— Нет? Ничего? Как хотите. Позвольте, я расскажу до конца, чем еще порадовал день нынешний. После похода к Ирене Сабино я, честно говоря, уже устал и ненадолго вернулся в управление. И все же я нашел время и желание позвонить в отделение жандармерии в Пуигсерде. Там мне подтвердили, что вас видели выходившим из комнаты, где содержалась Кристина Сагниер, в ту ночь, когда она исчезла. Вы не вернулись в гостиницу за багажом, и главный врач санатория уверен, что именно вы перерезали кожаные ремни, которыми была связана пациентка. Тогда я позвонил вашему старому другу Педро Видалю, любезно согласившемуся подъехать в управление. Бедняга вне себя от горя. По его словам, в последнюю вашу встречу вы его ударили. Это правда?

Я кивнул.

— Имейте в виду, что он не держит на вас зла. Фактически он почти убедил меня отпустить вас. Он считает, что всему должно быть разумное объяснение. Он говорит, что у вас была трудная жизнь. По его вине вы лишились отца, и он чувствует свою ответственность. Он хочет только одного — вернуть свою супругу, и не собирается преследовать вас.

— Вы рассказали всю эту историю Видалю?

— Ничего другого мне не оставалось.

Я закрыл лицо руками.

— Что он сказал? — спросил я.

Грандес пожал плечами:

— Он думает, что вы лишились рассудка. Он убежден в вашей невиновности и в любом случае не желает, чтобы с вами что-то случилось. Его семья придерживается иного мнения. Мне известно, что родитель вашего приятеля Видаля, для которого вы отнюдь не святой, тайно предложил вознаграждение Маркосу и Кастело, если они вырвут у вас признание менее чем за двенадцать часов. Они его заверили, что к утру вы будете декламировать строфы из «Каниго».[59]

— А что думаете вы?

— Честно? Если честно, то я склоняюсь к мысли, что Педро Видаль попал в точку и вы сошли с ума.

Я не стал ему признаваться, что в тот момент уже и сам начал в это верить. Я посмотрел на Грандеса и уловил в выражении его лица нечто такое, что противоречило словам.

— Вы что-то мне не рассказали, — заметил я.

— По-моему, я рассказал вам более чем достаточно, — ответил он.

— А чего вы мне не рассказали?

Грандес внимательно на меня посмотрел, а затем сдержанно усмехнулся.

— Сегодня утром вы сообщили, что в день смерти сеньора Семпере кто-то приходил в книжную лавку и свидетели слышали ссору. Вы предполагаете, будто эта особа хотела купить книгу, вашу книгу. После того как Семпере отказался ее продавать, возникла потасовка, и у букиниста случился сердечный приступ. По вашим словами, книга практически уникальна, ее экземпляров почти не осталось. Как она называлась?

— «Шаги с неба».

— Точно. Именно эту книгу, как вы подозреваете, украли в день смерти Семпере.

Я подтвердил. Инспектор взял папиросу и закурил. Сделав пару затяжек, он затушил ее.

— Вот в чем дилемма, Мартин. С одной стороны, я не сомневаюсь, что вы наплели мне кучу небылиц. Вы сочинили их или потому, что принимаете меня за идиота, или — что, возможно, еще хуже — сами поверили в них, повторив столько раз. Улики указывают на вас, и проще всего мне было бы умыть руки и передать вас Маркосу и Кастело.

— Но…

— Но… Крошечное «но», незначительное, на такое «но» мои коллеги запросто не обратили бы внимания. Однако меня оно беспокоит, точно соринка, попавшая в глаз, и заставляет сомневаться. И хотя это противоречит опыту, накопленному мною за двадцать лет службы, но вдруг ваш рассказ, не будучи правдой, в то же время и не является ложью?

— Могу только добавить, что я рассказал все, что помню, инспектор. Хотите — верьте, хотите — нет. Даже я сам иногда перестаю верить. Но запомнил я события именно так.

Грандес вскочил и принялся расхаживать вокруг стола.

— Сегодня днем, беседуя с Марией-Антонией Санаухой, или Ирене Сабино, в ее комнате в пансионе, я спрашивал ее о вас. Она ответила, что вас не знает. Я пояснил, что вы живете в доме с башней, где они с Марлаской провели несколько месяцев. И снова спросил, не припоминает ли она вас. Она ответила отрицательно. Чуть позже я упомянул, что вы приходили к фамильному склепу Марласки и уверены, будто видели ее там. И в третий раз женщина заявила, что никогда вас не видела. Я ей поверил. И верил до тех пор, пока не заметил на столе книгу. Я уже уходил, когда женщина сказала, что озябла, и открыла шкаф, чтобы достать шерстяную шаль и набросить на плечи. Книга привлекла мое внимание потому, что была единственной в комнате. Воспользовавшись тем, что хозяйка повернулась ко мне спиной, я открыл книгу и прочитал посвящение, написанное от руки на первой странице.

— «Сеньору Семпере, самому лучшему другу, какого могла бы пожелать себе книга, с благодарностью за то, что он распахнул передо мной двери мира и показал, как войти в них», — процитировал я по памяти.

— Подпись — «Давид Мартин», — закончил Грандес.

Инспектор задержался у окна и отвернулся от меня.

— Через полчаса за вами придут, а меня отстранят от дела, — сказал он. — Вы поступите на попечение сержанта Маркоса. И я уже ничего не смогу сделать. Вы в состоянии сообщить еще что-нибудь, что позволило бы мне спасти вашу шею?

— Нет.

— Тогда доставайте потешный револьвер, который вы прячете в пальто весь день, и, очень постаравшись не прострелить себе ногу, начинайте угрожать вышибить мне мозги, если я не отдам вам ключ от двери.

Я покосился на дверь.

— Взамен я прошу только сказать, где Кристина Сагниер, если она еще жива.

Я опустил голову, не в силах вымолвить ни слова.

— Вы ее убили?

Молчание тянулось бесконечно долго.

— Я не знаю.

Грандес подошел ко мне и протянул ключ.

— Сматывайтесь отсюда, Мартин.

Я взял ключ после минутного колебания.

— Не приближайтесь к главной лестнице. Если идти по коридору, в самом конце, слева, есть голубая дверца. Она открывается только изнутри и ведет на пожарную лестницу. Выход в переулок позади здания.

— Как мне вас благодарить?

— Начните с того, что не теряйте времени. В вашем распоряжении тридцать минут, прежде чем все отделение пустится за вами в погоню. Не тратьте их даром, — сказал инспектор.

Схватив ключ, я ринулся к двери. У порога я на миг обернулся. Грандес сидел на столе и наблюдал за мной без всякого выражения.

— Эта брошь с ангелом, — сказал он, указывая на мой лацкан.

— Да?

— Я видел ее на вашем лацкане с первого дня знакомства, — промолвил он.

Улицы Раваля превратились в тоннели, наполненные мраком, кое-где отмеченные точками мигающих фонарей, которым с трудом удавалось немного разредить темноту. Выяснение, что представляют собой прачечные на улице Кадена, заняло у меня чуть больше получаса, подаренного инспектором Грандесом. Первая напоминала пещеру под лестницей, лоснившейся от пара. Там трудились только дети с фиолетовыми от краски руками и желтоватыми белками глаз. Вторая являлась средоточием грязи и щелочной вони, так что трудно было вообразить, что в этом месте что-нибудь может стать чистым. Ею командовала дородная тетка. При виде пары монет она стала весьма словоохотливой и тут же созналась, что Мария-Антония Санауха работает в прачечной шесть дней в неделю.

— Что она теперь натворила? — поинтересовалась матрона.

— Получила наследство. Скажите, где ее можно найти, и, возможно, вам что-нибудь перепадет.

Матрона захихикала, но ее глаза жадно заблестели.

— Насколько мне известно, она живет в пансионе «Санта-Лусия» на улице Маркиза де Барбера. Сколько она унаследовала?

Я бросил на прилавок несколько монет и вышел из этой грязной дыры, не потрудившись ответить.

Пансион, где жила Ирене Сабино, ютился в угрюмом здании. Выглядел дом так, словно его сложили из выкопанных из могил костей и краденых надгробных плит. Стенки почтовых ящиков в привратницкой проржавели. Ни одной таблички, сообщавшей об обитателях первого и второго этажа, не имелось. На третьем обосновалась мастерская по ремонту и пошиву одежды с крикливым названием «Средиземноморский текстиль». Четвертый, и последний, занимал пансион «Санта-Лусия». Лестница, ширины которой едва хватало на одного человека, тонула во мраке, запах канализации сочился сквозь стены, разъедая краску не хуже кислоты. Я поднялся на четыре пролета до наклонной лестничной площадки, куда выходила только одна дверь. Я стукнул в дверь кулаком, и через некоторое время мне открыл высокий изможденный человек, словно явившийся из ночного кошмара Эль Греко.

— Мне нужна Мария-Антония Санауха, — сказал я.

— Вы врач? — спросил он.

Я оттолкнул его и вошел. Планировка этажа не отличалась оригинальностью: гроздья узких и темных комнат теснились по обеим сторонам длинного коридора, упиравшегося в большое окно, выходившее в световой колодец. Зловоние, распространявшееся от водопроводных труб, отравляло воздух. Человек, открывший мне дверь, в растерянности замер на пороге. По-видимому, это был один из постояльцев пансиона.

— Где ее комната? — спросил я.

Он молча смотрел на меня с невозмутимым выражением. Я вытащил револьвер и помахал им перед его носом. Человек, не теряя спокойствия, указал на последнюю дверь по коридору рядом с отдушиной светового колодца. Я направился в ту сторону и, обнаружив дверь запертой, принялся взламывать замок. Остальные жильцы высыпали в коридор — сонм потерянных душ, будто бы годами не видевших солнечного света. Я вспомнил дни, когда сам бедствовал и жил в пансионе доньи Кармен. И прежнее мое жилище показалось новым отелем «Ритц» по сравнению с этим убогим чистилищем, которое являлось лишь одной из многих ячеек в сотах Раваля.

— Возвращайтесь к себе, — велел я.

Меня словно никто не услышал. Я вскинул руку, демонстрируя оружие. В следующее мгновение все разбежались по комнатам, точно испуганные мыши, кроме рыцаря печального образа. Я вновь сосредоточил усилия на двери.

— Заперто изнутри, — пояснил постоялец. — Она не выходила весь день.

Запах, навевавший ассоциации с горьким миндалем, сочился из щели под дверью. Я несколько раз грохнул в дверь кулаком, но отклика не последовало.

— У домохозяйки есть универсальный ключ, — проявил инициативу постоялец. — Если вы подождете… Полагаю, я вернусь быстро.

Вместо ответа я отступил к противоположной стене коридора и с разбегу навалился на дверь. Замок не выдержал натиска и подался. Едва я очутился в комнате, мне в ноздри ударил кислый тошнотворный смрад.

— Боже мой, — прошептал постоялец за моей спиной.

Бывшая звезда Паралело лежала, вытянувшись, на койке, бледная и покрытая испариной. Губы у нее почернели. Увидев меня, она улыбнулась. В руках она судорожно сжимала склянку из-под яда. Она выпила отраву до последней капли. Тяжкий запах ее дыхания, крови и рвоты наполнял комнату. Постоялец зажал ладонью рот и нос и ретировался в коридор. Ирене Сабино корчилась у меня на глазах, тогда как яд разъедал ее внутренности. Смерть не спешила к ее смертному ложу.

— Где Марласка?

Она посмотрела на меня мутным взглядом сквозь слезы агонии.

— Я больше ему не нужна, — сказала она. — Он никогда меня не любил.

Голос был хриплый и скрежещущий. Приступ сухого кашля исторг из ее груди душераздирающий стон, и в следующее мгновение на губах выступила темная жидкость. Ирене Сабино взирала на меня, с огромным усилием цепляясь за едва теплившуюся в ней жизнь. Схватив меня за руку, она лихорадочно стиснула ее.

— Вы прокляты, как и он.

— Что я могу сделать?

Она медленно покачала головой. Новый приступ кашля сотряс ее грудь. Сосуды в глазах полопались, и белки покрылись сеткой кроваво-красных прожилок.

— Где Рикардо Сальвадор? Он лежит в могиле Марласки, в мавзолее?

Ирене Сабино качнула головой. Губы беззвучно произнесли одно слово: «Хако».

— А где тогда Сальвадор?

— Он знает, где вы. Он вас видит. Он придет за вами.

Я решил, что у нее начался бред. Пальцы, сжимавшие мою руку, слабели.

— Я любила его, — сказала она. — Он был хорошим человеком. Хорошим. Тот, другой, его изменил. Он был хорошим человеком…

Мучительный стон страдающей плоти слетел с ее губ, тело свело судорогой. Ирене Сабино умерла, глядя мне в глаза, и унесла с собой навсегда тайну Диего Марласки. Я остался последний.

Я закрыл ее лицо простыней и вздохнул. Постоялец, стоявший на пороге комнаты, перекрестился. Я огляделся, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло помочь мне, какой-нибудь знак, указание, каким должен быть мой следующий шаг. Ирене Сабино провела последние дни в каморке длиной четыре метра и шириной не больше двух. Железная кровать, на которой покоилось ее тело, шкаф с противоположной стороны и столик у стены — вот и вся обстановка. Под койкой, рядом с ночным горшком и шляпной картонкой, виднелся чемодан. На столе стояли тарелка с хлебными крошками и кувшин с водой. Там же лежала стопка чего-то, что я издали принял за почтовые открытки и оказавшееся при ближайшем рассмотрении бумажными иконками с изображениями святых и извещениями о смерти и похоронах. Еще был предмет, завернутый в белую ткань, по форме напоминавший книгу. Я развернул его и обнаружил экземпляр «Шагов с неба», который я надписал для сеньора Семпере. Сострадание, которое я почувствовал, глядя на агонию несчастной, испарилось бесследно. Женщина убила моего близкого друга, чтобы отнять поганую книгу. Я вдруг вспомнил, что сказал мне Семпере, когда я впервые переступил порог его лавки. А он сказал, что в каждой книге живет душа — душа написавшего ее человека и всех тех, кто ее читал и мечтал над ней. Семпере умер, не изменив своей вере, и он успел понять, что Ирене Сабино, на свой лад, тоже в это верит.

Перечитав посвящение, я перелистал книгу. Первую пометку я нашел на седьмой странице. Бурые стрелки исчеркали лист, образуя шестиконечную звезду, точно такую же, как Ирене Сабино вырезала у меня на груди лезвием бритвы несколько недель назад. Я определил, что линии начертаны кровью. Я стал перелистывать страницы дальше и увидел новые рисунки. Губы. Рука. Глаза. Семпере пожертвовал жизнью ради примитивного глупого колдовства, достойного ярмарочного балагана.

Дата добавления: 2015-10-24